Проблемы языкознания


ПОЛИЖАНРОВАЯ ПРИРОДА ПОВЕСТИ



Pdf көрінісі
бет21/43
Дата03.03.2017
өлшемі4,64 Mb.
#6669
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   43

ПОЛИЖАНРОВАЯ ПРИРОДА ПОВЕСТИ  
В. МИХАЙЛОВА «ХРОНИКА ВЕЛИКОГО ДЖУТА» 
 
В  статье  исследованы  характерные  черты  литературы  нон-фикшн.  На  примере 
произведения  В.Ф.  Михайлова  «Хроника  великого  джута»  описаны  особенности  синтеза 
документального  и  художественного  начал  в  современной  литературе.  Жанровая  природа 
повести, исследующей трагический период 1931-1932-х годов в Казахстане, определена как 
синтетическая.  Дан  анализ    качественно  новых  аспектов    историзма  и  документализма  
повести,  сложной  по  своей  структуре,  включающей  массу  официальных  документов, 
архивных  материалов,  свидетельств  очевидцев,  дневниковых  записей,  фотографий, 
газетных  статей.  В  своем  художественном    исследовании  автор  повести  воссоздает 
хронику трагедии, ход ее развития и причины, новаторски расширяя жанровые традиции за 
счет синтеза документального и художественного начал.  
 
Ключевые  слова:  реализм,  документальная  проза,  хроника,  литература  нон-фикшн, 
художественно-документальный жанр, жанровый синтез. 

168 
 
В  современной  литературе  популярность  документальной  прозы  с  каждым  годом 
растет.  К  причинам  этого  явления  Е.А.  Окунева  относит  возросший  интеллектуальный 
уровень  и  образованность  современного  читателя,  его  тягу  к  объективности  [1,  245]. 
Интенсивное развитие документальная проза получила на рубеже 80-х и 90-х годов ХХ века. 
Именно в этот период были опубликованы «Блокадная книга» Д. Гранина и А. Адамовича, а 
также книги С. Алексиевич «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва» и др.  
Аналогичная  тенденция  наблюдается  и  в  Казахстане.  В  1990  году  в  Алматы  впервые 
вышла  книга  В.  Михайлова  «Хроника  великого  джута»,  в  которой  повествуется  о  голоде 
1930-х  годов,  коллективизации  и  массовой  гибели  народа  в  Казахстане.  Повесть  В. 
Михайлова  совершенно  особая  по  жанру.  С  одной  стороны,  это  документальное 
исследование,  своеобразная  историческая  хроника,  с  другой  –  мемуарная  проза,  повесть-
свидетельство.  Как  писал  Ю.М.  Лотман,  в  художественно-документальном  жанре  провести 
черту,  обозначающую  рубеж  юрисдикции  литературоведа  и  начало  полномочий  историка, 
культуролога, юриста и т. п., оказывается делом совсем не столь уж простым [2, 203]. Здесь 
происходит синтез, соединение двух начал – факта и вымысла, документа и фантазии автора. 
В  своей  повести  В.  Михайлов  впервые  исследовал  истоки  и  характер  одной  из 
крупнейших  трагедий  ХХ  века  –  массовой  гибели  народа  Казахстана  в  ходе  сплошной 
коллективизации  –  начала  1930-х  годов.  При  создании  этого  произведения  писатель 
опирался  на  документы  эпохи:  газетные  и  журнальные  статьи,  письма,  стенографические 
отчеты  и  прочие  партийные  и  советские  документы,  сводки  ОГПУ-НКВД,  хранящиеся  в 
архиве  ЦК  КП  Казахстана,  а  также  на  труды  историков  и  политологов.  В  качестве 
иллюстраций в книге были использованы фотодокументы из Центрального государственного 
архива РК и частных собраний. В. Михайлов проделал титаническую работу, собрав все это 
воедино,  ведь  многие  источники  были  долгое  время  недоступны,  поскольку  официальные 
историография более полувека всячески скрывала правду об этой народной трагедии.  
Однако  «Хроника  великого  джута»  построена  не  только  на  сухих,  отвлеченных 
статистических 
данных 
(нередко 
сфальсифицированных), 
добытых 
писателем 
из 
официальных  бумаг.  В.  Михайлов  в  качестве  документов  эпохи  также  приводит 
свидетельства  людей,  уцелевших  в  период  массового  голода  и  вынужденных  долгие  годы 
хранить  молчание.  «Книга  у  меня  хоть  и  документальная,  но  эмоциональная»,  –  сказал  в 
одном из интервью писатель [3]. Эти свидетельства переживших голод казахстанцев полны 
драматических  деталей,  таких  трагических    подробностей,  которые  как  ничто  иное  лучше 
описывают  все  муки  и  страдания  народа  во  времена  «малого  Октября»,  коллективизации  в 
степи    и  начала  сталинских  репрессий.  Книга
 
написана  от  первого  лица.  Писатель 
рассказывает  и  о  своих  родных  местах  –  Караганде,  Каркаралинске,  Кенте  в  тяжелый 
исторический  период,  и о  том,  каких  масштабов  достигла  трагедия  в  стране  в  целом.    При 
написании  повести  автор  использовал  прием  прямого  ввода  документов.  Используя  их  как 
аргументы,  В.  Михайлов  дает  свою  оценку  этим  трагическим  событиям,  ставит  перед 
читателями множество вопросов, а затем либо сам отвечает на них, либо дает возможность 
самому  читателю    размышлять  над  ответом.  Произведение  оказывает  весьма  сильное 
эмоциональное  воздействие,  поскольку  оно  до  предела  насыщенно  трагическими 
коллизиями и свидетельствами очевидцев джута.  
Повесть  «Хроника  великого  джута»  состоит  из  18-ти  глав.  Первая  из  них  как  раз 
начинается с воспоминания поэта Гафу Каирбекова о том, как он перебирался с бабушкой в 
1931  году  из  опустевшего  аула  в  Тургай:  «Поворачиваюсь  и  ясно  вижу  на  земле  какие-то 
коряги  с  вытянутыми,  скрюченными ветками-руками,  их  много  по обеим  сторонам  дороги: 
это  люди»  [4,  3].  Также  Каирбеков  свидетельствует:  «Весь  Тургай  был  в  кольце 
человеческих костей. Должно быть, обессиленные люди сходились, сползались к районному 
центру,  надеясь  хоть  там  раздобыть  съестное  и  уберечься  от  голодной  смерти»  [4,  5].  Он 
отчетливо  помнит  до  сих  пор  наказ  родных
 
не  выходить  за  пределы  двора,  поскольку 
людоедство в те времена было распространенным явлением. 

169 
 
Подобными  воспоминаниями  пронизана  вся  повесть.  Так,  известный  писатель  Г. 
Мусрепов вспоминает о своем заезде в один из аулов по пути в Кустанай: «Из крошечного 
отверстия шалашика выскочило какое-то маленькое живое существо и бросилось на людей. 
Оно было все в крови. Длинные волосы смерзлись в кровавые сосульки и торчали в стороны, 
ноги  худые,  черные,  словно  лапки  вороны.  Глаза  безумные,  лицо  в  спекшейся  крови  и 
обмазано  капающей  свежей  кровью.  Зубы  оскалены,  изо  рта  красная  пена»  [4,  9].  После 
долгих  размышлений  и  обсуждения  увиденного  со  своими  попутчиками  он  заключил:  «То 
был голод! То были глаза голода!» [4, 10]. Эти «кровоточащие» воспоминания В. Михайлов 
записывал  с  1987  года.  Жизненный  материал,  поступивший  в  распоряжение  писателя  от 
Мекемтаса 
Мырзахметова, 
Галыма 
Ахметова, 
Альжапара 
Абишева, 
Дана-бике 
Байкадамовой,  Сасана  Нургалымова,  Хаджи-Ахмета  Кулахметова,  Жабагу  Такибаева, 
Калмухана  Исабаева,  Жаппара  Омирбекова  и  Сагидоллы  Ахметова,  организован  в  форме 
устного 
рассказа-монолога. 
Например, 
казахстанский 
писатель 
Мухтар 
Магауин 
рассказывал:  «Я  все  запомнил:  опустевшие  зимовья,  дома  с  выбитыми  стеклами  и 
сорванными дверями, там внутри давно уже были лежбища волков; человеческие скелеты и 
черепа,  разбросанные  кругом  по  земле;  тысячные  стада  сайгаков…  Ни одного  человека,  ни 
одного аула не встретилось на пути – все опустело с тридцать второго года» [4, 297]. 
Не  менее  ужасающие  подробности  вспомнил  учитель-пенсионер,  фронтовик  Хаджи-
Ахмет  Кулахметов:  «В  столовой  варилась  обычно  лишь  полугнилая  картошка  в  мундире, 
каждому  отпускали  по  черпачку.  Очистки  выбрасывали  на  помойку,  и  на  нее  откуда  ни 
возьмись  накидывались  опухшие  бродяги.  Поутру  мы  находили  там  пять-шесть 
закоченевших  тел.  У  нас  даже  тележка  была,  чтобы  вывозить  мертвецов,  в  нее  запрягали 
двух  ослов»  [4,  282].  Записал  автор  и  воспоминание  академика
 
Жабаги  Такибаева  о  своей 
личной  трагедии:  «В  зиму  1933  года  похоронщики-ездовые  собирали  по  утрам  трупы 
замерзших,  жертв  истощения  и  болезней.  Так,  наверное,  подобрали  и  моего  дедушку:  по 
рассказам,  он,  изнуренный  недоеданием,  упал  замертво  прямо  на  улице»  [4, 285].  Такой 
метод повествования создает эффект присутствия, перенося читателя в далекие 1930-е годы. 
Помимо  рассказов  очевидцев  в  книге  приведены  и  официальные  документы  эпохи, 
подтверждающие, что народ Казахстана испытывал массовый голод в 1930-х годах. Об этом 
свидетельствуют  публикации  национальной  интеллигенции  тех  лет,  которая
 
заявляла  о  все 
ухудшающейся ситуации в регионе. «Хозяйство степняков рушилось, казахи сотнями тысяч 
откочевывали  в  другие  края.  Бежали  подальше  от  колхозов…  По  данным  Госплана,  в  1930 
году  откочевало  121,2  тысячи  человек,  а  в  1931  году  –  уже  1  миллион  74  тысячи  человек. 
Такого  еще  не  бывало.  Между  тем  партаппаратчики  продолжали  проводить  свою  линию  и 
хвастаться  успехами»,  –  пишет  В.  Михайлов  [4,  262].  При  этом  важно  отметить,  что 
реальные  статистические  данные  о  положении  в  те  времена  в  государственных  архивах  не 
сохранились. Наоборот они всячески скрывались, вуалировались и уничтожались. «А что же 
документы  официальные?  Архивные  работники  говорят:  о  голоде  времен  коллективизации 
почти  ничего  не  сохранилось.  Им  вторят  историки:  данные  приходится  собирать  по 
крупицам…  Словно  бы  и  не  было  в  Казахстане  голодного  мора,  унесшего  неисчислимое 
множество жизней», – пишет В. Михайлов [4, 125].  
«Несколько  дней  я  пересматривал  в  Центральном  госархиве  республики  папки  с 
документами  тридцатых  годов  –  материалами  различных  казахстанских  наркоматов. 
Действительно  пусто!  Такое  впечатление,  будто  кто-то  нарочно  вычищал  всякое,  даже 
косвенное,  упоминание  о  народной  беде.  Что  же,  вполне  возможно,  что  устроители  мора 
позаботились и о том, чтобы замести следы», – добавляет В. Михайлов [4, 125]. 
Эту же проблему поднимал в своем докладе Нурмухамедов,
 
работник Госплана, еще на 
«историческом» шестом пленуме Казкрайкома: «Если вы спросите любого из нас, то мы не 
сможем  назвать  вам  ни  одной  твердой  цифры:  сколько  у  нас  людей,  сколько  скота,  даже 
сколько посева» [4, 318]. Как отмечает В. Михайлов, среди тысяч документов лишь в одном 
встретилось  свидетельство  надвигающегося  голодомора.  Каркаралинский  окружной  отдел 
здравоохранения  сообщал  28  мая  1931  года  в  Наркомздрав  республики  о  санитарном 

170 
 
состоянии района такую информацию: «С питанием в настоящее время обстоит дело очень 
плачевно, если не катастрофично. В совхозе "Овцевод" с 1 апреля сняты со снабжения семьи 
всех  рабочих  и  служащих.  Выдают  хлебную  норму  только  на  самого  рабочего  и  1/2  литра 
молока  и  больше  абсолютно  ничего,  хотя  рабочий  и  имеет  семью  в  5-10  человек…  Ни 
сахару,  ни  крупы  –  ничего  не  дается  <…>  Если  картина  не  изменится,  большинство 
работников, в том числе и врачи, к осени могут уехать совсем. В домзаке цинга, обострение 
туберкулеза:  цинга  в  детдомах,  среди  матерей…  в  больнице  80  процентов  цинготных. 
Станицкий»  [4,  125].  Кроме  того,  Т.  Рыскулов  еще  в  марте  1919  года  выступил  на  7-м 
Чрезвычайном  съезде  Советов  с  докладом  Центральной  комиссии  по  борьбе  с  голодом  в 
Туркестане: «Трагизм в состоянии этих бедняков достиг, наконец, крайности после того, как 
были  удостоверены  случаи  буквального  поедания  человеческого  мяса,  причем  голодные, 
потерявшие человеческий облик люди рвали друг у друга мешки, наполненные мертвечиной, 
и  утоляли  ею  звериный  голод.  Случаи  же  продажи  голодными  родителями  своих  малых 
детей  в  полную  собственность,  то  есть  в  рабство  баям,  стали  обычным  ужасным  злом, 
получавшим уже широкое распространение» [4, 64]. 
Несмотря  на  предупреждения  местной  интеллигенции,  советская  власть  не 
предпринимала попыток помочь народу. Так, 4 октября 1933 года молодой парень на встрече 
казахов-студентов с Л.И. Мирзояном заявил: «Я сам из Аягуза. Летом собрался на каникулы 
в  аул.  Дал  телеграмму.  Приехал  –  на  станции  никто  не  встречает.  Пошел  домой  пешком. 
Добрался  до  аула:  пусто!  Все  юрты  на  месте,  все  добро цело,  а  людей  нет.  Никого.  Пошел 
побродить  в  степь.  И  неожиданно  прямо  за  аулом,  в  овраге,  увидел  трупы.  Все  они  там 
лежали – и мои родители, и родичи, и земляки. Полный ров, весь аул…» [4, 331]. 
Приводя  подобные  свидетельства  очевидцев,  В.  Михайлов  гармонично  включает  в 
повествование официальные документы, которые глубоко противоречат высказываниям его 
героев,  заявляют  о  сокрушительном  «ударе  по  классовым  врагам,  по  оппортунистам, 
шовинистам  и  националистам».  Так,  в  1932  году,  особенно  беспощадном    для  степи, 
партийные  работники  произносили  следующие  слова  на  осеннем  Президиуме  ЦК  ВКП  (б) 
республики:  «Дорогой  Филипп  Исаевич!  <…>  Под  твоим  руководством  Казахстан  встал  в 
передовые  ряды  великого  Союза,  <…>  превратившись  из  архиотсталого  в  аграрно-
индустриальный край. Да здравствует победоносное строительство социализма»! [4, 11]. 
Автор  на  страницах  своей  повести  большое  внимание  уделяет  личности  Голощекина. 
Писатель  убежден,  что  именно  этот  известный  циник  и  демагог,  с  его  неостановимой 
«жаждой  крови»,  и  есть  главный  виновник  геноцида,  что  именно  его  лютая  ненависть  к 
кочевникам привела к страшным последствиям. Стоит отметить, что повествование в книге 
открывает эпиграф: «Народное казахское поверье говорит, что внутри смерча летит дьявол» 
[4,  3].  Рисуя  полную  картину  бедствий  казахского  народа  от  действий  и  приказов,  в 
частности,  Голощекина,  писатель  словно  делает  последний  штрих,  завершая  книгу:  «…Что 
это было? Внутри смерча летел дьявол… И выдувал: семью из дома, жизнь из аула, душу из 
человека, дух из народа» [4, 334].
 
В. Михайлов подчеркивает нечеловеческую жестокость и 
личную роль в страшной трагедии секретаря Казахстанского крайкома ВКП (б).  
Писатель  называет  Голощекина  «кровопийцей»,  отмечая  его  мефистофельскую 
бородку: «И налетела эта нечисть. Запела: "Мы все сожжем, мы все разрушим, мы все с лица 
земли сотрем, мы солнце старое потушим, мы солнце новое зажжем". И сделала это гимном 
страны.  Принялась  создавать  "советского  человека"  из  человеческой  массы  "проклятого 
прошлого"» [4, 329]. 
Автор  отмечает,  что  назначенный  советской  властью  Голощекин  руководил  регионом 
из  кабинета.  «Ступал  ли  прежде  Голощекин  на  казахскую  землю,  народом  которого  его 
направили руководить? Сведений об этом нет. Власть предержащие большевики, производя 
назначения на окраины, отнюдь не ставили "во главу угла" знание местных условий, языка и 
т. д. Куда как важнее был партстаж, революционная закалка – а уж Филиппу Исаевичу этого 
было не занимать. Где только не закалялся этот революционный Фигаро, куда его только не 

171 
 
заносили  после  революции  ответственные  задания  ЦК!  Урал,  Башкирия,  Поволжье…  И  в 
Туркестане побывал», – пишет Михайлов [4, 57]. 
По  данным  многих  исследований,  Голощекин  говорил  только  об  «абстрактном» 
человеке,  не  размышляя  о  судьбах  реальных  людей,  находящихся  на  грани  смерти  из-за 
массового  голода.  Именно  этому  деятелю  пришла  в  голову  мысль  устроить  в  Казахстане 
«малый  Октябрь».  «Он  приехал  –  делать  революцию.  По  его  убеждению,  здесь,  на  этой 
огромной  территории,  не  связанной  с  центром  путями  сообщения,  которой  так  трудно 
руководить,  Октябрем  и  не  пахло.  В  стране  существует  уже  девять  лет  диктатура 
пролетариата, а здесь, по Голощекину, ни пролетариата, ни диктатуры. Все надо начинать с 
нуля. Строить совет трудящихся, строить коммунистическую партию», – отмечает писатель 
[4,  94].  Подобное  положение  дел  могло  означать  только  одно:  Голощекин  возомнил  себя 
мессией  и  решил  любыми  способами  доказать  это.  «На  первый взгляд,  парадокс:  советская 
власть  в  Казахстане  есть,  но  ее  как  бы  одновременно  и  нет,  и  потому  республику  надо 
"советизировать".  Однако  Голощекин  нисколько  не  чувствует  противоречивости  своих 
выводов,  для  него  очевидно,  что  раскинувшаяся  на  огромной  территории  республика,  по 
сути, не затронута Октябрем. Он явно ощущает себя мессией, вождем, призванным устроить 
здесь,  в  Казахстане,  революцию,  этакий  малый  Октябрь.  Вскоре  его  идея,  подхваченная 
местными  исполнителями,  пойдет  гулять  по  степи  словно  вихрь,  набирающий  силу  и 
скорость, черный, опустошительный  вихрь», – пишет Михайлов [4, 81]. 
Однако Голощекин не мог действовать без приказа центра. Как отмечает В. Михайлов, 
сам  В.И.  Ленин,  выступая  22  ноября  1919  года  с  докладом  на  втором  съезде 
коммунистических  организаций  народов  Востока,  заявил:  «Здесь  перед  вами  стоит  задача, 
которая 
не 
стояла 
раньше 
перед 
коммунистами 
всего 
мира: 
опираясь 
на 
общекоммунистическую  теорию  и  практику,  вам  нужно,  применяясь  к  своеобразным 
условиям,  которых  нет  в  европейских  странах,  суметь  применить  эту  теорию  и  практику  к 
условиям, когда главной массой является крестьянство, когда нужно решать задачу  борьбы 
не  против  капитала,  а  против  средневековых  остатков  <…>  В  маленьких  размерах  мы 
осуществили  в  нашей  стране  то,  что  в  большом  размере,  в  больших  странах  осуществите 
вы…» [4, 72]. В. Михайлов так прокомментировал его слова: «Полное забвение о насущных 
нуждах  страны,  измученной  гражданской  войной,  разрухой  и  голодом.  И  полная  же 
одержимость бесом мировой революции» [4, 72]. 
Стараясь  отчетливее  показать  всю  безнравственную  сущность  Голощекина,  В. 
Михайлов  сравнивает  его  с  Каррье,  одним  из  ближайших  сотрудников  Робеспьера  во 
времена Великой Французской революции: «Каррье и Голощекин были отнюдь не простыми 
исполнителями  директив,  поступавших  сверху,  –  они  оба  считали  себя  вершителями 
народных  судеб,  каждый  на  своем  "участке".  И  если  один  устраивал  малую  французскую 
революцию  в  Нанте,  то  второй  совершал  свой  малый  Октябрь  в  Казахстане  и  не  дрогнул, 
когда потребовали устроить в Казахстане геноцид. Не побоялся крови. Как и предупреждал» 
[4, 98]. При этом автор показывает,  как официальные власти  в советское время  старались 
выставить  Голощекина  перед  потомками:  «В  "Исторической  энциклопедии"  написано: 
"Незаконно репрессирован в период культа личности Сталина. Реабилитирован посмертно". 
Жертва. А о том, что палач, – ни слова. Не пишут об этом в наших энциклопедиях» [4, 332]. 
Стоит отметить,  что  Михайлов  интересовался  не  только  политической  деятельностью 
Голощекина, но и его личной жизнью. Писатель рассказывает о его жене Берте Перельман и 
их сыне, с которым Голощекин лишь раз увиделся после самоубийства его матери: «Но вот 
кратковременность свидания в доме на Моховой отнюдь не вызывает особого удивления. О 
чем  Филиппу  Исаевичу  было  говорить  с  сыном,  которого он почти не  видел  и  не  знал?  Не 
рассказывать  же  подростку  о  том,  как  совсем  недавно,  год  с  небольшим  назад,  он  вез  из 
Екатеринбурга в одном из трех тяжелых ящиков заспиртованную голову примерно такого же 
по возрасту мальчика, среди других заспиртованных голов?..» [4, 27]. 
Словной  отдельной  историей  писатель  выделяет  расправу  над  династией  Романовых. 
Именно голову сына последнего российского  императора Николая II вез Голощекин тогда в 

172 
 
Москву,  чтобы  доказать  исполнение  приказа. Писатель  проделал  огромную  аналитическую 
работу, сравнив между собой поведение царской семьи и большевиков: «"Мы неоднократно 
настаивали перед Государем, – продолжает Жильяр, – чтобы держаться наготове на случай 
всяких  возможностей.  Он  ставит  два  условия,  которые  сильно  осложняют  дело;  он  не 
допускает  ни  того,  чтобы  семья  была  разлучена,  ни  того,  чтобы  мы  покинули  территорию 
Российской  Империи".  Таков  русский  царь.  Понимая  невыполнимость  и гибельность  своих 
условий, он и не мыслит покинуть родную землю. То же и царица, сказавшая Жильяру: "Я ни 
за  что  на  свете  не  хочу  покидать  России…"  И  совсем  другое  дело  захватчики-большевики: 
когда  Деникин  подступал  к  Москве,  Ленин  и  компания  уже  готовились  драпать  за  рубеж, 
сидя на чемоданах с награбленным золотом и бриллиантами – партийной кассой»… [4, 31]. 
В  качестве  документа  В.  Михайлов  приводит  и  дневник  Николая  II,  хранящийся  в 
Центральном  государственном  архиве  Октябрьской  революции.  Царь  вел  его,  не  изменяя 
многолетней привычке: «6 мая. Дожил до 50 лет, даже самому странно…» [4, 35]. 
Повествуя  о  жестокости  расправы  над  Романовыми,  писатель  приводит  множество 
деталей.  Так,  принимавшие  участие  в  казни  убили  не  только  главу  семьи,  его  супругу  и 
детей, но и даже расстреляли собачку, которую принесла одна из дочерей Николая II.  
Расправившись  с  монархом,  большевики  принялись  разрушать  старый  мир,  чтобы 
построить  на  его месте  новый.  Как  пишет  В. Михайлов,  за  старый мир они  принимали  все 
мечети,  медресе  и  церкви,  чем  нанесли  непоправимый  урон  культуре:  «По  самым 
заниженным  подсчетам,  погибло  или  превращено  в  руины  25-30  тысяч  церквей  и  соборов, 
около 500 монастырей, не менее 50 тысяч ценных городских зданий (палат, особняков и тому 
подобного),  около  2  тысяч  усадеб.  Только  в  Москве  разрушено  около  700  памятников 
архитектуры  и  около  3  тысяч  зданий  исторической  застройки.  Погибли  сотни  тысяч 
предметов 
прикладного 
искусства, 
десятки 
тысяч 
художественных 
живописных 
произведений, фресок, росписей, не менее 20 миллионов икон. В денежной оценке стоимость 
утраченных  культурных  сокровищ  России  составляет,  по  крайней  мере,  не  менее  одного 
триллиона  рублей,  что  по  мировым  меркам  равно  стоимости  культурных  ценностей 
большого европейского государства» [4, 195]. 
Описывая этот период установления нового порядка, автор сообщает: «Иконы сжигали 
в  кострах,  рубили  на  дрова.  Появились  добытчики  золота  с  божественных  ликов  –  иконы 
окунали в чаны с кислотой, и золото оседало на дне… Новый вид "золотодобычи" наладили 
и  химики,  смывая  драгоценный  металл  с обшивок  куполов.  Взорванный  Кагановичем  храм 
Христа  Спасителя  в  Москве  дал  государству  422  килограмма  золота  со  своих  куполов,  а 
всего с московских храмов «намыли» несколько тонн золота» [4, 195]. 
Кроме того, досталось и мусульманам. «Джетысуйский безбожник», «Советская степь», 
«Рабочая  правда»  и  другие  издания  тех  времен  с  непомерной  радостью  сообщали  о 
переделке  мечетей  под  клубы,  школы,  кооперативы,  вели    атеистические  репортажи 
«Хороним религию» и так далее. 
Отдельные  главы  книги  посвящены  попытке  национальной  интеллигенции  создать 
Туркестанскую  автономию.  Как  отмечает  В.  Михайлов,  давать  кому-либо  права  на 
самоуправство  в  планы  советской  власти  не  входило,  в  связи  с  этим  ее  приверженцам 
пришлось потрудиться, чтобы искоренить любые попытки региона установить суверенитет. 
«Затем-то  и прислали из  Центра  комиссию  «закаленных  большевиков»,  чтобы  доглядеть  за 
«недостаточно закаленными», а то еще увлекутся нуждами своих народов, забыв о мировой 
коммуне, да и свернут в сторону <…> Центр не предполагал, что «туземцы» окажутся столь 
прытки,  и  не  снабдил  своих  посланцев  инструкциями,  запрещающими  автономию»,  – 
отмечает  Михайлов  [4,  76].  Власть  все  списывала  на  национализм,  подавляла  всяческие 
попытки  завоевать  свободу  действий  и  репрессировала  одного  за  другим  представителей 
местной интеллигенции. 
Художественность  произведения  В.  Михайлова  проявляется  в  первую  очередь  в  его 
комментировании приводимых документов. Писатель дает свою оценку времени, действиям 
политиков,  пропускает  исторические  события  через  призму  своего  мировосприятия. 

173 
 
«Валерий  Михайлов  не  просто  комментирует  документы  истории.  Конкретный, 
документальный  факт  в  книге  уступает  место  впечатлению  автора  от  факта,  его  оценке, 
авторской мысли. Ретроспективность обеспечивает как бы двойное зрение автора на события 
прошлого, когда современный взгляд наслаивается на события, о которых рассказывается в 
хронике», – отмечает У.К. Абишева [5, 91].  
Как  показывает  практика,  удачи  чаще  встречаются  именно  на  стыке  жанров. 
«Тенденция  к  синтезу  в  "Хронике  великого  джута"  выступила  в  необычной  контаминации, 
когда  собственно  документальная  фабула  перебивается  воспоминаниями  о  голоде.  Из 
воспоминаний,  из  философского  осмысления  трагического  испытания  народа  рождается 
такое своеобразие – жанровое и нравственно-эмоциональное», – отмечает О.К. Абишева [5, 
92].  Стараясь  сохранить  баланс  между  документальным  и  художественным  в  своем 
произведении,  В.  Михайлов,  помимо  официальных  документов,  приводит  частные 
свидетельства,  например,  строки  стихотворения,  которое  девятнадцатилетняя  девушка-
лаборантка Татьяна Невадовская записала в свою тетрадку-дневник: 
В природе март – пришла весна хмельная, 
А все забыть – не помнить не могу… 
Уж травка первая, а я припоминаю 
Замерзшие фигуры на снегу. 
Также в состав повести вошли молитвы, антиколхозные частушки, анекдоты, народные 
стихи  и  легенда  о  Ертостике.  Также  писатель  включает  в  книгу  стихотворения  так 
называемых  певцов  «уничтожения  классовых  врагов»  Б.  Корнилова,  В.  Луговского,  Д. 
Кедрина и Э. Багрицкого. 
Книга  В.  Михайлова  включена  в  список  дополнительной  литературы  для  студентов 
исторических факультетов, а также для учащихся средних школ. Как известно, описываемое 
его  книге  бедствие  оставалось  «белым  пятном»  советской  истории  на  протяжении  многих 
десятилетий.  Лишь  во  времена  «перестройки»  и  «гласности»  десятки  миллионов  людей 
начали изучать прошлое своей страны. 
Доказывая, 
что 
этот 
небывалый 
голод 
был 
результатом 
насильственной 
коллективизации,  проведенной  в  кратчайшие  сроки  в  жесточайших  условиях,  В.  Михайлов 
собирает  различные  свидетельства:  рассказы  очевидцев,  их  дневниковые  записи, 
фотографии,  газетные  статьи  и  прочее.  В  этом  произведении  автор  описывает  как 
трагическую  историю  1931-1932-х  годов  своих  родных  мест  –  Караганды,  Каркаралинска, 
Кента, так и находит свидетельства о голоде по всему Казахстану. 
Используя повествование от первого лица, писатель выстраивает диалог с читателями, 
ставит важные вопросы, заставляет их рассуждать и критически воспринимать официальные 
сводки,  отчеты  и  прочие  документы,  сфальсифицированные  в  угоду  советской  власти.  В 
противовес  сфабрикованным  докладам  автор  приводит  свидетельства  людей,  чудом 
выживших  в  нечеловеческих  условиях.  Их  рассказы  звучат  в  прямой  речи,  что  создает  у 
читателя эффект присутствия на месте вымерших от голода и холодов аулов. 
Главы  книги  сменяют одну  за  другой,  плавно  перетекая  от  одной  проблеме  к  другой
Писатель охватил не только сам голодомор в Казахстане в 1930-1932-х  годах, но и пролил 
свет  на  убийство  династии  Романовых,  раскрыл  подлинную  личность  Голощекина,  цели 
проведенной Лениным революции, показал сущность большевиков с той стороны, которую 
официальная, 
подцензурная 
история 
тщательно 
скрывала. 
Благодаря 
синтезу 
документального  и  художественного  писатель  создал  колоссальное  произведение,  которое 
оказалось  способным  произвести  мощнейшее  воздействие  на  читательскую  аудиторию, 
общественность и восприятие истории страны в целом. 
 
 
 
 
 

174 
 
Список литературы 
1  Окунева  Е.А.  Синтез  документального  и  художественного  в  современной  прозе  (по 
повести  В.  Николаева  «Живый  в  помощи...»)  //  Знание.  Понимание.  Умение.  –  М.,  2008.  – 
№2. 
2  Лотман  Ю.М.  О  содержании  и  структуре  понятия  «художественная  литература»  // 
Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 томах. – Таллинн, 1992. 
3  Никитина  Т.  Весь  тираж  нового  перевода  книги  «Хроника  великого  джута»  на 
казахский язык подарен библиотекам страны // URL: http://www.inform.kz/rus/article/2513751  
4 Михайлов В.Ф. Великий джут: Документальная повесть. –  Астана: Аударма, 2002. – 
344 с. 
5
 
Абишева О.К. Мертвый город из белых юрт // Простор. – Алматы, 2011. – № 6. 
 
Мақалада  нон-фикшн  әдебиетіне  тән  сипаттар  зерттелген.  В.М.  Михайловтың 
шығармалары  мысалында  қазіргі  прозадағы  деректі  және  көркемдік  талдаудың 
ерекшеліктері сипатталған. Куәгерлердің түсініктемелерінің заман құжаттарына теңелуі 
себептері негізделген. Жазушы әр түрлі құжаттарды іріктеу, сақтау, өңдеу әдістемелерін 
ашып  берген:  куәгерлердің  анықтамалары,  газета  материалдары,  жауынгерлердің 
күнделіктері,  хаттары  және  т.б.  «Ғаламат  жұт  шежіресі»  деректі  хикаяттың 
композициялық  құрылымының  талдауы  берілген,  прозаның  стильдік  ерекшеліктері 
зерттелген.  
 
The article describes the synthesis of documentary and fiction in modern prose in the works of 
V.  Mikhailov.  The  reason  has  been  justified  for  equating  the  testimony  of  witnesses  to  the 
documents  of  the  era.  There  were  recognized  the  methods  of  collection,  storage,  processing  and 
filtering  of  a  writer  for  his  book  of  various  documents:  eyewitness  accounts,  newspapers,  letters, 
diaries, soldiers, etc. The given article considers composite structure of book «The Chronicle of the 
Great  jute».  On  the  basis  of  the  conducted  research  the  author  made  a  conclusion  about  the 
influence of non-fiction literature on the public as well as its impact on the further development of 
the literature. 
 
 
 
УДК 82-821.0 
Ж.Б. Джаламова  
Казахский национальный университет имени аль-Фараби 
 Алматы, Казахстан 
 zhanna-dz@mail.ru 
 

Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   43




©emirsaba.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет