§ 2. «Флогистоны» социальной философии

продолжают действовать в познании общества наших дней; более того, зачастую как раз и 
оцениваются как свидетельства научного подхода. 
Вопрос о необходимых связях, об устойчивых структурах, об объективных качествах 
совокупной деятельности людей имеет огромную важность и для самоопределения 
социальной философии, и для становления научного обществознания; без него просто 
невозможно познание общества, ибо его уяснение задает очертания социальных систем и 
перспективы их изменения. Но уяснение этого вопроса не есть понимание бытия 
человеческих индивидов (а только существенная предпосылка его). Более того, оно является 
и объяснением того, как возникают и трансформируются квазисамостоятельные социальные 
структуры и функции. 
Методологическая инерция, рожденная некогда принципиальным вопросом об 
устройстве общества, незаметно привела к смещению целого ряда проблем. Характерно в 
этом плане поглощение вопроса о единстве людей и структур вопросом о сведении людей к 
структурам. Фактически имеет место подмена первого вторым. Размывается смысл изучения 
структур. Если первоначально их выделение и исследование обнаруживало связи 
разрозненных явлений и служило познанию этих явлений, то затем структурное видение 
реальности становится самоцелью, а структуры трансформируются в самостоятельные 
сущности. Вопрос о воплощенности структур в жизни людей, тем более вопрос о 
зависимости структур от деятельности людей, отодвигается на задний план. Эта 
социально-философская установка порождает цепь методологических подмен. 
Среди них прежде всего упомянем подмену истолкования деятельности человеческих 
индивидов рассуждениями об отдельной личности. Поскольку социальным связям, формам, 
структурам противопоставляется отдельная личность, тезис о примате социальности задается 
как аксиома. Следствие – вынесение за скобки самой социальной связи людей, зависимости 
их бытия. Прямо связана с описанной подмена понятия личности как предметного существа 
и деятельной силы представлением о психологической личности, о личности как носителе 
психики. Люди, утратив, таким образом, способность деятельного и предметного 
воздействия на обстоятельства, оказываются как бы на иждивении у структур, а всякая 
попытка 
ввести 
рассуждение 
о 
личности 
в 
рассмотрение 
структур 
может 
классифицироваться как психологизация социально-философского анализа. 
К этим подменам тесно примыкает положение о превосходстве внешнего описания 
бытия людей над их собственным пониманием своих поступков. «Люди не ведают, что 
творят», а стало быть, социально-философский анализ может отвлечься от мотивов 
поведения индивидов (часто и от самих людей) и сосредоточиться на описании законов, 
связей, структур. Речь тогда уже, по сути, идет не о единстве законов и деятельностей людей, 
а об абстрактных структурах и их реализации в поведении индивидов, о редукции бытия 
людей к законам и структурам. Совокупность описанных выше методологических «ходов» 
создала инерцию трактовки «социального» как внешней по отношению к людям связи, 
выстраивающей, воспроизводящей, направляющей действия и зависимости людей. 
Идея социальности как концентрированного выражения внешних по отношению к 
человеческим индивидам форм и мер (норм, стандартов, эталонов) общественной жизни 
получила широкое распространение и разрабатывалась различными направлениями и 
школами социальной и философской мысли. Если иметь в виду только XX столетие, то надо 
сказать, что в Европе идея внешнесоциального структурирования бытия людей наиболее 
последовательно была проведена структурализмом, опиравшимся на мощную традицию 
социологии Дюркгейма; на Северо-Американском континенте такой подход был подробно и 
последовательно разработан в теории структурно-функционального анализа общества 
(прежде всего Т. Парсонсом), в ее концепциях социальной системы, социальных функций и 
норм, социализации человеческого индивида; на отечественной почве монополией на 
утверждение сходных взглядов овладел догматический марксизм: он трансформировал эту 
установку в учение об объективных социальных законах, общественных отношениях, о 
социальной обусловленности всех сторон индивидуального бытия людей (концепция 

всестороннего развития личности). 
Достаточно хорошо известно: Маркс разрабатывал и использовал «широкозахватную» 
методологию анализа истории, экономики, политики. Такая методология предполагала и ряд 
исследовательских процедур, редуцирующих, «сводящих» индивидов к каким-то связям или 
зависимостям, помещавших людей в особые классы, виды деятельности, исторические 
интервалы и т.д. Такие задачи соответствовали исторической реальности оформления 
капиталистической общественной системы, становлению научного обществознания, 
характеру вопросов, которые ставил перед собой Маркс. Но к этой методологии 
абстрактно-социальных обобщений вовсе не сводится исследовательский инструментарий 
Маркса. Более того, если бы эти приемы составляли методологическое ядро марксизма, то 
это учение вообще утратило бы какую-либо методологическую оригинальность, и вряд ли 
стоило бы вести сейчас разговор о его отношении к современной науке и практике. 
Догматический марксизм попытался увековечить под видом Марксовой методологии 
не те исследовательские открытия, которые были специфичными для Маркса, а те приемы, 
которые в наибольшей степени соответствовали целям тоталитарной политики и идеологии. 
То, что могло жить в реальном исследовании и конкретном деле, оказалось закрытым 
идеологией лозунгов и наукой цитат. Призывы использовать методологию Маркса не могли 
быть реализованы, ибо не учитывался и не мог быть учтен конкретный смысл этой 
методологии. 
Поскольку в ходе нашего разговора возникла тема догматического марксизма, 
постольку естественно возникает необходимость обратиться к марксизму недогматическому, 
тем более что именно в нем сохраняются потенции для обновления социальной философии, 
которые вместе с другими «инструментами» современной методологии могут оказаться 
полезными для развития этой сферы сознания и познания. Однако «недогматический» 
марксизм сам по себе представляет сложную культурно-историческую и философскую 
проблему, требующую специального рассмотрения и обсуждения. И мы здесь не сможем и 
не будем касаться многих моментов, составляющих эту тему. Мы главным образом 
сосредоточимся на тех положениях, восходящих к работам Маркса, которые позволяют 
преодолеть инерцию внешнесоциальной характеристики жизни и деятельности людей. Но 
прежде чем мы перейдем к этим положениям, надо, видимо, несколько слов сказать о 
подходе к наследию Маркса, позволяющем выявить и «взвесить» значимость этих 
положений. Прежде всего – о «возвращении» Маркса (и его творений) в 
культурно-историческую традицию. Необходимо преодолеть комплекс «суперценности» (а 
заодно – и неполноценности) философии Маркса, вернуть ее к первоначальным условиям и 
проблемам. Важно представить Маркса в ряду мыслителей европейской философии XIX в. и 
прочитать его так, как прочитаны мыслители, составившие эту традицию. Тогда, вероятно, 
откроется реальная перспектива Марксовой философии, «образы» и приемы ее 
исследования, имеющие актуальное значение для современной культуры и науки1. 
Определим контуры тех «проектов», которые не были Марксом реализованы, но 
сохраняют или даже обретают новую ценность в связи с проблемами развития современной 
социальной философии. 
Прежде всего отметим Марксову концепцию этапов общественно-исторического 
развития, устанавливающую зависимость социальных связей, структур, институтов от 
взаимообусловленного бытия людей, от форм их обособления, индивидуализации, 
самоутверждения Эта концепция формирует (как один из возможных) такой взгляд на 
человеческую историю, по которому эволюция социальных связей предстает в виде перехода 
от непосредственных зависимостей между людьми к их опосредованно-вещным 
зависимостям (предполагающим индивидуальную независимость), а затем и к связям, 
1 Напомним только, что под влиянием исследований Маркса формировались такие известные философы XX 
столетия, как Т. Адорно, Л. Гольдман, Д. Лукач, Г, Маркузе, М. Мерло-Понти, Ж.-П. Сартр, Э Фромм, М. Фуко, 
Ю, Хабермас, М. Хоркхаймер, См.: Андерсон П. Размышление о западном марксизме. М., 1991. 

обусловленным личностным развитием человеческих индивидов. 
Другая концепция, тесно связанная с предыдущей, открывает возможность 
рационального истолкования чувственно-сверхчувственной природы человеческого бытия, т 
е условий, средств и результатов деятельности людей В частности, в ходе развертывания 
этой концепции выявляются социальные качества и свойства вещей, включенных в 
человеческую деятельность и образованных ею обнаруживается способность таких вещей 
быть хранителями человеческого опыта и культуры, играть роль посредника между людьми 
и даже – на этапе истории, характерном опосредованными зависимостями людей, – быть 
организующей и нормирующей формой этих отношений. 
Именно обнаружение чувственно-сверхчувственного бытия вещей дает мощный 
стимул к развитию научно-теоретического обществознания формы человеческого процесса, 
созидаемые людьми качества и свойства, их трансформации и способы предметного 
закрепления не даны нам непосредственно Требуется наука с развитым теоретическим 
аппаратом, чтобы преодолевать или хотя бы сократить дистанцию между нашим 
непосредственным восприятием жизни и той скрытой «стороной» социального бытия, что 
незрима, но существенна для процесса нашей совместной и индивидуальной жизни. 
Открытие Марксом сверхчувственно-социальных свойств вещей вовсе не было 
самоцелью или стремлением растворить бытие человеческих индивидов в «логике вещей». 
«Вещная логика» – это важный этап в развитии человека и человечества, но это – только 
этап. Более того, и на этой ступени существенным остается вопрос о движущей силе, о 
субъектах «вещной логики», а стало быть, и о самих людях как творцах 
сверхчувственно-социальных качеств и их носителях. 
Исторически и теоретически для Маркса более важным и интересным был вопрос о 
чувственно-сверхчувственном бытии самих людей и о том, как люди порождают 
сверхчувственные свойства, как пытаются их осваивать, познавать, как не узнают их 
человеческого происхождения, как преклоняются перед ними. К сожалению, постановка 
этого вопроса не была развернута самим автором идеи. Вопрос был оставлен без внимания и 
марксистами XX в.: многие из них, сталкиваясь с разбросанными там и тут по Марксовым 
текстам «кристалликами» этой идеи, недоуменно морщились и «списывали» их по разряду 
«гегелевщины» или расценивали как издержки словесной игры… 
Но без разработки этой идеи невозможно дальнейшее движение социальной 
философии. Невозможно и развитие многих социально-гуманитарных дисциплин, например 
экономической науки, если она, конечно, не хочет оставаться натуралистической наукой о 
вещах и действительно стремится быть теорией экономического процесса. 
Неявным образом идея чувственно-сверхчувственного бытия человеческих индивидов 
включена в Марксову концепцию всеобщего труда. Маркс разделял труд на непосредственно 
совместный и всеобщий. Одной из важнейших черт всеобщего труда является то, что 
кооперация человеческих сил в нем производится не внешним образом, а в деятельности 
человеческого индивида, как своего рода акт «синтеза» этим индивидом различных, в том 
числе и своих, человеческих способностей. Такая деятельность человеческих индивидов 
является всеобщей не по своим внешним характеристикам, а по сути, по результатам своим, 
как «умножение» социальных качеств жизни, опыта практической и теоретической 
деятельности, культуры. 
Эта концепция получила частичное выражение в современных подходах к анализу 
научного творчества. Однако такое ее использование представляется мне свидетельством ее 
явной недооценки. Речь должна, видимо, идти о природе исторического творчества в более 
широком смысле. В этой концепции есть «ключ» для «возвращения» людей в социальный 
процесс, для возврата человеческих индивидов в социальную философию на правах, им 
принадлежащих. 
Мы остановились кратко на идеях марксизма, которым еще предстоит, судя по всему, 
проявиться и поработать в социальной философии. Для нас они имеют значение постольку, 
поскольку они противостоят инерции общесоциальных и внешнесоциальных (по отношению 

к человеческим индивидам) трактовок общественного процесса, характерных для 
социальной философии в целом и для догматического марксизма в частности. Они помогают 
вернуть человеческих индивидов с социальной периферии на стремнину исторического 
движения, сфокусировать внимание на личностном контексте всего, что происходит в 
общественной жизни, и сделать это не в порядке гуманитарной помощи социальным наукам, 
а в плане постановки и решения основных социально-исторических вопросов. 
Однако оказывается, что этого недостаточно для «возвращения людей» в социальную 
философию и теорию. Это «возвратное» движение, вполне естественное по видимости, 
наталкивается на серьезные трудности, на ряд барьеров. Оно наталкивается, между прочим, 
и на определенную традицию понимания науки и культуры. Как это ни парадоксально, 
полноценному возвращению индивидов в социальную философию препятствует… 
представление о гуманитарном познании, традиция разделения и даже противопоставления 
социального и гуманитарного2. 

жүктеу/скачать 0,95 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: