§ 3. Оформление внешних и «внутренних» инструментов человеческой
деятельности
Индивидуализация людей, обусловленная совместным и разделенным характером их
деятельности, стимулировала развитие у них соответствующей способности или «органа» –
14 См. подробнее: Моисеев Н.Н. Логика универсального эволюционизма и кооперативность // Вопр.
философии. 1990. № 6.
для связи с социальным целым при отсутствии непосредственной совместности, общения,
взаимодействия и т.п.
Пространство коллективной деятельности, осваиваемое индивидом, становилось своего
рода «паузой» в непосредственной кооперации человеческих усилий. Одновременно эта
«пауза» должна была заполняться представлениями индивида – хотя бы сокращенными и
символизированными – о достаточно сложном, полифоническом строении жизни и
деятельности коллектива. Общую деятельность индивиду необходимо было включить в
организацию своего дела. Она же, «включившись» в его психику, как бы раздвигала рамки
его индивидуальных усилий, соединяя его представления с более широкими смыслами
деятельности коллектива.
Способность человека объединять образ своей деятельности с образом деятельности
сообщества по мере своего развития становилась необходимым условием социальных связей
и соответственно общественной жизни. По сути, эта способность фиксировала социальную
связь в самом индивиде. Эта связь обнаруживалась в нем как сознание, т.е. как разделенное с
другими людьми знание о необходимом их содействии в сохранении человеческой
организации. Она же выявляла социальную значимость существования индивида, его
действий, соответствующего развития его сил.
Сознание человека – особого рода его связь с миром – носит нелинейный характер. В
нем сопрягаются различные отношения человека к людям и вещам, порождаемые
разделенным характером деятельности, в которой индивид обособлен от других и зависим от
них. Сама человеческая способность сочетать эти разнообразные – скрытые и явные,
непосредственно предметные и непосредственно индивидные – связи оказывается
невидимым «центром» сознания. Формирование и развитие ее обусловливает зрелость
сознания.
Конечно, в каждый момент времени сознание человека к чему-то привлечено, на чем-то
зафиксировано. Оно само определяется, «раскрывается», проясняется в отношении к
определенному предмету. Это – условие его нормальной работы. Вместе с тем такое
предметное доопределение сознания оказывается предметной конкретизацией человеческих
сил, выявлением их социальной развитости. В развитой человеческой способности скрыто
присутствует разделенная деятельность человеческой общности. Через соединение
способности индивида с предметом она получает непосредственно предметное выражение
(например, в средствах деятельности). С другой стороны, эта деятельность через
формирование и развитие в индивиде способности действовать определенным образом сама
закрепляется в нем как социальная связь, как осознание этой связи. Сознание фиксирует
отношение индивида к предмету как связь индивида с другими людьми.
Предмет для сознания оказывается не только, скажем, физической вещью, но и знаком
определенной человеческой деятельности, знаком ее отношения к другим деятельностям.
Иными словами, в этом плане предмет выступает знаком, указывающим на социальное
целое. Предмет как бы доопределяет человеческие потребности и желания. Он очерчивает их
конкретный, содержательный смысл и вместе с тем обнаруживает их социальное значение,
т.е. отношение потребностей, желаний и волений одного индивида к подобным же
побуждениям других людей. Примерно то же самое он делает и с жестовыми и звуковыми
сигналами, с помощью которых люди налаживают общение. Люди вынуждены вступать в
общение по поводу определенного предметного содержания их жизни. Уточнение жестовых
и звуковых сигналов происходит в работе человека с конкретными предметами. Это
предметное уточнение сигналов превращает их в знаки человеческого языка, в слова,
обладающие достаточно четкими значениями. И тогда уже не предметы уточняют смысл
человеческого общения, выступают знаками целого, а слова уточняют смысл вещей,
выявляют их связь с определенными потребностями и волениями индивидов. Социальная
основа отношения человека к предмету как бы свертывается в способы его деятельности, в
значения используемых им слов.
В этой ситуации сознание начинает работать как способность, соединяющая
индивидуальный смысл предмета и социальное значение действия с ним. Оно сопрягает
индивидуальное овладение словом и сохранение социальной связи. Правильное
употребление индивидом слов, их соотнесенность с определенными предметами оказывается
условием функционирования разделенной деятельности общества. Соответствие слова делу
становится общественной проблемой.
Отметим: отнесенность слова к предмету дается совместно-разделенной деятельностью
коллектива. А соответствие слова делу подтверждается его отнесенностью к конкретному
предмету. Общество, побуждая словом индивида к действию, формирует определенную
направленность его воли и способности на предмет. Индивид, воплощая слово в конкретном
действии с предметом, обновляет или подтверждает его социальную значимость.
Слова, включенные в совместную деятельность взрослого и ребенка, помогают
младенцу отделить одни предметы от других и освоить особые действия с ними. Закрепляя
разные звуковые знаки за разными предметами и действиями с ними, ребенок как бы
моделирует свое участие в разделенной деятельности с другими людьми. Детская модель
овладения словом через совместное действие и овладение предметом позволяет судить о
некоторых скрытых чертах становления человеческого сознания.
Слово, живущее в деятельности и общении людей, позволяет уловить многогранность,
«полиполярность» человеческого сознания. Оно указывает на присутствие сознания в связи
знаков и предметов человеческой деятельности. Но тут же оговаривает это присутствие
«двойной» отнесенностью предмета и к потребностям индивида, и к деятельности рода. Оно
указывает на сознание как на индивидуальную способность человека соединить
индивидуальный смысл и социальное значение действия. И тут же подразумевает
общественную необходимость такой способности как средства сохранения социальной
связи. Оно фиксирует определенность сознания, связь его образов с конкретными
предметами и тут же социально обусловливает эту конкретность деятельности.
Конкретность и отвлеченность сознания оказываются естественными формами его
бытия. Человеку жизненно важно связать индивидуальный смысл действия с социальным
значением предмета и скрывающимися за ним связями коллективной деятельности. Ему
жизненно необходимо включить свои конкретные представления в более широкую и потому
отвлеченную, переводимую в план символов и знаков картину социального бытия.
Возможность отвлеченного познания уже заложена в этой ситуации. И, видимо, не
следует ее целиком списывать на функционирование науки. Не следует в этом плане
разграничивать обыденное и научное сознание. Человеческое сознание с момента его
формирования укладом самой что ни на есть обыденной практики ориентировало индивида
не только на «близкого», но и на «дальнего» (отдаленного деятельностью), не только на
непосредственное, но и на косвенное (сотрудничество, например), не только на конкретное,
но и на абстрактное. Более того, эти дальние, косвенные, абстрактные связи, закрепляясь в
запретах, нормах, категориях, средствах самореализации людей, становились общественно
необходимой основой частных, индивидуальных проявлений человеческой жизни.
Из всего сказанного следует, что рассуждать о сознании человека как об особого рода
вещи непродуктивно и даже вредно. Оно, конечно, является органом жизни человека. Но
жизни, не заключенной в границы его тела, а как раз выводящей силы человека за эти
границы: в мир взаимодействий с силами других людей, с различными формами реализации
этих сил в условиях, средствах и результатах человеческой деятельности. Собственно, жизнь
сознания и есть переход через эти границы, а также через границу только биологических
возможностей человека или только физических качеств предмета. Эти переходы, как мы уже
говорили, могут определяться разными ориентирами: другими людьми, вещами, словами,
прочими знаками и т.д. Подобные «выходы» сознания за рамки телесно-предметных
определенностей имеют, по сути, единый смысл: связать различные аспекты человеческого
существования, отдалившиеся друг от друга в сложном переплетении индивидуальной и
коллективной жизни людей. В «приливах» своих сознание дает связное выражение
расчлененных моментов человеческого бытия. В «отливах» – оставляет предметные,
образные, знаковые свидетельства и отпечатки возможностей этих связей. Отрицая
существование сознания в качестве особой вещи, можно ли ставить вопрос: где оно бытует?..
Если учесть, что деятельность людей не только «вписана» в пространство-время, но и
сама задает пространственно-временной рисунок человеческого бытия, такой вопрос кажется
разрешимым. Бытие человеческого сознания задается социальным временем и
пространством. Более того, сознание и есть выражение (а также и способ обнаружения) этого
времени и пространства в деятельности людей. Подчеркнем только – социальность
пространства и времени должна быть понята достаточно широко, с обязательным
включением в социальное телесности и организации человеческих индивидов.
С точки зрения такого подхода ясно, что сознание локализуется в процессе
деятельности, есть возникающий и исчезающий момент процесса, одна из форм его
сохранения и развития.
Как некая системность, сознание производится каждым индивидом в его особой
деятельности (и самодеятельности), где сходятся межиндивидуальные и прочие связи. Но это
замыкание различных связей в сознании индивида означает разомкнутость, открытость
сознания к общественному, коллективному воспроизводству социального целого. И
открытость, развернутость, «проницательность» сознания здесь уже задается структурой
этого целого.
Если структура социального целого крепится прочными общественными
перегородками, проникающая сила сознания оказывается неразвитой. Оно то и дело
«натыкается» на социальные барьеры, на запретные зоны и темы. Оказываясь в клетке
ограниченного общественного опыта, сознание не может реализовать свою функцию знания
о со-бытии людей, функцию со-знания. В этой ситуации оно «сживается» с доступными ему
формами человеческого опыта как с квазиприродными, естественными условиями бытия
людей. А недоступные сферы опыта оно насыщает домыслами, иллюзиями, мифами,
трактует символически или упускает «из виду».
Если структура общественного целого начинает зависеть от взаимосвязей между
деятельностями различных индивидов и групп, тогда сознание приобретает временную и
пространственную перспективу проникновения в разные сферы социальной системы. Тогда
повышается возможность соединения («сложения и умножения») различных человеческих
деятельностей, расширяется доступ индивидов к разным формам опыта.
Анализ становления кооперации в первобытном обществе интересен как раз тем, что он
позволяет понять производность вещественно-орудийных комбинаций от усложнения
сочетаний индивидных человеческих сил, их согласованной во времени и пространстве
процессуальности, т.е. жизненности, совпадающей с бытием самих людей.
Этот анализ позволяет уловить роль кооперирования человеческих сил в расширении
горизонтов человеческого сознания, в приобретении им особой стереоскопичности,
позволяющей вписывать наглядные образы в скрытые, но вполне реальные связи социальной
организации15.
Достарыңызбен бөлісу: |