участвуют в его делах.
Поэтому обращение человека с
вещами подчиняется не только законам технической
целесообразности или экономической выгоды, но и обычаям их понимания и употребления.
Усовершенствование вещей, скажем инструментов, таким образом, может оказаться
противоречащим обычаям, традициям данного типа деятельности и с точки зрения
социального воспроизводства – нежелательным или даже опасным.
Такое отношение к усовершенствованию вещей остается типичным до конца
средневековья. Французский историк Ж. Ле Гофф пишет: «Не существует, вне всяких
сомнений, иной сферы средневековой жизни, нежели техническая, в которой с такой
антипрогрессивной силой действовала бы другая черта ментальности: отвращение к
„новшествам“. Здесь еще в
большей мере, чем в прочих сферах, нововведение
представлялось чудовищным грехом. Оно подвергало опасности экономическое, социальное
и духовное равновесие»19.
Образование личности в традиционном обществе также связано не с расширением или
обновлением знания, а с передачей и усвоением социальных образцов, т.е. форм,
обеспечивающих социальное воспроизводство. «Повторение – мать учения» – эта
сохраненная до наших дней поговорка указывает как раз на характерные
способы передачи
опыта в традиционном обществе.
Традиции, конечно, не только консервировали, но и накапливали, обновляли
человеческий опыт. Но это обновление происходило как бы за границами бытия конкретных
индивидов; они приводили своей энергией в движение схему традиции, которая понемножку
менялась, но это оставалось незамеченным в пределах жизни поколения. Традиция оказалась
одним из тех специфических механизмов социальной эволюции, которые представляли
историю, создаваемую людьми, в формах, поглощающих их конкретное бытие.
Для того чтобы эти формы начали отступать, потребовался длительный период
накопления человеческих сил в рамках систем социального воспроизводства, приведший к
тому, что замкнутость этих систем стала нарушаться и преодолеваться.
Достарыңызбен бөлісу: