1 Государственный Эрмитаж

1 
 
Государственный Эрмитаж 
 
 
 
Фурасьев А.Г. 
 
 
ВЕЛИКОЕ  ПЕРЕСЕЛЕНИЕ  НАРОДОВ  
 
В  ЗЕРКАЛЕ  ПАМЯТНИКОВ  ЮВЕЛИРНОГО 
ИСКУССТВА 
 
 
 
Рукопись подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного 
проекта  № 16-41-93557 (2016 г.) 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Санкт-Петербург

2 
 
ОГЛАВЛЕНИЕ 
 
Пролог…………………………………………………………………………..…………….3 
Глава 1. Великое переселение народов: куда и почему? Историко-археологический 
экскурс……………………………………………………………………………….4 
Глава 2. Накануне. Искусство на границе варварского и римского миров……………..11 
Глава 3. Первая кровь. Гунны и полихромный стиль…………………………………….25 
Глава 4. Великое переселение технологий: перегородчатая инкрустация……………..55 
Глава 5. «За Рим!» или «На Рим!» Рождение варварской «аристократии»…………….95 
Глава 6. Последняя битва народов и могилы первых королей…………………………124 
Глава 7. Резьба кербшнитом: Гордиев узел звериного стиля……………………………149 
Глава 8. Королевство Теодориха: готы в Крыму, Италии и… на Балтике?...................162 
Глава 9. Реставрация империи и последствия «гранатовой» дипломатии……………..186 
Глава  10. О славянской прародине, «древностях антов» и «готских девах»………….222  
Глава  11. Сумерки приближаются. ………………………………………………………253 
Глава  12. Последний луч света. …………………………………………………………..273 
Рекомендуемая литература…………………………………………………………………279 
 
 
 

3 
 
Пролог 
Исторические  судьбы  целых  народов  подчас  напоминают  жизнь  всего  одной 
личности  со  свойственными  ей  чертами  характера,  темперамента,  с  ее  страстями  и 
душевными  порывами,  периодами  взросления  и  старения.  Как  и  люди,  народы 
рождаются  и  умирают,  ссорятся  и  мирятся,  покидают  свой  дом  навсегда  или 
возвращаются в него. Словно пылкие юноши, они блуждают по свету в поисках славы и 
богатства;  словно  разочарованные  старцы,  удаляются  от  жизни  и  тихо  доживают  свой 
век  в  уединении  и  покое.  «Путешествие  длиною  в  жизнь»  или  «жизнь  как  вечное 
странствие» – яркие аллегории, но они могут носить не только поэтический характер. В 
истории Европы был период, когда за этими словами стояла жестокая действительность, 
весьма далекая от поэтики. Но даже и в этом времени можно различить особую красоту 
и величие всего диапазона явлений, присущих человеческой культуре. Красоту бытия – в 
железном котле с похлебкой или усыпанной альмандинами золотой диадеме; и величие 
смерти  –  на  тусклом  лезвии  кинжала  или  в  грохоте  многих  тысяч  конских  копыт, 
несущих отряды всадников навстречу друг другу. 
Содрогнувшиеся  от  грохота  историки  назвали  это  время  эпохой  Великого 
переселения народов. Великого – с большой буквы… 
 

4 
 
Глава 1  
Великое переселение народов: куда и почему?  
Историко-археологический экскурс 
 
На  всем  протяжении  своей  истории  люди  находятся  в  постоянном  движении  по 
планете.  С  первых  шагов  становления  человечество  охватывает  все  новые  и  новые 
пространства,  заселяет  материки,  острова,  осваивает  неизвестные  ранее  уголки  Земли, 
или просто ищет лучшие места для жизни. Это непрерывное перетекание людских масс, 
длящееся многие тысячелетия, напоминает то полузастывшую вулканическую лаву, еще 
продолжающую  ползти  к  подножию  вулкана  спустя  месяцы  после  извержения,  то 
наоборот, резкие импульсивные выбросы огня и пепла на огромные расстояния. Плавное 
длительное передвижение, сопровождающееся хозяйственным освоением новых земель, 
принято  обозначать  термином  «колонизация».  Если  освоение  новых  земель 
сопровождается  вытеснением  местного  населения  и  даже  военными  конфликтами,  то 
этот  процесс  можно  назвать  «экспансией».  Как  правило,  экспансия  протекает  быстрее, 
чем  колонизация.  Но  наиболее  быстрые  и  одномоментные  передвижки  больших  групп 
населения, будь то целые племена, народы или их объединения, называются «миграции». 
 Миграции  могут  быть  уподоблены  стремительному  броску  хищного  зверя,  они 
так  же  целенаправленны  и  быстротечны  и  точно  так  же,  как  показывает  многовековой 
опыт,  их  главной  причиной  является  голод.  «Бегством  вперед»  называл  сущность 
процессов эпохи Великого переселения народов английский историк Э.А.Томпсон, и он 
был прав. Ничто так прочно не удерживает людей на месте, как сытость и благополучие, 
и ничто с такой силой не гонит их с насиженных мест, как голод и лишения.  
Хотя  возможны  и  другие  побуждения.  Вот,  например,  как  описывает  Юлий 
Цезарь переселение гельветов – одного из кельтских племен Галлии в I веке до н.э. 
 «…Они полагали, что при их многолюдстве, военной славе и храбрости им было 
слишком  тесно  на  своей  земле,  которая  простиралась  на  двести  сорок  миль  в 
длину  и  на  сто  шестьдесят  в  ширину.  Эти  основания…  склонили  их  к  решению 
приготовить  все  необходимое  для  похода,  скупить  возможно  большее 
количество  вьючных  животных  и  телег,  засеять  как  можно  больше  земли, 
чтобы на походе было достаточно хлеба, и укрепить мирные и дружественные 

5 
 
отношения  с  соседними  общинами.  Для  выполнения  всех  этих  задач,  по  их 
мнению, довольно было двух лет, а на третий год должно было состояться, по 
постановлению их народного собрания, поголовное выселение…»  
 Цезарь, «Записки о галльской войне». 
Эпоха,  которой  посвящена  наша  книга,  начнется  через  четыреста  лет  после  
Цезаря,  но,  тем  не  менее,  этот  великий  человек  причастен  к  ней  самым 
непосредственным  образом.  Завоевания  Цезаря  в  Европе,  Азии  и  даже  в  Африке, 
расширение  границ  Римской  державы  путем  включения  в  ее  состав  многих  племен  и 
народов,  глубокие  внутриполитические  преобразования,  в  скором  времени 
превратившие Рим из небольшой республики в крупнейшую империю древности, стали 
прологом  той  исторической  драмы,  развязка  которой  наступила  в  разгар  Великого 
переселения народов. Именно во времена Цезаря одной из судьбоносных для его страны 
проблем  становятся  взаимоотношения  с  соседними  племенами  и  народами  –  на  смену 
быстротечным  войнам  приходит  целенаправленная  политика  их  включения  во 
внутреннюю  систему  римской  цивилизации.  Цивилизации,  границы  которой  вышли 
далеко  за  пределы  Италии  и  на  непродолжительный,  по  историческим  меркам  период, 
раскинулись в трех частях света. 
Особенно  острым  для  Рима  станет  северо-восточное  направление.  Европейский 
материк  –  это  большой  полуостров,  с  трех  сторон  окруженный  морями  (отсюда  и 
теснота, выгнавшая гельветов с насиженных мест), и лишь с востока, между Балтикой и 
Черным  морем  остается  перешеек,  одна  половина  которого  тоже  закрыта 
труднопроходимыми  лесными  массивами.  Но  южная  его  часть  –  это  узкий  степной 
коридор,  который  начинается  где-то  у  подошвы  Уральского  хребта  большим 
евразийским  раструбом,  затем  проходит  сквозь  Северное  Причерноморье  и 
заканчивается тупиком венгерской пушты, зажатой между Карпатами и Дунаем.  
Именно через этот коридор и протекали наиболее массовые миграции в мировой 
истории. Таким путем  в Центральную Европу проникали  одна за другой  кочевые  орды 
скифов,  сарматов,  гуннов,  аваров,  венгров,  монголов.  Буквально  каждые  300  лет,  а 
иногда и чаще, из глубин Центральной Азии вырывались потоки кипящей человеческой 
лавы  и  уносились  на  запад,  все  сжигая  на  своем  пути  и  поглощая  своих 
предшественников.  У  них  не  было  другого  пути,  кроме  того,  который  довелось 

6 
 
преодолевать: длиною в 5 тысяч километров и протяженностью в несколько лет жизни в 
седле. С востока – Океан, с севера – лесные дебри, с юга – пустыни и горы. Степь сама 
вела их единственно возможной дорогой, с которой никому не суждено было свернуть. 
Можно  было  только  дойти  до  конца  и  там  остановиться.  Вернуться  назад  было 
невозможно  – все равно что плыть против течения по горной реке. Только монголам в 
XIII  веке  удалось  превратить  этот  степной  коридор  из  дороги  с  односторонним 
движением в полноценный тракт. 
Первые вестники начала эпохи Великого переселения народов вышли к границам 
Римской  империи  той  же  дорогой.  Это  были  времена,  когда  державой  правили  три 
императора – братья-соправители Грациан и Валентиниан II (на западе) и их дядя Валент 
(на  востоке).  Летом  376  г.  восточно-римская  пограничная  стража,  стоявшая  на  правом 
берегу  Дуная,  отделяющем  Фракию  от  варварской  Скифии,  наблюдала  на  берегу 
противоположном необычайное волнение и скопление людских толп. Поначалу этому не 
придали серьезного значения – постоянное брожение в среде варварских народов, частые 
конфликты, стычки и передвижения племен вдоль границ с целью нащупать слабо место 
в  системе  укрепленных  пограничных  лагерей  были  делом  привычным.  К  таким 
неприятностям  римляне  были  готовы  всегда.  Но  то,  что  вскоре  произошло,  на  самом 
деле оказалось событием экстраординарным и во многом фатальным.  
На протяжении нескольких недель количество столпившихся вдоль берега людей 
увеличивалось  с  ужасающей  быстротой,  и  вскоре  вновь  прибывающие  толпы  стали 
теснить  передние  ряды  и  сталкивать  их  в  воду.  Это  были  готы  и  другие  германские 
племена, давние беспокойные соседи империи. Но на этот раз в намерения варваров не 
входили грабежи и боевые стычки. Наоборот, они искали спасения и молили римлян о 
помощи.  Что  стало  причиной  такой  паники?  Римский  историк  и  офицер  Аммиан 
Марцеллин, современник и свидетель описываемых событий, пишет: 
«Среди…  готских  племен  широко  распространилась  молва  о  том,  что 
неведомый  дотоле  род  людей,  поднявшись  с  далекого  конца  земли,  словно 
снежный  вихрь  на  высоких  горах,  рушит  и  сокрушает  все,  что  попадается 
навстречу.  Большая  часть  племен…  стала  искать  место  для  жительства 
подальше от всякого слуха о варварах». 
Эти  слухи  оказались  далеко  не  беспочвенны,  судя  по  тому,  какие  события 
развернулись вскоре. 

7 
 
«На  всем  пространстве  от  маркоманнов  и  квадов  до  самого  Понта 
множество неведомых варварских народов, будучи изгнано из своих обиталищ, 
внезапным  натиском  подошло  к  Истру  с  женами  и  детьми…  Получив  от 
императора разрешение перейти через Дунай и занять местности во Фракии, 
переправлялись  они  целыми  толпами  днем  и  ночью  на  кораблях,  лодках, 
выдолбленных стволах деревьев…» 
 
Всего  за  год  до  этих  трагических  событий  орда  гуннов  –  «дотоле  неведомого» 
кочевого  народа  –  неожиданно  вторглась  в  Причерноморье  и  прокатилась  по  всей 
степной зоне Восточной Европы, от Нижнего Поволжья до низовьев Дуная, не оставив в 
стороне  Северный  Кавказ  и  Крым.  Это  было  первое  вторжение  представителей 
монголоидной  расы,  непривычный  внешний  облик  которых  усиливал  и  без  того 
панические  настроения  среди  жителей  европейских  равнин.  Гуннов,  в  силу  их 
многочисленности  и  свирепости,  не  смогли  остановить  ни  многочисленные  племена 
других  степняков  –  алан,  –  обитавших  в  Северном  Причерноморье  и  Предкавказье,  ни 
сильное  государство  германцев-остготов,  которые  на  протяжении  III  –  IV  веков 
господствовали в Поднепровье. Король остготов Германарих, эпический герой древних 
германцев,  осознав  бессмысленность  дальнейшего  сопротивления,  покончил  с  собой. 
После  этого  гунны  покорили    другие  большие  и  малые  народы  –  вестготов,  гепидов, 
герулов,  скиров.  И  лишь  границы  Римской  империи  стали  для  кочевников  серьезным 
препятствием,  задержав  их  стремительный  бросок  на  запад.  Рим  в  эти  времена  уже 
перестал быть нерушимой скалой, о которую, словно волны, разбивались вдребезги все 
вражеские  нашествия.  Но  он  еще  оставался  мощной  плотиной,  способной  сдерживать 
наплыв  варварских  народов,  прибывавших  из  глубин  Европы  или  степных  просторов 
Азии. Это был первый акт долгой исторической драмы. Что же было дальше? 
По  истории  Великого  переселения  народов  написан  не  один  десяток  книг, 
начиная от трудов древних авторов – свидетелей и участников этих событий (их имена 
еще  прозвучат),  и  заканчивая  работами  современных  специалистов  –  археологов, 
медиевистов.  Пересказать  ее  всю  –  невозможно.  Наши  знания  постоянно  пополняются 
благодаря  вновь  открываемым  памятникам  археологии,  новым  находкам,  новым 
гипотезам. Новые поколения ученых, словно ученики Рубенса, до сих пор продолжают 
своими  легкими  «мазками»  детализировать  огромную  картину,  в  общих  чертах  уже 

8 
 
написанную  кистью  великого  мастера,  за  которым,  в  нашем  случае,  скрывается  вся 
предшествующая  историческая  школа.  Каждый  вновь  открытый  и  изученный  объект, 
будь  то  древнее  погребение,  или  раскопанное  археологами  жилище,  или  новая 
прочитанная  надпись  на  камне  или  сосуде,  дают  «краску»  для  такого  мазка,  который 
закрывает еще одно маленькое белое пятнышко.  
На  этой  огромной  картине  эпохи  Великих  миграций  уже  изображены  многие 
сотни  тысяч  персонажей,  от  простых  воинов-легионеров  и  варваров-переселенцев  с  их 
стадами, семьями, детьми, до императоров с пышной свитой. Мы видим сотни эпизодов 
возникновения  и  гибели  племен  и  народов,  только  простой  перечень  которых  мог  бы 
занять  несколько  страниц  книги.  Многие  из  этих  людей,  по  словам  одного  из  древних 
авторов,  были  зачаты  в  одном  месте,  рождены  в  сотнях  километров  от  этого  места,  а 
умерли в тысячах километров от места рождения. То же самое происходило не только с 
отдельными  людьми  и  их  семьями,  но  с  целыми  этносами:  они  рождались  и  вскоре 
исчезали,  успев  за  краткий  период  своего  существования  лишь  преодолеть  огромные 
расстояния, чтобы после этого кануть в лету. Единственное, что нам осталось, это чудом 
уцелевшие  на  страницах  древних  хроник  названия  –  этнонимы,  часто  в  виде  длинных 
перечней уже тогда почти никому не известных и почти забытых народов. 
Даже краткая череда главных событий сегодня поражает своей масштабностью и 
размахом:  стремительное  вторжение  сначала  колоссальной  орды  кочевников-гуннов  из 
заволжских степей в самое сердце Европы и их походы, затронувшие земли от Испании 
на  западе  до  Закавказья  и  Междуречья  на  Ближнем  Востоке;  несколько 
умопомрачительных  марш-бросков  племен  вандалов  и  аланов  из  центра  Европы  через 
Галлию  и  Пиренеи  в  Северную  Африку,  оттуда  морской  поход  на  Рим;  переселение 
вестготов из Причерноморья последовательно в Грецию, Италию и наконец в Испанию; 
движение  остготов  из  Поднепровья  в  Италию,  а  затем  и  обратно,  из  Италии  в  Крым; 
походы  англо-саксов  из  Германии  в  Британию.  Затем,  в  середине  VI  века,  нахлынула 
вторая  волна  тюрков-кочевников,  на  этот  раз  авар,  занявших  на  политической  и 
географической  карте  Европы  то  же  самое  место,  которое  до  них  занимали  все-таки 
разбитые (в 454 г.) германцами и римлянами гунны.  
Еще  было  быстрое  заселение  славянами  (одним  из  «новорожденных»  народов 
этой  эпохи)  обширных  земель  от  Днепра  до  Эльбы.  Оно  носило  одновременно  и 
колонизационный, и военный характер, часто осуществлялось стремительными темпами, 

9 
 
толчками-выбросами  огромных  масс  населения  далеко  на  юг  на  Балканы,  на  запад  к 
берегам Эльбы, на северо-восток в Поднепровье, и завершилось только к VIII веку.  
Крупные  вторжения,  действуя  по  принципу  падающего  домино,  приводили  к 
цепочке более мелких, но не менее драматичных передвижек населения, направленных 
преимущественно  либо  с  востока  на  запад,  либо  с  севера  на  юг.  Все  это  временами 
напоминало  «броуновское  движение»,  в  котором  племена  и  их  осколки,  словно 
молекулы,  бесконечно    сталкивались,  разлетались  и  снова  сталкивались,  преодолевая 
таким образом сотни километров внутри европейского континента.  
Пошатнувшаяся  от  стольких  толчков  Западно-римская  империя  наконец  пала  в 
476  г.,  словно  в  ознаменование  100-летия  начала  этой  исторической  драмы,  и  на  ее 
прежней  территории  тут  же  выросли  маленькие  варварские  королевства,  основанные 
названными  выше  переселенцами  –  в  Италии,  Испании,  Галлии,  Британии,  даже  в 
Африке. 
Формально 
все 
они 
были 
племенными 
«раннегосударственными 
образованиями», как говорят историки, но на самом деле ни одно из них не отличалось 
строгой  однородностью  этнического  состава  населения.  Те  социальные  объединения, 
которые мы сейчас по привычке называем племенами или народами, в ту беспокойную 
пору  складывались  не  только  и  не  столько  по  этническому  признаку,  а  скорее  по 
принципу  «товарищей  по  несчастью»,  или  путем  поглощения  более  мелких  и  слабых 
родов более крупными и сильными. 
Так,  например,  одна  из  последних  крупных  миграций  состоялась  в  568  г. 
Германское племя лангобардов, соблюдая договор с аварами, уступило им свои земли и 
переселилось  из  Среднего  Подунавья  в  Северную  Италию,  где  затем  возникла 
историческая  область  Ломбардия,  то  есть  «страна  лангобардов».  Но  прежде  чем 
отправиться  в  путь,  король  лангобардов  решил  найти  союзников  для  завоевания  новой 
страны.  К  нему  присоединилось  около  20  тысяч  саксов,  еще  группы  славян,  болгар, 
осколки  других  германских  племен  –  свевов  и  гепидов,  а  также  пленные  из  числа 
местного греко-романского населения северо-западных провинций Византии. 
В итоге этого вселенского хаоса этнополитическая карта большей части Европы и 
северного  побережья  Африки  изменилась  очень  сильно,  а  этническая  пестрота  и 
мозаичность  достигли  своего  предела.  И  произошло  это  за  неполных  два  столетия.  В 
Западной  Европе  наступила  эпоха  «Темных  веков»  или  раннее  средневековье.  Только 
Византия до поры до времени сохраняла свой имперский блеск и некоторую видимость 

10 
 
нерушимости  своих  границ  от  Черного  моря  до  Красного,  возможно  потому,  что 
серьезные  их  прорывы  на  протяжении  второй  половины  VI  века,  предпринятые 
славянами из-за Дуная, не имели катастрофических последствий для этого государства. 
Кроме  того,  ему  даже  удалось  на  очень  короткий  период,  при  императоре  Юстиниане, 
значительно  увеличить  свои  пределы,  разгромив  королевства  остготов  в  Италии, 
вандалов в Африке, восстановив свой протекторат над Испанией и Крымом. 
Но  вернемся  все  же  к  нашей  «картине».  На  ней,  кроме  перечисленных  выше 
событий  и  их  участников,  найдется  место  и  для  вещей,  –  самых  маленьких  крупиц  на 
глобальном историческом полотне. Но, как это ни странно, именно эти самые маленькие 
частицы  далекого  прошлого  оказались  самыми  прочными  и  долговечными,  только  они 
сохранились  до  наших  дней  и  стали  красноречивыми  источниками  знаний  не  менее 
ценных,  чем  свидетельства  средневековых  хроник.  Именно  о  древних  вещах  и  пойдет 
наш  рассказ.  О  ювелирных  украшениях,  выполненных  мастерами,  которым  довелось 
жить  в  очень  бурную  эпоху;  о  вещах,  найденных  по  большей  части  в  захоронениях  не 
простых людей, а в могилах знати. И хотя почти все эти предметы – настоящие шедевры 
ювелирного  искусства,  сделанные  из  золота  и  серебра,  украшенные  камнями  и 
филигранью,  их  настоящая  ценность  исчисляется  не  весом  или  уникальностью,  а 
информацией.  Той  информацией,  которую  донесли  до  нас  сквозь  многие  столетия  эти 
холодные  металлы  и  камни.  Благодаря  им  мы  узнаем  много  такого,  о  чем  никогда  не 
писали историки и летописцы древности, но без чего невозможно представить и ощутить 
горячее дыхание жизни людей, казалось бы, бесследно растворившихся в вечности. 
Предметы  ювелирного  искусства  эпохи  Великого  переселения  народов  – 
украшения,  оружие,  конская  упряжь,  драгоценные  сосуды  –  представляют  идеальное 
поле для исследователя, пытливый ум которого пытается понять, существует ли какая-то 
связь  между  миром  идей  и  великих  событий  и  миром  материальных  вещей,  и 
посредством каких субстанций эта связь находит воплощение в бытии. Вопрос, которым 
задавался еще Платон, и, кажется, так и не смог дать простого ответа. Но в ярком сиянии 
золота,  ослепляющем  только  при  первом  взгляде,  можно  увидеть  блеск  мечей  и 
доспехов,  разглядеть  горящие  глаза  алчного  варвара  или  опытного  ювелира.  Зеркало 
истории,  созданное  поколениями  золотых  дел  мастеров,  как  в  старой  сказке,  оказалось 
сегодня  разбито  на  тысячи  осколков,  но  каждый  из  них  отнюдь  не  искажает  свое 
отражение, а только выхватывает из него маленькие фрагменты – один за другим…   

11 
 
Глава 2  
Накануне.  
Искусство на границе варварского и римского миров 
 
Даже  на  закате  эпохи  Великого  переселения  народов,  в  середине  VI  века,  когда 
Западно-римская  империя  уже  перестала  существовать,  аварский  хан,  обращаясь  к 
византийскому  императору  Юстиниану,  отметил:  «В  вашей  империи  все  есть  в 
изобилии, включая, мне кажется, даже невозможное». И тогда, и за несколько столетий 
до  этого  диалога,  окружающие  римлян  народы,  как  кочевники,  так  и  оседлые  жители 
лесной Европы, все еще оставались полудикими племенами. Они не только не знали, что 
такое  письменность,  театр,  архитектура,  даже  баня,  но  и  приходили  в  настоящий 
благоговейный  трепет,  граничащий  с  ужасом,  видя,  как  и  с  какой  скоростью 
низкорослые  римляне  возводят  циклопические  акведуки,  строят  осадные  орудия  и 
прокладывают дороги сквозь леса и болота. Возвышающиеся на берегах Рейна и Дуная 
города  с  великолепными  каменными  домами  и  храмами,  с  канализацией  и 
водопроводом, 
с 
многочисленными 
мастерскими-фабриками, 
производящими 
невообразимой  красоты  изделия,  должны  были  казаться  варварам  миражами.  Один  из 
германских  королей,  Атанарих,  которому  посчастливилось  перед  смертью  посетить 
Константинополь, оправившись от  первого шока, воскликнул:  «Я  вижу то, о чем  часто 
слышал, хотя и не верил этому. Действительно, император – это бог на земле!» 
С  тех  пор,  как  Юлий  Цезарь  раздвинул  границы  государства,  в  процессы 
романизации  оказались  включены  огромные  территории,  населенные  очень  разными 
племенами, каждое со своим языком, культурой, традициями. Тесное общение римлян с 
окружающими 
народами 
складывалось 
из 
разных 
проявлений 
соседской 
провинциальной жизни и протекало в основном в форме влияния более высокоразвитой 
античной  культуры  на  менее  развитую.  При  этом,  если  в  западной  половине  растущей 
державы,  по  отношению  к  галлам,  германцам,  иллирийцам  и  кочевникам  Северной 
Африки,  римляне  выступали  в  качестве  носителей  значительно  более  продвинутой 
цивилизации,  то  на  востоке,  напротив,  греческие  эллинистические  государства 
Балканского полуострова, Передней Азии и Египта обладали несравненно более высокой 
и  утонченной  культурой,  которой  усердно  стремились  подражать  и  следовать  сами 
завоеватели,  перенимая  у  нее  многие  ценности.  Художественная  и  духовная  культура 

12 
 
Рима  эпохи  своего  расцвета  в  императорское  время  –  наследница  эллинистической 
греческой цивилизации. 
Спустя  всего  два  столетия  все  эти  племена  уже  были  объединены  не  только 
одними  политическими  и  силовыми  институтами,  но  и  одним  языком,  одним  законом, 
одной  культурой  и  одним  именем  –  «граждане  Рима».    Старые  этнические  названия 
сохранились,  как  реликты,  пожалуй,  только  в  обозначениях  некоторых  воинских 
подразделений,  рекруты  для  которых  набирались  среди  потомков  этих  племен: 
«Батавы», «Корнуты», «Галлы». 
Местное  население  после  недолгих  и  неудачных  попыток  сопротивления,  как 
правило, довольно быстро и охотно втягивалось в орбиту взаимовыгодных контактов с 
Римом,  постепенно  приобщаясь  к  благам  цивилизации  и  становясь  ее  неотъемлемой 
частью.  Никаких  препятствий  для  общения  между  завоевателями  и  аборигенами  не 
было.  Римляне  никогда  не  проводили  политику  дискриминации  покоренных  и 
включенных  в  состав  империи  народов,  поэтому  в  европейской  части  державы 
практически никогда не было «партизанской войны». Некоторые правовые ограничения, 
несомненно, существовали, но эдикт императора Каракаллы, изданный в 212 г., объявил 
вообще  всех  свободных  людей,  проживающих  на  территории  Римской  империи, 
независимо от племенной принадлежности, полноценными римскими гражданами.  
На  протяжении  первых  столетий  после  завоевания  римлянами  на  окраинах 
империи – в провинциях, изначально заселенных местными не италийскими племенами, 
развивалось  уникальное  явление.  Здесь  формировалась  особая  культура,  получившая 
удачное  современное  название  –  «провинциально-римская»,  то  есть  отличающаяся  от 
классической,  «настоящей»  римской,  только  своей  «провинциальностью»,  в  том  самом 
слегка снисходительном смысле этого слова, к которому мы все сегодня так привыкли. 
Как  следует  из  самого  термина,  основополагающими  здесь  были  римские 
государственные  и  культурные  традиции,  экономика,  право  и  латинский  язык. 
Основополагающими,  но  не  единственными.  Главная  суть  этого  явления,  кроется  не 
только  в  качественном  уровне  элементов  культуры,  будь  это  сугубо  материальные  ее 
проявления  (например,  предметы  искусства  или  ремесла),  или  же  духовные 
составляющие – язык, верования, бытовые традиции. Ведь этот  уровень мог зависеть и 
от социального положения и благосостояния людей, независимо от того, проживали они 
в столице или в провинции. Интереснее другое: в процессе длительного (а иногда и не 

13 
 
очень) и тесного сосуществования различных по происхождению традиций – римских и 
варварских,  а  эти  последние  были  весьма  и  весьма  пестрыми  и  разнородными  – 
неизбежно шло их слияние и переплетение, смешение и взаимообогащение. Естественно, 
чем ближе к границам империи, тем сильнее протекали эти процессы, тем глубже было 
взаимодействие, и тем ярче и оригинальнее оно отражались в конкретных проявлениях 
материальной  культуры.  И  пограничная  полоса  –  римский  лимес  –  хотя  в  военном 
отношении  выполняла  свои  оборонительные  функции,  в  культурном  служила  не 
преградой, а зоной наиболее интенсивных контактов, благодаря которой провинциально-
римская культура, с одной стороны, сама пропитывалась новыми элементами, с другой, 
проникала  за  пределы римских провинций,  к варварам.  Те,  в  свою  очередь,  находясь  в 
постоянном движении, разносили ее крупицы по всему варварскому миру. 
Цивилизованные  народы,  к  каковым  себя  относили  греки  и  римляне,  даже 
находясь  в  пределах  границ  своего  государства,  тем  не  менее,  тоже  не  оставались  в 
стороне от круговерти переселения народов. Военная необходимость заставляла римлян 
стремительно перебрасывать свои легионы, а также вспомогательные части, которые в то 
время  набирались  среди  союзников,  из  одного  конца  империи  в  другой:  из  Италии  на 
Ближний  Восток,  из  Греции  в  Африку,  с  берегов  Дуная  в  Британию.  Волею  судеб  и 
полководцев,  как  сами  легионеры,  так  и  входившие  в  состав  полевой  армии  отряды из 
варваров,  оказывались  заброшенными  туда,  где  никогда  не  ступала  и  не  могла  ступать 
нога  их  предков:  кочевники-аланы,  родиной  которых  были  степные  просторы 
Поднепровья,  сражались  и  умирали  в  Британии,  германцы-готы  –  в  Малой  Азии, 
римские легионы, набранные в Испании, несли службу в Крыму и Сирии.  
Вот  почему  главными  проводниками  римской  культуры  на  далеких  окраинах 
державы,  населенных  местными  еще  не  романизированными  племенами  (галлами, 
фракийцами,  иллирийцами)  всегда  были  военные  –  как  расквартированные  в  лагерях 
боевые подразделения – пограничные войска («лимитаны»), так и вышедшие в отставку 
легионеры – ветераны. Закончив долгую военную  службу, которая могла составлять от 
15 до 22 лет и более, они по закону получали солидный земельный надел и пожизненную 
пенсию. А поскольку, в силу огромной численности армии, количество почти ежегодно 
удаляющихся  на  покой  ветеранов  могло  составлять  несколько  тысяч,  свободные 
земельные  наделы  оставались  далеко  не  везде,  в  основном  –  все  дальше  и  дальше  от 
центра  империи.  И  легионеры,  родившиеся  в  Италии,  став  заслуженными  ветеранами, 
вполне  могли  поселиться  и  провести  остаток  дней  где-нибудь  на  вилле  у  берегов  Ла-

14 
 
Манша, или даже в Сирии – как выпадет жребий. Там они не только сами хранили свои 
привычные законы, традиции, образ жизни, который, в силу своих явных и неоспоримых 
преимуществ,  всегда  казался  окружающим  варварам  более  привлекательным,  но  и 
строго следили за соблюдением этих законов окружающими. 
Очень часто поселения вышедших в отставку легионеров (колонии) возникали на 
землях вокруг римских зимних лагерей. Так было и спокойнее и комфортнее, поскольку 
такие  стоянки,  однажды  возникнув  в  ходе  какой-либо  военной  экспедиции,  часто 
превращались  из  временных  в  постоянные.  Небольшие  пограничные  лагеря  (кастеллы 
или каструмы) со временем обзаводились мощными стенами, а для полноценной жизни 
расквартированных в них солдат здесь устаивалась развитая городская инфраструктура. 
В  первую  очередь  возникали  казармы,  продовольственные  склады  и  фабрики  для 
ремонта  и  изготовления  амуниции  и  оружия,  затем  –  торговые  лавки,  всевозможные 
мастерские,  водопровод,  бани,  храмы.  И,  наконец,  школы  и  театры.  Так  временные 
форты  превращались  в  города,  которым  становилось  тесно  внутри  своих  стен,  и  они 
обрастали  ремесленными  и  жилыми  кварталами,  которые  назывались  «канабы»,  и 
сельской округой, в которой не последнюю роль играли осевшие там ветераны.  
Крупные экономические и культурные  центры средневековой Европы, такие как 
Манчестер в Британии, Кельн, Майнц, Бонн, Страсбург, стоящие на левом берегу Рейна, 
и  Вена,  Белград  и  Будапешт  на  правом  берегу  Дуная  выросли  из  военных  лагерей  и 
колоний,  основанных  еще  в  I  –  II  веках.  Их  развитие  было  стремительным  –  уже  в 
течение  первого  столетия  после  прихода  сюда  римлян  эти  поселения  превращались  из 
военных  опорных  пунктов  в  региональные  центры  власти,  культурной  жизни,  ремесла, 
торговли  и  промышленности.  Они  служили  точкой  притяжения  и  для  местного 
населения, и для римских купцов, предпринимателей, земледельцев, даже актеров. 
Но к чувствам благоговения и страха, которые испытывали варвары, взирающие 
на  стремительный  рост  новой  цивилизации  с  другого,  дикого,  берега,  очень  быстро 
добавились  зависть  и  алчность,  для  которых  препятствия  в  виде  крепостных  стен  и 
оборонительных  валов  не  выглядели  такими  уж  непреодолимыми.  Грабеж  становится 
главной целью варварских пограничных набегов. До поры до времени серьезного вреда 
государству он причинить не мог, хотя ущерб наносил немалый и требовал напряжения 
сил  и  постоянной  боеготовности.  Резкое  обострение  ситуации  произошло  в  конце  II  – 
первой  половине  III  веков,  когда  на  границы  империи  одна  за  другой  накатились 

15 
 
несколько  бурных  волн  германских  переселенцев  из  северных  областей  Европы,  а 
внутри  государства  в  это  же  время  бушевали  политические  страсти  и  экономические 
неурядицы. Граница выстояла, грабителей, которым в нескольких местах на Дунае все-
таки  удалось  прорвать  систему  пограничных  укреплений  и  ограбить  прилегающие 
провинции,  выдворили  восвояси.  Однако,  этот  общий  кризис  империи,  оказавшейся  на 
какой-то  момент  на  краю  гибели,  окончательно  убедил  правителей  в  необходимости 
проведения  глубоких  реформ  в  стране  –  социально-экономических,  политических, 
административных,  военных  и  даже  религиозных.  Эти  преобразования  были 
осуществлены императорами Диоклетианом и Константином Великим. 
Римская держава с рубежа III – IV столетий вступает в новую пору своей истории, 
которая  станет  для  нее  самой  блестящей,  но  вместе  с  тем  и  финальной.  Историки  и 
археологи  назовут  этот  период  «позднеримским»,  а  для  восточной  части  империи  он 
станет  одновременно  и  «ранневизантийским»,  поскольку  именно  в  это  время  были 
заложены основы государственности и культуры Византии – средневековой наследницы 
императорского Рима. И хотя формальной временной границей считается 395 г. – время 
окончательно  разделения  Римской  империи  на  две  самостоятельные  половины,  в 
действительности, все предпосылки для этого были созданы уже в начале IV столетия. 
Население римских городов и вилл, вытянувшихся широкой полосой вдоль левого 
берега Рейна и правого берега Дуная, было очень неоднородным, пестрым в этническом 
и языковом отношении. Вышедшие в отставку ветераны очень часто брали себе жен из 
числа  местных  обитателей.  Так  возникали  смешанные  браки  и  развивался  смешанный 
язык  (так  называемая  вульгарная  латынь  –  основа  современных  романских  языков).  В 
быту  продолжали  сохраняться  редкие  не-латинские  имена  и  местные  традиции, 
предметы  материальной  культуры  –  этнические  украшения,  типы  жилищ,  формы 
хозяйствования.  Религиозная  жизнь  тоже  включала  и  сугубо  римские  официальные 
верования, каковыми являлось сначала многобожие и культ императоров, и  поклонение 
местным  божкам  –  кельтским,  фракийским,  германским,  и  экзотические  восточные 
культы  (Исиды,  Митры,  Баала).  Последние  распространялись  либо  легионерами-
ветеранами,  когда-то  рекрутированными  в  Сирии,  Месопотамии  или  Египте  и 
поселившимися  затем  в  Галлии,  Испании  и  Паннонии,  либо  вездесущими  купцами. 
Местные и привнесенные обычаи существовали и развивались везде наряду и наравне с 
обще-римскими.  В  отличие  от  собственно  римской  –  преимущественно  городской  – 
культуры, провинциально-римская была культурой сельской, рядовой.  

16 
 
Такая  же  широкая  полоса  земель  по  другую  сторону  лимеса,  принадлежавшая 
варварам,  отличалась  тем,  что  там  влияние  соседней  культуры  (назовем  его  «налет 
романизации»)  сильнее  ощущалось,  напротив,  в  среде  знати  и  зажиточных  людей.  Но, 
как  ни  парадоксально,  и  здесь  тоже  главными  проводниками  этого  влияния  часто 
становились  представители  военного  сословия:  воины-наемники  или  воины-союзники, 
возвращавшиеся  домой  из  походов,  в  которых  они  сражались  на  стороне  Рима, 
приносили  с  собой  не  только  новые  предметы,  оружие,  одежды  или  словечки.  Они, 
вкусив  однажды  доселе  неведомые  им  блага  цивилизации,  например,  сытное 
полноценное питание, теплые жилища и бани, некоторые излишества городской жизни, 
навсегда  сохраняли  свое  тяготение  к  ним  и  прививали  его  соплеменникам  через 
рассказы,  небылицы,  подарки  и  что-то  еще.  В  представлении  большинства  варваров, 
никогда не видевших всего этого, Римская империя становилась манящим раем на земле, 
в котором есть все и «даже невозможное». 
Конечно,  если  говорить  о  вещественной  стороне  этого  процесса,  к  варварам 
попадали,  в  первую  очередь,  предметы  роскоши  –  высококачественные  изделия 
римского  ремесла,  посуда,  украшения,  дорогие  ткани,  вино.  Многое  из  этого 
производилось  неподалеку  –  в  римских  городах  и  мастерских  на  противоположном 
берегу:  Колония  Агриппины  (совр.  Кельн)  славилась  изысканной  стеклянной  посудой, 
Виндобона  (совр.  Вена)  –  посудой  керамической,  Могонтиак  (совр.  Майнц)  –  вином, 
Августа Треверорум (совр. Трир) – производила высококачественное сукно. Ювелирные 
мастерские  повсеместно  изготавливали  разнообразные  украшения  –  браслеты,  кольца, 
цепи  и  подвески,  которыми  охотно  украшали  себя  и  жены  легионеров  в  канабах,  и 
дочери  германских  бондов  в  соседних  хуторах.  Особым  многообразием  и 
региональными  особенностями  отличались  такие  предметы,  как  фибулы  –  застежки, 
служившие  не  только  для  украшения  костюма,  но  и  для  скрепления  его  отдельных 
элементов, а в ряде случаев и для обозначения социального статуса своего владельца. 
Провинциально-римские  фибулы  –  удивительная  категория  вещей,  изучая 
которые  можно  если  и  не  восстановить  историю  развития  римских  окраин  и 
взаимодействия Рима с соседними племенами, особенно в Центральной  Европе, то, во 
всяком случае, очень наглядно ее проиллюстрировать на всем пространстве от Британии 
до  Кавказа,  от  завоеваний  Юлия  Цезаря  и  его  предшественников  до  окончательного 
распада  Западно-римской  империи.  Для  археологов,  изучающих  культуру  варварских 
народов римского пограничья, эти фибулы – бесценная находка, будь они выполнены из 

17 
 
железа  или  меди.  Историческая  информация,  заключенная  в  них,  превосходит  во  сто 
крат  ценность  материальную,  поскольку  она  касается  и  времени  изготовления 
(датировка),  и  места  (области)  производства,  и  этнокультурной  принадлежности.  Если 
фибулы  обнаружены  в  каком-либо  захоронении,  то  они  очень  часто  могут  заменить 
собой  паспорт,  в  котором  указано  почти  все,  кроме  имени  владельца  (имена  на 
могильных камнях – надгробиях – высекали только сами римляне). 
Распространение  находок  римских  фибул  в  первые  века  на  север  от  Альп  и  на 
восток  вдоль  Дуная  и  их  пестрое  разнообразие  прямо  отражают  рост  территории 
империи  и  включение в  ее  состав  все  новых и  новых  земель  и народов.  Однако,  среди 
находок  есть  и  такие,  которые  вряд  ли  могли  быть  изготовлены  в  одной  из 
многочисленных  рядовых  мастерских  римско-варварского  пограничья.  Далее  речь 
пойдет  о  настоящих  шедеврах,  принадлежавших  высшей  племенной  знати,  для 
удовлетворения  притязаний  которой  на  роскошь  и  исключительность  работали  не 
простые провинциальные ремесленники и ювелиры, а столичные мастера. Известно, что 
в нескольких крупнейших городах империи, включая в первую очередь и столичные, в 
IV  –  V  веках  работали  специальные  ювелирные  мастерские,  продукция  которых 
предназначалась  исключительно  варварам.  Эти  мастерские  так  и  назывались  – 
barbaricari.  И  хотя  работали  там  римские  высоко  профессиональные  ювелиры, 
изготавливавшиеся  там  различные  украшения  во  всем  отвечали  вкусам  и  традициям  (а 
также и материальному уровню) военных и племенных предводителей германцев, алан и 
любых других римских союзников-федератов, окружавших империю со всех сторон.  
Численность  варварской  знати,  служившей  при  императорских  дворах  в  Риме, 
Равенне, Константинополе, Медиолане или в воинских частях на восточных и северных 
рубежах  страны,  а  также  еще  остающейся  в  родной  этнокультурной  среде,  но 
стремящейся  подражать  римской  моде  и  тем  самым  подчеркивать  свое  превосходство 
над  простыми  соплеменниками,  была  огромной.  Мастерские-барбарикарии  работали 
напряженно. Одна часть их продукции раздавалась в качестве обязательных регулярных 
подарков (они назывались донативы)  варварам-офицерам, другая готовилась в качестве 
дипломатических даров варварам  – дружественным соседям,  а точнее князьям, риксам, 
конунгам и ханам  с их женами и наложницами  – для  поддержания лояльности и мира. 
Третья часть уходила, как дань, таким же варварам, но уже (или еще) не дружественным, 
когда  мир  и  спокойствие  нарушались.  И  наконец,  наверняка  при  мастерских 
существовали  и  собственные  торговые  лавки,  в  которых  зажиточная  варварская  элита 

18 
 
могла сама покупать дорогие подарки своим женам и детям. В Константинополе и лавки 
и мастерские, работавшие преимущественно на внешний рынок, располагались в северо-
восточной  части  города,  недалеко  от  набережной  Золотого  Рога,  торговой  гавани  и 
переправы, связывавшей сердце столицы с Галатой (квартал на другом берегу бухты) и 
дорогами,  ведущими  на  север,  во  Фракию  и  далее.  Вероятно,  такое  расположение 
облегчало «шопинг» варварам, прибывающим в город в основном именно с севера (как 
по  суше,  так  и  по  морю)  и  избавленным  таким  образом  от  необходимости  долго 
блуждать по огромному мегаполису в поисках сувениров. 
Можно не сомневаться в том, что подобные специализированные мастерские, но 
ориентированные  на  собственную  римскую  знать,  начиная  от  офицеров,  сенаторов  и 
других  высших  чиновников  и  заканчивая  членами  императорской  фамилии,  трудились 
тут  же,  по  соседству  и  не  менее  напряженно.  Мастера-ювелиры,  работавшие  на 
варварский  рынок,  ни  в  чем  не  уступали  своим  коллегам,  а  кое  в  чем  даже  и 
превосходили,  в  частности,  в  своем  знании  традиций  и  вкусов  окружающих  империю 
народов.  Говоря  современным  языком,  они  были  неплохо  сведущи  в  этнографии,  и 
помогали  им  в  этом,  скорее  всего,  непосредственно  сами  заказчики,  что  вполне 
объяснимо.  Труднее  объяснить  другое  –  неужели  Рим  и  Констатинополь  были  так 
наводнены разноязыкими воинами, торговцами, ремесленниками, просто «отдыхающей» 
варварской  знатью,  или,  напротив,  иноплеменными  рабами,  что  ювелиры-дизайнеры, 
работавшие  в  барбарикариях,  имели  доступ  к  информации  о  каких-то  особенностях 
украшений  даже  весьма  отдаленных  от  империи  народов?  Отчасти  это    действительно 
так,  и  тому  есть  немало  свидетельств.  Собственно,  таким  свидетельствам  в  целом  и 
посвящена наша книга. 
Помимо  прямых  информаторов  –  варваров,  непосредственных  обладателей  и 
носителей  интересующих  римских  ювелиров  культурных  традиций,  которые  так  или 
иначе  оказались  в  поле  их  зрения,  существовали  и  другие  источники,  сведения  из 
которых  мог  использовать  любой  грамотный  человек.  Позднеантичная  греко-римская 
историческая традиция – исторические сочинения, хроники, жизнеописания, периплы и 
карты  –  всегда  проявляла  немалый  интерес  к  этнографическим  деталям.  Но  за  этим 
интересом  стояла  не  праздная  любознательность  или  любовь  к  наукам  о  человеке,  а 
вполне конкретный подход к народам и племенам окраин цивилизованного мира, как к 
потенциальным  или  уже  реальным  противникам  и  объекту  возможной  экспансии  – 
неважно какой, торговой, военной или политической. Многие наиболее ценные сведения 

19 
 
о  таких  народах,  которые  мы  находим  у  римских  географов  и  историков  (Тацита, 
Птолемея,  Аммиана  Марцеллина)  или  у  греческих  писателей  (Приска  Панийского  и 
других),  основаны  как  на  личных  наблюдениях  авторов,  так  и  на  многочисленных 
ручейках  информации,  стекающихся  от  разведчиков,  шпионов,  торговцев,  офицеров 
пограничной  стражи,  а  также  перебежчиков  и  пленных.  Собранные  воедино,  такие 
данные  могли  служить,  и  наверняка  служили,  ведь  для  того  их  собственно  и  писали, 
справочниками  («путеводителями»)  по  культуре,  географии  и  истории  тех  мест,  куда 
готовились отправиться дипломатические, военные или торговые экспедиции римлян. 
Но  для  мастеров-ювелиров,  стремящихся  самостоятельно  воспроизвести 
этнические украшения различных варварских племен и не нарушить их традиций, все же 
очень  важен  был  непосредственный  контакт  с  самими  оригинальными  образцами,  или 
хотя бы их подробное словесное описание, которое мог дать только носитель. Его знания 
были особенно ценными и там, где ремесленник хотел передать национальный колорит 
или подчеркнуть историзм изображаемой им мифологической сцены.  
Вот, к примеру, шикарная ранневизантийская ваза-амфора из чеканного серебра с 
двумя  ручками  в  виде  кентавров  –  работа  лучших  мастерских  Константинополя 
середины  IV  в.  (рис.  1).  Среди  украшающих  ее  мифологических  сцен,  связанных  с 
жизнью  Ахилла  –  наиболее  популярного  и  почитаемого  героя  античного  мира,  – 
центральное  место  занимает  один  из  эпизодов  его  полной  подвигов  жизни,  а  именно, 
битва с амазонками под стенами Трои. Амазонки – легендарные женщины-воительницы, 
жившие некогда, согласно греческой мифологии, в степях Северного Причерноморья и 
на  берегах  Понта  Эвксинского,  где-то  по  соседству  со  скифами.  На  защиту  Трои  их 
призвали жители этого города, зная об их давних напряженных отношениях с греками. 
Амазонки  приняли  это  приглашение  и  вступили  в  бой  с  греческими  героями,  как  и 
водится,  верхом  на  лошадях.  Так  их  и  изобразил  мастер-торевт,  согласно  всем 
существующим канонам древнегреческого искусства: женщины в подпоясанных туниках 
и  типичных  мягких  шлемах-колпаках,  с  типичными  секирами  в  руках;  мужчины-герои 
либо  полуобнаженные,  либо  в  типичных  доспехах,  со  щитами    щитами  и  мечами. 
Амазономахия  (битва  с  амазонками)  –  один  из  излюбленных  сюжетов  античного 
искусства, сотни раз продублированный на вещах самого разного рода, почти без каких-
либо  серьезных  композиционных  различий:  точно  такие  сцены  мы  увидим  и  на 
греческой вазописи, начиная с VI – V вв. до н.э., и на римских мраморных саркофагах II 
– III вв. н.э., и в позднеантичной торевтике. 

20 
 
 
                                                 Рис. 1. 
Нетипичной на этой вазе оказалась одна интереснейшая особенность. Прекрасно 
зная,  что  амазонки,  согласно  мифам,  это  кочевое  племя,  жительницы  берегов  Понта  и 
Меотиды, как называли греки Черное и Азовское моря, мастер вдруг, почему-то только 
на одной из трех лошадей, вздумал изобразить совершенно не мифическую деталь. Это 
украшения  сбруйных  ремней  (рис.  2),  отличающиеся  от  всех  остальных  мелких 
подробностей на этой картине – абсолютно типовых, мифических и безликих. Контуры 
этих  украшений,  выполненных на  вазе  гравировкой,  не  оставляют никаких  сомнений в 
том, что здесь точно переданы, с мельчайшими деталями, настоящие уздечные накладки, 

21 
 
которые в тот период используют реальные жители областей обитания древних амазонок 
– кочевые сарматские племена.  
 
                                         Рис. 2. 
Находки таких украшений – целые наборы из десятка накладок прямоугольной и 
овальной  формы,  со  вставками  крупных  сердоликов,  окруженными  рельефными 
поясками,  хорошо  известны  сегодня  в  погребениях  сарматов  на  территории  Крыма  и  в 
низовьях  Дона-Танаиса,  впадающего  в  Меотиду  (рис.  3).  Эти  захоронения  датируются 
второй  половиной  III  и  первой  половиной  IV  веков,  и  это  значит,  что  мастер-
изготовитель чудесной амфоры, работавший в середине  IV века, несомненно, мог либо 
сам  видеть  такие  уздечки  (конечно,  если  ему  довелось  побывать  где-нибудь  в  Крыму), 
либо,  что более вероятно,  их ему подробно описал или даже показал некто  – заказчик, 
клиент, просто «знакомый» - уроженец тех далеких краев.  
 
                                         Рис. 3. 

22 
 
Остается  только  добавить,  что  этот  шедевр  найден  в  захоронении  знатного 
германского  предводителя,  князя,  который  вполне  мог  быть  именно  «уроженцем  тех 
мест», но многие годы своей жизни провел на римской военной службе. Его могила была 
обнаружена еще в 1812 году в Бесарабии (верховья реки Прут), близ местечка Концешти. 
Запомним это название – мы к нему еще не раз вернемся.   
Серебряная  амфора  из  Концешти  –  один  из 
парадоксов  своей  эпохи,  но  парадоксов  очень 
характерных  для  Великого  переселения  народов, 
как  явления  исторического  и  культурного.  Она  по 
праву  может  называться  одним  из  лучших 
произведений  ранневизантийского  прикладного 
искусства,  как  с  художественной,  так  и  с 
технической  точки  зрения,  но  найдена  в 
погребении  варварского  князя,  за  пределами 
империи.  И  возникает  предположение,  что  этот 
князь, гот скорее всего, лично слегка поучаствовал 
в  создании  шедевра,  в  качестве  заказчика  и        
Рис. 4.                                               рассказчика, описавшего мастеру современные ему 
реалии  земли  амазонок.  Возможно,  в  качестве  благодарности  за  такой  вклад  мастер 
изобразил  в  руке  одного  из  кентавров  саму  вазу  –  ее  маленькую  копию  (рис.  4).  Это 
значит,  он  хотел,  чтобы  для  людей,  лицезреющих  великолепный  сосуд,  его  хозяин, 
держащий в этот момент амфору в руке, ассоциировался с кентавром, то есть, в данном 
случае, с Хироном – мудрым воспитателем Ахилла.  Видимо этот персонаж был героем 
не только для греков и римлян, но пользовался почетом и далеко за пределами античной 
цивилизации,  что  не  удивительно,  ведь  он  был  прежде  всего  великим  и 
непревзойденным воином – то есть идеалом для любого мужчины-варвара. 
Так серебряная посуда становится не просто столовым прибором, а проводником 
более  высоких  ценностей,  посредством  которого  римляне  подчеркивают  свою 
культурную  и  политическую  гегемонию  в  мире.  Как  ни  странно,  воспитательно-
образовательный момент парадного серебра в императорскую эпоху играл важную роль 
и в самом римском обществе. Даже в IV – V веках, в период безраздельного господства 
христианского  вероучения,  основной  художественной  литературой  продолжали 
оставаться  сочинения  «языческих»  авторов  –  «Энеида»  Вергилия,  Илиада  Гомера,  а 

23 
 
также  литературные  и  драматические  переложения  античных  мифов.  По  ним  учились 
читать дети в школах, их ставили в театре. Сцены и эпизоды, заимствованные именно из 
этих произведений, и изображали на мозаиках, фресках, на серебряных блюдах, кубках и 
кувшинах  мастера  –  ремесленники  и  художники.  Все  они  были  легко  и  безошибочно 
узнаваемы зрителями, воспитанными с детства на подвигах Ахилла, Геракла, любовных 
похождениях  Аполлона  или  кознях  Зевса.  Большое  серебряное  блюдо,  украшенное 
сценами из Вергилия, было даже в сокровищнице франкской королевы Брунгильды. 
Понятно, что художественные металлические сосуды, в отличие от произведений 
монументального искусства, могли легко продаваться и транспортироваться как внутри 
Римской  державы,  так  и  за  ее  пределы.  Оказавшись  вне  империи,  такие  предметы 
приобретали еще одну важную функцию, в дополнение к просветительской. Речь идет о 
политической  пропаганде.  Суть  ее  в  том,  что  знакомясь  с  высоко  техническими 
достижениями  имперского  искусства  и  глядя  на  изображенные  на  парадной  посуде 
мифологические и исторические эпизоды, среди которых важное место занимали сцены 
императорских  триумфов  и  побед  римского  оружия  (рис.  5),  варвары  должны  были 
осознать  и  свою  ничтожность,  и  мощь  империи,  и  тщетность  противостояния  ей.  Это 
пробуждало  в  них,  или  должно  было  пробуждать,  верноподданнические  чувства  и 
желание  хоть  как-то  приобщиться  к  этой  мощи,  вместо  того,  чтобы  досаждать  ей 
набегами и грабежами.  
Сила 
пропагандистской 
машины  Римской  империи  часто 
недооценивается 
современными 
историками и не принимается всерьез, 
быть  может  потому,  что  варварские 
нашествия  она  остановить  так  и  не 
смогла.  Но  нельзя  не  учитывать  и 
такого 
обстоятельства: 
согласно 
достоверным историческим данным, к 
середине V века римская армия почти 
на 
100% 
состояла 
из 
солдат              
Рис. 5.                                                                     варварского происхождения, что не 
мешало  ей  эффективно  и  упорно  противостоять  врагам  –  таким  же  варварам,  но  с 
несколько иным… А чем иным? 

24 
 
Германские или аланские воины, бесстрашно сражавшиеся с гуннами под стенами 
Константинополя  или  закрывавшие  своими  телами  последнего  императора  Запада  – 
мальчика  по  имени  Ромул,  наверное  понимали,  ради  чего  они  гибнут.  Не  только  ради 
денег  и  собственной  славы.  И  не  случайно  средневековая  цивилизация  католической 
Европы  всю  свою  длительную  историю  грезила  возрождением  Римской  империи,  от 
первых Меровингов к Каролингам, затем была «Священная Римская империя» Оттона и 
Наполеоновский  ампир.  И  долгое  время,  вплоть  до  XV  века,  западный  мир  искоса 
посматривал  сначала  на  Византию,  отказываясь  признать  в  ней  законного  преемника 
римского величия, потому что это было бы равноценно признанию Запада по-прежнему 
варварским, во всяком случае, по отношению к ней. 
Образ рая на Земле, возникший в умах варваров, выбравшихся из лесов и впервые 
столкнувшихся с прелестями цивилизации на берегах Рейна и Дуная еще в I – II веках, 
спустя  полтысячелетия  ничуть  не  поколебался.  Напротив,  познакомившись  с  ними 
поближе, эти полудикие племена стремятся приобщиться к ним любыми путями, в том 
числе  и  насильственными,  но  их  грабежи  никогда  не  ставили  своей  целью 
ниспровержения  Римской  империи.  Более  того,  за  всю  историю  активного  римско-
варварского противостояния на протяжении долгих веков, ни разу не было предпринято 
ни  одной  попытки  создать  мало-мальски  значительную  коалицию  племен  для 
одновременного  глобального  натиска  ни  Рим,  с  целью  сокрушить  его  могущество.  Все 
подобные  союзы  носили  лишь  оборонительный  характер.  Варвары,  по  крайней  мере 
свои,  европейские,  на  самом  деле  не  только  не  имели  возможности  поколебать  устои 
империи  и  сами  это  прекрасно  понимали,  но  и  не  стремились  к  этому,  не  были 
заинтересованы. Такое могло прийти в голову только совершенно новому врагу, гораздо 
более  сильному,  сплоченному  и  главное  совершенно  чуждому  тех  благ  цивилизации, к 
которым  многие  «местные»  уже  привыкли  и  сделали  неотъемлемой  частью  своей 
собственной культуры. 

25