Человек в поисках смысла: Сборник. С англ и нем

мих себя. Для выполнения своего предназначения человек 
то должен действовать, то — предаваться очарованию 
переживаемого. Испытывать радость может быть также 
«обязанностью» человека. В этом смысле можно обви­
нить в пренебрежительном отношении к своим обязанно­
стям человека, который, сидя в трамвае, имеет возмо­
жность созерцать великолепие заката или вдыхать бла­
гоухание цветущих акаций, а вместо этого продолжает, не 
отрываясь, читать газету. 
Один умирающий, о последних событиях жизни кото­
рого мы расскажем ниже, последовательно и драматично 
реализовывал все три категории ценностей. Этот молодой 
человек лежал в больнице с диагнозом неоперабельной 
опухоли спинного мозга. Ему уже давно пришлось оста­
вить свою профессию, он был парализован и не мог рабо­
тать. Таким образом, у него совсем не осталось возмо­
жности реализовывать созидательные ценности. Но даже 
в таком тяжелом состоянии ему доступен был мир ценно­
стей переживания. Он проводил время в оживленных раз­
говорах с другими больными — развлекая, подбадривая, 
утешая их. Он читал хорошие книги и в особенности лю­
бил слушать по радио хорошую музыку. Однако наступил 
день, когда он уже не смог переносить натиска звука 
в наушниках, полностью парализованные руки уже совсем 
не держали книги. Настал новый этап его жизни; и если 
ранее от созидательных ценностей он был вынужден перей­
ти к реализации ценностей переживания, теперь он дол­
жен был отступить еще дальше — ему оставались доступ­
ными лишь ценности отношения. Иначе его поведение 
и не охарактеризуешь — ведь теперь он принял на себя 
роль советчика, наставника больных, находящихся 
рядом, изо всех сил старался своим поведением быть для 
них примером. Он мужественно переносил свои страда­
ния. За сутки до смерти — а он предвидел день своей смер­
ти — он узнал, что дежурному врачу было назначено сде­
лать ему ночью инъекцию морфия. И что же сделал этот 
больной? Когда врач после обеда обходил больных, мо­
лодой человек попросил его сделать этот укол вечером — 
чтобы из-за него доктор не прерывал своего ночного от­
дыха. 
Разве не должны мы спросить себя, имеем ли мы вооб­
ще право лишать неизлечимо больного возможности 
«умереть своей смертью», возможности наполнить смы­
слом свое существование до самого последнего мгнове-
175 

ния, даже если единственно доступной больному остается 
лишь область реализации ценностей отношения: един­
ственное, что в силах с т р а д а ю щ е г о , — это изменить свое 
отношение к собственным страданиям, когда они достиг­
нут своей высшей точки и завершатся? То, как он уми­
рает — коль скоро он действительно умирает собственной 
с м е р т ь ю , — является неотъемлемой составляющей его 
жизни; это как бы подводит итог всей жизни человека, до 
последнего мгновения наполняя ее смыслом. Здесь мы за­
трагиваем проблему эвтаназии, или «избавления от стра­
даний путем умерщвления». Эвтаназия в своем узком, 
первоначальном смысле — как легкая, безболезненная 
смерть — никогда не представляла проблемы для врачей. 
Мы принимаем как само собой разумеющееся, что врачи 
смягчают предсмертные муки больных медикаментами. 
Собственные такт и чутье помогают врачу определить, 
когда же необходимо прибегнуть к этому, и никому в го­
лову не приходит это осуждать. Однако умерщвление ле­
карственным способом применялось — и неоднократно — 
не только с гуманными намерениями: в определенных 
кругах раздавались голоса в защиту подобного способа, 
чтобы узаконить убийство людей, чья жизнь якобы более 
не представляет ценности. 
В ответ на подобные предложения мы прежде всего 
должны ответить, что не врачу определять, имеет ли 
жизнь какого-либо человека ценность или же нет. Общест­
во возложило на врача единственную обязанность — 
помогать всегда, когда он может; уменьшать боль там, 
где он сочтет нужным; лечить, насколько это в его силах, 
и ухаживать за неизлечимо больным. Если бы больные 
и их близкие не были убеждены, что врач серьезно и тща­
тельно подходит к выполнению возложенных на него обя­
занностей, они никогда больше не доверились бы ему. 
Ведь в противном случае у больного не было бы уверенно­
сти, кем для него сейчас будет врач — помощником или 
палачом. 
Это положение является принципиальным и не допу­
скает никаких исключений. Оно относится к неизлечимым 
психическим болезням так же, как и к соматическим забо­
леваниям. Более того, кто бы посмел сказать, что психи­
ческое заболевание, которое в настоящее время считается 
неизлечимым, всегда будет таковым? Нельзя забывать, 
что, хотя психиатр и может быть абсолютно категоричен, 
ставя диагноз неизлечимого психического заболевания, 
176 

он никогда не может быть уверен в этом настолько, чтобы 
решать, имеет ли больной право на существование или 
нет. Нам известен случай, когда человек пять лет был при­
кован к постели (жизнь в нем поддерживалась исключите­
льно за счет искусственного питания), пока у него не атро­
фировались мышцы ног. Человек, далекий от подобных 
проблем, естественно, спросил бы: не лучше ли было бы 
помочь несчастному умереть? Однако дело приняло не­
ожиданный оборот. Настал день, когда больной попросил 
разрешить есть нормально, как все, за столом; он выразил 
желание встать. Он стал пробовать ходить, и постепенно 
его прежде атрофированные мышцы ног восстановились. 
Через несколько недель его выписали из больницы, 
и вскоре бывший пациент уже читал лекции о путеше­
ствиях, которые он совершил до болезни. Однажды, когда 
ему довелось выступать перед небольшой группой пси­
хиатров, он рассказал им о своих переживаниях во время 
развития его недуга — и некоторые из присутствующих 
почувствовали себя очень неловко, так как в свое время 
недостаточно серьезно отнеслись к лечению его болезни, 
никак не предполагая, что несколько лет спустя этот жи­
вой труп будет в состоянии вразумительно описать все, 
что случилось с ним. 
Нам могут возразить: психически нездоровый человек 
не в состоянии позаботиться о своих собственных интере­
сах. Таким образом, врач выступает, так сказать, вырази­
телем его больной воли и должен решать, когда следует 
лишать больного жизни, поскольку вроде бы само собой 
разумеется, что, если бы сознание больного не было зату­
манено, он бы сам пожелал быть избавленным от дальней­
шего ухудшения своего состояния. 
Однако логотерапевт придерживается совершенно 
иной точки зрения. Своими действиями врач должен по­
могать больному реализовать свое стремление жить 
и свое право на жизнь. Не врачу лишать больного подоб­
ного права. Поучителен в этом отношении такой случай. 
У молодого врача развилась меланосаркома, причем он 
сам себе верно поставил диагноз. И напрасно его коллеги 
пытались убедить его в обратном. Они даже пошли на об­
ман, фальсифицировав результаты его анализов. Моло­
дой врач все же проник ночью в лабораторию и сам пов­
торил все анализы. Болезнь его развивалась, и друзья ста­
ли бояться, как бы он не прибегнул к самоубийству. Но 
вместо этого молодой врач начал все более сомневаться 
177 

в правильности диагноза, который первоначально поста­
вил себе сам. Когда начались метастазы в печень, он, изу­
чая симптомы болезни, уже ставил себе диагноз безобид­
ного повреждения печени. Таким образом, он подсознате­
льно обманывал себя — поскольку на последних стадиях 
заболевания желание жить восстает против надвигаю­
щейся смерти. Мы должны уважать в человеке это стре­
мление жить, а не лишать его права на жизнь ради каких 
бы то ни было убеждений. 
Часто встречается и такой аргумент. Подчеркивается, 
что люди, страдающие неизлечимым психическим заболе­
ванием, особенно умственно отсталые от рождения, пред­
ставляют собой ненужный балласт для экономики обще­
ства — ведь они паразитируют на ней, ничего не про­
изводя. Что же мы можем ответить на подобное заявле­
ние? В действительности идиот, который хотя бы толкает 
тачку, куда более «продуктивен», чем какой-нибудь ста­
рик или старушка, которые проводят свои последние дни 
в безобидном старческом слабоумии и родственники ко­
торых пришли бы в ужас при одной мысли о том, что от 
их старичков могут избавиться только из-за того, что они 
уже больше не могут приносить пользы обществу. (И эти 
же милые, уважающие старость люди могут предлагать 
умерщвлять непригодных для общества инвалидов.) Каж­
дый должен признать, что человек, окруженный любящи­
ми родственниками, человек, являющийся незаменимым 
объектом их л ю б в и , — это уже человек, жизнь которого не 
бессмысленна, хотя смысл в данном случае может быть 
и пассивным. Однако не всякий осознает, что умственно 
отсталых детей, как правило, именно из-за их беспомощ­
ности так бесконечно любят и нежно оберегают родители. 
Мы полагаем, что спасти человека врач обязан, даже 
если перед ним пациент, который покушался на самоубий­
ство и чья жизнь теперь висит на волоске. В подобной си­
туации врачу предстоит решить вопрос, не следует ли ему 
предоставить такого человека судьбе, которую он сам для 
себя выбрал, должен ли он мешать самоубийце осуще­
ствить намеченное, раз уж это намерение проявилось 
в действии, и следует ли ему уважать это желание. Нам 
могли бы сказать, что врач, который вмешивается в поку­
шение на самоубийство, берет на себя роль арбитра судь­
бы, вместо того чтобы позволить судьбе свершиться. На 
это мы отвечаем: если бы судьба действительно готовила 
человеку смерть, она всегда нашла бы способ сделать так, 
178 

чтобы помощь врача пришла слишком поздно. Если же 
в руки врача самоубийца попадает, когда его еще можно 
спасти, врач должен делать то, к чему обязывает его про­
фессия, и никогда не брать на себя роль судьбы и решать, 
исходя из собственных философских убеждений — или 
вообще произвольно, — оставлять пациенту жизнь или 
нет. 
* * * 
В предыдущем обсуждении мы проанализировали 
проблему самоубийства с точки зрения внешнего наблю­
дателя — врача, который может занять какую угодно по­
зицию в этом вопросе. Попытаемся теперь взглянуть на 
эту проблему изнутри, попробуем передать, как она ви­
дится самому человеку в подавленном состоянии, проана­
лизируем его мотивы и посмотрим, существует ли им ка­
кое-нибудь внутреннее оправдание. 
Нередко используется понятие «рациональный суи­
цид». Оно описывает способность человека, подведя со­
знательный итог всей своей жизни, принять решение об 
отказе от дальнейшего существования. Поскольку, как мы 
уже отмечали, удовольствие отождествляется с положи­
тельным активом жизни, то этот итог вполне может ока­
заться отрицательным. Вопрос, однако, в том, может ли 
такой итог оказаться настолько отрицательным, что про­
должение жизни представится человеку безнадежно 
обесцененным? 
В первую очередь мы склонны усомниться: всякий ли 
человек способен оценить свою жизнь с достаточной объ­
ективностью? Это особенно верно в случае, когда человек 
приходит к выводу, что его проблемы неразрешимы или 
что единственно возможным решением является само­
убийство. Каким бы сильным ни было это убеждение, оно 
все же остается субъективным. Если из всего множества 
людей, совершивших попытку самоубийства, считая свою 
ситуацию безнадежной, хотя бы один окажется неправым, 
если хотя бы в одном случае найдется в конце концов аль­
тернатива самоубийству — тогда придется заключить, 
что ни одна суицидная попытка фактически не может 
быть оправдана. Ибо всякий, кто решился на самоубий­
ство, имеет твердое субъективное убеждение, что для него 
это единственно оправданный выход. Но никто не может 
знать заранее, верно ли он оценивает ситуацию и объекти-
179 

вен ли он в своих суждениях или же буквально через час 
события покажут, что он был не прав — а он, быть может, 
и не доживет до этого часа. 
Теоретически, конечно, можно допустить и оправдать 
самоубийство, если это сознательная жертва — и в этом 
случае его можно отнести к разряду истинно нравствен­
ных действий. Однако из опыта мы знаем, что побужде­
ния к самоубийству даже такого типа в действительности 
нередко происходят от чувства обиды или возмущения, 
злобы или негодования — словом, там, где в конце кон­
цов можно найти выход из, казалось бы, безнадежной си­
туации. Поэтому мы возьмем на себя смелость сделать 
обобщение: ни одно самоубийство не может быть нрав­
ственно оправдано. Не может оно представлять собой 
и искупление. Ибо самоубийство не только лишает чело­
века возможности развиваться и приобретать опыт в ре­
зультате собственных страданий (реализуя таким образом 
ценность отношения), но и лишает возможности искупить 
страдания, которые он сам причинил другим. Таким обра­
зом, самоубийством никогда не расплатиться за прошлое. 
Вместо того чтобы покончить с прежними несчастьями 
или несправедливостью, суицидент просто кончает с соб­
ственным «Я». 
Теперь давайте обратимся к тем случаям, когда побу­
ждения к самоубийству детерминированы болезненным 
состоянием психики. Вполне возможно, строгие психиа­
трические исследования установят, что всякое самоубий­
ство совершается на психопатологической основе, однако 
мы не будем здесь углубляться в этот вопрос. Мы ограни­
чимся утверждением, что сама идея самоубийства прин­
ципиально противоположна представлению о том, что 
жизнь полна смысла для каждого человеческого существа 
при любых обстоятельствах. Мы полагаем, что это может 
быть усилено объективными доводами и анализом дан­
ной проблемы в ее собственных терминах и понятиях — 
словом, методами логотерапии. Необходимо особо отме­
тить, что человеческая утомленность жизнью носит чисто 
эмоциональный характер, а эмоции никогда не были убе­
дительным аргументом. В нравственном смысле этот во­
прос мог бы означать: должен ли человек поддаваться та­
кой утомленности и тоске? (В моральном плане само по 
себе удовольствие от жизни в принципе не может быть ар­
гументом в пользу ее продолжения.) 
180 

Там, где не выявляется психопатологического базиса, 
где, следовательно, отсутствует точка отсчета для тради­
ционной психотерапии (в узком смысле слова), метод ло­
готерапии становится буквально незаменим. Отличие это­
го метода от традиционной психотерапии убедительно 
показывает следующий случай. 
Пациент был госпитализирован в психиатрический ин­
ститут с подозрением на суицидные намерения, которые 
и сам он не отрицал. У него, однако, не было внешних пси­
хиатрических симптомов. Доводы, которые он предста­
вил директору института, казались логически безупречны­
ми. Он утверждал, что всякий человек обладает свободой 
принять решение: стремиться продолжать жизнь или нет. 
Полный достоинства и убедительности, он протестовал 
против того, что его лишили свободы, в то время как ни­
какого психического расстройства у него не было обнару­
жено. Директор клиники распорядился внести в историю 
болезни этого пациента диагноз «психически здоров» — и 
выписал его. Пациент уже собирался покинуть больницу 
и саму эту жизнь, когда один из психиатров, убежденный 
в том, что за психическим здоровьем может скрываться 
душевное смятение, вызвал его на разговор. За удивитель­
но короткое время врачу удалось объяснить этому па­
циенту, что человеческая свобода — это не «свобода от», 
а «свобода для» — свобода для того, чтобы принимать от­
ветственность. В ходе их дальнейшего разговора все псев­
дологические основания для самоубийства у этого челове­
ка рассеялись. 
Конечно, врач этот действовал не как обычный тера­
певт. Однако его поведение было, безусловно, оправдан­
ным — фактически у него не было иного выхода: именно 
философская дискуссия между врачом и пациентом оказа­
лась тем единственным средством, которое помогло при­
вести последнего к принятию жизни за то короткое время, 
что врач имел в своем распоряжении. 
В этой беседе был как логотерапевтический этап — 
обсуждение философских оснований самоубийства, — так 
и этап собственно психотерапии: врач попытался разо­
браться в причинах психологического характера, подтолк­
нувших пациента к самоубийству. Психотерапия помогла 
выявить то, что одним из побуждений, двигавшим паци­
ентом, было желание отомстить обществу, которое плохо 
с ним обошлось. Знаменательно, что, пройдя курс лече-
181 

ния, этот же пациент решил показать другим, кто он та­
кой, чего стоит и как полна смысла его жизнь. В ходе бесе­
ды с врачом пациент подчеркнул, что причиной, толкнув­
шей его на самоубийство, являются не финансовые за­
труднения, что деньги ему не помогут. Ему не хватает «со­
держания» жизни, и он «убегает от пустоты». 
Мы уже говорили о свободе принятия ответственно­
сти. Но свобода эта сама утверждает чувство ответствен­
ности. Даже в самой радикальной форме бегства от ответ­
ственности — в бегстве от самой жизни путем самоубий­
ства — человек не может убежать от собственного чувства 
ответственности. Поскольку он свободно принимает реше­
ние о самоубийстве и претворяет его в жизнь (в том слу­
чае, конечно, если он психически здоров), он не может уй­
ти от того, от чего бежит: его не отпускает чувство ответ­
ственности. Не найти ему также и того, чего он ищет, 
а именно решения проблемы. Ибо мы должны снова 
и снова подчеркнуть, что самоубийство в принципе не спо­
собно решить никаких проблем. Мы должны показать па­
циенту, что он похож на шахматиста, который, столкнув­
шись с очень трудной шахматной задачей, просто смахи­
вает фигуры с доски. Но ведь таким способом задачи не 
решить. Равно как не решить жизненных проблем разру­
шением этой жизни. Как, сбрасывая фигуры с доски, шах­
матист нарушает правила игры, так нарушает правила 
жизни и человек, покушающийся на самоубийство. Пра­
вилами жизненной игры не предусматривается победа 
любой ценой, однако эти правила требуют от нас неустан­
ной борьбы *. 
Мы хотим научить наших пациентов тому, что Аль­
берт Швейцер назвал благоговением перед жизнью. Но 
убедить наших больных в том, что жизнь обладает какой-
либо безусловной ценностью, можно лишь в том случае, 
если нам удастся помочь им наполнить жизнь каким-либо 
смыслом, определить цель своего существования, други­
ми словами, поставить перед собой определенную жи­
зненную задачу. «Если у человека есть основание для жи­
зни, он вынесет почти любые ее у с л о в и я » , — говорит Ниц-
* Нелегко ответить на вопрос, мужество или трусость движет са­
моубийцей. Ибо справедливости ради мы должны признать, что к по­
пытке самоубийства обычно приводит внутренний конфликт. Пожалуй, 
мы могли бы сказать лишь следующее: суицидент не боится смерти — он 
боится жизни. 
182 

ше. Огромную психотерапевтическую и психогигиениче­
скую ценность имеет убежденность человека в том, что 
ему есть ради чего жить. Мы возьмем на себя смелость 
сказать, что ничто так не помогает человеку преодолевать 
объективные трудности и переносить субъективные не­
приятности, как сознание того, что перед ним стоит жи­
зненно важная задача. Особенно ярко это проявляется 
в том случае, когда человеку эта задача кажется будто спе­
циально предназначенной для него лично, когда она пред­
ставляет собой нечто вроде «миссии». Такая задача помо­
гает человеку ощутить свою незаменимость, жизнь его 
приобретает ценность уже потому только, что она непов­
торима. Вышеприведенная цитата из Ницше означает 
в данном контексте, что «условия» жизни — то есть прису­
щие ей трудности и невзгоды — отходят на задний план 
тогда и в той мере, когда и в какой мере на передний план 
выступают «основания» к жизни. Но не только это. Если 
рассматривать жизнь с точки зрения присущих ей жизнен­
ных задач, нельзя не прийти к заключению, что жизнь 
всегда тем более осмысленна, чем труднее она дается. Хо­
рошей естественной аналогией здесь может служить пози­
ция спортсмена: настоящий атлет ставит перед собой та­
кую задачу, которая позволит ему максимально утвер­
дить себя в случае победы. Возьмем, к примеру, бег с пре­
пятствиями или устоявшуюся традицию назначать фору 
в беге или прыжках. Почему бы и нам не использовать 
трудности повседневной жизни для того, чтобы прове­
рить собственный характер или развивать в себе силу 
и мужество? 
Наша цель должна заключаться в том, чтобы помочь 
пациенту освоить максимально доступную ему активную 
жизненную позицию, перевести его, так сказать, из «стра­
дающего» состояния в «активно-действенное». Имея это 
в виду, мы не можем ограничиваться лишь движением 
к тому, чтобы человек осознал свое существование как по­
стоянное усилие, направленное на реализацию ценностей. 
Мы должны объяснить ему также, что жизненная зада­
ча, за которую он несет ответственность, всегда специфич­
на. И специфичность эта двоякого рода: во-первых, зада­
чи различны для разных людей — и это зависит от свое­
образия и неповторимости каждого человека. Во-вторых, 
даже личная задача изменяется с каждым днем и часом, 
в зависимости от специфичности каждой сложившейся си­
туации. Нам нужно только напоминать самим себе о тех 
183 

ценностях, которые Шелер назвал «ситуативными» — в от­
личие от «вечных», непреходящих ценностей, имеющих 
смысл всегда и для каждого. В каком-то смысле ситуатив­
ные ценности всегда «где-то за сценой» в ожидании своего 
часа, и человек имеет, по сути, единственную возмож­
ность реализовать их. Если эта возможность упущена, она 
теряется безвозвратно; ситуативная ценность так и оста­
ется нереализованной. Для человека эта ценность потеря­
на навсегда. 
Таким образом, мы видим, что в значительной мере 
именно благодаря своеобразию и неповторимости чело­
веческое существование приобретает смысл. Современной 
философии экзистенциализма принадлежит заслуга в ут­
верждении того, что существование человека по своей су­
ти является конкретным и субъективным. Экзистенциали­
сты способствовали тому, что нравственная ответствен­
ность вновь стала предметом обсуждения. Не случайно 
философия экзистенциализма получила название филосо­
фии «призыва». Ведь представляя жизнь человека как не­
что своеобразное и неповторимое, она имплицитно при­
зывает людей в своей собственной жизни реализовывать 
эти неповторимые и уникальные возможности. 
Цель экзистенциального анализа и логотерапии со­
стоит в том, чтобы помочь человеку достичь максималь­
ной сосредоточенности на жизненной задаче, стоящей 
перед ним. Затем мы должны показать ему, что жизнь 
каждого человека имеет свою, неповторимую цель, к до­
стижению которой ведет лишь один путь. Следуя по это­
му пути, человек подобен летчику, которого в ночном ту­
мане «ведут» радиомаяки в аэропорт, где ему предстоит 
вслепую посадить самолет. Способ, которым в данном 
случае пользуются, хорошо известен: находящаяся в аэро­
порту радиостанция посылает в направлении приближаю­
щегося самолета два различных сигнала Морзе, причем 
каждый из сигналов покрывает какой-то сектор. На гра­
нице этих секторов — а граница и представляет собой за­
планированный правильный курс — пилот слышит ста­
бильный сигнал. Цели пилот может достичь единствен­
но курсом, обозначенным этими сигналами Морзе. Как 
и у летчика, у каждого из нас есть свой, неповторимый 
жизненный курс, следуя которым мы можем реализо­
вать свои личные, только нам данные возможности. 
Если же пациент заявляет, что ему неведом смысл его 
жизни, что он не знает никаких уникальных возможностей 
184 

своего существования, то мы так сформулируем для него 
первоочередную задачу: он должен сам определить свою 
собственную цель, постараться понять неповторимость 
и своеобразие собственной жизни. Что же касается вну­
тренних резервов каждого человека — другими словами, 
как человеку разобраться, каким он должен быть в отли­
чие от того, какой он е с т ь , — лучше всего на этот вопрос 
ответил Гёте: «Как нам познать себя? Размышляя — 
никогда, но действуя. Старайтесь исполнять свой долг, 
и вскоре вы узнаете, что же есть вы. А что же тогда являет­
ся вашим долгом? Требования каждого дня». 
И все же найдутся люди, признающие уникальность 
жизни, желающие реализовать ее конкретные, неповто­
римые ситуативные ценности, которые все равно рассма­
тривают свое положение как «безнадежное». Нам надо 
прежде всего спросить себя: что значит «безнадежное»? 
В конце концов, человеку не дано предсказывать будущее, 
он не может этого сделать хотя бы потому, что знание бу­
дущего тут же оказало бы влияние на его настоящее поло­
жение. И это влияние было бы разным, в зависимости от 
характера человека, от того, насколько он внушаем, поко­
рен или независим. Таким образом, в любом случае чело­
век строил бы свое будущее по-разному, так что первона­
чальное предсказание не подтвердилось бы. 
Поскольку человеку не дано предвидеть будущее, он 
никогда не может безошибочно определить, будут ли у не­
го в будущем возможности для реализации ценностей. 
Один чернокожий заключенный, приговоренный к пожи­
зненной каторге, был отправлен на корабле из Марселя на 
остров Дьявола. Когда пароход вышел в открытое море, 
на нем неожиданно вспыхнул пожар. С заключенного 
сняли наручники, и он — благодаря своей необычайной 
силе — сумел спасти многих пассажиров корабля. Позд­
нее за этот героический поступок его амнистировали. 
Если бы на набережной Марселя этого человека спросили, 
видит ли он хоть какой-нибудь смысл в своей оставшейся 
жизни, он бы наверняка ответил отрицательно. Никто не 
может знать, что готовит ему жизнь, какие падения 
и взлеты ожидают его. 
Никто не вправе упорствовать в недооценке своих соб­
ственных достоинств. Как бы ни был человек неудовлет­
ворен собой, как бы он себя ни мучил размышлениями 
о собственных неудачах и как бы строго он себя ни судил, 
сам факт, что он поступает так, уже доказывает, что он не 
185 

такое жалкое создание, каким представляется себе. По­
добно тому как, исследуя относительность всех знаний 
и ценностей, мы приближаемся к объективности этих зна­
ний и ценностей, нравственное самоосуждение прибли­
жает человека к его идеалу. Таким образом, тот, кто спо­
собен судить себя строго, уже соприкоснулся с миром цен­
ностей и начинает приобщаться к нему. С того момента, 
как он смог применить представления о человеческом 
идеале к самому себе, он уже навсегда перестает быть 
обесцененным ничтожеством. Ибо этим самым он дости­
гает уровня нравственных ценностей, которые спасают его 
от бессмысленности существования. «Когда б в глазах 
твоих не было б ничего от солнца, то никогда б его тебе не 
видеть...» 
То же самое справедливо по отношению к тем мрач­
ным обобщениям, которые нередко вызываются нрав­
ственным отчаянием и заставляют усомниться в человече­
ской нравственности вообще. Такой способ мышления 
предполагает, что человек сам по себе в корне порочен *. 
Однако нельзя, чтобы эта мировая скорбь парализова­
ла нравственные действия человека. Кто-то может возра­
зить, что, мол, все люди, в конце концов, не более чем 
эгоисты и что случающиеся альтруистические действия на 
самом деле тоже эгоистичны, поскольку тот, кто кажется 
альтруистом, просто пытается освободиться от неловко­
сти, вызванной чувством симпатии. Наш ответ на это бу­
дет таким: в первую очередь, избавление от боли сопере­
живания — это не цель, а результат; во-вторых, сам факт, 
что человек сочувствует, испытывает симпатию, предпо­
лагает нравственность в форме истинного альтруизма. 
Более того, то, что мы сказали о жизни отдельного чело­
века, относится также и к существованию всего человече­
ства: решающими в развитии и оценке любого историче­
ского периода являются пиковые точки — аналогично вы­
соте горной гряды. Несколько идеальных судеб, несколь­
ко интеллектуальных или нравственных гениев или даже 
единичная такая личность, появляясь время от времени, 
могут вполне оправдать существование человечества в це­
лом. 
* Можно даже допустить, что средний человек действительно поро­
чен и что лишь немногие являются истинно достойными людьми. Но 
если даже это действительно так, разве не обязывает это каждого из нас 
быть лучше этого среднего, стать одним из тех немногих? 
186 

Если же, наконец, утверждается, что непреходящие, 
высшие идеалы человечества сплошь и рядом используют­
ся недостойно — в качестве средств достижения деловых 
или политических целей, удовлетворения личных эгоистиче­
ских интересов или собственного т щ е с л а в и я , — на это мо­
жно ответить так, что все сказанное лишь свидетельствует 
о непреходящей силе этих идеалов и показывает их уни­
версальную действенность. Ибо если кто-то для достиже­
ния своих целей вынужден прикрывать свое поведение 
нравственностью, это доказывает, что нравственность 
действительно представляет собой силу и, как ничто иное, 
способна оказывать влияние на тех людей, которые высо­
ко ее ставят. 
Таким образом, каждый человек имеет свою цель 
в жизни, которую он в состоянии достичь. Соответствен­
но экзистенциальный анализ призван помочь человеку 
осознать ответственность за реализацию всех его целей. 
Чем больше он видит жизнь как выполнение поставлен­
ных перед ним задач, тем более полной смысла кажется 
она ему. И если человек, не осознающий своей ответст­
венности, просто принимает жизнь как нечто данное, эк­
зистенциальный анализ учит людей воспринимать жизнь 
как «миссию». Здесь необходимо сделать следующее до­
полнение: существуют люди, которые идут еще дальше, 
которые переживают жизнь в другом измерении. Они жи­
вут переживаниями того, кто посылает нам з а д а ч и , — 
всевышнего, наделяющего людей их «миссиями». Мы 
считаем, что это в первую очередь отличает человека ре­
лигиозного: для него собственное существование — это не 
только ответственность за выполнение своих задач, но 
и ответственность перед всевышним *. 
* Покажем, насколько глубже сознание ответственности у верую­
щего человека на следующем примере. Воспользуемся цитатой из эссе 
Л. Г. Бахмана о композиторе Антоне Брукнере: «Его чувство ответ­
ственности перед Господом Богом было бесконечно велико. Как-то он 
сказал своему другу д-ру Йозефу Клюгеру: „Они хотят, чтобы я писал 
иначе. Я мог бы, конечно, но я не имею права. Из тысячи людей Всевыш­
ний соблаговолил сделать своим избранником и наделил талантом 
именно меня. Когда-нибудь мне придется держать перед Ним ответ. 
И как же тогда я смогу предстать перед Ним, если я послушаюсь других, 
но не Его?"» 
Было бы ошибочным утверждать, что религиозная позиция обязатель­
но ведет к бездействию. Совсем наоборот, она может способствовать 
необыкновенному росту активности человека. Такому, например, как 
у верующего, экзистенциальная позиция которого выражена в обострен-
187 

Особенно трудным поиск конкретных, личностных за­
дач представляется для людей, страдающих неврозами, 
поскольку такие больные, как правило, ложно опреде­
ляют свои задачи. Например, одна женщина, страдающая 
неврозом навязчивых состояний, как могла, избегала изу­
чения научной психологии, к которой у нее явно было при­
звание; при этом она старательно преувеличивала свои 
материнские обязанности. Используя свою житейскую 
психологическую интуицию, она вывела для себя теорию, 
по которой изучение психологии для нее оказалось «вто­
ростепенным занятием», праздной игрой болезненного 
сознания. И только после того, как в результате экзистен­
циально-аналитической работы с этой женщиной она 
решительно отказалась от своего ошибочного самоанали­
за, только тогда она смогла «познавать себя, действуя», 
и выполнять свои «каждодневные обязательства». Заняв 
подобную позицию, она обнаружила, что в состоянии за-
ном восприятии своей личности как солдата господа бога на земле. Он 
чувствует, что все «вершится» здесь, в этом бренном мире; борьба за 
разрешение конфликтов происходит внутри каждого человека, а следова­
тельно, и внутри него самого. Стоит вспомнить в этой связи слова муд­
реца из известной хасидской сказки, который однажды спросил своих 
учеников: «А теперь ответьте мне, когда и каким образом человек 
узнает, что Небеса простили его за что-либо». И сам же ответил: «Толь­
ко никогда больше не греша подобным образом, человек узнает, что 
Всевышний простил ему этот грех». 
Уникальным достижением Моисеева монотеизма является то, что он 
проповедует постоянное осознание власти всевышнего. Человек пред­
ставляется стоящим перед богом, его жизненная задача представляется 
как спущенная свыше, что повышает осознание им собственной ответ­
ственности. Но не следует забывать, что с нравственной точки зрения по­
добная позиция была в основном связана с тем, что мы назвали «созида­
тельными ценностями». Это становится особенно примечательным для 
нас, когда мы понимаем, что в христианстве на передний план нрав­
ственного сознания человека выдвинуты так называемые «ценности от­
ношения» — последняя из трех основных категорий возможных ценно­
стей. Ибо христианское существование, рассматриваемое как продолже­
ние жизни господней, в конечном счете по сути своей представляет собой 
свободно избранную имитацию жизни Христа, повторение его «страда­
ний». Протестантство развило это учение, выделив понятие милости го­
сподней; таким образом, протестантство углубило чувство ответственно­
сти человека, имея в виду вторую группу ценностей — «ценности пережи­
вания». Ибо из учения о благодати господней, которое является одной из 
основ протестантства, следует, что все переживания, выпавшие на долю 
человека, представляют собой дар божий (милость господню). Все это, 
как нам кажется, указывает на логическую связь между тремя категория­
ми ценностей, с одной стороны, и тремя основными видами западной ре­
лигии (христианства) — с другой. 
188 

ниматься и ребенком, и тем, что оказалось ее призванием. 
Невротический больной обычно стремится выполнять 
какую-либо одну жизненную задачу в ущерб всем осталь­
ным. Типичного невротика отличают и другие виды оши­
бочного поведения. Например, он может решить жить, 
«шаг за шагом следуя задуманной программе», как сказа­
ла одна больная, страдающая обсцессивным неврозом. 
В действительности мы не можем жить по Бедекеру, ведь 
в таком случае мы бы упустили все возможности, которые 
возникают лишь однажды, прошли бы мимо ситуативных 
ценностей, вместо того чтобы реализовать их. 
С точки зрения экзистенциального анализа жизненной 
задачи «вообще» не существует, сам вопрос о задаче 
«вообще» или о смысле жизни «вообще» — бессмыслен. 
Он подобен вопросу репортера, который спросил гросс­
мейстера: «Ну а теперь, маэстро, скажите мне, какой са­
мый лучший ход в шахматах?» Ни на один из подобных 
вопросов нельзя ответить в общем виде; мы всегда дол­
жны учитывать конкретную ситуацию и конкретного че­
ловека. Если бы гроссмейстер серьезно воспринял вопрос 
журналиста, он должен был бы ответить следующим 
образом: «Шахматист должен попытаться, насколько это 
в его силах и насколько позволяет противник, сделать 
лучший ход в любой данный момент времени». Здесь ва­
жно выделить два положения. Во-первых, «насколько это 
в его силах» — то есть необходимо учитывать внутренние 
возможности человека, то, что мы называем характером. 
И во-вторых, игрок может лишь «попытаться» сделать 
лучший в данной конкретной ситуации игры ход — то есть 
лучший при определенном расположении фигур на доске. 
Если бы шахматист начинал игру с намерением сделать 
лучший — в абсолютном смысле этого слова — ход, его 
бы одолели вечные сомнения, он бы увлекся бесконечной 
самокритикой и в лучшем случае проиграл бы, не уложив­
шись в отведенное ему время. 
В подобной ситуации находится и человек, которого 
мучает вопрос о смысле жизни. Для него также подобный 
вопрос имеет смысл только по отношению к какой-либо 
конкретной ситуации и по отношению лично к нему. Было 
бы неправомерно с нравственной точки зрения и психоло­
гически ненормально упорствовать в намерении выпол­
нить действие, которое соответствовало бы «наивысшей» 
ц е н н о с т и , — вместо того чтобы скромно попытаться сде­
лать лучшее, на что человек способен в сложившейся си-
189 

туации. Стремление к лучшему для человека просто необ­
ходимо, иначе все его усилия сведутся к нулю. Но и в то 
же время он должен уметь довольствоваться лишь посте­
пенным процессом приближения к цели, никогда не пред­
полагающим ее полного достижения. 
Наши замечания по вопросу о смысле жизни сводятся 
к радикальной критике вопроса как такового, если он по­
ставлен в общем виде. Спрашивать о смысле жизни вооб­
ще — ложная постановка вопроса, поскольку она туманно 
апеллирует к общим представлениям о жизни, а не к со­
бственному, конкретному, индивидуальному существо­
ванию каждого. Возможно, нам стоит вернуться назад 
и воссоздать исходную структуру переживания. В этом 
случае мы должны будем совершить нечто вроде револю­
ции Коперника и поставить вопрос о смысле жизни в при­
нципиально ином ракурсе. А именно: сама жизнь (и никто 
иной!) задает вопросы людям. Как уже отмечалось, не че­
ловеку вопрошать об этом; более того, ему было бы поле­
зно отдать себе отчет в том, что именно ему (и никому 
другому) держать ответ перед жизнью; что он вынужден 
быть ответственным перед ней и, наконец, что ответить 

жүктеу/скачать 3,33 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: