Тысяча незабываемых поцелуев

хочет быть, как ты. Он ждет, что ты заметишь его. Алтон
обожает тебя…
Я наблюдал, как мой младший брат застенчиво раскачивался на
пятках. Я не мог сдержаться и поджал губы в изумлении: он был
тихим, как и я. Не говорил, пока его не спрашивали.
— Чем ты будешь заниматься сегодня? — спросила его Поппи.
— Ничем, — ответил Алтон угрюмо.
Улыбка Поппи увяла. Алтон спросил:
— Ты снова уходишь вместе с Руном?
— Да, малыш, — ответила она тихо.
— Теперь он разговаривает с тобой? — спросил Алтон. И я
услышал. Услышал оттенок печали в его тихом голосочке, о чем Поппи
говорила мне.
— Да, разговаривает, — сказала Поппи, и как делала со мной,
провела рукой по его щеке. Алтон опустил голову в смущении, но я
поймал небольшую улыбку через пробелы между прядями его волос.
Поппи подняла голову и увидела, что я стою, прислонившись к
стене, напряженно наблюдая. Она медленно выпрямилась, и я
двинулся вперед, потянувшись за ее рукой и притягивая ее для
поцелуя.
— Ты готов? — спросила она.
Я кивнул, смотря на нее с подозрением:
— Ты так и не собираешься рассказать мне, куда мы?
Поппи поджала губы и покачала головой, дразня меня. Она взяла
мою руку в свою и повела меня к двери.
— Пока, Алтон! — прокричала она через плечо.
— Пока, Поппимин, — услышал я, как он тихо сказал в ответ. Я
замер как вкопанный, когда мое прозвище для Поппи слетело с его губ.
Рука Поппи взлетела ко рту, и я видел, она почти растаяла на месте.
Она уставилась на меня, и по ее взгляду было понятно, она хочет,
чтобы я сказал что-нибудь своему брату. Вздохнув, я повернулся к
Алтону, и он сказал:
— Пока, Рун.
Поппи сжала мою руку, призывая меня ответить.
— Пока, Алт, — ответил я неловко.
Алтон поднял голову, и его губы растянулись в широкой улыбке. И
все из-за того, что я сказал пока.

От того как улыбка осветила его лицо, что-то сжалось в моей груди.
Я повел Поппи вниз по лестнице и к машине ее мамы. Когда мы
достигли машины, Поппи отказывалась выпускать мою руку, пока я не
посмотрел на нее. Когда я это сделал, она наклонила голову набок и
объявила:
— Рун Кристиансен, я так чертовски горжусь тобой прямо сейчас.
Я отвел взгляд, чувствуя себя не очень уютно от такой похвалы. С
тяжелым взглядом, Поппи наконец выпустила мою руку, и мы
забрались в машину.
— Ты скажешь мне, куда мы направляемся? — спросил я.
— Нет, — сказала Поппи, сдавая назад. — Хотя ты скоро
догадаешься.
Я включил радио — обычную волну Поппи, и откинулся на спинку
сиденья. Мягкий голос Поппи начал заполнять машину, подпевая
попсовой песне, которую я не знал. Не прошло много времени, прежде
чем я перестал смотреть на дорогу, а начал смотреть на Поппи. Как
будто она играла на виолончели, ее ямочки углубились, когда она
подпевала одной из своих любимых песен, улыбаясь через слова,
которые так любила. Ее голова раскачивалась, а тело двигалось в такт.
Моя грудь сжалась.
Это была постоянная борьба. Видеть Поппи такой беззаботной и
счастливой наполняло меня ярким светом, но знание, что эти
мгновения ограничены и истекали, привносило только тьму.
Пятна черноты как смоль.
Вездесущая, размотанная катушка гнева, которая ждала, чтобы
нанести удар.
Как будто увидев, что я разваливаюсь на части, Поппи вытянула
руку и положила ее мне на колени. Когда я опустил взгляд, ее рука
лежала ладонью вниз, а пальцы были готовы переплестись с моими.
Я протяжно выдохнул и переплел пальцы с ее. Я не смотрел на нее,
не мог сделать этого с ней.
Я знал, как Поппи себя чувствовала. Несмотря на то, что рак
высасывал из нее жизнь, ее убивала боль членов ее семьи и тех, кто
любит ее. Когда я затихал, расстраивался, ее яркие зеленые глаза
тускнели. Когда я позволял злости снедать меня, я видел усталость на
ее лице.
Усталость быть причиной боли других.

Продолжая крепко сжимать ее руку, я отвернул взгляд к окну. Мы
проезжали повороты из города. Поднеся наши соединенные руки ко
рту, я прижался в поцелуе к нежной коже Поппи. Когда мы проехали
знак побережья, тяжесть заполнила мою грудь, и я повернулся к
Поппи.
Она уже улыбалась.
— Ты везешь меня на пляж, — сказал я утвердительно.
Поппи кивнула.
— Твое второе любимое место.
Я думал о вишневых деревьях в цвету. Представлял, как мы сидим
под нашим любимым деревом. И нетипично для себя послал молитву,
что она продержится дольше. Поппи должна увидеть деревья
полностью в цвету.
Она должна продержаться как можно дольше.
— Так и будет, — внезапно прошептала Поппи. Я встретился с ее
взглядом, и она сжала мою руку, как будто услышав молчаливую
мольбу. — Я увижу их. Я так решила.
Тишина повисла между нами. Ком формировался у меня в горле,
когда я тихо подсчитывал месяцы, когда деревья в роще зацветут.
Около четырех.
Нет времени на все.
Внезапно рука Поппи напряглась, когда я посмотрел в ее лицо, то
снова увидел боль. Боль молчаливо говорила мне, что ей больно,
потому что больно мне.
Сглотнув комок в горле, я сказал:
— Значит увидишь. Богу лучше не вставать у тебя на пути, когда
ты так решительна.
И как будто сработал переключатель, ее боль исчезла, сменившись
чистым счастьем.
Я устроился на своем сиденье, наблюдая, как мир снаружи
проносился одним пятном перед глазами. Я был потерян в
собственных мыслях, когда услышал:
— Спасибо тебе. — Это был тихий голос, едва шепот. Но я закрыл
глаза, ощутив, как рука Поппи расслабилась.
Я не ответил, она и не хотела, чтобы я отвечал.
Заиграла еще одна песня и как будто ничего не произошло, голос
Поппи заполнил машину и не затихал. Оставшуюся часть пути я

держал ее за руку, пока она пела.
Убедившись, что я впитал в себя каждую ноту.
Когда мы прибыли на побережье, первое, что я увидел, был
высокий белый маяк на краю обрыва. Денек был теплым, казалось,
похолодание прошло, а небо было ярко-голубым.
На небе едва виднелись облака, солнце сияло высоко, освещая
своими лучами тихую воду. Поппи припарковала машину и выключила
двигатель.
— Я согласна, — это и мое второе любимое место, — сказала она.
Я кивнул, наблюдая за несколькими семьями, которые сидели на
мягком песке. Дети играли, морские птицы кружили, в ожидании
выброшенной еды. Несколько взрослых прислонились к дюне, читая.
Кто-то сидел расслабленно с закрытыми глазами, упиваясь теплом.
— Помнишь, как мы приезжали сюда летом? — спросила она,
радость наполнила ее голос.
— Ja, — прохрипел я.
Поппи указала под пирс.
— И вон там поцелуй семьдесят пять. — Она повернулась ко мне и
рассмеялась над воспоминанием. — Мы улизнули от наших семей,
чтобы встать под пирсом, просто чтобы ты мог поцеловать меня. —
Она коснулась своих губ, глаза были расфокусированы, потерянная в
воспоминаниях. — Ты был на вкус как соленая вода, — сказала она. —
Ты помнишь это?
— Ja, — ответил я. — Нам было по девять. Ты была в желтом
купальнике.
— Да! — сказала она, хихикнув.
Поппи открыла дверь, оглянувшись назад, на ее лице был чистый
восторг, и она спросила:
— Ты готов?
Я вылез из машины, теплый ветер сдул волосы с моего лица. Сняв
резинку с запястья, я убрал волосы с лица и заплел пучок, и
отправился к багажнику, чтобы помочь Поппи с тем, что она привезла.
Когда я посмотрел в большой багажник, то увидел, что она взяла
корзину для пикника и еще один рюкзак. Я понятия не имел, что в нем.
Я вытянул руки, чтобы забрать у нее все, когда она попыталась
унести все сама. Она отдала мне вещи, затем неподвижно
остановилась.

Ее неподвижность вынудила меня поднять взгляд, я нахмурился,
увидев, что она изучает меня.
— Что? — спросил я.
— Рун, — прошептала она и коснулась моего лица кончиками
своих пальцев. Она провела ими по моим щекам и лбу. Наконец, ее
губы растянулись в широченной улыбке.
— Я могу видеть твое лицо.
Встав на носочки, Поппи игриво дернула мои волосы, собранные в
пучок.
— Мне нравится, — объявила она. Глаза Поппи изучали мое лицо
еще немного, затем она вздохнула: — Рун Эрик Кристиансен, ты
осознаешь, насколько ты идеально красив?
Я опустил голову, в этот момент она провела руками по моей груди,
и я встретился с ней взглядами.
— Ты понимаешь, какие глубокие чувства у меня к тебе?
Я медленно покачал головой, нуждаясь услышать ее слова. Она
расположила мою руку над своим сердцем, а свою руку над моей. Под
моей ладонью был ровный ритм, который стал быстрее, когда наши
взгляды встретились.
— Это как музыка, — объяснила она. — Когда я смотрю на тебя,
когда ты прикасаешься ко мне, когда я вижу твое лицо... когда мы
целуемся, мое сердце поет песню. В ней поется, что я нуждаюсь в тебе
как в воздухе. В ней поется, что я обожаю тебя. Что я нашла свою
идеальную недостающую половинку.
— Поппимин, — сказал я тихо, и она прижала палец к моим губам.
— Послушай, Рун, — сказала она и закрыла глаза. Я тоже. И я
услышал. Услышал ее так громко, как будто это было рядом с моим
ухом. Ровные удары — наш ритм. — Когда ты рядом мое сердце не
бьется, оно парит, — прошептала она, как будто не хотела нарушать
звук. — Я думаю, что сердечный ритм — это как песня. Думаю, что
также как в музыке нас привлекает к определенной мелодии. Я слышу
песню твоего сердца, а ты моего.
Я открыл глаза. Поппи стояла и улыбалась, показывая свои ямочки
на щеках, и раскачивалась в ритм. Когда открыла глаза, милое
хихиканье соскользнуло с ее губ. Я наклонился и обрушил свои губы
на ее.

Поппи обняла меня за талию, крепко держась за мою футболку,
пока я медленно двигал своими губами напротив ее губ, прислонив ее
к машине и прижав свою грудь к ее телу.
Я слышал эхо ее сердцебиения в своей груди. Поппи вздохнула,
когда я скользнул своим языком по ее. Ее руки усилили хватку на моей
талии, она прошептала:
— Поцелуй четыреста тридцать два. На пляже с Руном. Мое сердце
почти взорвалось.
Я тяжело дышал, когда пытался взять себя в руки. Щеки Поппи
раскраснелись, и она дышала так же тяжело, как и я. Мы так и стояли,
просто дышали, пока Поппи не оттолкнулась от машины и поцеловала
меня в щеку.
Повернувшись, она подняла рюкзак и перекинула его через плечо.
Я двинулся забрать его, но она сказала:
— Я еще не настолько слаба, малыш. Я все еще могу вынести
тяжесть.
У ее слов было двойное значение. Я знал, что она говорила не
только о рюкзаке, но и о моем сердце.
Темнота внутри меня, с которой она непрерывно пыталась
бороться.
Поппи отошла, позволив мне забрать все остальное. Я последовал
за ней в уединенное место на дальней стороне пляжа рядом с пирсом.
Когда мы остановились, я заметил место, где я целовал ее годы
назад. Странное чувство распространилось в моей груди, и я знал, что
до нашего возвращения домой, я поцелую ее там. Поцелую ее
семнадцатилетней.
Еще один поцелуй для ее банки.
— Все в порядке? — спросила Поппи.
— Ja, — ответил я, ставя вещи на песок. Увидев зонтик и
переживая, что Поппи не должна перегреться, я воткнул его в песок и
открыл, чтобы на нее падала тень.
Когда только зонтик был открыт, а одеяло было на песке, я дернул
подбородком, указывая Поппи двигаться под зонт. Она так и сделала,
быстро поцеловав мою руку, когда проходила.
И мое сердце не билось. Оно порхало.
Мой взгляд был прикован к спокойному океану. Поппи села,
закрыла глаза и глубоко вдохнула.

Я наблюдал, как Поппи наслаждается природой, и мог сравнить ее
с человеком, который получил ответ на свои молитвы. Радость в ее
выражении была безграничной, а покой в ее настроении —
шокирующим.
Я опустился на песок, сел, обхватив руками колени. Уставился на
море, на лодки на расстоянии, раздумывая, куда они отправляются.
— Как ты думаешь, какое их ждет приключение? — спросила
Поппи, прочитав мои мысли.
— Я не знаю, — ответил я честно.
Поппи закатила глаза и сказала:
— Я думаю, они оставляют все позади. Думаю, однажды они
проснулись и решили, что жизнь есть за пределами всего этого.
Думаю, они решили — влюбленная пара, парень и девушка, — что
хотят исследовать мир. Они продали свое имущество и купили лодку.
— Она улыбнулась и опустила подбородок, уткнувшись им в руки, а ее
локти опирались на согнутые колени. — Она любит играть на
музыкальных инструментах, а он запечатлеть мгновения на пленку.
Я покачал головой и посмотрел на нее боковым зрением.
Казалось, ей все равно, вместо этого она добавила:
— И мир хорош. Они будут путешествовать в далекие места,
создавать музыку, искусство и картины. И по пути они будут
целоваться. Они будут целоваться, будут любить и будут счастливы.
Она моргнула, когда легкий ветерок пронёсся над нашими тенями.
Когда Поппи снова посмотрела на меня, то спросила:
— Разве это не звучит как самое идеальное приключение?
Я кивнул. Я не мог говорить.
Поппи посмотрела на мои ноги и покачала головой,
переместившись по одеялу, пока не оказалась у моих ступней. Я
приподнял бровь в немом вопросе.
— Ты в ботинках, Рун! Такой прекрасный солнечный день, а ты в
ботинках. — Поппи начала расстегивать мои ботинки, стягивая их друг
за другом. Она подкатала мои джинсы до лодыжек и кивнула. — Вот,
— сказала она гордо, — так немного лучше.
Не в состоянии найти радость, когда она сидела так самодовольно,
я вытянул руку и потянул ее на себя, и лег, чтобы она легла на меня.
— Вот, — повторил я, — так еще лучше.
Поппи захихикала, наградив меня быстрым поцелуем.

— А сейчас?
— Огромное улучшение, — пошутил я иронично. — Большое,
размером с астероид улучшение.
Поппи рассмеялась сильнее. Я перекатил ее и лег рядом. Ее руки
все еще были у меня на талии, пока я водил пальцами по ее мягкой
обнаженной коже.
Безмолвно я уставился на небо. Поппи тоже сидела тихо, пока
внезапно не сказала:
— После того как ты уехал, не прошло много времени прежде чем
я начала чувствовать себя уставшей, такой уставшей, что не могла
вылезти с кровати.
Я замер. Она наконец расскажет мне. Расскажет, что произошло.
Все расскажет.
— Мама отвела меня к доктору и в больнице мне сделали анализы.
— Она покачала головой. — Честно говоря, все думали, я веду себя по-
другому из-за твоего отъезда. — Я закрыл глаза и вдохнул. — Я тоже,
— добавила она, крепче сжимая меня. — Первые несколько недель у
меня получалось убеждать себя, что ты просто уехал в отпуск. Но
проходили недели, и пустота во мне, оставшаяся после твоего отъезда,
начала болеть все сильнее. Мое сердце было полностью разбито. И в
придачу болели все мышцы. Я очень много спала, стала вялой.
Поппи замолчала, затем продолжила:
— В конце концов, мы поехали в Атланту сделать несколько тестов.
Мы оставались у тети Диди, пока врачи разбирались что к чему.
Поппи подняла голову и, положив руку мне на щеку, приподняла
мое лицо, чтобы смотреть мне в глаза.
— Я не рассказывала тебе, Рун. Продолжала притворяться, что я в
порядке. Потому что я не могла сделать тебе еще больнее. Я видела,
что ты не очень хорошо справляешься. Каждый раз по видео-чату я
видела, что ты становишься все злее, находясь в Осло. Все, что ты
говорил, было так не похоже на тебя.
— Так ты навещала тетю Диди, — прервал я, — потому что болела.
Не просто погостить, как говорила мне?
Поппи кивнула, и я увидел чувство вины в ее взгляде.
— Я знаю тебя, Рун. И видела, как ты ускользал от меня. Твое
мироощущение всегда было мрачным. В твоей сущности есть темнота.

Но со мной ты не был таким. Я могла только представить, что моя
болезнь сделает с тобой.
Поппи осторожно опустила голову мне на грудь.
— Не прошло много времени, прежде чем я узнала свой диагноз:
прогрессирующая лимфома Ходжкина. Это покачнуло мою семью.
Сначала меня. А как по-другому? — Я прижал ее ближе, но Поппи
отстранилась. — Рун, я знаю, что никогда не смотрела на мир, как
остальные. Я всегда проживала каждый день по полной. Знаю, что
всегда принимала аспекты мира, которые не принимали другие люди.
Думаю, в какой-то степени, это из-за того, что я понимала, у меня не
будет времени изучать его, как у остальных. Думаю, где-то глубоко
внутри, моя душа знала. Потому что когда доктор сказал, что у меня
осталось всего пару лет, даже с лечением и медикаментами, я
отнеслась к этому спокойно.
Глаза Поппи начали блестеть непролитыми слезами. Мои тоже.
— Мы остались в Атланте и жили у тети Диди. Ида и Саванна
пошли в новую школу. Папа ездил на работу. Я была на домашнем
обучении, либо обучалась в больнице. Мои мама и папа уповали на
чудо, но я понимала — этого не случится. Я спокойно относилась к
этому. Держала подбородок высоко вверх. Химиотерапия была
тяжелой. Потерять волосы было трудно. — Поппи моргнула, очищая
свое видение, затем доверилась мне: — Но отказаться от тебя почти
убило меня. Это был мой выбор. Вина была на мне. Я просто хотела
спасти тебя, Рун. Чтобы ты не видел меня в таком состоянии. Я видела,
что происходит с моими родителями и сестрами. Но ты... я могла
спасти тебя. Я могла дать тебе то, чего не было у моей семьи — жизнь.
Свободу. Шанс идти по жизни без боли.
— Это не сработало, — умудрился сказать я.
Поппи опустила взгляд.
— Сейчас я понимаю. Но поверь мне, Рун, я думала о тебе каждый
день. Я представляла тебя, молилась за тебя. Надеясь, что темнота,
которая прорастала в тебе, поблекнет с моим отсутствием.
Поппи расположила свой подбородок на моей груди.
— Расскажи мне, Рун. Расскажи, что произошло с тобой.
Я сжал челюсти, не желая позволять себе чувствовать тогдашние
эмоции. Но я никогда не мог отказать своей девочке. Это было
невозможно.

— Я был зол, — сказал я, убирая волосы с ее красивенького
личика. — Никто не говорил мне, где ты. Почему ты отказалась от
меня. Родители не отставали от меня. Отец бесил меня двадцать
четыре часа семь дней в неделю. Я винил его во всем, и сейчас виню.
Поппи открыла рот, заговорить, но я покачал головой.
— Нет, — выдохнул я. — Не надо.
Поппи закрыла рот. Я прикрыл глаза и сфокусировался на
продолжении:
— Я ходил в школу, не прошло много времени, прежде чем я
спутался с подростками такими же злыми на мир, как и я. Я начал
ходить на вечеринки. Пить, курить — делать противоположное тому,
что говорил мне отец.
— Рун, — единственное, что смогла сказать Поппи печально.
— Вот какой была моя жизнь. Я выбросил фотоаппарат. Затем
собрал все, что напоминало мне о тебе. — Из меня вырвался смешок.
— Я жалел, что не мог вырвать свое сердце и собрать его тоже. Потому
что эта штуковина не позволяла мне забыть тебя, неважно как я
пытался. И затем мы вернулись. Сюда. И я увидел тебя в школьном
коридоре и весь гнев, который все еще протекал по моим венам,
превратился в приливную волну.
Я перекатился на бок, открыл глаза и провел рукой по лицу Поппи.
— Потому что ты была такой красивой. Любое мое представление
о том, как ты будешь выглядеть в семнадцать, было развеяно. В
минуту, когда увидел эти каштановые волосы, большие зеленые глаза,
вперившиеся в мои, я осознал, что любое мое за последние два года
усилие оттолкнуть тебя, было разрушено. Одним взглядом. Стерто в
порошок.
Я сглотнул.
— Затем, когда ты рассказала мне... — я затих, и Поппи покачала
головой.
— Нет, — сказала она. — Достаточно на сейчас. Ты сказал
достаточно.
— А ты? — спросил я. — Почему ты вернулась?
— Потому что я закончила, — сказала Поппи с тяжелым вздохом.
— Ничего не помогало. От каждого нового лечения не было разницы.
Онколог сказал нам прямо: ничего не сработает. Этого хватило мне,
чтобы принять решение. Я хотела вернуться домой. Прожить

оставшиеся дни у себя дома на паллиативном лечении с теми, кого
люблю больше всего.
Поппи прижалась ближе, целуя мою щеку, голову и наконец, мой
рот.
— И теперь у меня есть ты. Как я теперь знаю и должно было быть.
Именно здесь мы должны быть в этот конкретный момент времени —
дома.
Слеза скатилась по моей щеке. Поппи быстро убрала ее своим
большим пальцем. Она наклонилась надо мной и сказала:
— Вернувшись домой, я поняла, что смерть и болезнь не так уж
трудно выдержать. В конце концов, боль для нас заканчивается, и мы
уходим в лучшее место. Но для тех, кто остался позади, боль
становится только хуже.
Поппи взяла мою руку и прижала к своей груди.
— Я действительно считаю, что истории о потери не всегда
должны быть грустными и печальными. Я хочу, чтобы мою жизнь
вспоминали, как величайшее приключение, какое у меня могло быть.
Потому что, как мы смеем тратить впустую хоть один вдох? Как мы
смеем тратить впустую что-то такое драгоценное? Вместо этого мы
должны стремиться сделать как можно больше драгоценных вдохов в
как можно больше драгоценных моментах, пока проживаем это
короткое время на Земле. Я хочу оставить после себя это послание.
Прекрасное наследие для тех, кого я люблю.
Если, как верила Поппи, мое сердцебиение пело песню, то прямо
сейчас, в этот момент, мое сердце пело от гордости... в полнейшем
восхищении моей любимой девушкой за то, как она смотрела на
жизнь, за то, как пыталась заставить меня поверить — поверить, что
есть жизнь после нее.
Я был уверен, что это не так, но мог видеть решительность Поппи.
Эта решительность никогда не исчезала.
— Так теперь ты знаешь, — объявила Поппи, положив голову мне
на грудь. — Теперь давай больше не будем об этом. У нас впереди
будущее. Не будем рабами прошлого. — Я закрыл глаза, и она
умоляла: — Обещаешь мне, Рун?
Обретя голос, я прошептал:
— Обещаю.

Я боролся с эмоциями, которые восставали во мне. Я бы не показал
ей ни признака печали. Она увидит только радость во мне сегодня.
Дыхание Поппи стали размеренным, когда я гладил ее по волосам.
Теплый ветерок обвевал нас, унося тяжесть, которая окружала нас.
Я позволил себе задремать, думая, что Поппи сделала то же самое,
когда она пробормотала:
— Как ты думаешь, выглядит рай, Рун?
Я напрягся, но Поппи начала вырисовывать круги на моей груди,
избавляя мое тело от тяжести ее вопроса.
— Не знаю, — сказал я. Поппи ничего не сказала, просто
продолжала свое занятие. Немного поерзав, чтобы крепче обнять ее, я
сказал: — Как что-то красивое. Умиротворенное. Как то место, в
котором я снова увижу тебя.
Я ощущал улыбку Поппи у моей футболки.
— Я тоже так думаю, — согласилась она мягко и повернулась
поцеловать мою грудь.
На этот раз я был уверен, что Поппи уснула. Я осмотрел песок
вокруг и заметил, что пожилая пара села рядом с нами. Их руки были
переплетены вместе. Прежде чем женщина села, мужчина расстелил
покрывало на песке. Он поцеловал ее в щеку, прежде чем помог сесть.
Укол зависти пронзил меня, потому что у нас никогда не будет
подобного.
Мы с Поппи никогда не состаримся вместе. У нас не будет детей.
Свадьбы. Ничего из этого. Но когда я опустил взгляд на густые
каштановые волосы Поппи и ее нежную ручку на моей груди, я
позволил себе быть благодарным за то, что у нас, по крайней мере,
есть здесь и сейчас. Я не знал, что ждет впереди. Но сейчас она была у
меня.
Я принадлежал ей с тех пор, как мне было пять лет.
Сейчас я понимал, почему так сильно полюбил ее с малолетства, —
чтобы у меня было все это время с ней. Поппи верила, что ее душа
всегда знала, что она умрет молодой. Я начинал думать, что моя тоже
могла это знать.
Прошел час, Поппи все еще спала. Я осторожно поднял ее со своей
груди и сел. Солнце садилось, волны плескались о берег.
Ощутив жажду, я открыл корзину для пикника и вытащил одну из
бутылок воды, упакованную Поппи. Когда я пил, мои глаза

остановились на рюкзаке, который Поппи несла с грузовика.
Задумавшись, что внутри, я взял его и осторожно открыл молнию.
Первым, что я увидел, была еще одна черная сумка. Это сумка была
чем-то заполнена. Я вытащил ее, и мое сердце поскакало галопом,
когда я осознал, что держал в руках.
Я вздохнул и закрыл глаза.
Опустил сумку на покрывало и потер глаза. Когда поднял голову,
открыл глаза и сморгнул слезы. Я смотрел на лодки на расстоянии,
слова Поппи заполнили мою голову...

жүктеу/скачать 1,8 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: