В. Я. Пропп СПЕЦИФИКА ФОЛЬКЛОРА

 222
циализацией, дают журналы. Здесь, например, изучаются мельчай-
шие детали построек, наличники, ставни, князьки, устройство печей, 
утварь, предметы обихода, сосуды, люльки, прялки, костюмы, голов-
ные уборы и т. д. Наряду с этим изучаются обрядовая жизнь, свадьба, 
праздники, а также вся область поэтического творчества: сказки, ле-
генды, песни, предания, поговорки и т. д.
Такая картина не случайна. Она отражает определенное понима-
ние наукой своих задач. Предпосылки или положения, на которых 
строится эта наука, могут быть сведены к следующим:
1) изучается культура одного слоя населения, а именно – крестьян-
ства;
2) предметом науки является одновременно материальная и духов-
ная культура;
3) предметом науки служит крестьянство только одного народа, а 
именно в большинстве случаев своего собственного, того, к которо-
му принадлежит сам исследователь.
Ни одно из этих положений не может быть принято нами. Наша 
наука целиком строится на иных основах.
Мы, во-первых, разделяем область материального и духовно-
го творчества и делаем их предметом разных, хотя и родственных, 
смежных, взаимно связанных и зависимых друг от друга наук. Взгляд, 
что материальное и духовное творчество крестьянства могут изучать-
ся одной наукой, есть по существу барский взгляд. Для культуры го-
сподствующих классов это не делается. История техники и архитек-
туры, с одной стороны, и история литературы или музыки и т. д. – с 
другой, представляют собой разные науки, потому что тут высшие 
слои общества. Наоборот, поскольку дело касается крестьянства, 
устройство старинных печей и ритмика лирических песен могут 
изучаться одной и той же наукой. Мы прекрасно знаем, что между 
материальной и духовной культурой существует самая тесная связь, и 
тем не менее мы разделяем область материального и духовного твор-
чества точно так же, как это делается для культуры высших классов. 
Под фольклором понимается только д у х о в н о е творчество, и даже 
уже, только словесное, поэтическое творчество. Поскольку поэтиче-
ское творчество фактически почти всегда связано с музыкой, мож-
но говорить о музыкальном фольклоре и выделить его как особую 
фольклорную дисциплину.
Такое понимание фольклора издавна свойственно русской на-
уке. Таким образом, то, что у нас называется фольклором, на За-
паде совсем не называется фольклором. Фольклором мы называем 
то, что на Западе называется traditions populaires, tradizioni populari, 
Volksdichtung и др. и что там не является предметом самостоятельной 
науки. Наоборот, то, что на Западе называют фольклором, мы не 
считаем наукой, а в лучшем случае признаем это научно-популярным 
родиноведением.
Но чье же поэтическое творчество изучается? Как мы видим, на 

 223
Западе изучается к р е с т ь я н с к о е творчество. К этому нужно приба-
вить, что изучается с о в р е м е н н о е крестьянство, но лишь постоль-
ку, поскольку эта современность сохранила прошлое. Предметом ее 
является «живая старина» – установка, которая и у нас держалась до-
вольно долго.
Такая точка зрения для нас неприемлема потому, что всякое я в -
л е н и е мы изучаем как п р о ц е с с в его движении. Фольклор имелся 
раньше, чем на исторической арене вообще появилось крестьянство. 
Подходя к делу исторически, мы должны будем сказать, что для до-
классовых народов фольклором мы назовем творчество всей сово-
купности этих народов. Все поэтическое творчество первобытных 
народов целиком является фольклором и служит предметом фоль-
клористики. Для народов, достигших ступени классового развития, 
фольклором мы будем называть творчество всех слоев населения, 
кроме господствующего, творчество которого относится к литерату-
ре. Прежде всего сюда относится творчество угнетенных классов, как 
крестьян и рабочих, но также и промежуточных слоев, тяготеющих 
к социальным низам. Так, можно еще говорить о мещанском фоль-
клоре, но говорить, например, о фольклоре дворянском уже невоз-
можно.
Наконец, мы видим, что на Западе под фольклором понимает-
ся крестьянская культура о д н о г о народа, а именно в большинстве 
случаев своего. Принцип отбора здесь количественный и нацио-
нальный. Культура одного народа служит предметом одной науки, 
фольклора, Volkskunde. Культура всех других народов, в том числе 
и первобытных, – предмет уже другой науки, называемой очень раз-
лично: антропологией, этнографией, этнологией, народоведением – 
Völkerkunde. Четкой терминологии нет.
Хотя мы вполне признаем возможность научного изучения наци-
ональных культур, тем не менее такой принцип для нас совершенно 
неприемлем, и его легко довести до абсурда. Действительно: если, 
предположим, французский ученый изучает французские песни, то
это – фольклор. Если же этот ученый будет изучать, например, ал-
банские песни, то это уже этнография. Такому пониманию мы долж-
ны четко противопоставить свою точку зрения: наука о фольклоре 
охватывает творчество всех народов, кем бы они ни изучались. Фоль-
клор есть явление интернациональное.
Все изложенное позволяет нам суммировать наши положения и 
сказать: под фольклором понимается творчество социальных низов, 
всех народов, на какой бы ступени развития они ни находились. Для 
доклассовых народов под фольклором понимается творчество сово-
купности этих народов.
Здесь естественно возникает вопрос: что такое фольклор в бес-
классовом обществе, в условиях нашей социалистической действи-
тельности?
Казалось бы, что как явление классовое он должен был бы от-

 224
мереть. Однако ведь и литература – классовое явление, но она не 
отмирает. При социализме фольклор теряет свои специфические 
черты как творчество социальных низов, так как у нас нет ни верхов, 
ни низов; есть только народ. Поэтому фольклор в нашем обществе
становится народным достоянием в полном смысле этого слова. От-
мирает то, что несозвучно народу в новой социальной обстановке. 
Остальное подвергается глубоким качественным изменениям, при-
ближаясь к литературе. Каковы эти изменения – это еще должно по-
казать исследование, но ясно, что фольклор эпохи капитализма и 
эпохи социализма не может быть одинаковым.
2. Ф о л ь к л о р и л и т е р а т у р а . Всем изложенным определяется 
только одна сторона дела: этим определяется с о ц и а л ь н а я приро-
да фольклора, но этим еще ничего не сказано о всех других призна-
ках его.
Указанных выше признаков явно еще недостаточно, чтобы выде-
лить фольклор в особый вид творчества, а фольклористику – в осо-
бую науку. Но ими определяется ряд других признаков, уже специ-
фически фольклорных по существу.
Прежде всего установим, что фольклор есть продукт особого 
вида поэтического творчества. Но поэтическим творчеством являет-
ся также и литература. И действительно, между фольклором и лите-
ратурой, между фольклористикой и литературоведением существует 
самая тесная связь.
Литература и фольклор прежде всего частично совпадают по 
своим поэтическим родам и жанрам. Есть, правда, жанры, которые 
специфичны только для литературы и невозможны в фольклоре (на-
пример, роман) и, наоборот: есть жанры, специфические для фоль-
клора и невозможные в литературе (например, заговор). Тем не менее 
самый факт наличия жанров, возможности классификации здесь и 
там по жанрам, есть факт, относящийся к области поэтики. Отсюда 
общность некоторых задач и приемов изучения литературоведения 
и фольклористики.
Одна из задач фольклористики есть задача выделения и изучения 
категории жанра и каждого жанра в отдельности, и задача эта – ли-
тературоведческая.
Одна из важнейших и труднейших задач фольклористики это – ис-
следование внутренней структуры произведений, короче говоря, – изу-
чение композиции, строя. Сказка, эпос, загадки, песни, Заговоры – все 
это имеет еще мало исследованные законы сложения, строения. В 
области эпических жанров сюда относится изучение завязки, хода 
действия, развязки, или, иначе, законов строения сюжета. Исследо-
вание показывает, что фольклорные и литературные произведения 
строятся различно, что фольклор имеет свои специфические струк-
турные законы. О б ъ я с н и т ь эту специфическую закономерность 
литературоведение не в силах, н о у с т а н о в и т ь ее можно только 
приемами литературного анализа.

 225
К этой же области относится изучение средств поэтического язы-
ка и стиля. Изучение средств поэтического языка – чисто литера-
туроведческая задача. Здесь опять окажется, что фольклор обладает 
специфическими для него средствами (параллелизмы, повторения 
и т. д.) или что обычные средства поэтического языка (сравнения, 
метафоры, эпитеты) наполняются совершенно иным содержанием, 
чем в литературе. Установить это можно только путем литературно-
го анализа.
Короче говоря, фольклор обладает совершенно особой, специ-
фической для него п о э т и к о й , отличной от поэтики литературных 
произведений. Изучение этой поэтики вскроет необычайные худо-
жественные красоты, заложенные в фольклоре.
Таким образом, мы видим, что между фольклором и литературой 
не только существует тесная связь, но что фольклор, как таковой, 
есть явление литературного порядка. Он – один из видов поэтиче-
ского творчества.
Фольклористика в изучении этой стороны фольклора, в своих 
описательных элементах – наука литературоведческая. Связь между
этими науками настолько тесна, что между фольклором и литерату-
рой и соответствующими науками у нас часто ставится знак равен-
ства; метод изучения литературы целиком переносится на изучение 
фольклора, и этим дело ограничивается. Однако литературный ана-
лиз может, как мы видим, только у с т а н о в и т ь явление и законо-
мерность фольклорной поэтики, но он не в силах их о б ъ я с н и т ь .
Чтобы оградить себя от подобной ошибки, мы должны уста-
новить не только с х о д с т в о между литературой и фольклором, 
их родство и до некоторой степени единосущие, но и установить 
специфическую между ними разницу, определить их о т л и ч и е . 
Действительно, фольклор обладает рядом специфических черт, на-
столько сильно отличающих его от литературы, что методов литера-
турного исследования недостаточно для разрешения всех связанных 
с фольклором проблем.
Одно из важнейших отличий состоит в том, что литературные
произведения всегда и непременно имеют автора. Фольклорные 
произведения же могут не иметь автора, и в этом – одна из специфи-
ческих особенностей фольклора.
Вопрос должен быть поставлен со всей возможной четкостью и 
ясностью. Или мы признаем наличие н а р о д н о г о т в о р ч е с т в а 
как такового, как явления общественной и культурной исторической 
жизни народов, или мы его не признаем, утверждаем, что оно есть 
поэтическая или научная фикция и что существует только творче-
ство отдельных индивидов или групп.
Мы стоим на точке зрения, что народное творчество не есть фик-
ция, а существует именно как таковое, и что изучение его и есть 
основная задача фольклористики как науки. В этом отношении мы 
солидаризируемся с нашими старыми учеными, как Ф. Буслаев или 

 226
О. Миллер. То, что старая наука ощущала инстинктивно, выражала 
еще наивно, неумело, и не столько научно, сколько эмоционально, 
то сейчас должно быть очищено от романтических ошибок и под-
нято на надлежащую высоту современной науки с ее продуманными 
методами и точными приемами.
Воспитанные в школе литературоведческих традиций, мы часто
еще не можем себе представить, чтобы поэтическое произведение
могло возникнуть иначе, чем возникает литературное произведение 
при индивидуальном творчестве. Нам все кажется, что кто-то его дол-
жен был сочинить или сложить первый. Между тем возможны со-
вершенно иные способы возникновения поэтических произведений, 
и изучение их составляет одну из основных и весьма сложных про-
блем фольклористики. Здесь нет возможности входить во всю шири-
ну этой проблемы. Достаточно указать здесь только на то, что генети-
чески фольклор должен быть сближаем не с литературой, а с языком, 
который также никем не выдуман и не имеет ни автора, ни авторов. 
Он возникает и изменяется совершенно закономерно и независимо 
от воли людей, везде там, где для этого в историческом развитии 
народов создались соответствующие условия. Явление всемирного 
сходства не представляет для нас проблемы. Для нас было бы необъ-
яснимым отсутствие такого сходства. Сходство указывает на законо-
мерность, причем сходство фольклорных произведений есть только 
частный случай исторической закономерности, ведущей от одинако-
вых форм производства материальной культуры к одинаковым или 
сходным социальным институтам, к сходным орудиям производства, 
а в области идеологии – к сходству форм и категорий мышления, 
религиозных представлений, обрядовой жизни, языков и фольклора. 
Все это живет, взаимообусловливается, меняется, растет и отмирает.
Возвращаясь же к вопросу о том, как же э м п и р и ч е с к и пред-
ставить себе возникновение фольклорных произведений, здесь до-
статочно будет указать хотя бы на то, что фольклор первоначально 
может составлять интегрирующую часть обряда. С вырождением или 
падением обряда фольклор открепляется от него и начинает жить 
самостоятельной жизнью. Это только иллюстрация к общему поло-
жению. Доказательство может быть дано только путем конкретных 
исследований. Но обрядовое происхождение фольклора было, ясно, 
например, уже А. Н. Веселовскому в последние годы его жизни.
Приведенное здесь отличие настолько принципиально, что оно 
одно уже заставляет выделить фольклор в особый вид творчества, а 
фольклористику – в особую науку. Историк литературы, желая изу-
чить происхождение произведения, ищет его автора. Фольклорист 
при помощи широкого сравнительного материала устанавливает 
условия, создавшие сюжет. Но данным отличием не ограничивает-
ся разница между литературой и фольклором. Они отличаются не 
только своим происхождением, но и формами своего существова-
ния, своего бытования.

 227
Давно известно, что литература распространяется письменным 
путем, фольклор – устным. Эта разница до сих пор считается раз-
ницей чисто технического порядка. Между тем разница эта затраги-
вает самую суть дела. Она знаменует глубоко различную жизнь этих 
двух видов поэтического творчества. Литературное произведение, 
раз возникнув, уже не меняется. Оно функционирует при наличии
двух величин: это – автор, создатель произведения, и читатель. По-
средствующим звеном между ними является книга, рукопись или ис-
полнение. Если литературное произведение неизменно, то читатель, 
наоборот, всегда меняется. Аристотеля читали древние греки, ара-
бы, гуманисты, читаем его и мы, но все читают и понимают его по-
разному. Истинный читатель всегда читает творчески. Литературное 
произведение может его радовать, восхищать или возмущать. Он ча-
сто хотел бы вмешаться в судьбу героев, наградить или наказать их, 
изменить их трагическую судьбу на счастливую, а торжествующего 
злодея предать казни. Но читатель, как бы глубоко он ни был взвол-
нован литературным произведением, не в силах и не вправе внести в 
него никаких изменений в угоду своим личным вкусам или взглядам 
своей эпохи.
Как в этом отношении обстоит с фольклором? Фольклор также 
существует при наличии двух величин, но величин, отличных от 
того, что мы имеем в литературе. Это исполнитель и слушатель, не-
посредственно, вернее – неопосредствованно противопоставленные 
друг другу.
Остановим наше внимание сперва на исполнителе. Как правило, 
он исполняет произведение, не созданное им лично, а слышанное 
им раньше. В таком случае исполнитель никак не может быть сопо-
ставлен с поэтом, читающим свое произведение. Но он и не реци-
татор чужих произведений, не декламатор, в точности передающий 
чужое произведение. Это – специфическая для фольклора фигура, 
полная глубочайшего для нас интереса и требующая самого при-
стального исторического изучения от первобытного хора до скази-
тельницы Крюковой и других. Исполнитель не повторяет буква в 
букву того, что он слышал, а вносит в слышанное им свои измене-
ния. Пусть эти изменения будут иногда совсем незначительными (но 
они могут быть и очень большими), пусть изменения, происходя-
щие с фольклорными текстами, иной раз совершаются с медленно-
стью геологических процессов, важен самый факт и з м е н я е м о с т и 
ф о л ь к л о р н ы х п р о и з в е д е н и й с р а в н и т е л ь н о с н е и з м е -
н я е м о с т ь ю п р о и з в е д е н и й л и т е р а т у р н ы х .
Если читатель литературного произведения есть как бы лишен-
ный всяких полномочий бессильный цензор и критик то всякий 
слушатель фольклора есть потенциальный будущий исполнитель, 
который в свою очередь – сознательно или бессознательно – внесет 
в произведение новые изменения. Эти изменения совершаются не 
случайно, а по известным законам. Отброшено будет все, что не-

 228
созвучно эпохе, строю, новым настроениям, новым вкусам, новой 
идеологии. Эти новые вкусы скажутся не только в том, что будет от-
брошено, но и в том, что будет переработано и добавлено. Немалую 
(хотя и не решающую) роль играет личность сказителя, его индиви-
дуальные вкусы, взгляды на жизнь, таланты, творческие способности. 
Таким образом, фольклорное произведение живет в постоянном 
движении и изменении. Поэтому оно не может быть изучено полно-
стью, если оно записано только один раз. Оно должно быть записа-
но максимальное количество раз. Каждую такую запись мы называем 
вариантом, и эти варианты представляют собою совершенно иное 
явление, чем, например, редакции литературного произведения, соз-
данные одним и тем же лицом.
Таким образом, фольклорные произведения обращаются, все 
время изменяясь, и это обращение и изменяемость есть один из 
специфических признаков фольклора. Но в орбиту этого фольклор-
ного обращения могут быть втянуты и литературные произведения. 
Рассказывается, как сказка, «Принц и нищий» Марка Твэна, поется 
«Парус» Лермонтова, «Соловей» Дельвига и т. д. и т. д.
Как же мы будем квалифицировать этот случай? Что мы в данном 
случае имеем – фольклор или литературу? Ответ нам кажется до-
вольно простым. Если, например, наизусть рассказывается без вся-
ких изменений против оригинала лубочная книга, или житие и т. д., 
или точно по Пушкину поется «Черная шаль» или из «Коробейни-
ков» Некрасова, то этот случай принципиально мало чем отличается 
от исполнения с эстрады или где бы то ни было. Но как только по-
добные песни начинают изменяться, петься по-разному, создавать 
варианты, они уже становятся фольклором, и процесс их изменения 
подлежит изучению фольклориста.
Явно, однако, здесь и другое. Между фольклором первого рода, 
часто ведущим свое существование от доисторических времен и 
имеющим варианты в международном масштабе, и стихотворения-
ми поэтов, вольно исполняемыми и передаваемыми далее со слуха, 
имеется существенная разница. В первом случае мы имеем чистый 
фольклор, т. е. фольклор как по происхождению, так и по курси-
рованию, обращению. Во втором случае мы имеем фольклор лите-
ратурного происхождения, включающий только один из признаков 
его, а именно фольклор только по курсированию, но литературу по 
происхождению.
Эту разницу всегда следует иметь в виду при изучении фолькло-
ра. Песня, которую мы считаем чисто фольклорной, на поверку 
по происхождению может оказаться авторской, литературной. Так, 
такие, казалось бы, чисто фольклорные, всем известные песни, как 
«Дубинушка» или «Из-за острова на стрежень», принадлежат мало-
известным поэтам, одна – Трефолеву, другая – Садовникову. Таких 
примеров можно привести множество, и изучение этих литературно-
фольклорных связей представляет собою одну из интереснейших за-

 229
дач как истории литературы, так и фольклористики. В более широ-
ком аспекте это вопрос о книжных источниках фольклора вообще.
Но этот случай возвращает нас к вышезатронутому вопросу об автор-
стве в фольклоре. Мы взяли только два крайних случая. Первый – фоль-
клор, индивидуально никем не созданный, возникший еще в доисто-
рическое время в системе какого-либо обряда или иначе и доживший, 
в устной передаче до наших дней. Второй случай – явно индивиду-
альное произведение новейшего времени, обращающееся как фоль-
клор. Между этими двумя крайними точками на протяжении развития 
как фольклора, так и литературы возможны все формы перехода, ко-
торые здесь невозможно ни предусмотреть, ни разобрать. Это вопрос 
уже конкретного рассмотрения в каждом случае отдельно.
Для всякого современного фольклориста очевидно, что подоб-
ного рода вопросы решаются, однако, не описательно, статарно, а 
в их развитии. Генетическое изучение фольклора есть только часть 
и с т о р и ч е с к о г о изучения его, а это приводит нас уже к другому 
вопросу, к вопросу о фольклоре как явлении уже не только литера-
турного, но и исторического порядка, и о фольклористике как исто-
рической, а не только литературоведческой дисциплине.
3. Ф о л ь к л о р и с т и к а и э т н о г р а ф и я . В наше время все гума-
нитарные науки могут быть только историческими. Всякое явление 
мы рассматриваем в его движении, начиная от его зарождения, про-
слеживая его развитие, расцвет и, может быть, вырождение, падение, 
исчезновение. Это, однако, не означает, что мы стоим на эволюци-
онной точке зрения. Эволюционистская наука, установив и просле-
див факт развития, этим и ограничивается. Подлинно-историческая 
наука требует не только установления самого факта развития, но и 
его о б ъ я с н е н и я . Поэтическое творчество есть явление надстроеч-
ного порядка. Объяснить – означает возвести явление к создавшим 
его причинам, а причины эти лежат в области хозяйственной и со-
циальной жизни народов. 
Наука, изучающая наиболее ранние формы материальной жиз-
ни и социальной организации народов, есть этнография. Поэтому 
историческая фольклористика, изучающая зарождение явлений, их 
первое звено, опирается на этнографию. Такое изучение есть первое 
звено подлинно-исторического изучения. Поэтому между фолькло-
ристикой и этнографией существует самая тесная связь. Вне этногра-
фии не может быть материалистического изучения фольклора.
Мы в точности еще не знаем, что именно и в каком объеме за-
рождается еще в первобытном обществе. Во всяком случае сказка, 
эпос, обрядовая поэзия, заговоры, загадки как ж а н р ы не могут быть 
объяснены без привлечения этнографических данных. И не только 
жанры, но и многие мотивы (например, мотив волшебного помощ-
ника, брака с животным, тридесятого царства и т. д.) находят свое 
объяснение в представлениях и религиозно-магической практике 
на разных ступенях развития человеческого общества. Привлечение 

 230
этнографических материалов важно, однако, не только для генети-
ческого изучения в узком смысле слова, но и для изучения первона-
чального развития, ибо от форм материальной и социальной жизни 
зависит не только происхождение жанров, сюжетов и мотивов, но и 
их дальнейшая жизнь и изменяемость. 
Осуществление этого принципа интересно и плодотворно толь-
ко тогда, если оно приводится во всю ширь материала с проник-
новением в мельчайшие детали как фольклора, так и этнографи-
ческих материалов. Недостаточно сказать, что мотив благородных 
животных – тотемического происхождения, что «Эдда» создалась на 
стадии разложения родового строя и т. д. Это должно быть показано 
так, чтобы в этом не оставалось никаких сомнений, т. е. на очень ши-
роком конкретном сравнительном материале. Так, например, чтобы 
изучить женитьбу героя (а сватовство – один из самых распростра-
ненных мотивов мифа, сказки и эпоса), необходимо изучение форм 
брака, имевшихся на различных стадиях развития человеческого 
общества. Мало того: нам необходимо знание, и притом по возмож-
ности детальное знание, брачных обрядов и обычаев. Мы, напри-
мер, в точности хотим и должны знать, на каких стадиях развития 
и у каких народов жених подвергается испытанию и каков характер 
этого испытания. Только тогда мы поймем надлежащим образом со-
ответствующие явления в фольклоре.
Однако в осуществлении этих принципов легко впасть в ошибку, 
полагая, будто фольклор непосредственно отражает социальные или 
бытовые, или иные отношения. Фольклор, в особенности на ран-
них ступенях своего развития, – не бытописание. Дело чрезвычайно 
усложняется и затрудняется тем, что действительность передается не 
прямо, а сквозь призму известного мышления, и это мышление на-
столько отлично от нашего, что многие явления фольклора быва-
ет очень трудно сопоставить с чем бы то ни было. В системе этого 
мышления еще не существует причинно-следственных связей, здесь 
господствуют иные формы связи, а какие – мы часто еще не знаем. 
Нет еще обобщений, нет абстракций, понятий, процессу обобщения 
здесь соответствуют какие-то иные, еще мало исследованные опе-
рации мышления. Пространство и время воспринимаются иначе, 
чем воспринимаем их мы. Категории единства и множества, каче-
ства субъекта и объекта (отождествление себя с животными) играют 
совсем иную роль, чем они играют у нас, в нашем мышлении. За 
реальное признается то, что мы никогда не признаем за реальное, и 
наоборот. Первобытный человек видит мир вещей иначе, чем мы, и 
на разных ступенях развития видит его по-разному. Поэтому мы ино-
гда тщетно за фольклорной реальностью будем искать реальность 
бытовую.
В фольклоре поступают так, а не иначе, не потому, что так было 
в действительности, а потому, что это так представлялось по законам 
первобытного мышления. А следовательно, это мышление и вся си-

 231
стема первобытного мировоззрения должны быть изучены. Иначе 
ни композиция, ни сюжеты, ни отдельные мотивы не смогут быть 
поняты, или мы рискуем впасть либо в своего рода наивный реализм, 
либо будем воспринимать явления фольклора как гротеск, экзотику, 
вольную игру необузданной фантазии.
Здесь нет необходимости говорить о том, что одним из проявле-
ний этого мышления являются и религиозные представления, кото-
рые имеют с фольклором самую тесную связь. 
Здесь важны не только религиозные представления, мыслитель-
ные образы, но важна религиозно-магическая практика, вся совокуп-
ность обрядовых и иных действий, которыми первобытный человек 
думает воздействовать на природу и защитить себя от нее. Фольклор 
здесь сам окажется входящим в систему религиозно-обрядовой прак-
тики.
Из всего сказанного, между прочим, видно, что текстуальное из-
учение фольклора, т. е. изучение только текстов, взятых вне связи с 
хозяйственной, общественной и идеологической жизнью наро дов, – 
порочный прием. Между тем на Западе большей частью издаются 
сборники только текстов; научный аппарат подобных сборников со-
стоит из указателей мотивов, сюжетов, иногда – вариантов к ним, но 
без всяких данных о народе, у которого он собран, о формах быто-
вания и функции фольклора, о конкретных условиях исполнения и 
записи. Всех приведенных соображений достаточно, чтобы увидеть,
насколько тесна связь между фольклором и этно графией. Этногра-
фия для нас особенно важна при изучении генезиса фольклорных 
явлений. Здесь этнография составляет базу изучения фольклора, и 
без этой базы изучение фольклора виснет в воздухе.
4. Фольклористика как дисциплина историческая. Совершенно 
очевидно, однако, что изучение фольклора не может ограничиться 
генетическими изысканиями и что далеко не все в фольклоре восхо-
дит к первобытности или объясняется ею. Новообразования имеют 
место на протяжении всего исторического развития народов. Фоль-
клор есть явление исторического порядка, и фольклористика есть 
историческая дисциплина. Этнографическое изучение есть как бы 
первая ступень такого исторического изучения.
Задача исторического изучения состоит в том, чтобы показать, во-
первых, что в новых исторических условиях происходит со старым 
фольклором, и, во-вторых, изучить появление новых образований.
Здесь, конечно, невозможно установить все процессы, совершаю-
щиеся в фольклоре при переходе на новые формы общественного 
строя или даже при развитии внутри данного строя. Процессы эти 
всюду совершаются с удивительной одинаковостью. Один из них 
состоит в том, что унаследованный фольклор вступает в противо-
речие со старым, создавшим его общественным строем, отрицает 
его. Он отрицает его, конечно, не непосредственно, а отрицает соз-
данные им образы, обращая их в противоположность или придавая 

 232
им обратную, осуждающую, отрицательную окраску. Некогда святое 
превращается во враждебное, великое – во вредное, злое или в чу-
довищное. Но вместе с тем старое иногда при этом coхраняется без 
всяких особых изменений, мирно уживаясь с новыми образами и от-
ношениями. Так фольклор вступает в противоречие с самим собой, и 
таких противоречий в фольклоре всегда очень много. Таким образом 
фольклорные образования создаются не как непосредственное отра-
жение быта (это сравнительно более редкий случай), а из противоре-
чий, из столкновений двух эпох или двух укладов и их идеологии.
Но старое и новое могут находиться не только в состоянии не-
слаженных противоречий, но вступить в гибридные соединения. Та-
кими гибридными соединениями наполнены и фольклор и религи-
озные представления. Дракон, змей есть соединение из червя, птицы 
и других животных. Марр показал, как с приручением коня на него 
переходит культовая роль птицы. Конь становится крылатым. Отсю-
да становятся понятными и летучие корабли, и крылатые колесницы, 
и т. д. Изучение культовой роли огня покажет, почему конь вступа-
ет в соединение с огнем, становясь огненным конем, и как создается 
представление об огненной колеснице и т. д. Такие гибридные со-
единения возможны не только в области зрительных образов, они 
глубоко скрыты в области самых разнообразных представлений и от-
ношений. Путем переноса нового на старое могут создаваться целые 
сюжеты. Так можно показать, что сюжет о герое, убивающем своего 
отца и вступающем в брак с матерью, т. е. сюжет «Эдипа», создал-
ся в результате переноса враждебных отношений к жениху дочери, 
зятю-наследнику, на наследника-сына, а роли дочери царя, как пере-
датчицы престола через брак, на вдову царя. Такое образование не 
случайно и не единично, оно в природе фольклора.
Наконец, старое просто переосмысляется, причем видов перео-
смысления чрезвычайно много. Переосмысление состоит в измене-
нии старого соответственно новой жизни, новым представлениям, 
новым формам сознания. Строго говоря, превращение в свою проти-
воположность есть только один из видов переосмысления. Изучение 
переосмыслений – не всегда легкая задача, так как изменения могут 
доходить до неузнаваемости, и раскрытие первоначальных форм воз-
можно бывает только при наличии очень большого сравнительного
материала по разным народам и ступеням их развития.
Такое изучение мы называем стадиальным изучением. Распола-
гая материал по стадиям развития народов, понимая под «стадией» 
степень культуры, определяемую по совокупности признаков мате-
риальной, социальной и духовной культуры, мы должны будем по-
лучить «историческую поэтику» в подлинном смысле этого слова, ту 
историческую поэтику, фундамент которой заложен Веселовским.
Путь, указываемый здесь, есть исторический путь, ведущий изуче-
ние снизу вверх, от старого к новому. Надо сказать, что этнография и 
история нам пока еще недостаточно помогают в этом отношении. У 

 233
нас нет четкой периодизации стадий развития. Схема Моргана, под-
крепленная Энгельсом, никем до сих пор не разработана на широком 
материале, не развита, не доведена до конца.
Наряду с таким изучением снизу вверх, в нашей науке принят об-
ратный путь сверху вниз, т. е. реконструкция ранних «мифологиче-
ских» основ путем анализа поздних материалов. Такое палеонтоло-
гическое изучение, показанное Марром для языка, принципиально 
правильно и вполне возможно и для фольклора. Но путь этот более 
рискован и труден. Необходим и неизбежен он там, где для ранних 
стадий нет непосредственно никаких материалов. Может оказаться, 
что фольклор для некоторых народов окажется драгоценным истори-
ческим источником, по которому этнограф реконструирует и соци-
альный строй и представления народа. Фольклор, требующий исто-
рического изучения, может таким образом сам оказаться драгоценным 
историко-этнографическим источником.
Очерченный здесь путь изучения представляет собою завоевание 
нашей науки. На Западе до сих пор господствует принцип не стади-
ального, а простого хронологического изучения. Античный материал 
будет там всегда считаться древнее материала, записанного в наши
дни. Между тем, с точки зрения стадиальной, античный материал мо-
жет отражать (сравнительно позднюю стадию земледельческого го-
сударства, а современный текст – гораздо более ранние тотемические 
отношения.
Очевидно, что каждая стадия должна иметь свой общественный 
строй, свою идеологию, свое художественное творчество. Но дело в 
том, что фольклор, равно как и другие явления духовной культуры, не 
сразу регистрирует происшедшую перемену и надолго в новых усло-
виях сохраняет старые формы. Так как всякий народ всегда проходит 
несколько стадий своего развития, и все они находят свое отражение 
в фольклоре, оседают в нем, фольклор всякого народа всегда поли-
стадиален, и это одно из характерных для него явлений. Задача науки 
состоит в том, чтобы этот сложный конгломерат расслоить, а тем са-
мым его распознать и объяснить.
Процесс переработки старого в новое есть основной творческий 
процесс в фольклоре, прослеживаемый вплоть до наших дней. Го-
ворить так – отнюдь не означает принижать творческое начало в 
фольклоре. Понятие «творчества» не означает создание абсолютно 
нового. Новое закономерно вырастает из старого. Фольклор творче-
ски активен по самой своей природе и сущности, но творчество осу-
ществляется на основе каких-то законов, а не произвольно, и задача 
науки и состоит в выяснении этих законов.
Что происходит у народов, фольклор которых записан в наше 
время, у народов самых разнообразных стадий развития и живущих 
в самых различных условиях природы, мы знаем. Но есть стадии, ко-
торые сейчас не представлены никакими живыми народами, стадии, 
безвозвратно отошедшие в прошлое, и о фольклоре которых мы по-

 234
этому непосредственно ничего не знаем. Это – стадия раннего рабо-
владельческого земледельческого государства, разного типа и разных 
природных и исторических условий, каковыми в древности были вос-
точные государства, Египет, Греция, Рим. Фольклорист, исторически 
изучающий любой материал, будь ли то жанр, сюжет, мотив или что-
либо другое, здесь видит себя охваченным туманностью, ибо очевид-
но, что фольклора в те времена никто не записывал. Это ощущается 
тем более болезненно, что эта стадия впервые дает право говорить об 
образовании классов; это – стадия развития земледелия и земледель-
ческих культов, стадия формирования нового сознания. Очевидно, 
что и с фольклором должны были происходить глубокие изменения, 
о которых непосредственно мы ничего не знаем.
Однако там, где нет прямых источников, есть источники косвен-
ные, которые до некоторой степени и иногда пока еще гипотетически 
позволяют заполнить эту лакуну. Когда социальная дифференциация 
приводит к образованию классов, творчество точно так же диффе-
ренцируется. С возникновением письма у господствующих классов 
возникает новое образование, а именно письменность, художествен-
ная литература, т. е. фиксация слова через его запись. Мы знаем те-
перь, что эта ранняя, первая литература сплошь или почти сплошь 
есть фольклор. Начало литературы есть занесенный на письмена 
фольклор, а следовательно, положение для исследователя уже не без-
надежное. Это значит, что изучение древних литератур, как египет-
ской «Книги мертвых», мифа о Гильгамеше, мифов Древней Греции, 
античной трагедии и комедии и т. д. для фольклориста обязательно. 
Правда, это не просто фольклор, а фольклор в отражениях и прелом-
лениях. Если мы сумели внести поправку на жреческую идеологию, 
на новое государственное и классовое сознание, на специфичность 
новых литературных форм, вырабатываемых и создаваемых этим со-
знанием, мы сумеем увидеть за этой пестрой картиной ее фольклор-
ную основу.
Здесь фольклорист и литературовед встретятся в своих устремле-
ниях. То, что происходит с фольклором и литературой на этой ста-
дии развития, полно величайшего значения для понимания истории 
духовной культуры вообще. Фольклор – это лоно литературы, она 
рождается из фольклора. Фольклор представляет собою доисторию 
литературы. Вся литература народов данной стадии может и долж-
на изучаться на базе фольклора. Таким образом процесс передачи в 
основном идет снизу вверх; он прослеживается и на феодализме во 
всех его разновидностях, он ясен в фольклоре и литературе монголь-
ских народов, он становится ясным и для европейского средневеко-
вья. Уже в иных формах мы видим использование фольклорных ис-
точников в литературе конца XVIII и всего XIX в., есть оно и в наши 
дни. В данной статье нет необходимости показывать это на примерах, 
это – дело специальных разысканий.
Процесс этот закономерен и исторически обусловлен. Поэтому 

 235
всякие попытки утверждать обратное явление, изображать фольклор 
как «опустившееся культурное достояние» (т. е. опустившееся от соци-
альных верхов) – не научны. Такие утверждения обычно основывают-
ся на том, что в народе поются песни, созданные в господствующем 
слое. Действительно, такие песни поются. Но возводить это частное 
явление в общий принцип есть глубочайшая ошибка, свойственная 
чуждым и враждебным нам системам мировоззрения.
Литература, родившаяся из фольклора, скоро покидает вскормив-
шую ее мать. Литература есть продукт иной формы сознания, кото-
рое условно можно назвать и н д и в и д у а л ь н ы м сознанием. Это не 
значит, что она осуществляется через индивид, оторванный от среды; 
это, наоборот, означает, что индивид п р е д с т а в л я е т эту среду и 
свой народ, но представляет его в своем индивидуальном, неповто-
ряемом личном творчестве.
С другой стороны, в социальных низах продолжается творчество 
на старых основаниях, иногда во взаимоотношениях с творчеством 
господствующего класса. Оно передается из уст в уста, и специфиче-
ские его признаки мы уже привели выше. Здесь только нужно доба-
вить, что оно (у нас – вплоть до Октябрьской революции, а на Запа-
де – по сегодняшний день) определяется иными формами сознания, 
чем творчество высших классов. Если старая наука называла это твор-
чество «бессознательным» или «безличным», то термины эти могут 
быть не очень точны и не исчерпывают сути дела, но они отражают 
какую-то мысль, которая сама по себе верна. Достаточно сказать, что 
Маркс даже греческую мифологию характеризовал как «природу и 
общественные формы, уже получившие б е с с о з н а т е л ь н у ю худо-
жественную обработку в народной фантазии» (разрядка наша). Если 
Маркс не боится этого слова, то и нам незачем его избегать. Наше 
дело р а з в и т ь и у т о ч н и т ь, что под этим кроется, но обойти 
этой проблемы специфики народного творчества, как акта еще мало 
изученных форм сознания, нам нельзя.
Как всякое подлинное искусство, фольклор обладает не только ху-
дожественным совершенством, но и глубоким идейным содержанием. 
Раскрытие этого идейного содержания – одна из задач фольклористи-
ки. Старая наука в лице Буслаева и его последователей опять была пра-
ва, когда видела в нем выражение нравственных устоев народа, хотя, 
может быть, видела эти устои и идеалы не там, где сейчас видим их мы. 
Идейно-эмоциональное содержание русского фольклора вкратце мо-
жет быть сведено не к понятию добра, а к категории силы духа. Это та 
самая сила духа, которая приводит наш народ к победе. Изучение рус-
ского фольклора показывает, что русское народное творчество в силь-
нейшей степени насыщено и с т о р и ч е с к и м с а м о с о з н а н и е м . 
Это видно и на героическом эпосе, и на исторических песнях, позднее 
на песнях времен гражданской и Отечественной войн. Народ с такой 
интенсивностью исторического сознания и с таким пониманием своих 
исторических задач никогда не может быть побежден.

 236

жүктеу/скачать 2,31 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: