Глава 11  Сумерки приближаются

254 
 
Сражение  началось  с  единоборства  двух  королей  –  Хлодвига  и  Алариха  II,  и  гибель 
второго  предопределила  исход  всей  битвы.  Готы  были  разгромлены  наголову,  столица 
Аквитании  Тулуза  через  несколько  месяцев  взята  и  разграблена  франками.  Вестготы 
покинули почти всю территорию Аквитании и ушли за Пиренеи. 
Только  вмешательство  Теодориха  Великого,  который  не  смог  остаться 
равнодушным  к  убийству  отца  своего  внука-наследника,  остановило  натиск  франков. 
Западные  готы  сохранили  за  собой  Септиманию  –  узкую  полоску  средиземноморского 
побережья на юге Галлии, а восточным готам удалось закрепиться в своих заальпийских 
владениях  на  границе  с  Бургундией  (Прованс).  Но  уже  в  середине  VI  в.  франки  силой 
оружия  обрели  выход  к  Средиземному  морю,  и  король  Теодоберт,  один  из  сыновей 
Хлодвига, с полным основанием хвастался перед Юстинианом, что «под покровом Бога 
наша держава протянулась от Дуная и границ Паннонии до берегов Океана». Бóльшую 
протяженность имела на тот момент лишь Византия. 
Тесные  политические  связи  Меровингов  с  Византией  укреплялись  на  почве 
дружбы против общих противников – готов. Однако, в случае обоюдного столкновения 
интересов  стороны  действовали  исключительно  по  своему  усмотрению,  без  оглядки  на 
договора  и  союзы.  Поэтому  история  развития  этих  связей  может  быть  представлена  в 
виде  двух  кривых,  иногда  скрещивающихся  друг  с  другом,  -  истории  тайной, 
фактической,  и  истории  явной,  сугубо  внешней  и  помпезной.  Нас  сейчас  больше 
интересует вторая, поскольку именно она способна отразиться в материальной культуре 
и оставить яркие проявления в виде памятников ювелирного искусства. Хотя порою эти 
драгоценные огни вспыхивают именно там, где две кривые пересекаются.  
Сыновья  Хлодвига  были  увлечены  политикой  внутренней 
гораздо  в  большей  степени,  чем  внешней.  Их  политическая 
программа  включала  два  основных  пункта.  Во-первых, 
расширение  своих  мини-королевств,  доставшихся  от  отца  и 
образовавшихся  при  разделе  его  державы  между  всеми 
четырьмя  наследниками,  путем  захвата  земель  соседних    
Рис. 143.                                    племен – саксов, тюрингов, бургундов, вест- и остготов. 
Во-вторых, централизация власти в одних руках, путем,  увы, братоубийственных войн. 
Юстиниана,  занятого  расширением  своей  собственной  империи,  оба  пункта  вполне 
устраивали,  так  как  полностью  отвечали  его  собственным  внешнеполитическим 

255 
 
принципам. Однако, в этих непрекращающихся войнах друг с другом армии Меровингов 
обрели славу лучшей пехоты Европы, численность которой, к тому же,  как ни странно, 
активно  росла.  Секрет  в  том,  что  крупных  сражений  между  франкскими  войсками  не 
было, не было и взаимной ненависти и резни – шла «война нервов»; претендентов же на 
королевский стол устраняли при помощи яда или наемных убийц. А вот своих соседей, 
напротив,  франки  не  жалели,  и  тех  кто  не  хотел  переходить  на  их  сторону,  вырезали. 
Такого  соперника,  как  Меровинги,  следовало  держать  на  коротком  поводке  и 
обязательно регулярно прикармливать богатыми «дипломатическими дарами», тем более 
что  варвары  пока  еще  хранили  остатки  пиетета  по  отношению  к  византийскому 
императору (пока не обзавелись своим собственным). 
Обильные  подарки  варварским  вождям,  традиция  которых  была  заведена 
буквально в первые десятилетия существования самой Римской империи, были не только 
политическим  жестом,  но  важнейшим  социально-экономическим  фактором  в  развитии 
племен и народов, ее окружающих. Для Византии эти безделушки были самым простым 
и  дешевым  средством  обеспечения  хотя  бы  временного  затишья  на  границах  и 
лояльности  некоторых  из  потенциальных  противников.  Для  всех  прочих  стран  их 
значение  гораздо  выше.  Королевские  драгоценности,  они  же  долгое  время  являлись  и 
государственной казной, даже во времена расцвета франкской державы при Хлодвиге и 
его  сыновьях  служили  материальным  гарантом  верности  придворных  группировок  и 
источником  финансирования  привлекаемых  к  частым  войнам  союзников  и  наемников. 
Можно  сказать,  что  нерушимое  государство  Меровингов  в  VI  –  VII  вв.  держалось  на 
трех китах: франкских мечах, византийском золоте и заложенной еще в позднеантичный 
период  экономике  галло-римских  сельских  латифундий  и  городских  ремесленных 
центров.  Королевским  дворам  для  прочности  и  комфортного  существования  вполне 
хватало первых двух. 
Сокровищница родственника и, следовательно, конкурента Хлодвига – Сигиберта 
– была так велика, что в золото можно было погрузить руку до самого плеча. Так пишет 
Григорий  Турский.  Он  же  был  свидетелем  того,  как  внук  Хлодвига,  Хильперик 
приложил максимум  усилий, чтобы овладеть сокровищницей своего недавно  умершего 
отца Хлотаря. Это было нужно для подкрепления легитимности своего наследования, и 
Хильперик  «выискивал  способы,  как  оказать  большое  влияние  на  франков,  и  добился 
этого с помощью подкупов». Однако, уже спустя 20 лет его сундук вновь был наполнен 

256 
 
«драгоценными  камнями  и  изысканными  украшениями»,  среди  которых  византийские 
золотые и серебряные вещи выделялиь особо. 
Выше  мы  уже,  кажется,  задумывались  о  причинах  заметного  сокращения 
высококачественных восточно-римских произведений клуазоне к северу от Византии – в 
Причерноморье, Предкавказье и на Среднем и Нижнем Дунае в середине VI в., и даже 
немного  раньше.  Свою  роль  в  этом  явлении  сыграли  разные  причины:  уход  готов, 
главных  ценителей  искусства  перегородчатой  инкрустации,  на  запад,  в  Италию; 
возрастание  роли  варваров-исавров,  в  любви  к  ювелирному  искусству  не  замеченных, 
при  дворе  в  Константинополе  и  в  верхнем  эшелоне  военного  командования;  полный 
кризис  творческих  форм  сотрудничества  и  взаимодействия  варварских  и  римских 
ювелиров на Дунае в связи с политикой Юстиниана (рис. 143); затухание «школы старых 
мастеров» в главных византийских центрах. Настало время назвать и еще одну причину. 
Переориентация  восточно-римской  «гранатовой  дипломатии»  и  стоящих  на  ее  службе 
мастерских  на  запад,  в  первую  очередь  на  франков,  как  главных  и  союзников,  и 
противников геополитических устремлений империи, особенно  после смерти Теодориха 
Великого. Во всяком случае, такой вывод следует из археологических находок. 
В гробнице первого из исторических Меровингов – Хильдерика – мы наблюдали 
изобилие  инкрустированных  гранатами  вещей,  часть  которых  явно  изготовлена  в 
Константинополе, причем без сомнения в лучшей из его мастерских, как и аналогичные 
по  стилю  и  уровню  украшения  того  же  времени  из  Апахиды  (рис.  70).  Другая  часть 
сокровищ  Хильдерика  происходит  из  Равенны,  где  около  середины  V  в.  возник 
собственный центр клуазоне. Его влияние вскоре стало гораздо сильнее ощущаться не в 
самой Италии, а в Испании, где  не слишком долго,  но чрезвычайно ярко существовала 
своя  школа,  свой  самоцветный  стиль.  Острая  конкуренция  между  Теодорихом  и 
Хлодвигом  делала  невозможной  сотрудничество  между  франкской  ювелирной 
традицией с одной стороны, и итало-испанской, с другой. В VI в. на землях, подвластных 
Меровингам,  мы  не  найдем  вещей,  инкрустированных  в  испанском  стиле  или 
напоминающих  шедевры  из  Доманьяно.  Возникновение  меровингской  школы 
гранатовой  ювелирной  индустрии  было  тесно  связано  с  влиянием  восточно-римских 
центров  и  традициий,  и  там  же  находился  главный  источник  заимствований  в  области 
технологии  и  орнаментики  франкского  клуазоне.  Об  экономических  и  политических 
предпосылках этого явления мы только что сказали. 

257 
 
Гробница Хлодвига в Париже не сохранилась. Но если бы 
она  и  была  исследована  археологами,  то  в  ней,  скорее  всего,  не 
нашлось бы и половины таких драгоценностей, как в могиле его 
отца.  Неподдельный  интерес  к  разросшейся  трудами  Хлодвига 
державе  франков  Византия  начала  проявлять  только  при  его 
сыновьях  Хлотаре  и  Хильдеберте,  в  530-е  годы,  когда  на 
повестку  внешнеполитической  программы  Юстиниана  встал 
западный  вопрос.  Ранее,  первый  из  франко-византийских 
договоров,  который  был  направлен  против  вестготов, 
реализовался  в  битве  при  Вуйе,  после  которой  Меровинги        
Рис.  144.                                  «законно»  заняли  почти  всю  Южную  Галлию  (Аквитанию). 
Последние  свидетельства  пребывания  там  вестготов  –  характерные  итало-дунайские 
пальчатые фибулы конца V в., каких франкские фрау никогда не носили (рис. 144). 
 Первые  из  константинопольских  даров  (если  не 
принимать  во  внимание  золотые  солиды  и 
серебряную 
посуду), 
запечатлевшиеся 
в 
альмандиновом  «зеркале»  истории,  -  это  большие 
круглые  фибулы-броши.  Рука  восточно-римских 
ювелиров, продолжающих лучшие традиции второй 
половины V столетия, здесь без труда улавливается 
благодаря 
«дрожащим» 
стеночкам 
золотых 
перегородок 
и 
гранатовым 
пластинкам,                
Рис. 145.                                        безукоризненно подогнанным под очертания ячеек 
весьма замысловатых форм (рис. 145). В некоторых элементах композиции улавливается 
намек  на  некую  «зооморфность»,  которая  была  так  популярна  в  германском  мире 
Подунавья,  но  клубок  которой  так  и  не  смогли  распутать  и  тем  более  правильно 
воспроизвести  римские  ювелиры.  Отметим,  как  особый  признак  настоящей  имперской 
работы, ободок из рубчатой проволоки по внешнему краю вещей. Для его изготовления 
требовался  специальный  вальцевальный  стоночек,  не  пользовавшийся  по  каким-то 
причинам, широким распространением внутри варварского мира. 
     Такие  шикарные  застежки  можно  без  преувеличения  назвать  королевскими,  и  для 
этого  есть  все  основания.  Пара  таких  золотых  дисковидных  фибул  с  гранатовой 
мозаикой  была  найдена  в  могиле  королевы  Арнегунды,  жены  Хлотаря  и  матери 

258 
 
Хильперика.  Гробница  этой  «Воинственной  орлицы»  (так  переводится  ее  имя), 
почившей в 565 г., была обнаружена и исследована археологами в базилике Сен-Дени, в 
окрестностях  Парижа.  Это  уникальный  случай,  когда  королевскую  могилу  удалось  в 
нетронутом виде изучить не грабителям, а специалистам. Как и в случае с Хильдериком, 
личность была установлена благодяря золотому перстню-печатке с именем владелицы. 
 
Рис. 146. 
Центральную часть композиции фибул Арнегунды занимает  католический крест, 
что  совершенно  закономерно  (рис.  146).  А  окружает  его  декоративный  бордюр,  чем-то 
отдаленно  напоминающий  византийские  фалары  из  Апахиды  и  Морского  Чулека. 
Казалось  бы,  что  может  быть  общего  между  королевской  застежкой  и  конским 

259 
 
украшением?  Статус  владельца  вещей  в  обоих  случаях  одинаково  высок,  и  для  его 
обозначения использованы одни и те же технические, художественные и материальные 
средства.  Вот  почему  круглые  фибулы,  но  поскромнее,  из  серебра  и  чаще  красного 
стекла,  а  не  гранатов,  начинают  пользоваться  широкой  популярностью  у  франков  в 
первой  половине  VI  в.  Кстати,  и  у  лангобардов  до  их  переселения  в  Италию  такие 
застежки весьма распространены, скорее всего, благодаря контактам с франками. 
Но  дисковидные  фибулы  франков  –  это  уже  продукция  местной  франкской 
школы. Если верить хроникам франкских королей, ювелирные мастерские располагались 
практически везде, где находились королевские дворы Меровингов и их сокровищницы. 
В  обязанности  мастеров  входило  не  только  изготовление  украшений,  но  их  ремонт, 
чистка,  переделка.  Лучшие  ремесленные  центры  располагались  в  римских  городах  на 
Рейне  –  Трире,  Кельне  и  Майнце.  В  Трире  при  последних  императорах  запада  работал 
один  из  главных  монетных  дворов  империи,  а  чеканка  монет  подразумевает  хорошо 
развитый  инструментарий,  вполне  пригодный  и  для  обработки  драгоценных  камней, 
гранатов  в  первую  очередь.  Но  даже  их  продукция  пока  сильно  уступала  и  заметно 
отличалась от королевских украшений византийской работы.  
Кстати,  образцы  работы  византийской  мастерской,  хотя  и  не 
королевского  уровня,  но  тоже  весьма  качественной,  можно 
найти  в  это  время  и  по  соседству.  Например  в  Баварском 
герцогстве,  которое  оставалось  независимым  государством 
несмотря  на  долгие  и  настойчивые  притязания  со  стороны 
Меровингов. Герцогство граничило и с франками (с запада), и с 
Италией  (с  юга),  и  даже  пыталось  играть  на  противоречиях   
Рис. 147.                    между своими соседями, как раз для того, чтобы сохранить свою 
независимость от них. Сначала это были франки и остготы, позже франки и лангобарды. 
В  этой  игре  всегда  был  и  четвертый,  тайный,  участник  –  Византия.  Вернее, 
одновременно  и  явный,  и  тайный,  потому  что  официально  она  находилась  в  союзе  с 
франками,  тогда  как  Бавария  во  второй  половине  VI  в.  заключила  соглашение  с 
лангобардами, направленное именно против Меровингов. Но это не помешало империи 
заигрывать и с баварами (баюварами), завязывать с ними контакты.  
Только  так  можно  объяснить  появление  восточно-римских  золото-гранатовых 
вещей именно в это время в погребениях баварской знати. Их немного, но византийский 

260 
 
почерк легко определим. Все те же декоративные элементы и технические особенности, 
что  и  на  фибулах  Арнегунды,  но  форма  застежек  совершенно  оригинальная,  слегка 
 
Рис. 148. 
напоминающая  композицию  в  виде  буквы  S  (рис.  148),  образованной  двумя  птичьими 
головами,  как  и  у  фибул  лангобардского  образца  (намек  на  союз  с  лангобардами?). 
Другая  вещь  –  подвеска,  тоже  имеет  пару  орлиных  клювов  и  глаз  из  настоящих 
альмандинов, тоже достаточно редкая (рис. 147). 
Первые  опыты  франкских  ювелиров  в  передаче 
традиционных  для  клуазоне  сюжетов  выглядят 
неудачными.  Так,  парные  застежки  в  виде 
фигурок  птиц  с  гранатовым  оперением,  хотя 
иконографически  явно  пытаются  подражать 
римским  орлам,  лучшие  экземпляры  которых 
Рис. 149.                                             найдены в Апахиде и Концештах, технически 
настолько далеки от них, что даже внешне вызывают сомнение в своей принадлежности 
к  пернатым:  они  больше  похожи  на  неуклюжих  слоников  с 
коротким  хоботом  (рис.  149).  А  манера  инкрустации 
бесформенными пластинами в криво спаянных перегородках (рис. 
150)  вообще  ничего  общего  с  художественной  стилистикой 
клуазоне  не  имеет  и  скорее  напоминает  технику  напольной 
римской 
мозаики 
opus 
scutulatum. 
Лишь 
обязательное 
использование  золотой  рифленой  фольги  под  вставками  выдает 
знакомство с уже принятыми традиционными приемами опытных 
Рис. 150.                      мастеров империи. 

261 
 
Обычная, даже можно сказать, посредственная работа большинства начинающих 
франкских  ювелиров,  подвизавшихся  в  перегородчатой  инкрустации,  не  представляет 
особого  интереса.  Их  попытки  облегчить  себе  труд  хорошо  видны  на  поверхности 
вещей.  Простейший  геометрический  орнамент,  ограниченный  треугольными  и 
прямоугольными  элементами,  густой  слой  пасты  под  ними,  кривые  перегородки  и 
большие  зазоры  между  ними  и  пластинами  камней.  Часто 
принцип ячеистости и перегородчатости подменяется плотным 
расположением  небольших  вставок  в  отдельных  гнездах. 
Особенно  это  заметно  на  фибулах,  во  всем  остальном  вполне 
изящных. 
Общая любовь германцев к пальчатым фибулам с рельефным 
орнаментом  не  обошла  стороной  и  франков.  Отличительными 
для  них  стали  две  главные  разновидности:  первая,  более 
ранняя, с прямой узкой ножкой и головкой в виде шляпки гриба 
Рис.  151.                                  с  шишечками-пальцами  (рис.  151),  вторая,  более  поздняя, 
замысловатых  очертаний,  с  более  сложным  декором  на  широких  пластинах  – 
ромбической  и  прямоугольной  (рис.  152).  Изделия  первого  типа  хорошо  представлены 
на  памятниках  второй  половины  V  –  первой  половины  VI  веков  и  еще  несут  на  себе 
признаки и добротной кербшнитной резьбы, даже иногда с окончательной подработкой 
резцами,  и  узких  ободков  черни  (правда,  уже  едва  различимой),  и  позолоту.  Лучшие 
особенности,  объединяющие  ювелирное  ремесло  среднедунайского  периода,  восточно-
германское  по  своему  происхождению,  оказались  востребованными  и  у  западных 
германцев – франков и их соседей-
тюрингов (рис. 153). 
 В  конце  VI  в.  или  самое  позднее, 
в  первые  десятилетия  VII  века 
древние  обычаи  франков  и  других 
племен,  попавших  в  орбиту  их 
культурного 
и 
политического 
влияния, сильно меняются.  
 
          Рис. 152 

262 
 
Изначально  племенной  костюм,  выросший  из 
осознания 
своей 
родовой 
идентичности, 
постепенно  утрачивает  свои  особенности,  мода 
нивелируется 
под 
влиянием 
процессов 
христианизации  и  «глобализации»  Европы, 
которые  ускоряются  в  этот  период.  На  смену 
традиционным фибулам, в орнаментации которых 
еще недавно можно было прочитать информацию 
о происхождении и социальном статусе владелиц, 
приходят  простые  круглые  броши,  принятые  и  у 
мужчин, и у женщин. Они тоже бывают красивы, 
но полностью лишены этого сакрального смысла. 
Рис. 153.                                                  И еще одно событие мировой политической 
истории наложило свой грубый отпечаток на развитие истории ювелирной. За несколько 
лет  до  наступления  VII  века  Сассанидская  Персия,  старинный  враг  Римской  империи, 
захватила  все  восточное  побережье  Красного  моря.  Моря,  по  которому  проходил 
главный,  и  на  тот  момент  единственный  путь  поступления  в  Европу  драгоценных 
товаров  из  Индии.  Приток  цейлонских  альмандинов,  на  которых  держалась  вся 
гранатовая  индустрия  Византии  и  Западной  Европы,  оборвался  резко  и  неожиданно. 
Насколько  резко  это  произошло,  можно  судить  по  такому  обстоятельству.  Среди 
находок из франкских могильников начала VII в. есть несколько необычных вещей. Это 
изящные  круглые  броши  с  многочисленными  перегородками,  предназначенными  для 
инкрустации, но без единой вставки камня или стекла. Можно было бы подумать, что все 
вставки попросту выпали или были преднамеренно удалены по каким-то причинам. Но 
внимательный  анализ  показал,  что  все  ячейки  кристально  чисты  –  в  них  нет  даже 
микроскопических следов наличия крепежной пасты или крошек от выпавших пластин. 
Золотые  тонкие  перегородки  абсолютно  лишены  признаков  работы,  которые  мог 
оставить процесс закрепки камней – царапин, загибов, вмятин.  
Камней никогда не было в этих, так и оставшихся навеки недоделанными, вещах. 
Мастер  подготовил  все,  что  нужно  для  инкрустации  и,  вероятно,  собирался  дождаться 
очередной  партии  поступления  гранатов,  чтобы  завершить  свою  работу.  Но  так  и  не 
дождался. Вещь была продана и в таком виде легла затем в могилу. Важный технический 
вывод  следует  из  этого  наблюдения.  Индустрия  клуазоне  к  концу  VI века  достигла  в 

263 
 
королевстве  Меровингов  такого  уровня  развития,  при  котором  ювелиры  могли 
подобрать  любой  нужный  ассортимент  гранатовых  пластин  на  рынке.  Их  размеры  и 
очертания  были  стандартизированы,  что  позволяло  заранее  создавать  тонкий  узор  из 
золотых  перегородок,  даже  еще  не  имея  на  руках  самих  камней.  И  эти  стандартные 
пластинки не требовали тонкой дополнительной подгонки, очень трудоемкой. 
Столь 
высокий 
уровень 
ремесленного 
производства, 
граничащий 
с 
промышленным,  стал  возможным  благодаря  особой  популярности,  которой 
пользовалось  искусство  перегородчатой  инкрустации  у  франков.  Два  главных 
государственных  института  Меровингов  –  королевская  власть  и  церковь  –  были 
заинтересованы в его развитии и проявляли к нему интерес не только организационного 
и экономического, но даже и личного характера. Приведем два примера. 
Король Хильперик, сын Хлотаря и Арнегунды, правитель одной из трех главных 
частей  меровингской  империи  –  Нейстрии,  свою  острую  тягу  к  драгоценностям 
реализовал не только путем захвата сокровищницы своего отца, что в итоге и помогло 
ему  укрепиться  на  троне.  Существует  мнение,  основанное  на  прямом  свидетельстве 
Григория Турского, что этот король сам увлекался ювелирным делом. Во время встречи 
с епископами Хильперик «показал большое блюдо, сделанное из золота и драгоценных 
камней,  весом  в  пятьдесят  фунтов  и  сказал:  «Я  изготовил  это  для  прославления  и 
возвеличения народа франков. И многое еще, если я буду жив, сделаю». Кроме того, он 
показал мне золотые монеты, присланные императором, каждая весом в один фунт…, 
также много разных украшений, привезенных [византийскими – А.Ф.] послами». В этом 
кратком, но очень насыщенном отрывке отразилось многое из того, о чем мы говорили 
выше:  и  инкрустированные  украшения,  и  посольские  дары,  и  даже  римские  наградные 
медальоны – «монеты весом в один фунт», то есть более 300 гр. Но обязательно ли слова 
Хильперика  «я  это  изготовил  это…»  следует  понимать  буквально,  или  они  должны 
обозначать «по моему королевскому велению»? Ремарка «многое еще сделаю, если буду 
жив»  позволяет  предположить,  что  все-таки  он  имеет  в  виду  собственную  работу, 
достойную быть исполненной королевскими руками, если она предназначена для Церкви 
и, значит, для Бога. 
Видимо,  в  отличие  от  своих  соседей,  бургундов,  лангобардов  или  ругиев, 
использовавших труд мастеров-невольников, в державе Меровингов ювелирное дело не 
считалось  зазорным  для  свободных  людей,  даже  для  таких  высокопоставленных,  как 

264 
 
короли  и  епископы.  Про  епископов  еще  скажем  кое-что  далее,  а  пока,  завершая 
лирическое  отступлениие  о  единственном  короле-ювелире,  позволим  себе  одно  смелое 
предположение.  А  не  мог  ли  Хильперик  своими  руками  изготовить  подарок  для  своей 
матери Арнегунды, и не взяла ли она его с собой в могилу? Вот только определить, что 
именно  из  погребального  инвентаря  королевы  (рис.  146),  какое  из  ее  украшений 
подарено сыном и сделано его же монаршими руками, мы, увы не сможем. 
От  королей  перейдем  к  епископам,  вторым  по  значению  и  статусу  персонам 
меровингских  королевств  и  первым  –  в  каждом  из  франкских  городов.  По  словам  все 
того же Григория, епископа Турского, одним из его предшественников в этой должности 
был Леон, живший в 530-540-е годы. Епископом города Тура он пробыл всего полгода, 
но память о себе среди клира оставил не только как добрый пастырь, но и как искусный 
мастер резьбы по дереву. «Он любил в часы досуга вырезать что-либо из дерева и сделал 
несколько  пирамидальных  покрытий  для  купели,  которые  потом  позолотил...  Он 
отличался  мастерством  и  в  других  ремеслах».  Что  скрывалось  под  «другими 
ремеслами»,  можно  только  гадать,  но  о  тесной  связи  между  резьбой  по  дереву  и 
техникой металлообработки под названием кербшнит мы уже говорили. 
Еще  один  представитель  высшего  католического  духовенства,  младший 
современник  легендарной  королевы  Брунгильды,  достиг  еще  больших  высот,  как 
духовных,  так  и  ремесленных.  Вскоре  после  своей  мученической  кончины  он  был 
канонизирован  и  стал  именоваться  Святым  Элигием,  при  жизни  же  его  отличали  от 
прочих смертных не только подвижничество, смирение и аскеза, но и непревзойденное 
мастерство  ювелира,  посвятившего  свою  жизнь  вместе  с  ремеслом  перегородчатой 
инкрустации служению церкви. Кстати, он тоже был епископом городов Нойона и Тура, 
как и Григорий, но только спустя 50 лет. 
Элигий  происходит  из  бедной  галло-римской  семьи.  Ювелирному  делу  он 
обучился  в  Лиможе,  затем  переехал  в  Париж,  столицу  королевства  Хлотаря  II,  сына 
Хильперика.  Последний  похоже  передал  по  наследству  свою  любовь  к  ювелирным 
украшениям,  и  его  сын  сразу  обратил  внимание  на  неординарного  мастера,  который 
перед  этим  выполнил  несколько  работ  по  заказу  королевского  двора.  Элигий  стал 
королевским  ювелиром  и  придворным  чиновником,  пользовавшимся  особым  почетом 
при  короле  Дагоберте  I.  Картина  немецкого  художника  XV  в.  Петруса  Кристуса 

265 
 
изображает Элигия за работой в его мастерской (рис. 154), у стола, за которым на полках 
разложены драгоценные камни, кораллы, и висят готовые инкрустированные изделия. 
 
Рис. 154. 
Лишь за 20 лет до смерти он был рукоположен в епископы, но своего искусства не 
оставил,  а  посвятил  его  полностью  церкви.  Будучи  канонизированным,  Святой  Элигий 
навсегда  стал  покровителем  европейских  ювелиров  и  нумизматов,  а  средневековые 
издания его Жития часто сопровождаются яркими миниатюрами с изображениями  этой 
незаурядной личности – обязательно с молоточком в одной руке и епископским посохом 
в  другой.  В  истории  европейского  клуазоне  Элигий  стал  первым  и  единственным 
мастером,  имя  и  портрет  которого  дошли  до  нас  сквозь  века.  И  поэтому  его  можно 
считать связующим звеном между двумя эпохами, первая из которых вырастила его, как 
ювелира,  а  второй  он  сам  передал  во  владение  наследство  прошлых  мастеров,  без 
которого средневековое искусство не было бы таким многоцветным. 
Известны  ли  сегодня  его  произведения?  Наверняка.  Конечно,  на  них  не  стоит 
автограф  мастера,  как  это  было  принято  у  художников,  но  подлинные  шедевры 

266 
 
церковной  утвари  VII  века,  богато  украшенные  гранатовой  перегородчатой 
инкрустацией  и  сохранившиеся  в  монастырях  Франции,  –  литургические  сосуды, 
книжные  оклады,  реликварии  и  подносы  для  причастия  –  наверняка  являются 
произведениями  Элигия  и  других  мастеров  его  школы  (рис.  155,  156).  Магическая 
золото-гранатовая гамма, когда-то воспринимаемая гуннами и готами, как капли крови, 
оросившие эпическое «злато Нибелунгов» или солнечный лик Тенгри-хана, отныне стала 
воплощением крови Христовой, пролитой во имя спасения заблудших варваров. 
 
Рис. 155. 
Цвет  крови,  правда,  за  прошедшие  три  столетия  слегка  изменился.  Яркие 
альмандины из Индии и Цейлона почти исчезли с европейских рынков. Элигию и другим 
королевским  ювелирам,  вероятно,  с  большим  трудом  еще  удавалось  раздобыть  редкие 
камни, благодаря дипломатическим связям проникающие время от 
времени в Европу. Так, около 630 г. правитель Индии отправил в 
Византию  вместе  с  поздравлениями  в  связи  с  победой  над 
империей  Сассанидов  несколько  мешков  драгоценных  камней. 
Туда же прибыло и посольство от короля франков Дагоберта (того 
самого,  покровителя  Элигия),  с  такими  же  поздравлениями.  А 
франки-дипломаты, по традиции, как хорошо известно, никогда не 
уезжали из Константинополя без ответных подарков. 
Рис. 156. 

267 
 
Однако,  основым  материалом,  который  приходит  на  смену  индийским  гранатам, 
становятся  камни  из  Богемии.  Пиропы  –  разновидность  гранатов,  отличающаяся  от 
цейлонских маленькими размерами и не таким сочным цветом. Месторождения, по сути 
россыпи,  этих  мелких  красных  крупиц  в  некоторых  видах  почв  и  горных  пород,  были 
давно  известны    к  северу  от  Среднего  Дуная  –  в  Богемии  (совр.  Чехия).  Пиропы  не 
пользовались  популярностью  из-за  своих  размеров  и  тусклого  оттенка,  не  слишком 
«кровавого».  Но  когда  настоящие  альмандины  стали  большим  дефицитом,  и  их 
распространение ограничилось королевскими дворами и сокровищницами, вспомнили и 
о маленьких богемских гранатиках. Отдельные красные вставки на германских фибулах 
первой  половины  VII  в.  (рис.  152)  –  это  уже  не  пластинки,  напиленные  из  крупных 
индийских  камней,  а  крупицы  пиропов,  максимальные  размеры  которых  теперь 
ограничивают и величину гнезд инкрустаций. 
Для постоянного обеспечения необходимомого количества богемских пиропов на 
ювелирном рынке франкские торговцы завязывают тесные связи с местными племенами 
– славянами. Близкое соседство славянской Богемии с Меровингами, казалось бы, весьма 
способствовало этому, но щупальца Аварского каганата, протянувшиеся и к франкам, и к 
славянам,  делало  такие  связи  и  торговые  отношения  чрезвычайно  рискованными. 
Купеческие  караваны  в  Богемию  напоминали  военные  экспедиции.  Одна  из  них, 
возглавляемая франкским купцом по имени Само (скорее всего оно звучало, как Симон), 
совпала  с  восстанием  славян  против  аваров  (623  г.).  Само,  закаленный  в  частых 
междоусобицах  между  Меровингами,  к  тому  же  имея  под  рукой  небольшую  дружину 
опытных  бойцов,  решил  возглавить  это  восстание.  Одержав  победу  над  кочевниками, 
славяне  подняли  купца-франка  на  щит,  как  своего  короля.  Так,  благодаря  назревшим 
потребностям  в  развитии  ювелирного  дела,  возникло  первое  в  истории  славянское 
государство,  тоже  одно  из  длинной  череды  варварских  королевств  Западной  Европы. 
Интересно,  что  следующим  шагом  этого  новоявленного  короля-торговца  стала  война  с 
другими такими же франкскими экспедициями в Богемию, то есть – с конкурентами.  
Во  времена  Брунгильды  и  короля-ювелира  Хильперика,  происходят  различные 
изменения в ювелирном деле франков, свидетельствующие об упадке прежних высоких 
технологий,  уходящих  корнями  в  позднеантичную  цивилизацию.  Отходят  от  дел 
прежние мастера, падает и мастерство. Этот регресс стал общей закономерностью почти 
для всего варварского мира материковой Европы, взбудораженной войнами Юстиниана. 
Начался он на Дунае, докатился и до державы Меровингов.  

268 
 
Вспомним, к примеру, украшения стиля Сесдал, важное место в декоре которых 
занимала  чернь,  придающая  вещам  особый  шарм.  Тусклые  рисунки,  словно 
выступающие  из-под  зеркальной  поверхности  отполированного  серебра.  Секреты 
техники  ниелло  утрачиваются,  но  не  забываются,  а  скорее  становятся  слишком 
сложными и трудоемкими. Ее последние отголоски в виде узких каемок «волчьего зуба» 
все реже и реже встречаются на двупластинчатых фибулах. 
Однако, стремление передать эффект зазеркалья остается, и франкские ювелиры 
вспоминают  другие  древние  секреты,  тоже  пылящиеся  в  сокровищнице  римского 
ремесла.  На  поле  ювелирной  практики  варварского  мира,  в  первую  очередь  в 
меровингских  пределах,  пышным  цветом  расцветает  хорошо  забытая  старая  методика 
инкрустации  металла,  не  требующая  дорогостоящих  материалов  и  сложных 
технологических процедур. Каким термином обозначали ее франки в VI – VII веках, нам 
неизвестно, современные же специалисты называют ее техника «тауширования».  
Немецкое  слово  tauschen  имеет 
двоякий  смысл  –  «обменивать»,  но 
вместе с тем и «обманывать», «вводить 
в  заблуждение».  Получается,  что 
таушированные украшения – это вещи, 
вводящие  в  заблуждение?  Так  и  есть. 
Рис. 157.                                                           При их изготовлении использовались два 
материала – железо и серебро, второе, конечно же, в значительно меньших количествах, 
чем первое. Но поверхность железного изделия так густо инкрустировалась серебряным 
декором, что именно он, это декор, часто воспринимался как фон, а проблески черного 
металла  основы  –  как  сам  рисунок  (рис.  157).  Но  еще  чаще  и  то,  и  другое  выглядит 
совершенно  равноценными  и  равнозначными  элементами,  а  возможность  определить, 
что является контурным рисунком, а что – его задним планом, предоставляется зрителю. 
Обман и состоит в том, что внешне может показаться, будто серебряная вещь украшена 
на  поверхности  железным  декором.  Формально  площадь  поверхности,  занятой 
серебряной «краской», гораздо больше площади оставшегося свободным «холста». 
Тауширование  –  разновидность  инкрустации  металлом  в  металл,  серебряной 
проволокой  в  железную  пластинчатую  основу.  На  пластину  первоначальный  рисунок 
мастер  набивал  при  помощи  молотка  и  твердых  зубил  с  наконечниками  различных 

269 
 
очертаний.  Для  этого  основу  необходимо  было  изготовить  из  мягкого  рыхлого  плохо 
откованного  железа,  а  инструмент  –  из  качественной  стали.  Набитые  зубильцами 
канавки были одновременно и разметкой рисунка, и первым технологическим этапом его 
выполнения.  На  втором  этапе  эти  канавки  инкрустировались,  или  проще  говоря,  в  них 
плотно  вколачивались  отрезки  серебряной  (а  также  медной,  а  изредка  и  золотой) 
проволоки,  после  чего  их  выступающий  верхний  край  расплющивался,  и  поверхность 
полировалась. Это вам уже, конечно, не пинцеты и паяльники толщиной с иголку, такая 
работа требовала крепкой руки и надежного молотка; не исключено, что многие мастера 
от постоянного металлического стука становились глуховаты. 
Происхождение  техники  холодной  инкрустации  черного  металла  цветным,  или 
наоборот, уходит еще в бронзовый век. На Кавказе, когда человек впервые познакомился 
с  метеоритным  железом,  его  кусочки,  как  позже  драгоценные  камни,  оправлялись  в 
бронзовую  основу.  Инкрустация  серебряной  проволокой,  вбитой  в  канавки,  широко 
применялась парфянскими мастерами еще на рубеже эр, и от них, скорее всего, попала в 
Римскую  империю,  или  точнее,  Римская  империя  вплотную  подступила  к  границам 
Парфии,  поглотив  почти  весь  Ближний  Восток.  Западно-римские  оружейники  часто 
комбинировали  такую  инкрустацию  с  разноцветной  выемчатой  эмалью  при 
изготовлении ножен кинжалов и мечей в первые века нашей эры. В период с III в. по VI 
в.  мы  не  знаем  каких-либо  значимых  предметов,  украшенных  таушированием,  в 
пределах Европы. Но скорее всего дело в том, что обе техники – ниелло, в это время как 
раз  переживающая  своей  расцвет  в  империи,  и  тауширование  –  это  во  многом 
взаимозаменяемые  методики,  дающие  почти  одинаковый  художественный  результат. 
Владея  навыками  и  секретами  одной,  мастера  знали  и  о  существовании  другой, 
упрощенной, но в своей работе ориентировались на более утонченного клиента. 
Франкские  ювелиры  дополнили  обычное 
тауширование  проволокой,  то  есть 
холодную 
операцию, 
плакировкой 
серебра. 
При 
изготовлении 
вещей 
крупных  размеров  это  облегчало  им 
работу.  Большое  поле,  как  правило,  в 
центре,  покрывалось  листком  тончайшей 
Рис. 158.                                                         серебряной фольги, и необходимый рисунок 
просто  аккуратно  прорезался  на  нем  ножом  (рис.  158).  Листик  фольги  именно 

270 
 
приклеивался, а не наплавлялся, поскольку в этом случае линии декора не были бы столь 
четкими, к тому  же  слой серебра  столь тонок, что его вообще рискованно доводить до 
температуры плавления: фольга конденсируется в капельки жидкого металла и стечет с 
поверхности.  Используемый  мастерами  для  этого  органический  клей  наносился 
тончайшим слоем и был хорош не только своими клеящими свойствами, но и тем, что он 
не  препятствовал  естественным  химическим  процессам,  которые  возникали  при 
соприкосновении  железа  с  серебром.  Оба  металла  относятся  к  числу  активных,  и 
образовавшаяся  на  их стыке  соляная  (так  наз.  «гальваническая»)  пленка  лучше  любого 
клея удерживает тончайшие элементы декора на месте, даже спустя тысячелетие.  
 
Рис. 159. 
 Зрительный эффект, полученный от  сочетания серебра с  железом, был во много 
схож  с  техникой  ниелло:  то  же  слабое  проступание  тусклого  рисунка  сквозь  блеск 
поверхности,  только  здесь  роль  матового  черненного  декора  играет  железо.  Надо 
сказать,  однако,  что  фотографии  археологических  находок  эпохи  Меровингов, 
иллюстрирующие  нашу  книгу,  не  совсем  точно  передают  этот  оригинальный  эффект. 
Железо,  пролежав  долгие  века  в  земле,  уже  почти  полностью  утратило  свой 
первоначальный  блеск  и  способно  передать  то  самое,  обманчивое,  впечатление  только 
после очень хорошей реставрации и то лишь вскоре после нее (рис.  157). Слишком  уж 
быстро  оно  тускнеет  на  воздухе.  Но  не  надо  отчаиваться.  Точно  в  такой  же  технике 
средневековые  мастера-оружейники  любили  украшать  рыцарские  парадные  доспехи  в 
Германии и Испании. Посмотрите на это великолепное оружие XIV – XVI веков и вы в 
полной  мере  насладитесь  эффектом  блестящих  таушированных  вещей  VII  столетия,  до 
сих пор вводящих в заблуждение.  

271 
 
Простота 
и 
дешевизна 
железных 
предметов, 
украшенных 
серебряной 
проволокой, 
позволяли 
не 
скромничать  с  их  количеством  и  размерами,  поэтому  такие 
вещи  становятся  достоянием,  пожалуй,  всех  свободных 
членов  общества,  воинов  в  первую  очередь.  Тауширование 
покрывает  практически  все  железные  предметы  экипировки, 
снаряжения  и  вооружения  франков:  копья  (рис.  160)  и 
топоры,  пряжки  и поясные  накладки,  уздечные  наборы  (рис. 
159) и шпоры, даже шляпки гвоздиков на щитах или пряжках. 
В композиции геометрического декора на круглых предметах 
без  труда  улавливается  стремление  воспроизвести  рисунок 
круглых инкрустированных «королевских» брошей: сравните 
например рис. 162 и рис. 145. 
Особенно  прославились  жители  Бургундии,  бывшей 
одной из трех главных частей державы Меровингов, которые 
Рис. 160.                        требовали класть вместе с ними в могилы огромные плоские 
пряжки, наивно считая их своим национальным «бургундским» культурным элементом. 
Там их и обнаружили археологи. Эти пряжки достигают размеров до 25 см, и вместе с 
противолежащей поясной пластиной такой же длины они закрывают всю нижнюю часть 
живота,  служа  не  только  для  поддержки  ремней  перевязи,  но  и,  вполне  возможно,  для 
защиты от ударов колющим оружием (рис. 161).  
                    
                     
 
Рис. 161. 

272 
 
           Бургундские дворяне, отчасти были правы, поскольку за пределами государства 
Меровингов  техника  тауширования  нигде  больше  не  прижилась  так  прочно.  Когда  в 
конце  VIII  в.  надвигающуюся  на  Италию  армию  во  главе  с  Карлом  Великим 
современники  в  ужасе  сравнивали  с  «железной  рекой»,  этому  немало  способствовал  и 
тот блеск, который источали доспехи воинов, увешанные поверх множеством железных 
украшений, уздечки лошадей, и даже копья, тонко инкрустированные ярким серебром. 
И хотя подобные предметы вряд ли стоит считать образцами высокого искусства, 
скорее это рядовое ремесло, мы не могли не упомянуть его в этой книге. Франка эпохи 
Меровингов,  особенно  времен  «Добрых  королей»,  так  же  невозможно  представить  без 
таушированной пряжки, как знатного гота или гепида времен свержения власти Аттилы 
– без гранатовых инкрустаций на перевязи. И если уж мы полагаем, что ювелирное дело, 
словно зеркало, отражает исторические реалии своей эпохи, то, нельзе не признать, что 
среди  них  не  могло  не  найтись  места  не  только  для  королей  и  придворных,  но  и  для 
простых воинов с их простыми, но непременными атрибутами. 
 
Рис. 162. 

273 
 

жүктеу/скачать 13,31 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: