Статья посвящена проблеме создания типологии библейских цитат в прозе А. П. Чехова. В осно- вание классификационного дробления полагается уникальная потенциальная способность «библейского слова»
жүктеу/скачать 0,57 Mb. Pdf көрінісі
|
tipologiya-bibleyskih-tsitat-v-proze-a-p-chehova
| ISSN 1998-5320 (Print)
ISSN 12587-943Х (Online) Раrt 1. Philological Sciences The Science of Person: Humanitarian Researches Vol. 15 No. 2 2021 по-богословски <…>. Почему текст из еванге- лия, а не из корана? Надо сначала заставить уве- ровать в евангелие, в то, что именно оно истина, а потом уж решать всё текстами» [17, Т. IV, с. 30]. По мнению М. Свифта, Библия для Чехова не является первоисточником человеческой мо- рали («the origin of human morality») [18, с. 91]; исходя из этого, он приходит к любопытным выводам. Свифт рассматривает несколько слу- чаев, когда чеховские персонажи и рассказчики («narrators») изрекают сентенции («moralistic aphorisms»), чье нравоучительное содержание имеет параллельное выражение в Библии [18, с. 91]. По мнению ученого, эти параллели могут быть объяснены не столько сознательным заим- ствованием, сколько процессом достижения тех же истин собственным умом, опытом и мораль- ным компасом («moral compass») [18, с. 106]. Этот вывод интересен, однако нельзя исключать и сознательные оглядки писателя на евангель- ские этические нормы, когда маркеры этой со- знательности отсутствуют или еле уловимы. Так, в многословном повествовании Николая Степановича («Скучная история») о его погру- жении в злословие [8, Т. VII, с. 287-300] есть два слова с очень ощутимым запахом евангельско- го контекста («осуждение ближних» [8, Т. VII, с. 289]): они препятствуют трактовать этот фраг- мент указанным М. Свифтом образом. В «Студенте» чеховское согласие с библей- ской антропологией прочитывается на уровне подтекста: пересказ истории об отречении и горьких слезах ап. Петра, намекая на всеобщую для человеческого рода слабость, подвержен- ность резким сменам умонастроений, переходам от мужества к малодушию, поэтизирует челове- ческую тоску по нравственному совершенству, что, кстати, является главной приметой чехов- ского героя – «плохого хорошего человека». Безусловно, следует сказать о проницаемости границ между типами, т. е. о цитатах, обнаружи- вающих в себе признаки не одного лишь типа. Во- обще, художественная форма чеховских рассказов с трудом поддается аналитическому расчленению, что отмечал еще Ю. И. Айхенвальд: «Подвергнуть его страницы анализу очень трудно» [19, с. 323]. «Он читал, пел, кадил и постился не для того, чтобы получить от бога какие-либо блага, а для порядка. Человек не может жить без веры, и вера должна выражаться правильно <…> Нуж- но жить, а значит и молиться так, как угодно богу, и поэтому каждый день следует читать и петь только то, что угодно богу» [8, Т. IX, с. 144-145]. Курсивом нами выделен фрагмент, где в речь повествователя прорывается голос персо- нажа: его образ мысли («человек не может жить без веры, и вера должна выражаться правиль- но…»), особенности речи («как угодно богу… что угодно богу»). Здесь, по всей вероятности, следует говорить о переходной зоне между объ- ектоцентричной цитатой (в центре – сообщение субъекта речи) и дискурсоцентричной (в центре – «человек говорящий», вернее, его «саморазо- блачение», его речевая физиономия). жүктеу/скачать 0,57 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|