Ббк 84(8Авс)-44

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
42
– Видишь ли, – опять принялся бормотать Дидье уголком рта, выдавая государственные
секреты, – из Афганистана привозят не только гашиш с героином, но еще оружие, военную тех-
нику, взрывчатку. Все это используется, в частности, сикхами в Пенджабе и мусульманскими
сепаратистами в Кашмире. В руках бедняков-мусульман, выступающих против Шив Сены, это
оружие – большая сила. А если ты держишь под контролем наркотики, то можешь повлиять
и на торговлю оружием. Поэтому партия Сены отчаянно борется за контроль над оружием,
поступающим в их родной штат Махараштра. Это даст им деньги и власть. Посмотри на столик,
что рядом с Рафиком и его головорезами. Видишь троих негров – двоих мужчин и женщину?
– Да. Я еще раньше обратил на нее внимание. Она очень красива.
Молодое женское лицо, с выдающимися скулами, плавно расширяющимся книзу носом
и полными губами, было будто выточено из вулканической породы быстрым горным пото-
ком. Прическа ее состояла из множества длинных тонких косичек, в которые были впле-
тены бусинки. Обмениваясь шутками с друзьями, она смеялась, обнажая крупные, безупречно
белые зубы.
– Красива? Ну, не знаю… На мой взгляд, кто в Африке красив, так это мужчины, а жен-
щины просто очень привлекательны. А вот в Европе наоборот. Карла очень красива, я никогда
не встречал мужчину-европейца именно такой красоты. Но мы отвлеклись. Что я хотел сказать:
эти негры – клиенты Рафика, нигерийцы. Рафик организовал в Лагосе концессию – или, пра-
вильнее, дочернюю компанию, которая является составной частью сделки с сайниками. У пар-
тии Сены есть свой человек на бомбейской таможне. Так что немалые суммы переходят из рук
в руки. В аферу Рафика вовлечено несколько стран: Афганистан, Индия, Нигерия, Пакистан
– и самые разные силы: полиция, таможенники, политики. И все это ради власти над нашим
обожаемым прóклятым Бомбеем. А началась эта заварушка с закрытия столь дорогих моему
сердцу опиумных притонов. Просто трагедия.
– Да, я смотрю, этот Рафик – крутой парень, – произнес я довольно небрежным тоном –
возможно, более небрежным, чем намеревался.
– Он афганец, а его страна воюет, дорогой мой. И поэтому он, как говорится, готов на все.
Работает он на могущественную мафию Валидлаллы, а его ближайший дружок – Чуха, один из
самых опасных людей в Бомбее. Но здесь, в этой части города, реальная власть принадлежит
великому владыке Абделю Кадер-хану. Он поэт, философ и повелитель криминального мира.
Его называют Кадербхай, то есть Кадер Старший Брат. В этом мире есть и другие бароны, у
которых больше денег и больше пушек, чем у Кадербхая, – он человек строгих принципов и
берется далеко не за всякое прибыльное дело. Но благодаря этим принципам он пользуется
очень большим… даже не знаю, как это поточнее сказать по-английски… может быть, амо-
ральным авторитетом. Никто в этом районе Бомбея не обладает такой сильной властью, как
он. Многие считают его святым, наделенным сверхъестественными способностями. Я знаком
с ним и уверяю тебя, он самый интересный человек из всех, кого я встречал. А это означает,
прости за нескромность, что он и в самом деле исключительная личность, потому что мне
доводилось встречаться со многими очень интересными людьми.
Дидье сделал паузу, чтобы придать весомость своим словам.
– Послушай, почему ты не пьешь? Терпеть не могу, когда люди тянут и тянут все тот же
стакан. Это все равно что надевать гондон, когда онанируешь.
– Понимаешь… – рассмеялся я, – я жду Карлу. Она должна вернуться с минуты на
минуту.
– Ах, Карлу… – протянул он ее имя с мягким урчанием. – А кстати, позволь спросить,
каковы твои намерения в отношении нашей непостижимой Карлы?
– Что ты имеешь в виду?
– Хотя правильнее, пожалуй, было бы поинтересоваться, каковы ее намерения в отноше-
нии тебя, да?

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
43
Дидье вылил в свой стакан остатки из литровой бутылки и добавил сверху содовой. Он
пил непрерывно уже больше часа. В глазах его набухли красные прожилки, как на кулаках у
боксера, но взгляд был тверд, движения рук точны.
Неожиданно для самого себя я стал рассказывать ему о своем знакомстве с Карлой:
– Я встретил ее на улице, всего через несколько часов после того, как вылез из самолета.
В ней есть что-то такое… Наверное, я и застрял-то в Бомбее в основном из-за нее. Из-за нее и
Прабакера. Они оба понравились мне с первого взгляда. Для меня главное – люди. Я предпочел
бы жестяной сарай с интересными людьми любому Тадж-Махалу – хоть я и не видел его еще.
– Он протекает, – пренебрежительно отмахнулся Дидье от этого архитектурного чуда. –
Ты сказал, с интересными людьми. Карла – интересный человек?
Дидье расхохотался – пронзительно, заливисто, чуть ли не истерично. Затем он разма-
шисто хлопнул меня по спине, расплескав содержимое своего стакана.
– Знаешь, Лин, с тобой можно иметь дело, честное слово! Правда, мое слово вряд ли
имеет большой вес в обществе.
Он осушил стакан, со стуком опустил его на стол и вытер коротко подстриженные усики
тыльной стороной ладони. Поймав мой непонимающий взгляд, он наклонился, почти вплотную
приблизив свое лицо к моему:
– Позволь мне кое-что тебе объяснить. Посмотри вокруг. Сколько человек ты видишь
в зале?
– Ну, может быть, шестьдесят или восемьдесят.
– Восемьдесят человек. Греки, немцы, итальянцы, французы, американцы. Туристы со
всех концов света. И местные – индийцы, иранцы, арабы, афганцы, негры. Все они едят, пьют,
болтают, смеются. Но сколько из них являются по-настоящему сильными личностями, осо-
знают свое назначение, обладают энергией, которая необходима, чтобы руководить жизнью
тысяч людей в том месте и в тот исторический момент, в котором они живут? Я тебе скажу
сколько: четыре. Четыре человека в этом зале – действительно крупные фигуры, а остальные –
такие же, каковы люди повсюду: бессильные, пребывающие в спячке, ничем не примечатель-
ные. А когда вернется Карла, к четырем сильным личностям прибавится пятая. Вот что такое
Карла, которую ты назвал интересной. Но по выражению твоего лица, мой юный друг, я вижу,
что ты ни хрена не понимаешь из того, что я говорю. Я скажу по-другому: Карла – очень хоро-
ший друг, но как враг она просто несравненна. Когда пытаешься оценить силу человека, нужно
понять, что он собой представляет как друг и как враг. Так вот. Во всем этом городе нет никого,
кто был бы более сильным и опасным врагом, чем Карла.
Он испытующе уставился прямо мне в глаза, словно выискивая что-то то в левом, то в
правом.
– Ты же понимаешь, о какой силе я говорю. О настоящей. О той, которая может заставить
людей сиять, как звезды, а может стереть в порошок. О силе, окруженной тайной, страшной
тайной. О власти, позволяющей жить, не испытывая угрызений совести и сожалений. Вот у
тебя, Лин, было в жизни что-нибудь такое, что не дает тебе покоя? Случалось тебе совершать
поступки, о которых ты сожалеешь?
– Ну конечно…
– Да. Разумеется. И мне тоже… Я сожалею о многом, что я в свое время сделал… или не
сделал. А Карла не сожалеет ни о чем. И потому она принадлежит к кучке избранных, облада-
ющих властью над миром. У нее такое же сердце, как у них, а у нас с тобой – не такое. Но, про-
сти, я уже немного пьян, а между тем мои итальянцы собираются уходить. Аджай же не будет
ждать долго. Надо забрать свои скромные комиссионные, а потом уже можно будет напиться
до победного конца.
Он откинулся на стуле, затем, опершись обеими пухлыми руками о крышку стола, тяжело
поднялся и, не говоря больше ни слова, направился в сторону кухни. Я наблюдал за тем, как

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
44
он лавирует между столиками пружинистой, раскачивающейся походкой опытного выпивохи.
Его спортивный пиджак был помят – спинка стула, в которую он упирался, оставила на нем
складки; брюки неряшливо обвисали. Лишь спустя какое-то время, познакомившись с Дидье
ближе, я понял все значение того факта, что он прожил в Бомбее восемь лет в гуще страстей и
преступлений, не нажив ни одного врага и не заняв ни одного доллара, а поначалу я считал его
безнадежным пьяницей, хоть и приятным собеседником. В эту ошибку было нетрудно впасть,
тем более что он сам всячески способствовал этому.
Первое правило любого подпольного бизнеса: не допускай, чтобы другие знали, что ты
думаешь. Дидье дополнил это правило: необходимо знать, что другие думают о тебе. Неопрят-
ная одежда, спутанные курчавые волосы, не расчесанные с тех пор, как они прижимались к
подушке предыдущей ночью, даже его пристрастие к алкоголю, намеренно преувеличенное с
целью создать видимость неизлечимой привычки, – все это были грани того образа, который
он культивировал, разработав до мелочей, как актер свою роль. Он внушал окружающим, что
он беспомощен и безвреден, потому что это было прямой противоположностью правде.
В тот момент, однако, я не успел привести в порядок свои мысли относительно личности
Дидье и его умопомрачительных откровений, так как вернулась Карла и мы почти сразу же
покинули ресторан. Мы проделали долгий путь пешком по набережной, которая проходит от
Ворот в Индию до гостиницы Дома радио. Длинный широкий проспект был пуст. Справа от нас
за цепочкой платанов тянулись отели и жилые дома. Кое-где в домах горел свет, представляя
на обозрение уголок интерьера в обрамлении оконной рамы: скульптуру возле одной из стен,
полку с книгами на другой, затянутое дымкой благовоний изображение какого-то индийского
божества, украшенное цветами, и сбоку две тонких руки, сложенные в молитвенном заклина-
нии.
Слева открывался простор самой большой в мире гавани; на темной воде поблескивали
звездочки сигнальных огней нескольких сотен судов, стоявших на якоре. А еще дальше, на
самом горизонте, дрожало сияние прожекторов, установленных на башнях морских нефтяных
платформ. Луны на небе не было. Приближалась полночь, но воздух был таким же теплым,
как в середине дня. Прилив Аравийского моря время от времени перебрасывал через невысо-
кий каменный парапет клочья поднятой самумом водяной пыли, клубившейся над морской
поверхностью до самых берегов Африки.
Мы шли не спеша. Я то и дело поднимал голову к небу, так плотно набитому звездами,
что черная сеть ночи, казалось, вот-вот лопнет, не в силах удержать этот сверкающий улов.
В заключении ты годами не видишь восходов и заходов солнца, ночного неба. Шестнадцать
часов в сутки, всю вторую половину дня и до позднего утра, ты заперт в камере. Лишая тебя
свободы, у тебя отнимают и солнце, и луну, и звезды. Тюрьма поистине не царство небесное,
и хотя она не ад, в некоторых отношениях приближается к нему.
– Знаешь, ты иногда чересчур старательно демонстрируешь свое умение слушать собе-
седника.
– Что?.. О, прости, я задумался. – Я поспешил стряхнуть посторонние мысли. – Кстати,
чтобы не забыть: вот деньги, которые мне дала Улла.
Она взяла сверток и запихнула в сумочку, не взглянув на него.
– Странно, в общем-то, если вдуматься. Улла сошлась с Моденой, чтобы освободиться от
другого человека, который эксплуатировал ее, как рабыню. А теперь она стала в определенном
смысле рабыней Модены. Но она его любит и потому стыдится, что ей приходится утаивать
от него часть заработка.
– Некоторые люди могут жить только в качестве чьего-то раба или хозяина.
– Если бы только некоторые! – бросила Карла с неожиданной и непонятной горечью. –
Вот ты говорил с Дидье о свободе, и он спросил тебя: «свобода делать что?» А ты ответил:

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
45
«свобода сказать „нет“». Забавно, но я подумала, что гораздо важнее иметь возможность ска-
зать «да».
– Кстати, о Дидье, – произнес я небрежным тоном, стремясь отвлечь ее от темы, которая
была для нее, по-видимому, тягостна. – Я довольно долго говорил с ним сегодня, пока ждал
тебя.
– Думаю, говорил в основном Дидье.
– Ну да. Но я с удовольствием слушал его. У нас с ним еще не было такого интересного
разговора.
– Что он тебе рассказал? – резко спросила Карла.
Ее вопрос немного удивил меня. Можно было подумать, есть что-то такое, о чем Дидье
не должен был рассказывать мне.
– Он рассказал мне кое-что о посетителях «Леопольда» – афганцах, иранцах и этих…
сайниках Шивы, или как там они называются, а также о главарях местной мафии.
Карла скептически фыркнула:
– Не стоит слишком серьезно относиться к тому, что говорит Дидье, особенно если он
говорит это серьезным тоном. Он часто судит очень поверхностно. Я однажды сказала ему, что
от него не услышишь ничего, кроме недвусмысленностей, и, как ни странно, это ему понрави-
лось. В чем его не упрекнешь, так это в чрезмерной обидчивости.
– Мне казалось, вы с ним друзья, – заметил я, решив, что не стоит передавать Карле того,
что Дидье говорил о ней.
– Друзья… Знаешь, иногда я задаю себе вопрос: «А существует ли дружба на самом
деле?» Мы знаем друг друга уже много лет и даже жили вместе когда-то. Он тебе об этом не
рассказывал?
– Нет.
– Так вот. Жили целый год, когда я только-только приехала в Бомбей. Мы снимали на
двоих совершенно невообразимую полуразвалившуюся квартирку в районе порта. Дом бук-
вально рассыпался на глазах. Каждое утро мы смывали с лица мел, оседавший с потолка, а в
передней находили вывалившиеся куски штукатурки, кирпичей, дерева и прочих материалов.
Пару лет назад во время муссонного шквала здание развалилось-таки и погибли несколько
человек. Иногда я забредаю туда и любуюсь небом сквозь дыру в том месте, где была моя
спальня. Наверное, можно сказать, что мы с Дидье близки. Но друзья ли мы? Дружба – это сво-
его рода алгебраическое уравнение, которое никому не удается решить. Порой, когда у меня
особенно плохое настроение, мне кажется, что друг – это любой, кого ты не презираешь.
Она говорила вполне серьезно. Тем не менее я позволил себе усмехнуться:
– Мне кажется, ты сгущаешь краски.
Она посмотрела на меня, сердито нахмурившись, но затем тоже рассмеялась:
– Возможно. Я устала. Уже несколько ночей не высыпаюсь. И я, пожалуй, была неспра-
ведлива к Дидье. Просто иногда он очень меня раздражает. А обо мне он говорил что-нибудь?
– Он сказал, что, по его мнению, ты красива.
– Он так сказал?
– Да. Мы сравнивали красоту людей белой и черной расы, и он сказал: «Карла очень
красива».
Карла была польщена и удивленно подняла брови:
– Это очень ценный комплимент, несмотря даже на то, что Дидье ужасный лгун.
– Мне он нравится.
– Чем? – сразу спросила она.
– Ну… не знаю даже. Возможно, своим профессионализмом. Меня привлекают люди,
знающие свое дело. И в нем есть какая-то печаль, которая… которую я понимаю. Он напоми-
нает мне кое-кого из моих друзей.

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
46
– По крайней мере, он не скрывает своих пороков, – заявила Карла, и я вдруг вспомнил,
что Дидье говорил о Карле и ее силе, окутанной тайной. – Пожалуй, мы сходимся с ним прежде
всего в том, что оба ненавидим ханжей. Ханжество – это разновидность жестокости. А Дидье не
жестокий. Он сумасброден, но не жесток. Теперь он немного угомонился, а было время, когда
его необузданные любовные приключения производили фурор в городе – по крайней мере,
среди иностранцев, живущих здесь. Однажды его ревнивый любовник, молодой марокканец,
гнался за ним с саблей по всей Козуэй. При этом оба были в чем мать родила – очень большой
грех в Бомбее. А уж что за зрелище представлял собой при этом Дидье – можешь вообразить. В
таком виде он ворвался в полицейский участок Колабы, и они спасли его. Индийцы, вообще-то,
очень консервативны в этом отношении, но у Дидье правило – никогда не связываться с мест-
ными, и поэтому ему многое прощается. Множество иностранцев приезжают сюда только для
того, чтобы завести интрижку с каким-нибудь индийским мальчиком. Их Дидье презирает. Он
специализируется по иностранцам. Я не удивилась бы, если бы оказалось, что именно по этой
причине он так разоткровенничался с тобой сегодня – пытался произвести на тебя впечатление
своим знанием темных сторон бомбейской жизни. О! Привет, киска! Откуда ты взялся?
Худой серый кот, забравшись на парапет, доедал остатки пищи из брошенного кем-то
пакета. Он испуганно припал к парапету и оскалился, рыча и жалобно подвывая одновременно.
Тем не менее он не убежал, когда Карла погладила его, и вернулся к прерванной трапезе.
Это было истощенное и ободранное животное. Одно ухо было кем-то сжевано и выглядело
как розовый бутон, на боках и спине виднелись проплешины с незажившими болячками. Я
был удивлен тем, что это дикое потрепанное создание позволило Карле погладить себя, и еще
больше тем, что у нее возникло такое желание. И уж совсем поразительно было, с каким аппе-
титом кот пожирал рис с овощами, приправленный очень острым чили.
– Ты только посмотри на него! – ворковала Карла. – Какой красавец!
– Ну уж…
– Но разве тебя не восхищает его храбрость, стремление выжить во что бы то ни стало?
– Боюсь, я не очень люблю котов. Вот собаки – другое дело.
– Нет, ты просто обязан любить котов! Когда все люди будут такими, как коты в два часа
дня, мир достигнет совершенства.
Я расхохотался:
– Тебе никогда не говорили, что у тебя весьма оригинальный способ выражаться?
– Что ты хочешь этим сказать? – резко повернулась она ко мне.
Даже в слабом свете уличных фонарей было заметно, что лицо ее покраснело и было
чуть ли не сердитым. Я тогда еще не знал, что английский язык был ее страстью, – она изучала
его, совершенствовала, упражнялась в письме и в сочинении остроумных афоризмов, которые
затем вставляла в свою речь.
– Только то, что сказал. Ты употребляешь очень неординарные фразы и обороты. И они
мне нравятся. Очень нравятся. Например, вчера, когда мы говорили о том, что такое истина,
Истина с большой буквы, и может ли что-нибудь быть абсолютно истинным. Каждый высказал
свою точку зрения – Дидье, Улла, Маурицио, даже Модена. А ты сказала: «Истина – это задира,
который ко всем пристает, и все притворяются, что им это нравится». Я чуть не отпал. Ты где-
то прочитала эту фразу или она из какой-то пьесы, кинофильма?
– Нет, я придумала ее сама.
– Ну вот видишь, это я и имел в виду. Вряд ли я способен запомнить и точно воспроиз-
вести все, что говорят другие, но этот твой афоризм я наверняка не забуду.
– Ты с этим согласен?
– С тем, что истина – задира и все притворяются, что она им нравится?
– Да.

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
47
– Да нет, совсем не согласен. Но оригинальность идеи и то, как ты ее выразила, меня
восхищают.
На губах ее появилась полуулыбка, от которой я не мог отвести глаз. Несколько мгнове-
ний мы смотрели друг на друга. Она уже хотела отвернуться, и я поспешно спросил, чтобы
помешать этому:
– А чем тебе нравится Биарриц?
– Биарриц?
– На днях, позавчера, ты сказала, что Биарриц – одно из твоих любимых мест. Я никогда
не был в Биаррице и не имею о нем никакого представления, но мне любопытно, чем он тебя
так привлекает.
Она улыбнулась и сморщила нос – не то с удовольствием, не то с досадой.
– Ну что ж, раз ты это запомнил, надо, наверное, тебе рассказать. Как бы это объяснить?..
Думаю, дело прежде всего в океане, в Атлантике. Я особенно люблю Биарриц зимой, когда нет
туристов и море принимает такой устрашающий вид, что буквально превращает людей в камни.
Они стоят на пустынном берегу, застыв, как каменные изваяния, разбросанные между бере-
говыми скалами, и неотрывно глядят в океанский простор, пригвожденные к месту ужасом,
который внушает им океан. Он совсем не похож на другие океаны – ни на теплый Индийский,
ни на Тихий. Зимой Атлантический океан безжалостен и жесток. Ты физически ощущаешь,
как он призывает тебя, хочет утянуть в глубину. Он так прекрасен, что я не могла удержаться
от слез, когда впервые увидела его. И мне хотелось поддаться ему, погрузиться в эти большие
сердитые волны. Просто жуть. А люди в Биаррице, я думаю, самые спокойные и терпеливые во
всей Европе. Ничто не может вывести их из себя. Это даже немного странно – в большинстве
курортных городов жители раздражены и сердиты, море же спокойно. А в Биаррице наоборот.
– Ты не собираешься когда-нибудь вернуться туда – чтобы поселиться?
– Нет, – сразу же ответила она. – Если уж я и уеду когда-нибудь из Бомбея насовсем, то
только в Штаты. Там умерли мои родители, там я выросла. И мне хотелось бы вернуться туда
когда-нибудь. Пожалуй, Америку я люблю больше всех остальных стран. В людях там, да и во
всем, чувствуется какая-то уверенность, открытость и… смелость. Во мне мало американского
– по крайней мере, мне так кажется, – но с американцами мне… легко – ну, ты понимаешь,
что я хочу сказать, – легче, чем с кем-нибудь еще.
– Расскажи мне о других, – попросил я, чтобы она не замолчала.
– О других? – переспросила Карла, неожиданно нахмурившись.
– Ну да, о компании из «Леопольда». О Летиции, например. Как ты с ней познакомилась?
Она расслабилась, взгляд ее блуждал где-то среди теней на противоположной стороне
улицы. Затем в задумчивости она подняла голову к ночному небу. Бледно-голубой свет улич-
ных фонарей таял на ее губах и белках ее больших глаз.
– Летти жила какое-то время в Гоа, – начала Карла. В голосе ее чувствовалась теплота. –
Она приехала в Индию с той же двоякой целью, с какой все обычно приезжают, – найти под-
ходящую компанию и духовное обновление. Компанию она нашла, и не одну, и они вполне
подходили ей, я думаю. Но вот с духовным обновлением ей не повезло. Она дважды в течение
года уезжала в Лондон – и возвращалась обратно в поисках обновления. Это для нее что-то
вроде духовного паломничества. Она довольно резко разговаривает, но духовно она, пожалуй,
богаче всех нас.
– А на какие средства она живет? Я спрашиваю не из праздного любопытства; я уже
говорил, меня интересует, как людям удается устроиться здесь – иностранцам, я имею в виду.
– Она знает толк в драгоценных камнях и ювелирных изделиях и помогает иностранным
покупателям, получая за это комиссионные. Эту работу ей нашел Дидье. У него есть знаком-
ства во всех бомбейских кругах.

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
48
– Дидье? – Я был порядком удивлен. – Мне показалось, что они ненавидят друг друга, –
ну, не то что ненавидят по-настоящему, а просто терпеть друг друга не могут.
– Между ними все время происходят стычки, но на самом деле они, несомненно, друзья.
Если бы с одним из них произошло несчастье, для другого это было бы ударом.
– А Маурицио? – спросил я, стараясь, чтобы это прозвучало бесстрастно. Высокий ита-
льянец был очень красив и самоуверен; мне казалось, что он довольно близок с Карлой, и я
завидовал ему. – Что ты можешь рассказать о его похождениях?
– Я не знаю всех его похождений, – ответила она, опять нахмурившись. – Знаю только,
что родители его умерли, оставив ему кучу денег. Он быстренько их истратил, успев развить
в себе своего рода талант тратить деньги.
– Чужие? – спросил я.
Очевидно, в моем вопросе чувствовалось желание получить утвердительный ответ,
потому что Карла вместо этого спросила:
– Ты знаешь анекдот про скорпиона и лягушку? Про то, как лягушка соглашается пере-
везти скорпиона через реку, взяв с него обещание не жалить ее?
– Ну да. На середине реки скорпион жалит-таки лягушку, и, когда она спрашивает, зачем
он это сделал, – ведь теперь они оба погибнут, – он отвечает, пожав плечами: «Уж такое я
дерьмо. Против собственной природы не попрешь».
– Вот-вот, – кивнула Карла со вздохом. Складка между ее бровями постепенно сглади-
лась. – Так это про Маурицио. Но когда ты знаешь об этом, то с ним можно иметь дело – просто
ты не соглашаешься перевозить его через реку. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.
Я сидел в тюрьме и прекрасно понимал, что она имеет в виду. Кивнув, я спросил ее об
Улле и Модене.
– Я люблю Уллу, – ответила она, опять улыбнувшись. – Конечно, она без царя в голове
и на нее нельзя положиться, но она мне симпатична. Она жила в Германии, в богатой семье. В
юности стала баловаться героином и втянулась. Ее выгнали из дому без всяких средств, и она
уехала в Индию вместе с приятелем, таким же наркоманом, к тому же подонком. Он пристроил
ее на работу в бордель. Жуткое место. Она его любила и пошла на это ради него. Для него она
была готова на все. Такими бывают некоторые женщины. Такой бывает любовь. Да по большей
части она именно такой и бывает, как посмотришь вокруг. Твое сердце становится похожим
на перегруженную спасательную шлюпку. Чтобы не утонуть, ты выбрасываешь за борт свою
гордость и самоуважение, свою независимость. А спустя какое-то время ты начинаешь выбра-
сывать людей – своих друзей и всех прочих, кого ты знал годами. Но и это не спасает. Шлюпка
погружается все глубже, и ты знаешь, что скоро она утонет и ты вместе с ней. Это происходило
у меня на глазах с очень многими девушками. Наверное, поэтому я и думать о любви не хочу.
Трудно было понять, говорит ли она отвлеченно о своем душевном состоянии или наме-
кает на наши отношения. В любом случае ее слова были удручающими.
– А что ты скажешь о Кавите? Как она вписывается в эту компанию?
– Кавита – это нечто особенное. Она свободный художник, точнее, писатель. Хочет стать
журналисткой, и я думаю, у нее это получится. По крайней мере, я надеюсь на это. Она очень
способная, честная, с характером. И к тому же она красива. Согласись, она великолепна.
– Охотно соглашаюсь, – отозвался я, вспомнив ее глаза медового цвета, полные, красиво
очерченные губы и длинные выразительные пальцы. – Она очень привлекательна. Но, на мой
взгляд, они все привлекательны. Даже в Дидье, несмотря на некоторую помятость, есть что-
то байроническое. Летти тоже очень симпатична. Ее глаза всегда смеются, и они совсем как
голубой лед, да? Улла, с ее большими глазами и большим ртом на круглом лице, выглядит как
куколка. Но это всего лишь хорошенькое кукольное личико. Маурицио красив, как модель с
обложки журнала, Модена тоже красив, но по-другому – похож на какого-нибудь тореадора. А
ты… ты самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо встречал.

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
49
Ну вот, я сказал это. Я был потрясен тем, что это признание вырвалось у меня, и в то же
время спрашивал себя, поймет ли она, разглядит ли она за всеми моими словами о ее красоте
и красоте ее друзей ту боль, которая породила эти слова и которую испытывает всякий некра-
сивый влюбленный мужчина в те минуты, когда он способен трезво мыслить.
Она рассмеялась – громким счастливым смехом – и, импульсивно схватив меня за руку,
потянула вперед по тротуару. И в тот же момент, как продолжение ее заливистого смеха, послы-
шался какой-то стук и дребезжание: нищий инвалид, катившийся на деревянной подставке с
колесиками из шарикоподшипников, свернул с пешеходной дорожки, чтобы пересечь улицу.
Отталкиваясь руками, он достиг середины пустынного проспекта, где проделал эффектный
пируэт и остановился. Подогнутые ножки, тонкие, как у богомола, лежали на этой деревян-
ной подставке величиной со сложенный газетный лист. На нем была надета школьная форма
– шорты цвета хаки и зеленовато-голубая рубашка. Хотя ему явно стукнуло двадцать, форма
была ему велика.
Карла окликнула его по имени, и мы остановились напротив. Они с Карлой принялись
болтать на хинди, а я с удивлением разглядывал руки молодого человека – они были огромны,
ладонь по ширине была не меньше его лица. Даже на расстоянии в десять метров были заметны
толстые подушечки на его пальцах и всей ладони – как на медвежьих лапах.
– Спокойной ночи! – крикнул он минуту спустя по-английски и прикоснулся правой
рукой сначала ко лбу, а потом к сердцу – жест высшей учтивости в Индии; совершив еще один
лихой поворот, он покатился, набирая скорость, вниз по улице в сторону Ворот в Индию.
Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду, затем Карла потянула меня за руку,
приглашая продолжить путь. Я подчинился, отдавшись во власть ее мелодичного голоса и
тихого бормотания морских волн, черного ночного неба и еще более густой черноты ее волос,
запаха моря, спящих камней и деревьев и свежего благоухания ее теплой кожи. Я отдался во
власть судьбы, связавшей мою жизнь с ее жизнью и с жизнью города. Я проводил ее до дому.
Попрощался с ней. Тихо напевая, я шел к своей гостинице сквозь мечтательную дремоту улиц.

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
50

жүктеу/скачать 0,98 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: