Конечно нет.
Я установил такую высокую планку, что ему не так-то сложно под
ней уместиться.
— Тогда что ты сделал?
— Я напал на одного парня, — говорит Руфус. Он не отрываясь
смотрит прямо перед собой на велосипед, припаркованный у дорожки.
— На нового парня Эйми. Он болтал обо мне всякую фигню, и меня
это жутко выбесило. Я чувствовал, что во многих смыслах моя жизнь
окончена. Чувствовал себя ненужным, потерянным и ужасно злился.
Надо было на ком-то выместить все эти чувства. Но я не такой. Это
просто был глюк.
Я ему верю. Он не какой-нибудь монстр. Монстры не приходят к
тебе домой, чтобы помочь; они загоняют тебя в ловушку и сжирают
заживо.
— Людям свойственно ошибаться, — замечаю я.
— А расплачиваются сейчас мои друзья, — вздыхает Руфус. —
Их последним воспоминанием обо мне будет, как я сбегаю с
собственных похорон через заднюю дверь, потому что за мной явились
копы. Я их бросил… Последние четыре месяца, после смерти моей
семьи, я чувствовал себя покинутым всеми и вся, и вот, не моргнув и
глазом, я сделал ровно то же самое со своей новой семьей.
— Можешь не рассказывать мне об аварии, если не хочешь, —
говорю я. Он и так чувствует себя виноватым. И если уж бездомный не
должен делиться своей историей, чтобы я рассудил, заслуживает ли он
милостыню, то и Руфусу нет необходимости плясать с бубном, чтобы я
продолжил ему доверять.
— Не хочу, — вздыхает Руфус. — Но придется.
РУФУС
07:53
Мне повезло, что у меня появился Последний друг, особенно теперь,
когда мои лучшие друзья за решеткой, а бывшая девушка в черном
списке. Так у меня есть возможность рассказать кому-то о своих
родных и еще ненадолго продлить им жизнь.
Небо затягивают облака, в лицо дует сильный ветер, но дождя
пока нет.
— Моих родителей разбудило предупреждение Отдела Смерти
десятого мая. — Я уже опустошен. — Мы с Оливией играли в карты,
когда услышали звонок, и сразу побежали к родителям в комнату.
Мама разговаривала по телефону и пыталась держать себя в руках, а
отец расхаживал по комнате, костерил Отдел Смерти по-испански и
плакал. Я тогда впервые увидел, как он плачет. — Как это было
жестко. Он никогда особо не был мачо, но я всегда считал, что
мужские слезы — это для тряпок. И как же, блин, тупо так думать. —
Потом глашатай Отдела Смерти попросил к телефону папу, и мама тут
же сломалась. Тогда я подумал, что это кошмар наяву или типа того.
Нет ничего страшнее, чем видеть, как сходят с ума родители. Я
паниковал, но знал при этом, что у меня останется Оливия. — Я не
должен был остаться один. — Потом Отдел Смерти попросил к
телефону Оливию, и папа швырнул трубку через всю комнату. —
Видимо, швырять телефоны об стену — это у нас генетическое.
Матео хочет что-то спросить, но замолкает.
— Спрашивай.
— Неважно, — отмахивается он. — Это неважно. Ну то есть мне
было интересно: боялся ли ты в тот день, что тоже попал в список
Обреченных, но просто об этом не узнал? Ты проверил базу данных
онлайн?
Я киваю. Есть такой сайт www.death-cast.com. Когда я вбил номер
страхового полиса и не нашел своего имени в базе, я испытал странное
облегчение.
— Казалось неправильным, что моя семья умрет без меня. Черт,
звучит так, как будто меня не взяли с собой в семейный отпуск, но их
Последний день я провел, уже по ним скучая. А Оливия вообще едва
на меня смотрела.
Я ее понимал. Я не был виноват в том, что продолжу жить, а она
— в том, что умрет.
— Вы с ней были близки?
— Да капец. Она была на год старше. Родители копили деньги,
чтобы мы с ней осенью поступили в Антиохский университет в
Калифорнии. Оливия даже получила стипендию, которая частично
покрывала обучение, но временно задержалась дома, решила пока
поучиться в местном двухгодичном колледже. Так нам не пришлось бы
разлучаться и она дождалась бы меня. — Мне сейчас так же тяжело
дышать, как тогда, когда я набросился на Пека. Родители пытались
убедить Оливию поехать в Лос-Анджелес сразу, а не сидеть в
городском техникуме, который она терпеть не могла, но она
отказалась. Каждое утро, день и вечер, каждый миг я думаю о том, что
она была бы жива, если бы их послушалась. Она просто хотела и
дальше жить вместе. — Оливия — первая, кому я рассказал о своей
ориентации.
— А-а.
Не пойму, он пытается изобразить удивление и сделать вид, что не
прочитал этой детали в моем профиле, или его глубоко поразил сам
факт моего признания сестре? Или, может, он вообще не заметил этой
мелочи на моей страничке, а сам из тех ослов, которых заботит, кого
целуют другие? Надеюсь, он не такой. Теперь мы друзья, в этом нет
сомнений, и дружбу нам никто не навязал. Я встретился с этим парнем
несколько часов назад, потому что какой-то талантливый разработчик
придумал приложение, помогающее незнакомцам стать ближе. И я не
хотел бы потерять эту связь.
— Что «а-а»?
— Ничего. Честно.
— Можно кое о чем тебя спросить? — Расставим-ка мы точки над
i раз и навсегда.
— А родителям ты в итоге признался? — перебивает меня Матео.
Задает вопрос, пытаясь избежать вопроса. Классика.
— В наш последний день вместе, да. Дальше откладывать было
некуда. — Мама с папой никогда не обнимали меня так, как в свой
Последний день. Я на самом деле горд собой, что признался, это был
для нас важный момент. — Мама очень расстроилась, что не сможет
познакомиться с невесткой — или зятем. Но я все равно чувствовал
себя немного неловко, поэтому просто рассмеялся и спросил Оливию,
чем она хочет сегодня всем вместе заняться, надеясь, что за это она
будет меньше меня ненавидеть. А родители хотели, чтобы я держался
от них подальше.
— Они просто за тебя переживали, да?
— Да, но я хотел провести с ними все время до последней
минуты, даже если это означало, что они умрут у меня на глазах и со
мной навсегда останутся воспоминания об их смерти, — говорю я. —
Я, конечно, ни черта не смыслил. — Мой идиотизм тоже тогда умер.
— И что же случилось? — спрашивает Матео.
— Тебе не стоит знать подробности, — говорю я. — Наверное, без
них будет легче.
— Если тебе приходится носить этот груз, то и я буду.
— Ну как знаешь.
И я рассказываю ему все. Как Оливия захотела в последний раз
съездить в коттедж недалеко от Олбани, где мы всегда праздновали ее
день рождения. Дорога оказалась скользкой, и наша машина вылетела
прямо в Гудзон. Я сел на переднее пассажирское рядом с папой,
потому что посчитал, что наши шансы пережить лобовое столкновение
возрастут, если впереди будут сидеть не оба моих родителя. Это не
помогло.
— Ничего нового, та же песня — другие слова, — говорю я
Матео.
А потом перехожу к рассказу о визге шин, о том, как мы
протаранили защитное ограждение и упали в воду…
— Иногда я забываю их голоса. — Прошло всего четыре месяца,
но это факт. — Они смешиваются с голосами окружающих меня
людей, но их крики я узнал бы где и когда угодно. — При одной мысли
о них у меня по рукам бегут мурашки.
— Можешь не продолжать, Руфус. Прости меня, зря я вообще
вынудил тебя это рассказать.
Матео знает, чем все кончилось, но я еще не все рассказал. Я
замолкаю, потому что он знает основное, а у меня уже слезы стоят в
глазах. Нужно собраться, а то, чего доброго, напугаю Матео. Он кладет
руку мне на плечо, гладит меня по спине, и я невольно вспоминаю всех
тех взрослых, которые пытались меня утешить эсэмэсками или
сообщениями на фейсбуке, но не могли подобрать слов, потому что
никогда никого не теряли.
— Все нормально, — добавляет он. — Можем поговорить о чем-
то другом, например… — Матео окидывает взглядом окружающий нас
парк. — О птицах, заброшенных домах и…
Я выпрямляюсь.
— В принципе, я уже и так все рассказал. В конечном счете судьба
свела меня с Малкольмом, Тэго и Эйми. Мы стали плутонцами, и это
была именно та компания, в которой я нуждался. Мы все потерялись и
были не против, что какое-то время нас никто не находил. — Я
вытираю глаза кулаком и подвигаюсь к Матео. — А теперь тебе
придется торчать со мной до самого конца. Только больше не убегай, а
то тебя похитят и ты, чего доброго, вдохновишь кого-нибудь на
сценарий для дерьмового триллера.
— Никуда я не уйду, — говорит Матео. У него добрая улыбка. —
Что будем делать дальше?
— Давай что-нибудь повеселее.
— Может, посмотрим на «Жизнь в моменте»?
— Я думал, мы уже и так живем в моменте, но почему бы и нет.
МАТЕО
08:32
По пути в офис «Жизни в моменте» Руфус останавливается перед
магазином спортивных товаров. В витрине виднеются постеры с
изображением мужчины на велосипеде, девушки в горнолыжном
снаряжении и парочки, бегущей плечом к плечу (у них голливудские
улыбки и никакого пота).
Руфус показывает на девушку с лыжами.
— Я постоянно отправлял Оливии фото людей на лыжах. Мы
каждый год ездили кататься на гору Виндхам. Ты решишь, что
возвращаться туда из раза в раз было глупо с нашей стороны: папа во
время самой первой поездки сломал нос, ударился об скалу.
Поразительно, как он тогда не погиб, пускай из Отдела Смерти ему в
тот день и не звонили. Через год мама в поездке растянула лодыжку. А
два года назад я так спустился с горы, что заработал сотрясение мозга.
У меня плохо получается тормозить, так что я чуть не сбил какого-то
подростка и вынужден был в последнюю секунду резко вывернуть
влево, из-за чего влетел в дерево, как долбаный персонаж из мультика.
— Ты прав, — говорю я. — Не понимаю, зачем вы туда
возвращались.
— После того как меня положили с сотрясением в больницу,
Оливия решительно отказалась продолжать эту традицию. Но мы все
равно ездили в Виндхам при любой возможности, потому что любили
горы, снег и настольные игры у камина в маленьком коттедже, — не
останавливаясь продолжает Руфус. — Надеюсь, то место, куда мы
идем, такое же безопасное и прикольное.
Несколько минут спустя мы доходим до офиса «Жизни в
моменте». Руфус останавливается и фотографирует вход и голубой
баннер, висящий над дверью: «Адреналин без риска!» Он загружает
это фото в инстаграм в цвете.
— Смотри, — говорит он и протягивает мне телефон. На экране
комментарии к предыдущей фотографии. — Люди спрашивают,
почему я не сплю в такую рань.
Среди них и пара комментариев от Эйми, умоляющей его снять
трубку.
— А что там с Эйми?
Он мотает головой.
— С меня хватит. Из-за ее парня Малкольм и Тэго сейчас сидят за
решеткой за то, что сделал я. А она все еще с ним встречается. Нет в
ней преданности.
— Это точно не из-за того, что у тебя к ней остались какие-то
чувства?
— Точно, — отвечает Руфус и пристегивает велосипед к
паркомату.
Неважно, правду он говорит или нет.
Я больше не задаю вопросов, и мы заходим внутрь.
Неожиданно, но это место чем-то похоже на турагентство. На
полстены за стойкой регистрации раскинулся оранжевый закат, вторую
половину заливает полночная синева; кругом висят фотографии в
рамках. На них люди занимаются чем-то экстремальным, например
альпинизмом или серфингом. Все это, полагаю, должно радовать глаз.
За стойкой регистрации молодая темнокожая девушка чуть за двадцать,
она что-то пишет в блокноте, но, увидев нас, немедленно откладывает
ручку. На девушке желтая рубашка поло, на груди висит бейджик с
именем. Дейрдре. Мне это имя знакомо, возможно, из какого-то
фэнтези.
— Добро пожаловать в «Жизнь в моменте», — говорит Дейрдре
не слишком весело, но и не слишком уныло. С правильной долей
серьезности. Она даже не спрашивает, Обреченные ли мы. Девушка
протягивает нам папку. — Если вы хотите подняться в небо на
воздушном шаре или поплавать с акулами, то вам придется подождать
полчаса, у нас очередь.
— Какого черта… — Руфус поворачивается ко мне, потом снова к
Дейрдре. — Неужели кто-то всерьез жалеет, что ни разу в жизни не
плавал с акулами?
— Это популярный аттракцион, — говорит Дейрдре. — Вы бы
разве не хотели поплавать с акулами, зная, что они вас не укусят?
Руфус цыкает.
— Я с большими водоемами стараюсь дела не иметь.
Дейрдре кивает, как будто знает всю историю жизни Руфуса.
— Без проблем. Если появятся вопросы, не стесняйтесь.
Мы с Руфусом садимся и начинаем листать каталог. Помимо
полетов на воздушном шаре и плавания с акулами нам предлагают
прыжки с парашютом, вождение гоночных автомобилей, курс паркура,
скоростной спуск по тросу, верховую езду, бейсджампинг, сплав по
бурным рекам, дельтапланеризм, скало- и ледолазание, спуск с горы на
велосипеде, виндсерфинг и кучу всего другого. Я задумался,
расширится ли однажды этот бизнес в область вымышленного
экстрима, например давая возможность убежать от дракона,
побороться с Циклопом или прокатиться на волшебном ковре-
самолете.
Но нас уже не будет, и нам этого не узнать.
Я пытаюсь выбросить эту мысль из головы.
— Хочешь, попробуем спуск с горы на велосипеде? — спрашиваю
я. Он любит кататься, плюс в этом виде спорта никак не задействована
вода.
— Не-а. Хочу попробовать что-нибудь новое. Как тебе прыжок с
парашютом?
— Рискованно, — говорю я. — Расскажешь потом людям, каким я
был, если тут все полетит к чертовой матери? — Меня совсем не
удивит, если я умудрюсь погибнуть там, где гарантируют адреналин
без малейшего риска.
— Договор.
Дейрдре протягивает нам форму добровольного отказа от
претензий на шести страницах. Само по себе это не такая уж и
редкость для организаций, обслуживающих Обреченных, и мы
просматриваем форму разве что дежурно, потому что в случае
возникновения какой-либо проблемы все равно не успеем никого
засудить. Немыслимое множество безумных случайностей может
произойти буквально в любую секунду. Каждая прожитая нами минута
приравнивается к чуду.
У Руфуса корявая подпись. Я различаю только первые две буквы,
а остальные теряются в кривых линиях, похожих на график сбыта
какого-то товара на предприятии, продажи которого то растут, то
падают.
— Ну вот. Я подписался под отказом от нытья в случае
собственной смерти.
Дейрдре не смеется. Мы платим по двести сорок долларов
каждый. Такую сумму вроде и не зазорно требовать с людей, чьи
сберегательные счета в противном случае пойдут псу под хвост.
— Следуйте за мной.
Длинный коридор напоминает мне складское помещение у отца в
мастерской, разве что из шкафчиков там не доносились визги и смех. А
может, и доносились, просто я не слышал. (Шучу.) Здесь комнаты
устроены как кабинки для караоке, только некоторые вдвое, а то и
втрое больше в размерах. Пока мы идем по проходу, я заглядываю в
каждое дверное окошко, зигзагом подходя то к одной, то к другой
стене. В каждой комнате я вижу Обреченных в больших очках.
Некоторые сидят в симуляторах гоночных автомобилей, которые
трясет из стороны в сторону, хотя ни по каким трекам они не несутся.
Один Обреченный «лезет на гору», пока сотрудник «Жизни в
моменте» в той же комнате сидит с телефоном и строчит сообщения.
Влюбленные целуются в воздушном шаре, который парит на высоте
чуть меньше двух метров над полом, а вовсе не в небе. Мужчина без
специальных очков плачет, придерживая со спины смеющуюся
девочку верхом на лошади, и сложно определить, кто из них
Обреченный (может, даже оба, но мне становится так грустно, что я
перестаю заглядывать в помещения).
Наша комната не очень велика, но оснащена огромными
вентиляционными отверстиями, к стенам прислонены маты, а
инструктор одета как летчик. Ее темные кудрявые волосы собраны
сзади в пучок. Мы переодеваемся в одинаковые костюмы, навешиваем
на себя все необходимое снаряжение и все трое становимся похожи на
косплееров «Людей Икс». Руфус просит девушку (ее зовут Мэдлин)
сфотографировать нас. Я не уверен, нужно ли мне его приобнимать,
поэтому решаю последовать его примеру и просто кладу руки себе на
талию.
— Сойдет? — спрашивает Мэдлин и показывает нам экран
телефона.
Мы выглядим так, будто задумали что-то важное и серьезное,
будто отказываемся умирать, пока не избавим мир от всех его изъянов.
— Супер, — говорит Руфус.
— Я могу еще пофотографировать, пока вы парите в воздухе!
— Было бы круто.
Мэдлин подробно объясняет нам механизм работы аттракциона.
Мы наденем специальные очки, и начнется наше виртуальное
приключение. Помещение будет играть отдельную роль, и его задача
— создавать ощущение абсолютной реальности. Мэдлин пристегивает
ремни у нас на спинах к поддерживающим крюкам, и мы забираемся
по лестнице на платформу, которая напоминает трамплин, с той лишь
разницей, что мы располагаемся меньше чем в двух метрах над полом.
— Когда будете готовы, нажмите кнопку на очках и прыгайте, —
говорит Мэдлин и подтаскивает маты под наш трамплин. — Все будет
в порядке. — Она включает мощную вентиляцию, и в комнату
врываются шумные потоки ветра.
— Готов? — читаю я по губам Руфуса, который надевает очки.
Я тоже натягиваю свои на глаза и киваю. Нажимаю зеленую
кнопку на очках. В тот же миг включается виртуальная реальность.
Вот мы уже внутри самолета, одна дверца открыта, и трехмерный
мужчина, подняв вверх большие пальцы, подбадривает нас и
приглашает выпрыгнуть в открытое синее небо. Я боюсь скорее не
выпрыгнуть из самолета, а сделать шаг в реальное открытое
пространство передо мной. Могут, например, порваться ремни, хотя я
и чувствую себя на сто процентов в безопасности.
Руфус несколько секунд кричит, делает шаг вперед в метре от
меня и затихает.
Я снимаю очки, надеясь, что не увижу Руфуса на полу с
переломанной шеей, но он парит, и его мотает из стороны в сторону
потоками воздуха. Не стоило мне видеть Руфуса в таком виде, но мне
необходимо было убедиться, что он в порядке, даже если мое
собственное приключение теперь немного подпорчено. Я все равно
хочу испытать ту же радость, что испытал Руфус, поэтому натягиваю
очки обратно, считаю «три, два, один» и прыгаю. Я становлюсь
невесомым и обнимаю себя руками, как будто лечу с огромной горки, а
не свободно падаю сквозь облака. Впрочем, сквозь облака я тоже не
падаю. Я раскидываю руки, пытаясь ухватиться за края
многочисленных облаков, как будто надеюсь схватить одно из них
руками и скатать из него снежок.
Через пару минут волшебство рассеивается. Я вижу, как под нами
появляется зеленое поле, и знаю, что должен чувствовать облегчение
— все почти закончилось, я почти в безопасности, — но ведь никакой
настоящей опасности по сути и не было. Адреналина нет. Все слишком
надежно.
Это именно то, под чем я поставил свою подпись.
Виртуальный Матео приземляется одновременно со мной. Мои
ноги мягко утыкаются в мат. Я натужно улыбаюсь Руфусу, который
улыбается мне в ответ. Мы благодарим Мэдлин за помощь, снимаем
снаряжение и выходим из комнаты.
— Забавно было, да? — говорю я.
— Стоило подождать заплыва с акулами, — отвечает Руфус, когда
мы идем к выходу мимо Дейрдре.
— Спасибо, Дейрдре, — говорю я.
— Поздравляю вас с жизнью в моменте, — говорит Дейрдре и
машет нам вслед. Странно, когда тебя поздравляют с тем, что ты
живешь, но, полагаю, предложить нам прийти вновь она не может.
Я киваю и выхожу на улицу вслед за Руфусом.
— Мне показалось, тебе понравилось! Ты улыбался.
Руфус снимает цепь с велосипеда, который никто, к сожалению,
не украл.
— Сам прыжок да, понравился. А потом было как-то странно. А
тебе прямо понравилось? Давай, никакой критики, только чистое
осуждение.
— Примерно так же, как тебе.
— Идея была твоя, — усмехается Руфус и откатывает велосипед
от паркомата. — Сегодня твоими идеями больше не пользуемся.
— Прости.
— Я шучу, чувак. Было интересно, но в такие места приходят из-
за того, что в них низок риск получить увечья, а ведь приключения без
риска вообще не по приколу. Надо было сначала почитать отзывы и
только потом нести им деньги.
— В сети не так-то много отзывов, — говорю я. Когда услуга
эксклюзивна для Обреченных, не стоит ожидать мощной обратной
связи. Сложно представить Обреченного, который станет тратить
драгоценное время на похвалы или, наоборот, критику какой-то
организации. — Мне правда очень жаль. Жаль не потраченных денег, а
потраченного времени.
Руфус останавливается и вынимает телефон.
— Время мы даром не потратили. — Он показывает мне наше
совместное фото и загружает его в инстаграм с тегом #последнийдруг.
— Десять лайков, глядишь, этой фоточкой наберу.
|