При переводе следует добираться до непереводимого, только тогда можно по- настоящему познать
жүктеу/скачать 2,37 Mb.
|
Vlakhov Florin Neperevodimoe v perevode
| Глава 9
ПРИМАТ СВОИХ РЕАЛИИ В ЯЗЫКЕ ПЕРЕВОДА Под этим заголовком мы объединили два в известной мере противоположных положения, тесно связанных с колоритом — его утрато.й и его сохранением при переводе: 1) чужие реалии, а) заимствованные ИЯ и употребленные автором в подлиннике для описания своей действительности или б) отобранные в целях создания колорита описываемой им чужой действительности, попадают при переводе в родной язык или в язык, из которого они заимствованы; 2) в подлиннике рядовыми средствами ИЯ (исконными словами и словосочетаниями) о'писаны факты, предметы, понятия, явления из жизни носителей ПЯ, в котором для них имеются собственные названия-реалии, подлежащие при переводе «восстановлению». Объединяет эти положения первенствующее для верности перевода значение, или примат, своей реалии в ПЯ, а различие заключается в том, что в первом случае, возвращаясь в родной язык, реалия, как правило, из чужой превращается в свою, входит в строку, а вместе с тем утрачивает в переводе ту или иную долю колорита; во втором случае, напротив, становясь в переводе на свое естественное место, она восстанавливает вольно или невольно смещенный в подлиннике колорит; в обоих случаях выигрывает правдивость повествования. В первом случае прижившаяся в ИЯ реалия может попасть в текст подлинника на правах рядового слова или же в качестве художественного средства, необходимого автору для описания данного положения, для построения образа (например, русский любит характерное итальянское кушанье или боец интернациональной бригады употребляет в речи испанские реалии). «Погостив» в ИЯ и вернувшись в ПЯ, эти, в конце концов чужие для ИЯ, реалии неминуемо теряют свой экзотический характер, не играют уже роли показателей колорита, уменьшая таким образом и колоритность произведения в целом. Так будет, например, с рикшей в китайском или японском переводе, то же произойдет и в 124 том случае, когда текст, содержащий консьержа, переводится с любого языка на французский. То же бывает со многими прижившимися в болгарском языке реалиями — турцизмами и эллинизмами — при переводе соответственно на турецкий и на греческий и с украинскими реалиями в русском произведении при переводе его на украинский язык: в своей естественной среде они уже не бросаются в глаза — сугубо свои, исконные реалии воспринимаются как обычная лексика. Бывает так, что прижившаяся в ИЯ реалия с течением времени подвергается известным изменениям в отношении как формы (фонетической, графической, морфологической), так и содержания, точнее — сущности своего референта. Возьмем к примеру рус. пирожок, превратившийся в болг. «перушку»; изменились не только артикуляция (в том числе и ударение), написание и род слова, но и сам пирожок: в Болгарии у него другой внешний вид и вкус, приготовлен он по-иному, не так, как русский; и тем не менее слово, обозначающее это изделие из теста, при перенесении обратно в русский язык придется оставить пирожком: существенной смысловой и стилистической утраты для произведения, в общем, не будет, изменений в информации и колорите произойдет не больше, чем при использовании приблизительного перевода, скажем, путем родо-видовой замены (см. с. 90). Бывают, однако, и случаи, когда употребленная автором заимствованная реалия — не национальная, а региональная — полноправно бытует и в ПЯ, хотя и использована в описании очень далекой по месту и даже по времени действительности. Такую реалию будем считать на равных правах своей для ПЯ, и отношение к ней будет таким же, как и к реалии, возвращающейся в родной язык. Вводя такую реалию, автор подлинника нередко использует (мы об этом уже говорили) ряд средств ее осмысления— в самом тексте, в сносках, в комментариях. Когда она попадает обратно в родную среду, все эти объяснения, направленные на раскрытие ее содержания читателю, которому она чужда, оказываются лишними для читателя перевода, для которого это свое слово, обозначающее свое, близкое понятие. Мы считаем, что переводчик вправе опустить эти объяснения '. 1 У А. Д. Швейцера аналогичное изъятие объяснения связано с иноязычным вкраплением шоппинг, что, по сути дела, не меняет в принципиальном отношении картины (Перевод и лингвистика, 125 Примером двух последних положений может послу* жить часть описания И. А. Гончаровым («Фрегат «Пал-лада») японской действительности сто двадцать лет тому назад: «В доме поставили мангалы (разрядка наша — авт.), небольшие жаровни, для нагревания воздуха»1. Слово мангал у Даля дается с пометкой «кавк.»; в БАС отмечается «(на Юге и Востоке)», но помет не дается. Тем не менее современному читателю слово это, видимо, мало знакомо, а во времена Гончарова его, вероятно, знали еще меньше; для болгарина же, несмотря на то, что референт почти исчез из быта, слово мангал живо, что и позволило переводчику опустить пояснение автора. В приведенных случаях чужие реалии попадают в текст подлинника, так сказать, неумышленно, в ходе повествования, даже когда автор отбирал их для обрисовки образа. Так же естественно употребляет их и Ч. Диккенс в «Повести о двух городах»; описывая эпоху французской революции конца XVII века, он использует реалии довольно скупо: гильотина, карманьола и еще несколько характерных для французской действительности того времени слов. Немного иначе обстоит дело, когда автор, описывая жизнь другой эпохи и не своей страны, сознательно и планомерно подбирает связанную с этой жизнью лексику для окрашивания в соответствующие тона произведения в целом. Вот несколько примеров. Весь пласт французских исторических, бытовых и других реалий в романах Александра Дюма-отца (возьмем для примера «Анж Питу») является для оригинала своим, не бросается в глаза. Реалии того же слоя в романе Р. Сабатини «Скарамуш», тоже из эпохи французской революции, являются чужими для подлинника, так же как реалии в романах Ирвинга Стоуна «Страдание и восторг» (о Микеланджело) и «Жажда жизни» (о Винсенте ван Гоге), поскольку и английский и американский писатели описывают «дважды чужую» для с. 249); ср. также у Л. А. Черняховской: «Изменения в смысловой структуре выражаются, главным образом, в расшире-_ нии или сужении передаваемой информации. Сужение информации "• имеет место тогда, когда раскрываемая в ИЯ реалия является более знакомой для получателя на ПЯ». (Некоторые закономерности речевой деятельности применительно к теории перевода. — ТП, 1971, № 8, с. 9) 'Гончаров И. А. Фрегат «Паллада». Т. II. М.: Гос. изд. худ. лит., 1957, с. 172. 126 своих читателей действительность: в национальном и историческом плане. При переводе этих произведений на русский или на болгарский язык все реалии — свои Дюма и чужие Сабатини и Стоуна — будут в равной степени чужими. Положение в корне изменится при переводе, например, «Скарамуша» на французский язык: те самые реалии, которые, как яркие флажки, отмечали для читателя-англичанина колорит буржуазной революции, привлекут внимание французского читателя лишь как историзмы. И если автор подлинника рассчитывал, что специфическую национальную окраску роман получит единственно от введенных в текст чужих реалий, то при переводе произведение может очень заметно «поблекнуть», «посереть». Аналогичны случаи с переводами на болгарский книг «Птицы летят из гнезд» С. Н. Голубова 1 о крупном болгарском поэте и революционере Христо Ботеве и "The Apostle of Freedom" («Апостол свободы») англичанки Мерсии Макдермотт2 о национальном герое Болгарии Василе Левском. Описывая быт, историю, нравы народа — носителя ПЯ, авторы иногда передают колорит не путем введения реалий, а при помощи калек, описаний, объяснения или иных средств; опускают реалии, где они кажутся несущественными, или употребляют ошибочно, не по назначению, реалию с иным содержанием или, наконец, не подозревая о ее существовании для данного объекта, дают понять о ней с помощью нейтральной лексики. Все эти положения ставят переводчика перед сложным выбором. Каким путем идти: восстанавливать истинные черты описываемой действительности, возвращая скрытые реалии на их места, или же оставаться верным автору, но нарушить жизненную правду путем сохранения «скрытости» реалий? Предпосылкой к решению этой задачи является другая: заметить, уловить эти «скрытые реалии», которые в подлиннике представлены ничем не замечательными словами, словосочетаниями или предложениями, а то и просто пробелами, — ведь в противном случае читатель перевода непременно почувствует неполноту или фальшивую нотку, как чужой акцент в речи иностранца, в остальном неплохо говорящего на его языке. 1 Голубов С. Н. Птицы летят из гнезд. М.: Детгиз, 1958. 2MacDermott, Mercia. The Apostle of Freedom. London, 1967. 127 Что же касается решения вопроса: восстанавливать скрытые реалии или нет, то с нашей точки зрения, восстанавливать обычно надо, за исключением тех случаев, когда переводчик ясно видит, что автор сознательно пользуется для выражения данного образа иными средствами: ведь в принципе он старается дать реалистическое описание действительности, независимо от своих идей, намерений, атмосферы, которые вкладывает в текст, и если реалий не употребляет, то это либо по незнанию, либо по нежеланию перегружать текст незнакомыми словами. Случай такой же, как при обычном переводе реалий, только здесь, в ИЯ, реалия зашифрована иными средствами, а в ПЯ она должна (или не должна) появиться в своей реальной форме: если она достаточно ярко освещена, то должна, если нет, то может оставаться в том же скрытом виде в переводе. (Мы, конечно, не говорим о случаях, скажем, намеренной романтизации текста, когда реалии не служат целям реалистического изображения, или о произведениях тенденциозных, имеющих целью искажение действительности.) За примерами обратимся к упомянутым переводам книг С. Н. Голубова и М. Макдермотт. Оперируя очень осторожно и экономно болгарскими реалиями, М. Макдермотт использует описательные и нейтральные их замены, создающие, однако, серьезные затруднения для переводчика. "My friends gave me a loaf of sweet white bread and come grapes" (c. 167) (дословно: «Друзья дали мне сдобную булку и [немного] винограда»), — пишет она, а переводчик, учтя историческую и бытовую обстановку, совершенно правильно заменяет «сдобную булку» характерным болгарским (точнее турецким) словом: «Приятели ми дадоха симид и грозде». В другом месте — опять описание: "On one side of the court-yard there was a 1 i 111 e gate leading into a school" (c. 142) (дословно: «Во дворе с одной стороны была калитка, ведущая в школу»); эту «калитку» (между соседними дворами) гораздо лучше, с точки зрения точности и привычности описываемой обстановки, перевести не общим словом «врата» (с. ИЗ), как сделал переводчик («От другата страна на двора имало врата..»), и даже не «порта», «портичка», а характерной реалией комшулук. В предложении "When he emerged he took a sackful of books and rode round the villages selling them" (c. 193) (дословно: «Когда его пустили, он взял мешок книг и поехал по деревням продавать 128 их») (разрядка всюду наша — авт.) совсем нейтральный у автора «мешок» переводчик правильно заменил «переметной сумой» — болг. дисаги (ведь ехал-то поп Матей на осле), восстановив действительный образ (с. 155). Точно так же, опуская реалию пастарма — совершенно правильно с ее точки зрения, так как это лишь деталь, которую можно дать описанием "dried salted meat" (с. 237), — автор, облегчая восприятие своего читателя, затрудняет читателя болгарского перевода: «вяленое соленое мясо» — понятие, которое не примет ни один болгарин; к счастью, переводчик возвращает его в болгарский быт в его естественной форме (с. 198). Любопытно, что в этих случаях неправильный, т. е. буквалист-ский подход даже к мелким деталям нанес бы довольно чувствительный урон переводу. Вполне беллетристический характер (в отличие от документальной до некоторой степени книги М. Макдермотт) произведения С. Н. Голубова предоставляет своему автору .большую свободу, что отчасти и приводит к большему числу неточностей. Реалий «явных» у него намного больше, но есть и скрытые, количество и разнообразие которых причинили, видимо, немало неприятностей переводчику. С. Голубов также прибегает к описаниям, сравнениям и другим средствам «замены» реалий, но по ним не всегда легко догадаться о референтах. Например, он пишет о герое «в широких, как парус, штанах» (с. 30), что должно быть «широки потури», как догадывается переводчик (с. 34); у автора — «Пол., застеленный рогожкой и шерстяными ковриками домашней работы» (с. 79), а у переводчика — «Подът.. постлан с рогозка и вълнени черги» (с. 81). До сих пор все идет хорошо, но переводчику далеко не всегда удается расшифровать описание, причем часто не по вине автора. Например, в подлиннике описана яркая болгарская реалия «во сьм идневны е праздники в честь с а-модив» (с. 142); русскому читателю самодива мало что говорит, но болгарский читатель хорошо знает мифических, подобных русалкам или нимфам, существ, знает также, что праздник, о котором идет речь, называется русалска неделя, или русаля — реалия, которая была бы понятнее и русскому читателю (с. 144). В некоторых случаях переводчик поправляет автора. Например, у С. Н. Голубова — «По углам — сундуки и одеяла» (с. 79), а у переводчика — «сандъции черги» (с. 81), что является лучшим вариантом, так как «одеяла» не соот- 129 йёТСтвуют быту той эпохи; диван («присел Ни диван», с. 29) звучал бы совсем не к месту, если бы переводчик оставил его «диваном» — по времени и месту это миндер (с. 34). Встречаются и механически перенесенные из подлинника в перевод ошибки — случаи, когда переводчик должен был «поправить» автора, например, путем устранения анахронизма. Так, С. Н. Голубов пишет о сайдере («сидели, попивая сайдер», с. 147), а переводчик вторит ему — «пиеха сайдер» (с. 148), упустив из виду, что в те времена такого напитка в Болгарии не было; герои, вероятно, попивали шербет (о котором уже шла речь выше). И еще один пример такого же «инородного тела»: «...на ученой книге будет печатными буквами обозначено его имя как « с п о м о щ н и к а» (с. 33) — стоит у автора, а переводчик этого «спомощника» оставляет в той же форме (с. 37). Такого русского слова нет, нет его и в болгарском языке; правильная историческая форма, действительно написанная печатными буквами на многих болгарских старопечатных книгах — спомоществовател (кстати, у Даля есть старое русское слово «помощест-вовать»). (Разрядка всюду наша — авт.) В «Петре Первом» А. Толстого есть несколько случаев скрытых реалий, о которых автор, видимо, не подозревал и которые характерны для описываемой эпохи и, в данном случае, для турецкого народа. Переводчик, разумеется, не мог пройти мимо них. Направляясь в Царьград, русские послы прибывают в Керчь; тамошний паша, видя их корабль, по словам автора, «затопал туф-ля ми»; на турецком адмиральском корабле повар приносит послам «...блюдо со сладкими заедками, кофейник и чашечки, чуть побольше наперстка»; на Босфоре русские видят «налево, среди сухих холмов, — еще не убранные поля кукурузы, в о д о к а ч-к и, овец на косогорах» !. (Разрядка наша — авт.) В вышеупомянутом романе Е. Парнова2 в болгарском ресторане в Москве «им принесли кофе... по-турецки в обливных керамических чашечках (с. 398); в другом месте, говоря о кахетинцах, автор отмечает, что «настоящий шашлык из телячьей печенки жарят только на дубовых дровах и на кизиловых прутьях» (с. 314); а о глав- 1 Толстой А. Н. Петр Первый. М.: Гос. изд. худ. лит., 1947, ее. 399, 400, 404. 2 П а р н о в Е. И. Ларец Марии Медичи. • - • 130 ном герое упоминает: «Л. зашагал, позвякивая подкованными каблуками» (Разрядка всюду наша — авт.) Скрытые в оригинале реалии должны в переводе на болгарский язык полностью стать явными (разумеется, если контекст не мешает этому); при этом «общие слова» ИЯ получат свои реальные соответствия в ПЯ: турецкие туфли кофейник чашечка водокачка прут для шашлыка подковка на каблуке — емении — джезве — филджан — долап — шиш (откуда и «шиш-кебап»=шашлык) — налче Все это — хорошо знакомые болгарам турецкие слова, которые в принципе тем более должны были бы найти место при переводе этих книг и на турецкий язык. Подытоживая сказанное, можно заключить, что известная мысль В. Г. Белинского (передать «на русский язык так, как бы написал его по-русски сам автор»г) особенно касается реалий; переводя с чужого языка описания бытового, фольклорного, исторического характера, типичных элементов культуры и вообще действительности своей страны, переводчик должен передать их так, как написал бы и сам автор, если бы писал на его языке. жүктеу/скачать 2,37 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|