Робин Хобб Королевский убийца

Этой зимой стало видно, как медленно сдается Бернс, — как скала, подточенная штормовыми приливами. Герцог Браунди посылал Кетриккен официальные сообщения. Их приносили ей одетые в ливреи гонцы из Бернса. Сперва известия, которые они доставляли, были оптимистическими. Благодаря ее опалам восстановили Ферри. Тамошние люди не только выразили ей свою благодарность, но и послали маленькую шкатулку с крошечными жемчужинами, которые они так ценили. Странно. Они не использовали жемчужины даже для восстановления собственных городов, но с легкостью отдали их королеве, которая отказалась от своих драгоценностей, чтобы люди из Ферри не остались без крова. Я сомневаюсь, что их жертва означала бы так много для кого-нибудь другого. Кетриккен рыдала над этой крошечной шкатулкой.

Позже гонцы стали доставлять более мрачные сообщения. В промежутках между штормами красные корабли нападали снова и снова. Посланцы докладывали Кетриккен, что герцог Браунди не понимает, почему член группы Скилла покинул Красную Башню. Когда Кетриккен прямо спросила Сирен, так ли это, та ответила, что стало слишком опасно держать там Уилла, поскольку его Скилл столь драгоценен, что рисковать им не следует. Раз от разу известия становились все хуже. Островитяне прочно обосновались на Бешеме и Крюке. Герцог Браунди собрал рыбачьи корабли и воинов и предпринял смелую вылазку, но обнаружил, что пираты укрепились слишком хорошо. Корабли и воины погибли, а на новую экспедицию не было средств. Тогда Кетриккен были переданы изумруды Верити. Она послала их в Бернс без сожаления. Если они и принесли какую-нибудь пользу, никто об этом не узнал. Не было даже уверенности, что они попали куда следует. Послания из Бернса становились все более редкими, и скоро стало ясно, что некоторые сообщения в Баккипе не получали. Связь с Браунди окончательно нарушилась. После того как двое гонцов Кетриккен были отправлены в Бернс и не возвратились, королева решила не рисковать больше ничьими жизнями. В это время пираты с Крюка и Бешема начали продвигаться по побережью, избегая подходить слишком близко к Баккипу, но предпринимая ложные атаки к северу и к югу. Ко всем этим набегам Регал оставался непроницаемо безразличным. Он утверждал, что бережет силы до возвращения Верити с Элдерлингами, чтобы выгнать пиратов раз и навсегда. Веселье и развлечения в Баккипе стали привычными, а дары Регала Внутренним Герцогствам еще более щедрыми.

К середине дня Баррич переместился в свою комнату. Я хотел оставить его у себя, где мог бы ухаживать за ним, но он высмеял эту идею. Лейси сама проследила, чтобы его комнаты были приготовлены. Камин был растоплен, свежей воды хватало, постель была проветрена и взбита, пол подметен и устелен свежим тростником. Одна из свечей Молли горела на столе, распространяя в сырой комнате свежий запах сосны. Но Баррич ворчал, что комната стала почти чужой. Я оставил его там, лежащего в постели. Бутылка бренди была у него под рукой.

Я понимал, почему ему было так необходимо выпить. Когда я помогал ему идти через конюшни и подниматься наверх, одно пустое стойло сменяло другое. Не хватало не только лошадей; лучшие охотничьи собаки были проданы. Я не мог отважиться заглянуть в клетки — был уверен, что найду их ограбленными. Хендс шел рядом с нами, безмолвный, но совершенно убитый. Его усилия были очевидны. Сами конюшни были вымыты, оставшиеся лошади вычищены до блеска. Даже пустые стойла были выскоблены добела. Но пустой шкаф, каким бы чистым он ни был, не может утешить умирающего от голода человека. Я понимал, что конюшни были сокровищем и домом Баррича. Он вернулся и обнаружил и то и другое разграбленным.

Оставив Баррича, я пошел в амбары и загоны. Здесь зимовала лучшая часть племенного стада. Я нашел их такими же пустыми, как конюшни. Призовые быки исчезли. Из кудрявых черных овец, которые обычно заполняли целый загон, осталось только шесть маток и один баран-недомерок. Я не знал, какие еще стада раньше были здесь, но слишком много загонов и стойл пустовали в то время года, когда они обычно бывали полны.

От сараев я пошел к амбарам. У одного из них несколько человек грузили в телегу мешки с зерном, две другие повозки, уже нагруженные, стояли поблизости. Я немного постоял, наблюдая за ними, потом предложил свою помощь. Они с готовностью приняли мое предложение, и, работая, мы разговорились. Я весело попрощался с ними, когда работа была окончена, и побрел назад в Баккип, раздумывая, почему полный амбар зерна грузят на баржу и посылают вверх по реке к Турлейку.

Я решил, что проведаю Баррича до того, как вернусь к себе. Я взобрался по лестнице и обнаружил, что дверь в его комнату открыта. Встревоженный, я ворвался внутрь, испугав Молли, расставлявшую тарелки на маленьком столе у кресла Баррича. Увидев ее, я изумленно остановился. Потом повернулся к Барричу и заметил, что он наблюдает за мной.

— Я думал, что ты один, — неловко сказал я.

Баррич смотрел на меня совиными глазами. Он уже приложился к бутылке с бренди.

— И я думал, что буду один, — процедил он. Как всегда, он держался хорошо, но Молли нельзя было обмануть. Ее губы были сжаты в тонкую линию. Она продолжала заниматься своим делом, не обращая на меня внимания.

Барричу она сказала:

— Я недолго буду беспокоить вас. Леди Пейшенс велела мне позаботиться о том, чтобы у вас была горячая еда, потому что вы мало ели сегодня утром. Я уйду, как только накрою на стол.

— И прихватите мою благодарность. — Он перевел взгляд с меня на Молли, чувствуя неловкость и ее недовольство им. Потом сделал попытку извиниться: — У меня было трудное утро, леди, и моя рана немного болит. Надеюсь, я вас не обидел.

— Мне не подобает обижаться на что-либо, сир, — ответила она, расставляя тарелки. — Могу я сделать для вас что-нибудь еще? — В ее голосе была вежливость, не более того. На меня она и вовсе не смотрела.

— Вы должны принять мою благодарность. Не только за еду, но и за свечи, которые освежили мою комнату. Как я понимаю, это ваша работа.

Она начала понемногу оттаивать.

— Леди Пейшенс просила меня принести их сюда. Я была рада выполнить ее просьбу.

— Понятно, — следующие слова дались ему труднее. — Тогда, пожалуйста, передайте ей мою благодарность. И Лейси, конечно, тоже.

— Хорошо. Значит, больше вам ничего не нужно? Леди Пейшенс дала мне несколько поручений в Баккипе. Она сказала, что если вам что-нибудь потребуется в городе, я должна принести это вам.

— Ничего. Но очень мило с ее стороны было подумать об этом. Спасибо.

— На здоровье, сир. — И Молли, повесив на руку пустую корзиночку, вышла из комнаты, так и не взглянув на меня.

Мы с Барричем остались одни. Я посмотрел вслед Молли, а потом попытался выбросить из головы мысли о ней.

— Это не только конюшни, — сказал я ему и быстро доложил, что увидел в сараях и на складах.

— Я мог бы тебе кое-что об этом порассказать, — проворчал он, посмотрел на принесенную Молли еду и налил себе еще бренди. — Пока мы спускались по Оленьей реке, до нас доходили разные сплетни. Некоторые говорили, что Регал продал животных и зерно, чтобы защитить побережье. Другие утверждали, что он послал племенное стадо вглубь страны, на более безопасное пастбище в Тилте. — Он допил бренди. — Лучших лошадей нет. Я сразу заметил это, когда вернулся. Мне понадобилось бы не меньше десятка лет, чтобы восстановить поголовье. Но я сомневаюсь, что теперь вообще придется делать это. — Он снова выпил. — Погиб труд всей моей жизни, Фитц. Человеку хочется, чтобы на земле после него остался след. Лошади, которых я здесь собрал, племенные линии, которые я поддерживал, теперь пропали, разбросаны по всем Шести Герцогствам. Они, конечно, улучшат любое стадо, но я никогда не смогу продолжить то, что начал. Стейди, без сомнения, будет крыть здоровенных кобыл Тилта. Когда Эмбер ожеребится, тот, кто получит жеребенка, будет думать, что это просто еще одна лошадь, а я шесть поколений ждал именно его. Они возьмут самую лучшую охотничью лошадь и запрягут ее в плуг.

На это мне нечего было ответить. Я боялся, что он прав.

— Съешь что-нибудь, — предложил я. — Как твоя нога?

Он поднял одеяло.

— Пока на месте, во всяком случае. Думаю, я должен быть благодарен за это. И мне лучше, чем сегодня утром. Дубинка дьявола действительно вытянула всю дрянь. У этой женщины куриные мозги, но в травах она разбирается.

Мне не нужно было спрашивать, о какой женщине он говорит.

— Ты будешь есть? — спросил я.

Он поставил свою чашку и взял ложку. Попробовал суп, который принесла ему Молли, и против воли одобрительно кивнул.

— Так, — заметил он между глотками. — Это была та самая девушка, Молли.

Я кивнул.

— Похоже, малость холодна с тобой сегодня.

— Самую малость, — сухо ответил я. Баррич усмехнулся.

— Ты такой же раздражительный, как она. Пейшенс, наверное, не больно-то хорошо обо мне отзывалась.

— Она не любит пьяных, — сказал я ему прямо. — Ее отец упился до смерти, но прежде чем закончил это важное дело, умудрился совершенно испортить ей жизнь. Бил, пока она была маленькая. Ругался и поносил, когда повзрослела.

— О, — Баррич осторожно поставил чашку, — мне тяжело слышать это.

— А ей было тяжело жить так.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

— Я ничем не обидел ее, Фитц. Я не сказал ей ни одного грубого слова, пока тебя не было, и я даже не был пьян. Пока нет. Так что прибереги свое недовольство для другого раза и расскажи, что происходило в Баккипе, пока меня не было.

И я встал и дал отчет Барричу, как будто у него было право требовать от меня доклада. Впрочем, полагаю, в какой-то степени у него действительно было такое право. Он ел, а я докладывал. Когда я закончил, он налил себе еще бренди и откинулся в кресле. Он поболтал бренди в кружке, посмотрел на него, а потом снова на меня.

— А Кетриккен ждет ребенка, но об этом пока не знают ни король, ни принц Регал.

— Я думал, ты спал.

— Я спал. Я наполовину думал, что этот разговор мне снится. Хорошо. — Он опустил кружку, сел и смахнул одеяло со своей ноги. Он неторопливо сгибал колено до тех пор, пока не начала открываться рана. Я вздрогнул, увидев это, но Баррич только задумчиво смотрел на ногу. Он налил себе еще бренди и выпил. Бутылка уже наполовину опустела. — Так. Если я хочу, чтобы рана не открывалась каждые пять минут, мне придется наложить на колено шину, — он взглянул на меня. — Ты знаешь, что мне нужно. Принесешь?

— Я думаю, что тебе лучше подождать денек-другой. Твоей ноге необходим покой. Тебе не нужна шина, чтобы лежать в постели.

Он бросил на меня долгий взгляд.

— Кто охраняет дверь королевы?

— Я не думаю… Полагаю, что есть женщина, которая спит во внешней комнате ее покоев.

— Ты же прекрасно понимаешь, что он наверняка убьет ее и ребенка, которого она вынашивает, как только узнает.

— Это все еще тайна. А если ты начнешь сторожить ее дверь, все об этом узнают.

— По моим подсчетам, сейчас знают пятеро. Это уже не тайна, Фитц.

— Шестеро, — печально признался я. — Шут заподозрил это еще несколько дней назад.

— О! — Я испытал удовлетворение, увидев Баррича потрясенным. — Что ж, по крайней мере этот язык болтать не будет. Но, как ты видишь, этой тайне уготована недолгая жизнь. Еще до конца дня пойдут слухи. Я буду сторожить ее дверь этой ночью.

— Почему обязательно ты? Неужели ты не можешь отдохнуть, а я…

— Человек может умереть от удара, Фитц, ты это знаешь? Когда-то я говорил тебе, что бой не закончен, пока ты не победил. Это, — он с отвращением указал на свою ногу, — не будет служить для меня оправданием, если я сдамся. Достаточно позорно для меня, что мой принц вынужден был отправить меня домой. Я не предам его здесь. Кроме того, — он засмеялся, — в этих конюшнях теперь нечего делать нам вдвоем с Хендсом. А мне ими заниматься не хочется. Итак, ты достанешь то, что нужно для шины?

И я достал, и отнес ему, и помог смазать его рану мазью, прежде чем мы как следует забинтовали ее и наложили шину. Он разрезал пару старых штанов и надел поверх повязки. Я помог ему спуститься с лестницы. Потом, несмотря на свои слова, он пошел в стойло Радди и проверил, как вычистили ее рану. Я оставил его там и вернулся в замок. Я хотел сказать Кетриккен, что этой ночью у ее двери будет страж, и объяснить почему. Я постучал в дверь ее комнаты. Меня впустила Розмэри. Королева, конечно, была там вместе с ее преданными леди, которые вышивали на маленьких пяльцах и беседовали. Сама королева открыла окна и, нахмурившись, смотрела на спокойное море. Она напомнила мне Верити во время работы Скиллом. Я подозревал, что ее тревожат те же проблемы, что и его. Я проследил за ее взглядом и, как и она, подумал о том, куда ударят сегодня красные корабли и что происходит в Вернее. Бессмысленно было думать об этом. От Бернса не было никаких официальных сообщений. По слухам, побережье было красным от крови.

— Розмэри, я хочу поговорить наедине с ее величеством.

Розмэри серьезно кивнула, подошла к своей королеве и сделала глубокий реверанс. В одно мгновение королева подняла глаза, кивнула и жестом пригласила меня подойти к окну. Я поздоровался с ней и, улыбаясь, показал на воду, как будто мы говорили о хорошей погоде. Но тихо я сказал ей:

— Начиная с этой ночи Баррич хотел бы охранять вашу дверь. Он боится, что когда остальные узнают, что вы ждете ребенка, ваша жизнь будет в опасности.

Другая женщина побледнела бы или удивилась. Но Кетриккен легко коснулась ножа, который всегда болтался у нее на связке ключей.

— Я почти рада была бы такой прямой атаке, — призналась она. — Думаю, это разумно. Ничего плохого нет в том, чтобы дать им знать о наших подозрениях. Ничего, насколько мы знаем. Почему я должна быть осторожной и тактичной? Баррич уже получил привет от них в форме стрелы в ноге. — Горечь в ее голосе и ярость потрясли меня. — Он получит сторожевой пост и мои благодарности вместе с ним. Я могла бы выбрать человека поздоровее, но не могла бы доверять ему так, как Барричу. Вот только что будет с его раненой ногой?

— Думаю, другому это поручать нельзя. Это был бы страшный удар по его гордости.

— Хорошо, — она помолчала. — Я прикажу поставить для него стул.

— Сомневаюсь, что он им воспользуется.

Она вздохнула.

— Все мы по-своему жертвуем. Я все равно велю поставить стул.

Я склонил голову, соглашаясь с ней, и она отпустила меня.

Я пошел в свою комнату, намереваясь убрать все то, что было вытащено для Баррича. Но когда я тихо шел по коридору, дверь моей комнаты, к моему несказанному изумлению, медленно открылась. Я подошел к другому дверному проему и прижался к чьей-то двери. Через мгновение из моей комнаты вышли Джастин и Сирен. Я сделал шаг вперед, чтобы встретить их.

— Все ищете уединения? — спросил я едко. Они оба окаменели. Джастин отступил назад, встав почти за спиной Сирен. Она сверкнула на него глазами, а потом твердо встретила мой взгляд.

— Мы не должны отвечать тебе ни на какие вопросы.

— Даже после пребывания в моей комнате? Нашлось что-нибудь интересное?

Джастин дышал, как будто только что пробежал несколько миль. Я намеренно встретился с ним глазами. Он молчал. Я улыбнулся ему.

— Мы вообще не должны с тобой разговаривать, — заявила Сирен. — Мы знаем, что ты такое. Пойдем, Джастин.

— Вы знаете, что я такое? Интересно. Будьте уверены, что я знаю, кто вы такие. И не я один.

— Человек-зверь! — прошипел Джастин. — Ты погряз в самой отвратительной из магий. Неужели ты думаешь, что мог остаться незамеченным нами? Неудивительно, что Гален счел тебя недостойным Скилла.

Его стрела попала в цель и трепетала в моем самом тайном страхе. Я попытался не показать этого.

— Я верен королю Шрюду. — Лицо мое было спокойно. Я пристально смотрел на них и больше не сказал ничего. Словами. Но я оглядывал их снизу доверху, оценивая, и почувствовал в них неуверенность. По тому, как они переминались с ноги на ногу, по быстрым взглядам, которыми они обменялись, было видно, что их предательство осознанное. Они докладывали Регалу, зная, что должны докладывать королю. Они не обманывались в себе; они все понимали. Может быть, Гален Скиллом вбил в их сознание преданность Регалу; может быть, они не решались пойти против него. Но все же они понимали, что Шрюд — король и что они пошли против короля, которому присягали. Я припрятал это наблюдение в укромном уголке памяти. Я знал, что это щель, в которую в один прекрасный день можно будет вбить клин.

Я сделал шаг назад и наслаждался, наблюдая, как Сирен, съежившись, проходит мимо меня, а Джастин в страхе прижимается к стене. Но я не стал нападать. Я повернулся к ним спиной и открыл дверь. Войдя в комнату, я почувствовал змеиный язычок Скилла на краю своего сознания. Не раздумывая, я закрылся, как научил меня Верити.

— Держите свои мысли при себе, — предупредил я их, но оглядываться не стал. Я закрыл дверь.

Мгновение я стоял, тяжело дыша. Спокойно. Спокойно. Я не опускал стены своего сознания. Потом тихо, осторожно, я задвинул засов. Когда дверь была заперта, я осторожно прошел по своей комнате. Чейд как-то сказал мне, что всегда следует считать других людей более умными и искусными, чем ты сам. Это единственный способ остаться в живых. Так что я ни к чему не прикасался, боясь, что мои вещи могут быть покрыты ядом. Я стоял в центре комнаты, закрыв глаза и пытаясь точно вспомнить, как она выглядела раньше. Потом я открыл глаза и стал искать перемены.

Маленький подносик с травами стоял на моем сундуке с одеждой. Я оставил его в середине сундука, чтобы его мог легко достать Баррич. Значит, они рылись в моей одежде. Гобелен с королем Вайздомом, который уже много месяцев назад немного перекосился, теперь висел совершенно прямо. Это меня озадачило. Я не мог себе представить, что они искали. Поскольку они рылись в моем сундуке, я заключил, что вещь, которая их интересовала, была небольшой, раз могла поместиться в нем. Но зачем поднимать гобелен? Я стоял неподвижно, раздумывая. Это не было случайностью. Я не знал, что они надеялись найти, но подозревал, что им велели искать тайный проход в мою комнату. Это значило, что Регалу показалось недостаточно смерти леди Тайм. Его подозрения, вероятно, были сильнее, чем думал Чейд. Я был почти благодарен, что так и не смог узнать, как открывается вход в комнаты Чейда. Теперь было больше уверенности в том, что он так и останется тайным.

Я обследовал каждый предмет в своей комнате, прежде чем взять его в руки. Я выкинул всю еду, остававшуюся на подносах, тщательно проследив, чтобы никто не мог попробовать ее. Я также вылил воду из ведер и кувшина. Я обследовал мои запасы свечей и дров в поисках порошка или смолы, проверил, нет ли пудры на моем белье, и выкинул весь свой запас трав. Я не мог рисковать. Я не обнаружил ничего подозрительного. Все вещи были на месте, и не появилось ничего нового. Через некоторое время я опустился на кровать, чувствуя себя усталым и расстроенным. Мне придется быть настороже. Я вспомнил происшествие с шутом и обдумал это. Я не хотел, чтобы меня запихнули в мешок и избили в следующий раз, когда я войду в свое жилище.

Комната внезапно показалась мне тюрьмой, ловушкой, в которую я должен возвращаться каждый день. Я покинул ее, не потрудившись запереть дверь. Замки были бесполезны. Пусть они видят, что я не боюсь их, хотя на самом деле это было не так. Я вышел во внутренний двор замка. Вечер был мягким и светлым. Не по сезону теплая погода не успокоила меня, и я решил прогуляться в город, навестить моих товарищей на «Руриске», а потом зайти в таверну выпить пива. Прошло очень много времени с тех пор, как я в последний раз был в городе и слушал разговоры горожан. Было бы облегчением на некоторое время спрятаться от баккипских интриг.

Я шел к воротам, когда передо мной встал молодой стражник.

— Стой! — сказал он, а потом, узнав меня, добавил: — Пожалуйста, сир.

Я послушно остановился.

— Да?

Он откашлялся, потом внезапно покраснел до корней волос. Он набрал в грудь воздуха, но ничего не сказал.

— Пожалуйста, подождите минутку, сир, — пробормотал он.

Парень исчез в сторожке, а через мгновение оттуда вышла дежурная стражница постарше. Она мрачно посмотрела на меня, глубоко вздохнула, как бы пытаясь собраться с духом, и тихо сказала:

— Вам не разрешено выходить из замка.

— Что? — я не поверил своим ушам.

Она напряглась. Когда она заговорила, ее голос был более твердым.

— Вам не разрешено выходить из замка.

Волна гнева обожгла меня.

— Чей это приказ?

Она стояла твердо.

— Приказы исходят от капитана стражи, сир.

— Я знаю и хочу поговорить с капитаном, — я старался говорить вежливо.

— Его тут нет, сир.

— Понял. — На самом деле я не совсем понимал. Я осознавал, как петли затягиваются вокруг меня, но не мог объяснить, почему именно сейчас. С другой стороны, почему нет? С болезнью Шрюда моим защитником стал Верити, но его поблизости не было. Я мог обратиться к Кетриккен, но тогда бы ей пришлось открыто противостоять Регалу. Я этого не хотел. Чейд, как всегда, был только тенью. Все это быстро пронеслось у меня в голове. Я уже уходил от ворот, когда услышал свое имя.

В гору поднималась Молли. Ее синее платье служанки развевалось на ветру. Она бежала тяжело, неровно — это было так не похоже на ее обычную изящную походку. Она была в изнеможении или близка к нему.

— Фитц! — снова крикнула она, и в ее голосе был страх.

Я пошел к ней, но стражница внезапно загородила мне дорогу. В ее лице тоже был страх, но и решимость.

— Я не могу позволить вам выйти за ворота. Я получила приказ.

Я хотел отбросить ее с дороги, но подавил свою ярость. Драка не поможет Молли.

— Тогда иди к ней, черт тебя побери! Неужели не видишь, что женщина попала в беду?

Она стояла неподвижно, глядя мне прямо в глаза.

— Майлз! — позвала она, и из караульной выскочил мальчик. — Ну-ка пойди и посмотри, что случилось с женщиной! Быстро.

Мальчик полетел как стрела. Я стоял, а стражница застыла передо мной и беспомощно наблюдала, как Майлз бежит к Молли. Подбежав к ней, он обхватил ее за талию и взял ее корзинку в другую руку. Тяжело облокотившись на него, задыхаясь и почти рыдая, Молли шла к воротам. Казалось, прошла вечность, прежде чем она прошла через ворота и оказалась в моих объятиях.

— Фитц, о Фитц! — рыдала она.

— Пойдем, — сказал я ей. Я увел ее в сторону от стражника и пошел прочь от ворот. Я знал, что поступил разумно и спокойно, но чувствовал себя опозоренным и униженным.

— Почему ты не… подошел ко мне? — задыхаясь спросила Молли.

— Стражница не пустила меня. Они получили приказ не выпускать меня из Баккипа, — сказал я тихо. Я чувствовал, как она дрожит, прижимаясь ко мне. Я завел ее за угол караульной, чтобы ее не видели стражники, которые, разинув рот, стояли в воротах, и держал ее в своих объятиях, пока она не затихла.

— Что случилось? Что с тобой? — я старался, чтобы мой голос звучал успокаивающе. Я осторожно убрал волосы с ее лица. Через несколько мгновений она прильнула ко мне. Дыхание ее замедлилось, но она все еще дрожала.

— Я пошла в город. Леди Пейшенс дала мне свободный день. И мне надо было купить кое-что… для моих свечей, — она стала дрожать немного меньше. Я взял ее за подбородок, чтобы она посмотрела мне в глаза.

— И потом?

— Я… возвращалась и была на крутом склоне. Только что вышла из города. Где растет ольха.

Я кивнул. Я знал это место.

— Я услышала, что скачут лошади. Быстро. И я отошла с дороги, чтобы пропустить их, — она снова начала дрожать. — Я шла дальше, думая, что они проедут мимо. Но когда я оглянулась, то увидела, что они скачут прямо на меня. Не по дороге, а прямо на меня. Я отскочила в заросли, но они все равно неслись прямо на меня. Я повернулась и побежала… — ее голос становился все выше и выше.

— Тихо. Тихо. Подожди немного. Успокойся. Подумай. Сколько их было? Знаешь ли ты их?

Она бешено замотала головой.

— Двое. Я не видела их лиц. Я убегала, а на них были шлемы с забралами. Они гнались за мной. Там круто, ты знаешь, и высокий кустарник. Я пыталась уйти, но они гнали лошадей за мной. Как собаки овец. Я карабкалась вверх, но не могла убежать. И потом я упала. Я зацепилась за сук и упала, и они спрыгнули с лошадей. Один прижал меня к земле, а другой вырвал мою корзинку. Он вывалил все, что в ней было, как будто что-то искал, но они смеялись и смеялись. Я подумала…

Теперь мое сердце колотилось так же сильно, как у Молли.

— Они что-нибудь сделали с тобой? — спросил я свирепо.

Она помолчала, как будто не могла решить, а потом снова затрясла головой.

— Не то, чего ты боишься. Он просто… держал меня. И смеялся. Другой… он сказал… он сказал, что я очень глупая, раз позволяю бастарду использовать себя. Они сказали…

Она снова на некоторое время замолчала. Что бы они ни сказали ей, как бы они это ни назвали, она не могла повторить мне. Для меня это было как удар меча — они оскорбили ее так сильно, что она не могла даже поделиться со мной этой болью.

— Они предупредили меня, — продолжала она наконец, — они сказали, держись подальше от бастарда. Не делай для него его грязную работу. Они сказали… — что-то, чего я не поняла, насчет посланий, шпионов и измены. Сказали, они постараются, чтобы все узнали, что я шлюха бастарда, — она пыталась просто выговорить это слово, но это далось ей с огромным трудом. Она не обратила внимания на то, что я вздрогнул. — Потом они сказали, что меня повесят, если я не послушаюсь. Что исполнять поручения изменника — значит быть изменницей, — ее голос становился странно спокойным. — Потом они плюнули на меня и ушли. Я слышала, как они уезжают, но долго боялась встать. Я никогда не была так испугана, — ее глаза были открытыми ранами, — даже мой отец не пугал меня так.

Я прижал ее к себе.

— Это все моя вина. — Я даже не знал, что произнес эти слова вслух, пока она не отшатнулась, чтобы изумленно поглядеть на меня.

— Твоя вина? Ты сделал что-то плохое?

— Нет. Я не предатель. Но я бастард. И я позволил, чтобы все это вылилось на тебя. Об этом предупреждала меня Пейшенс, и Ч… все, все предупреждали меня. Все это правда. Из-за меня ты оказалась замешанной во все это…

— Что происходит? — спросила она тихо, глаза ее расширились. У нее внезапно перехватило дыхание. — Ты сказал, что стражники запрещают тебе выходить из замка? Почему?

— Я точно не знаю почему. Я много чего не понимаю. Но теперь я знаю одно. Ты должна быть в безопасности. Это значит, что некоторое время я должен держаться от тебя подальше. А ты от меня. Понимаешь?

В ее глазах блеснула ярость.

— Я понимаю, что ты бросаешь меня.

— Нет, это не так. Надо заставить их поверить, что они испугали тебя и ты подчинилась им. Тогда ты будешь в безопасности. У них не будет никакой причины преследовать тебя.

— Они испугали меня, ты, идиот, — зашипела она, — Я знаю одно: когда кто-то знает, что ты его боишься, ты никогда не будешь в безопасности. Если я подчинюсь им сейчас, они снова будут преследовать меня. Они будут заставлять меня делать другие вещи, чтобы посмотреть, насколько силен мой страх.

Это были следы, оставленные в жизни Молли ее отцом. Следы, которые делали ее сильной, но также и уязвимой.

— Теперь не время идти против них, — прошептал я. Я смотрел ей через плечо, ожидая, что в любой момент может появиться стражник, желающий узнать, куда мы делись. — Пойдем, — сказал я ей и увел ее глубже в лабиринт амбаров и пристроек. Она молча шла рядом со мной некоторое время, потом внезапно выдернула у меня свою руку.

— Самое время идти против них, — выкрикнула она. — Если ты отложишь это сейчас, то не сделаешь никогда. Почему сейчас не время?

— Потому что я не хочу, чтобы ты была в этом замешана. Я не хочу, чтобы тебе причинили боль. Не хочу, чтобы люди говорили о тебе как о шлюхе бастарда, — я едва выдавил из себя эти слова.

Молли вздернула подбородок.

— Мне нечего стыдиться. А тебе?

— Нет. Но…

— «Но». Твое любимое слово, — сказала она горько и стала уходить от меня.

— Молли! — я прыгнул за ней и схватил ее за плечи. Она развернулась и ударила меня. Не пощечина. Хороший удар в челюсть, от которого я покачнулся, а рот мой наполнился кровью. Она стояла и сверкала глазами, подстрекая меня еще раз коснуться ее. Я не двинулся с места.

— Я не говорю, что не отомщу им. Я просто не хочу, чтобы ты была в это замешана. Дай мне шанс провести этот бой по-своему, — сказал я, чувствуя, как кровь бежит по моему подбородку. — Верь, со временем я найду их и заставлю расплатиться. По-своему. Верь. Расскажи мне об этих людях. Что на них было надето, как они ехали? Как выглядели лошади? Они разговаривали как люди из Бакка или как чужаки? Были ли у них бороды? Можешь ли ты вспомнить цвет их волос и глаз?

Я видел, как она напряглась, видел, как ее мысли меняют направление.

— Коричневые, — сказала она наконец. — Коричневые лошади с черными гривами и хвостами. А мужчины разговаривали обычно. У одного была темная борода. Кажется. Трудно разглядеть что-нибудь, когда лежишь в грязи лицом вниз.

— Хорошо. Это хорошо, — сказал я, хотя она вовсе ничего не сообщила мне. Она старалась не смотреть на кровь на моем лице. — Молли, — сказал я тише, — я не буду приходить… в твою комнату. Некоторое время. Потому что…

— Ты боишься.

— Да, — прошипел я, — боюсь, что они сделают тебе больно. Боюсь, что они убьют тебя, чтобы сделать больно мне. Я не буду подвергать тебя опасности.

Она стояла неподвижно. Было непонятно, слушает она меня или нет. Она скрестила руки на груди и обхватила свои плечи.

— Я люблю тебя слишком сильно для этого, — мои слова прозвучали жалко даже для меня самого.

Она повернулась и пошла прочь от меня. Она все еще обнимала себя за плечи, как будто не давала себе разлететься на части. Она выглядела очень одинокой, в испачканных в грязи синих юбках и с опущенной головой.

— Молли Красные Юбки, — прошептал я ей вслед, но ее больше не было. Только то, что я сделал из нее.