Жылына 4 рет шығады

 
                                                                 
 
 
Хабаршы 
№2- 2015 ж. 
   
 
 
281 
УДК: 82-3-087.5 (574)   
 
Умарова Г.С. – кандидат филологических наук, доцент, 
 ЗКГУ им. М.Утемисова, E-mail:  umarova_1959@mail.ru 
Гумарова А. – студент ЗКГУ им. М.Утемисова 
E-mail: 
ainur_gumarova@mail.ru
, (г.Уральск, Казахстан) 
 
КОНЦЕПЦИЯ ОБРАЗА ДЕТСТВА В КАЗАХСТАНСКОЙ ПРОЗЕ  
(СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ) 
 
Аннотация. В статье рассматриваются повести «Перед далью» Г. Бельгера и «Дети одного отца» 
М.  Магауина.  Авторами  статьи  исследуется  своеобразие  создания  каждым  из  писателей  концепции 
образа детства в трагические военные годы. 
Ключевые слова: повесть, сюжет, композиция, мир детства, внутренний мир ребёнка, восприятие 
ребёнка. 
 
Тема  детства  –  одна  из  ведущих  и  ключевых  тем  мировой  литературы.  Тема  эта 
универсальная,  не  ограниченная  рамками  какой-либо  национальной  литературы  или  конкретного 
временного  периода,  хотя  в  некоторые  эпохи  она  приобретает  особое  значение.  Эта 
универсальность  объясняется  тем,  что  детство  –  такая  же  общечеловеческая  категория,  как 
рождение,  жизнь,  смерть.  Явления  вечные  и  присущие  всем  без  исключения  людям  не  могут  не 
получить отражения в литературе. 
Отражение мира детства, анализ внутреннего мира ребенка все больше привлекает внимание 
исследователей-литературоведов.  Одной  из  характерных  черт  современного  литературоведения 
является  изучение  межнациональных  литературных  отношений,  стремление  к  сравнительно-
историческому анализу тем, образов, жанров национальных литератур. 
Образ ребенка присутствует в мировом искусстве и литературе во все времена, однако к началу 
XIX столетия его значимость возрастает, он становится центральным. Это отнюдь не отрицает развития 
детской темы на предшествующем этапе развития литературы, а, наоборот, предполагает существование 
некоторого периода подготовки к тому, чтобы она вышла на первый план. Исследователь Ю.Н. Тынянов 
в  рассказах  о  Пушкине  [1]  указывает,    что    в  эпоху  разложения  какого-либо  жанра  тема  детства 
перемещается из центра на периферию, а на его место  «из задворков» выходит  новое явление. То же 
можно сказать об изображении детства в литературе, будучи представленным в качестве периферийного 
явления, в определенный момент оно занимает центральное и доминирующее положение. 
Детство  существует  в  особом  месте  с  особым  ландшафтом,  мифологией  и  культурой, 
идеологией  собственных  представлений  об  идентичности  и  стратегией  прогностических 
предпочтений….  Детство  является  органической  данностью,  с  одной  стороны,  и  с  другой  – 
продуктом социализирующего воздействия [2]. 
Определить эпоху, в которую образ детства становится главным в мировой литературе, достаточно 
сложно. В литературоведении известно утверждение о том, что начало нового этапа, заинтересованного 
отношения  к  детству  связано  во  второй  половиной  XVIII  –  началом  XIX  века.  Некоторыми 
исследователями  подчеркивается,  что  само  понятие  детства  как  самоценной  стадии  духовного  развития 
могло возникнуть только на почве сентиментально-романтического умозрения [3, с. 25-38].  
Со  второй  половины  XX  в.  выясняется  вопрос  о  более  раннем  периоде  заинтересованного 
отношения к детству мировой литературы.  «Если по отношению к XIX-XX векам сентиментально-
романтический  культ  детства  –  начало  нового  периода  в  истории  темы,  то  по  отношению  к 
предыдущим столетиям – кульминация длительного процесса» [4, с. 8]. 
Большое  значение  приобретает  рассмотрение  детства  в  культуре  и  литературе  XVI-XVII 
веков.  Новое  отношение  к  детству  в  культуре,  по  сравнению  с  прошедшими  веками,    связано    с 
идеологией Просвещения. 
Исследователи  отмечают,  что  в  XVIII  в.  происходит  «зарождение  нового  образа  детства,  рост 
интереса к ребенку во всех сферах культуры, более четкое различение, хронологически и сознательно, 
детского  и  взрослого  миров  и,  наконец,  признание  за  детством  социальной  и  психологической 
ценности» [5, с. 111]. Если в XVII веке тема детства – преимущественно поэтическая, то в следующем 
столетии  она  отступает  из поэтического   «центра».  В  эпоху  Просвещения  можно  отметить  появление 
интереса  к  детям  в  литературе,  но  он  носит  в  основном прозаический,  воспитательный  характер.  Это 
связано  с  борьбой  за  установление  «царства  Разума»,  с  повышенным  вниманием  к  воспитанию  и 
образованию вообще. 

 
                                                                 
 
 
Хабаршы 
№2- 2015 ж. 
   
 
 
282 
Книги,  в  которых  присутствует  ребенок,  –  это  скорее  программы,  адресованные  не  столько 
детям,  сколько  их  воспитателям,  примером  может  служить    «Мысли  об  образовании»  Дж.  Локка 
(1691  г.),    «Эмиль»  Ж.-Ж.  Руссо  (1762  г.).  Меняется  и  само  значение  детства  –  «это  возраст, 
который  необходимо  преодолеть,  переделать.   Детскость   –  в  ребенке    это  препятствие.  В 
пуританской традиции оно – трудное, в локковской традиции – легкое».  
Особенность  эпохи  романтизма   в  том,  что  детство  уже  не  воспринимается  как  начальный 
период жизни или возрастное отклонение от нормы; писатели-романтики изображают  детство как 
совершенно  самостоятельный,  неповторимый,  особый  и  драгоценный  мир.  По  сравнению  с 
писателями  классицизма,  которые «взрослость» считали нормой, а детские годы – отклонением от 
нее,   писатели-романтики совершенно по-другому характеризуют  соотношение  между  возрастами: 
взрослое состояние становится ущербной порой, а детство – идеальной эпохой человеческой жизни. 
В  связи  с  этим  отмечается    обостренный  интерес  романтиков  к  истории  и  особенно  к  фольклору. 
Недаром одним из самых распространенных жанров у художников этого направления были сказки, 
например, Арнимо и Брентано, братьев Гримм, Гауффа, Андерсена и др.  
Таким  образом,  в  литературе    романтизма  детство  приобретает  огромную  значимость    – 
детство не только отдельной личности, но и человечества вообще. 
Обращение  романтиков  к  миру  ребенка,  в  первую  очередь,    внутреннему,  связано  и  с  их 
повышенным  интересом  к  собственному  «я»  и  сложному  комплексу  душевных  переживаний.  С 
развитием  литературы  в  ней  все  больше  утверждалось  внутреннее  начало  личности,  достигшее 
своего расцвета в начале XIX в.  
Концепция образа детства как центральная тема некоторых произведений мировой и русской 
классической литературы освещалась в монографическом контексте, в рамках изучения творчества 
одного  писателя.  Так,  в  русской  литературе  концепция  образа  детства  глубоко  и  подробно  была 
рассмотрена критиками и литературоведами в повести Л.Н. Толстого «Детство». 
В  казахстанском  литературоведении  подобных  исследований  нами  не  найдено,  хотя  тема 
детства,  начиная  с  творчества  Ы.  Алтынсарина  (1841–1889),  отражена  в  произведениях  многих 
авторов. Нами исследуются произведения современных казахстанских прозаиков Г.Бельгера (1934-
2015)  «Перед  далью»  [5]    и  М.  Магауина  (род.в  1940)  «Дети  одного  отца»  [6],  объединенные 
художественным отражением судеб детей, чье детство пришлось на трагические военные годы.  
Детский мир отображается каждым  из писателей своеобразно. В повести Г. Бельгера «Перед 
далью»  основа  сюжета  автобиографична.  Главной  особенностью  повести  является  изображение 
событий сквозь призму восприятия ребенка; действительно, детский взгляд героя на окружающую 
жизнь определил своеобразие сюжета и композиции повести, ее стилистическую окраску. 
С  первых  же  страниц  читатель  слушает  голос  мальчика-немца,  который  часто  забывает 
странное,  длинное,  мудренное  слово  –  э  -  ва  -  ку  -  а  -  ция.  С  этим  словом  у  него  ассоциируется 
чувство страха, ожидания, тревоги.  
Через  образ  мальчика  подчёркивается  характерная  для  ребёнка  невозможность  долгой 
сосредоточенности  на  одном  чувстве  и  желании,  быстрое  перемещение  его  внимания  с  одного 
предмета на другой. Благодаря отсутствию страстей ребёнок живёт, как живёт природа, не жалея об 
уходящем, радуясь новому, в постоянном развитии и обновлении. Мальчик рассказывает, что днем, 
когда поезд с переселенцами стоит часто и подолгу, их, мальчишек, «никто не в силах удержать в 
душных вагонах!»  
Чувства  удивления,  восхищения  от  увиденного  нового,  неизвестного  ему  доселе,      Гарри 
выражает  почти  постоянно.    Ему  нравятся  стоянки,    бурая  степь,  он  ощущает  ошеломляющую 
бескрайность,  безбрежность  мира;  красоту  реки  Ишим.  В  то  же  время  этого  ребенка  не  покидает 
несвойственное  его  возрасту  странное,  тягостное  чувство  при  виде  встревоженных  взрослых,  от 
невозможности  получить  ответ  на  вопросы:  «Куда?...  Зачем?»    У  него  сильно  колотится  сердце, 
когда узнает, что с поезда сбежал Коля Вагнер, соскучившийся по любимому псу, и что, возможно, 
он, Коля, пропадёт. 
Любопытный  немецкий  мальчик  очень  наблюдателен,  он  вспоминает,  как  «Магрипа-апа 
хорошо поджаривает пшеницу. Настоящее лакомство!». Он помнит,   как его угощает «верный друг 
Ойрат  этой  вкусной  поджаренной  пшеницей  и  учит  с  ним  проговаривать  правильно      казахские 
слова.  И  возликует  твоя  душа,  сердце  радостно  забьётся  –  затрепещет  в  твоей  груди  от 
благодарности не столько за лакомый кусочек, сколько за внимание, за благосклонность, за память 
и заботу о тебе…».   
Писателем  акцентируется  внимание  на  ощущениях,  на  внутреннем  мире  мальчика, 
способного  ощутить,  понять  душевное  состояние  старого,  никому  ненужного  дедушки  Пеннер. 
Ребенок Гарри понимает, что никому нет дела до дедушки Пеннера. Его не покидает мысль как-то 

 
                                                                 
 
 
Хабаршы 
№2- 2015 ж. 
   
 
 
283 
обратиться  к  деду,  отозваться  на  его  немой  вопрос.    Читатель  чувствует  в  ребенке  не  по-детски 
развитую  в нем отзывчивость. 
Храм  души  ребенка  в  повести  Бельгера  «Перед  далью»    раскрыт  для  всего  мира.  Мальчик 
Гарри  всем  интересуется,  всему  радуется,  всё  любит.  Радуется  солнцу;  почувствовал 
необыкновенную радость, что запросто, без усилия смог впервые произнести русское слово «мясо»; 
рад, когда впервые искупался с отцом в незнакомой реке Ишим.  
Незнакомое  для  аульчан-казахов  имя,  слова  «Гарри  –  сын  фельдшера»  сопровождаются 
неизменными словами  на казахский лад – «першыл», «бала», «Кари», но мальчик не обижается. 
Как все дети, любящие сладкое и вкусное, друзья - Тамыры Гарри и Ойрат надеются, что им 
выпадет  счастье  слизать,  жмурясь,  от  удовольствия,  густые  сливки  на  чашечках  и  краниках 
единственного в селе сепаратора. В данном эпизоде Бельгер замечает черты, присущие всем детям 
вне зависимости от национальности, культуры. 
Неизвестную  культуру  казахского  народа  Гарри  узнает  при  посещении  с  Ойратом 
заболевшего  друга  Кабдеша.  Кабдеш  показывает  друзьям  свои  последние  рисунки.  На  одном  из 
этих рисунков был изображен усатый воин, который мчится на скакуне во весь опор. «Амангельды-
батыр  –  казахский  Чапай»,  –  объясняет  Кабдеш.  Так  немецкий  мальчик  открывает  для  себя 
незнакомый доселе мир казахской культуры, истории. 
Настроение  друзьям  поднимает  гостеприимство  мамы    Кабдеша,  но  ребята  опечалены  тем, 
что Кабдеш продолжает болеть. 
Ребёнок Гарри чувствует добрые взаимоотношения родителей, их заботу друг о друге, оттого 
ему  живется  легко.  Персонажи  родителей  мальчика  важны  автору  положительным  влиянием  на 
становление растущего ребёнка. Они всячески поддерживают  интерес своего ребенка к русскому и 
казахскому языкам. 
Таким образом, Г. Бельгер изображает мир  ребенка больше через внутренний мир главного 
героя.  В  повести  отсутствует  воспитательный  характер,  важен  неповторимый,  особый  духовный 
мир любопытного ребенка.  
В повести «Перед далью» мир детства дан больше в светлых тонах, как светлый поэтический 
период  в  жизни  человека,  хотя  детство  Гарри  проходит  в  суровые  военные  годы,  он  испытывает 
нужду в одежде, в обуви. Автором подчёркивается характерная для ребёнка невозможность долгой 
сосредоточенности  на  одном  чувстве  и  желании,  быстрое  перемещение  его  внимания  с  одного 
предмета  на  другой.  В  то  же  время  тяжелое  военное  время,  эвакуация,  отрыв  от  родного  дома 
держат в душе ребенка постоянное чувство тяжести и тревоги.  
По сравнению с яркими красками,  удивлениями, восхищениями при создании образа ребенка в 
военные  годы  в  повести  «Перед  далью»  Г.  Бельгера,  намного  мрачнее  детский  мир  в  повести  «Дети 
одного отца» М. Магауина. Писателем отображена судьба сирот с детского дома в казахском ауле.  
Появление  образов  детей  в  повести  «Дети  одного  отца»  М.  Магауина  связано  с  историей 
усыновления в годы войны аульными казахами шести маленьких детдомовцев разных национальностей. 
Эту  историю  автор  посвящает  «детям,  которых  осиротила  война,  и  памяти  погибших  в  битве  с 
фашизмом, особенно тех, кто навечно сомкнул глаза, так и не сделавшись отцом».  
Мир  детства  детдомовских  детей  становится  основой  художественного  отображения 
трагических страниц жизни не только детей-сирот, но и  взрослых, потерявших сыновей на войне. 
Неизбывное горе от потери самых близких  людей детьми и взрослыми облегчается человеческой 
теплотой – такова главная мысль повести «Дети одного отца».  
История  судеб  детдомовских  сирот  рассказана  писателем  без  сентиментальности,  правдиво, 
жестко. Перед распределением детей баскарма аульного колхоза говорит: «Мы сыновей лишились, 
а  те,  что  стоят  перед  вами,  –  родителей.  Две  половинки  –  одно  целое…».  Конечно,  побуждения 
аульчан,  усыновляющих  сирот,  –  а  берут  их  в  основном  те  семьи,  у  которых  сыновья  погибли  на 
войне,  чисты  и  благородны.  Но,  как  показывает  писатель,  этого  еще  мало.  Нужно  найти  путь  к 
детской душе. Не всем это удается.  
О происхождении всех людей от Адама, согласно легенде из Корана, односельчане узнают со 
слов старого Ахмета. Поэтому, по  убеждению деда, все люди, несмотря на то,  казах, русский или 
немец  ли  он,  являются  детьми  одного  отца.  Ахмет  заявляет,  что  данная  легенда  известна  и  в 
христианстве.  
Ахмет, потерявший на войне трех сыновей, берет в свою семью немецкого мальчика Зигфрид 
Вольфганг Вагнера, приглашает всех на той-пир, как говорит аксакал, в честь возвращения сына. По 

 
                                                                 
 
 
Хабаршы 
№2- 2015 ж. 
   
 
 
284 
заведенному  традиционному  казахскому  обычаю,  Зигфриду  вручается  большая  берцовая  кость, 
асык-жилик, в знак того, что не приемышем входит он в дом, а родным сыном.  В казахской семье 
этой традиции придается особое значение. 
Еще одну древнюю историю об одном уважаемом человеке, потерявшем пятерых сыновей во 
времена войны с калмыками, рассказывает гостям хозяин. В легенде повествуется о гибели в битве 
сразу  всех  пяти  сыновей  у  одного  отца.  Отец  едет  заменить  их,  защищать  родную  землю  от 
захватчиков. После победы над врагом он возвращается с пятью мальчиками из вражеского стана, и, 
по легенде, от них пошли казахи их аула.  
Легенда о происхождении всех людей от одного Адама вне зависимости от национальности и 
вероисповедания  и  легенда  об  усыновлении  детей  из  вражеского  стана  рассказывается  дедом 
Ахметом, чтобы подчеркнуть закономерность совершенных казахами  добрых дел по усыновлению 
детей разных национальностей.   
Повесть  Магауина  отображает  мир  детства  в  годы  войны  как  время  мрачное,  тяжелое, 
драматичное.  Особенно  это  ощутимо  в  рассказе  о  судьбе  маленьких  братьев
 
Нартая  и  Ертая, 
которые были отданы в разные семьи.  
Приемные  родители  Ертая  старались,  чтобы  шестилетний  мальчик  начисто  забыл  прошлое, 
не давали братьям встречаться, гнали Нартая от своего дома. Но дети, решившие разыскать своего 
настоящего отца,  гибнут в зимней буранной степи.  
Обращение Магауина к миру ребенка, особенно в образе старшего Нартая, в первую очередь, 
к  его  внутреннему  миру,  связано  с  повышенным  интересом  к  сложному  комплексу  душевных 
переживаний  ребенка.  Нартай  рано  повзрослел  и  стал  рассуждать,  как  взрослые.  «Все,  что 
происходило с ним теперь, у Нартая рождало сомнение». Он ничему не верил, но при этом все-таки 
надеялся. У него в памяти остался образ родителей, он помнил все до мелочей, как они выглядели, 
где они жили.  
В  сцене  первой  встречи  с  приемными  родителями  Нартай  как  бы  не  участник,  а  сторонний 
наблюдатель.  Он  видит,  что  женщина  подошла  к  нему  и  обнимает  и  плачет,  будто  песню  поет: 
«Единственный  ты  мой,  единственный!».  Мальчик  же  про  себя    думает:  «Это  кто  же  ее 
единственный?».  Читатель  слышит  постоянно  внутренний  голос-рассуждение  Нартая,  который 
пытается понять происходящее.    
Как и Гарри, братья очень любознательны, много читают, особенно Ертай. Нартай гордится 
тем, что ни у кого нет такого славного братишки, как Ертай, что они настоящие братья по крови. 
Меньше раскрыт внутренний мир другого персонажа, немецкого мальчика Зигфрида Вагнера, 
усыновленного  аксакалом  Ахметом.  Для  писателя  важен  был,  видимо,  факт  того,  как  приемный 
отец сделал все для того, чтобы он почувствовал себя членом  семьи, где его любят. 
Если в случае с братьями Нартай и Ертай, читатель замечает, что взрослым не удалось понять 
душу детей, что в результате привело к трагедии, то в истории мальчика  Зигфрида аксакалу Ахмету 
удалось  найти  ключ  понимания  души  приемного  сына,  которому  дает    имя  Зекен  Ахмет-улы 
Бегимбетов. 
Сложный  комплекс  душевных  переживаний,  особенно  чувство  одиночества  читатель 
замечает  в  образе  ребенка,  затем  подростка  Якова.  Из  всех  сирот,  судьба  его  оказалась  полной 
неразрешенных  вопросов,  один  он  более  всех  оказался  незащищенным,  находясь  рядом  со 
взрослыми, пытавшимися найти с ним общий язык. 
Так  же,  как  и  Гарри  в  повести  «Перед  далью»,  ребенок  Яков  не  воспринимает  трагические 
события  военной  эвакуации  в  темных  тонах.  Все,  что  он  видел,  ему  казалось  увлекательным 
приключением,  захватывало  необычностью,  новизной.  Малышу  танки  кажутся  толстыми 
неуклюжими  жуками.  Когда  поезд  останавливался,  и  всех  охватывала  тревога,  малышу  же  было 
интересно  наблюдать  за  солдатами,  которые  передвигались,  кто  на  машинах,  где  пешим  строем.  
Ребенку еще обиднее становилось из-за того, что не было видно самолетов, а ему так хотелось на 
них посмотреть! Он помнит красивую маму, которая умерла у него перед глазами. 
Магауину  удается  передать  через  восприятие  ребенка  картину  эвакуации,  сцены  военных 
действий.  У  ребенка  еще  отсутствует  чувство  страха,  им  больше  движет  интерес  ко  всему 
незнакомому.  
В  случае  с  Яковом,  Магауин  подчеркивает  важную  в  повести  мысль:  Сакыпжамал  сумела 
заменить  мальчику  мать,  и  ему  не  хотелось  бежать  из  дому  в  поисках  своих  родных,  как  было  с 
братьями Нартай и Ертай.  

 
                                                                 
 
 
Хабаршы 
№2- 2015 ж. 
   
 
 
285 
В отображении мира детства Магауиным главной звучит мысль, насколько взрослыми поняты 
детские  души.  Писателю  важна  непосредственность,  открытость  душ  детей,  их  интерес  к 
окружающему. 
Итак,  при  исследовании  произведений  современной    казахстанской  прозы,  в  частности, 
повестей  «Перед  далью»  Г.  Бельгера  и  «Дети  одного  отца»  М.  Магауина  с  точки  зрения 
отображения в  них мира  детства,  создания  писателями  концепции  образа  детства,  нами выявлены 
следующие признаки: 

 
важным  в  этой  концепции,  по  Магауину,  является  изображение  национального  типа 
мышления, поведения и отношения казахского этноса в ситуации усыновления и  воспитания детей; 

 
 хотя  произведения  Магауина  и  Бельгера  объединяет  открытость  ребенка  к  внешнему, 
неизвестному, неизведанному  миру, в повести «Дети одного отца» трагичность судеб детей-сирот 
позволяет  автору  больше  описывать  их  истории,  переживание  ими  горя,  потери  самых  родных, 
любимых отца и матери; восприятие и  привыкание их к чужим людям в качестве родителей. При 
описании внутреннего мира ребенка преобладают темные, серые тона;  

 
в  повести  «Перед  далью»  –  тяжелые  дни  войны  в  судьбе  Гарри  облегчены  поддержкой  и 
любовью родителей. Поэтому в повести Бельгера больше ярких красок, светлых красок. 
Таким  образом,  в  повестях  «Перед  далью»  Г.  Бельгера  и  «Дети  одного  отца»  М.Магауина 
концепция  образа  детства  в  обобщении  отражена,  несмотря  на  общие  признаки,  у  каждого  из 
писателей по-своему.   

жүктеу/скачать 4,19 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: