Тюркский период: этнополитические и социальные аспекты истории Казахстана

С обретением независимости РК получила дальнейшее развитие исследовательская школа под руководством профессора Т.О. Омарбекова, которая на основе новых теоретико-методологических подходов изучает проблемы происхождения, структуры и основных этапов этнической истории тюркских родоплеменных объединений на Евразийском пространстве. Процесс исследовательских изысканий и изучений памятников древнетюркской письменности по разным направлениям лингвистического, этнополитического и т. д. характера продолжается до настоящего времени. Казахские исследователи Губайдулла Айдаров «Язык орхонского памятника Бильге-кагана», «Язык орхонских памятников древнетюрксой письменности» и др. посвятили свои труды анализу графико-лексических и грамматическим особенностей рунических текстов, автором научных статей и монографий по рунической письменностей является известный ученый М. Жолдасбеков. Выдающийся казахский филолог Алтай Аманжолов, написал ряд фундаментальных трудов по тюркской рунической графике. Продолжает исследования в этом направлении один из самых интересных казахских ученых тюркологов К. Сарткожаулы, который совместно с М. Жолдасбековым опубликовали «Орхон ескерткіштерінің толық атласы» или другими словами энциклопедию памятников рунической письменности[9].

Как показывает историографический обзор большое количество археологических раскопок и исследовательских изысканий посвящены восстановлению истории Великого Тюркского каганата. Первые исследования, интерпретации археологического материала, восстановление исторической картины жизни тюрков связаны с именами В.В. Радлова, В.В. Бартольда. На территории Казахской ССР работали крупные археологические экспедиции, руководимые, Х.А. Алпысбаевым, С.М. Ахинжановым, К.М. Байпаковым, А.Х. Маргуланом, К.А. Акишевым, М.К. Кадырбаевым, а также Н.С. Бакина, М.К. Барманкулова, Л.Н. Гумилева, А.П. Окладникова, Е.К. Кайназарова, М. Хакимова, Ю.В. Бромлей, Д. Алимжанова и др.

Историографическое направление современной науки характеризуется расширением тематики, появлением новых методов исследования, расширением круга нарративных источников. Освещение исторических процессов требует конкретизации и емкости таких терминов как «этнос», «этногенез», «этноним», «этническая история». Наиболее интересной является трактовка термина «этническая история» Н.Н. Чебоксарова: «Этническая история – есть общеисторический процесс возникновения, развития, дифференциации, слияния, консолидации, трансформации, а в некоторых случаях и исяезновения этнических общностей». Известны различные оценки, подходы и тенденции в изучении проблемы этногенеза: компонентный, идеи конгломерантности, «пятичленная» периодизация, типологическая, ассимиляционно-интеграционная, автохтонная и др[10].

К еще одному из направлений исследовательских практик можно отнести аспекты мифологизации истории, его роль в этнических и политических процессах. Представитель казахстанской исторической школы А.А. Галиев рассматривает теоретические проблемы мифологизации истории. Он определяет, что на ранних этапах истории тюрков создавались этногенетические мифы, которые были предназначены для обоснования складывающихся этнополитических объединений и прихода к власти определенных династий и связанных с ними групп. Изменения в этнополитической ситуации сопровождались соответствующими изменениями этногенетических мифов (туранского, огузского, чингизидского, исламского, локального иудео-хазарского), для иллюстрации и закрепления использовались ритуалы. Роль мифа в общем происхождении в формировании этничности и в строительстве нации затрагивается в работе Т. Эриксена, Д. Горовиц, Э. Русенс, Дж. Хоскинг показали, что чувство преданности достигается за счет возбуждения ощущения общности с помощью манипуляции историей, культурой и символизмом. Г.Е. Марков заключает, что в традиционном обществе вымышленное представление о «единстве происхождения» выступает как идеологическая форма осознания реально существовавших военно-политических, хозяйственных, этнических и других связей. Проявлением мифологизированной истории является этностереотип. В монографии А.М. Хазанова «Кочевники и внешний мир» уделено внимание формированию и предназначению негативного стереотипа о номадах и их культуре[11].

Зарубежные исследовательские работы занимают целый историографический пласт. Следующими широко известными направлениями в историографии является поиск сходных черт и аналогий с тюркскими каганатами. Так важный импульс развитию исследований этого направления дали работы зарубежных и российских ученых (Л. Квантен, Э. Филлипс, Д.Г. Савинов, С.В. Кисилев, А.Д. Грач, Л.П. Потапов и др.). Одним из достижений историографии была постановка вопроса о сходстве отдельных компонентов политической организации с хуннской традицией. Древний эль тюркских объединений считают продолжением развития хуннской государственности. Эта преемственность прослеживается, по мнению исследователей в дублировании правящего триумвирата хуннов (каган, ябгу, шад), системе крыльев, десятичном разделении армии, сакральной связи правителя с Небом. Дж. Флетчер проследил не только сходные черты в организации управления, но и усмотрел тенденции в абсолютизации ханской власти и постепенном установлении жесткой военизированной структуры.

Западный ученый П. Голден разработал классификацию передававшихся традиций, выделив из них культовые (церемония коронации; представления о священных узах кагана и всего правящего рода с божественными силами; понятия священного центра державы), политические и социальные (титулатура; деление государства на две части-крыла при старшинстве восточной; владение домениальными землями по рекам Орхону и Селенге). Отличительной чертой исследований Л.Н. Гумилева стало определение значения социально-политической организации («вечного эля») тюрков для других кочевых народов. Преемственность некоторых традиций он усматривал в державе Хунну, где господствовали родоплеменные институты, и определяет ее как «родовую империю». В отношении Тюркского каганата он на первый план выдвигал стройность политической организации при правителях Ашина. Тюркский каганат, по мнению Л.Н. Гумилева, образовался вследствие завоевательной политики ханов из рода Ашина, в результате которой были объединены почти все степные народы Евразии и прилегающие территории с оседло-земледельческим населением. Древние тюрки создали свое государственное объединение под названием – эль. В Тюркском каганате не был завершен процесс классообразования и нараставшие противоречия между тюркской военной демократией и покоренными племенами, которые находились на стадии родового строя, привели к распаду и падению государства. Турецкий ученый Заки Велиди Тоган выделяет именно «тюркские завоевательные и государственные традиции», в числе которых перечисляются следующие: 1. простая и гибкая организация, основанная на обычном праве; 2. титул кагана; 3. главенство правящего рода; 4. 24-членная организация армии. Этот зародыш государственности, по мнению Л. Гумилева, более древний, чем институт классового государства. Саму державу Хунну ученый рассматривает как общество, где господствовали родоплеменные институты, и определяет как «родовую империю». Тюркский каганат, по мнению Л.Н. Гумилева, образовался вследствие завоевательной политики ханов из рода Ашина, в результате которой были объединены почти все степные народы Евразии и прилегающие территории с оседло-земледельческим населением. Чтобы эффективно контролировать эти страны и народы, древние тюрки создали свое государственное объединение – эль. Основным противоречием в первом Тюркском каганате было противоречие между тюркской военной демократией и покоренными племенами, находившимися еще в стадии родового строя. Ввиду недолгого существования государства исследователь рассматривает Тюркский каганат как незавершенный процесс классообразования. Феодальные отношения, согласно концепции Л.Н. Гумилева, возникали только по периферии Великой Степи, там, где кочевники завоевывали страны с оседлоземледельческим населением[12].

Российский исследователь В.В. Трепавлов в истории кочевых образований различает две тенденции развития потестарности и оформления государственности. Одна – установление деспотического централизованного монархического правления, другая объединение постепенно разлагающихся племен с адаптацией родоплеменных институтов к функциям надплеменной властной структуры. В.В. Бартольд называл форму правления в Тюркском каганате господством демократии. Характерной чертой кочевых империй современные исследователи считают: 1) сохранение формы родоплеменных институтов, наполняемых новым содержанием, соответствующим степени развития классового общества и государства; 2) строго централизованное управление с чертами военной диктатуры, характерное для крупнейших кочевых империй; 3) состояние постоянной войны с соседями; 4) громадные размеры.

Так же, как и Г. Марков, она считает, что кочевых государств не существовало, а объединения кочевников представляли собой племенные союзы, которые становились государствами лишь в том случае, если часть населения переходила к земледелию. С. Плетнева выделяет три стадии развития кочевых обществ: первая стадия – таборное кочевание, с отсутствием земледелия и оседлости, в сфере общественного быта этой стадии присуща военная демократия; вторая стадия – полукочевое хозяйство с постоянными зимовками и частичным заготовлением кормов, распадение родового строя и военной демократии, становление раннеклассового общества и формирование государственных объединений; третья стадия – полукочевое хозяйство с параллельным развитием земледелия и оседлости, появление городов, феодализм и государство[13].

Все это, согласно концепции С. Плетневой, – признаки развивающейся и утверждающейся государственности. Если для второй стадии кочевания можно говорить о создании рыхлых государственных объединений – «кочевых империй», то для третьей стадии, по мнению ученого, характерны устойчивые и организованные объединения – «каганаты». В качестве наиболее ярких примеров третьей стадии кочевания исследователь приводит Уйгурский каганат, где имел место классовый феодальный строй, а также Кыргызский каганат, Хазарию в период расцвета и др.

Проблемам имперской традиции в истории сложения древнетюркской цивилизации посвящены исследования С.Г. Кляшторного. Он определяет следующие «признаки, присущие цивилизации (и прежде всего, достаточно развитая письменность и запечатлённая в этой письменности историческая память), явилось прямым следствием создания Тюркского эля. Так сами тюрки называли свое государство, которое мы называем Тюркским каганатом или Тюркской империей. Динамика возникновения центрально-азиатских империй – а все они созданы кочевниками – казалось бы, проста и прозрачна. Уже первоначальный завоевательный импульс направлен не столько на расширение пастбищных территорий, сколько на подчинение стран с иным хозяйственно-культурным укладом. Степные племена консолидируются под властью одного вождя, одного рода, одной династии. Подчинив племена, соперничающие во власти над степью, завоеватель стремится поставить в зависимость от себя страны и народы с многообразными типами хозяйственной деятельности и, как правило, с развитой государственностью. Зависимость реализуется либо в форме непосредственного подчинения завоевателю, либо выплатой обусловленной дани. Именно на этой стадии государство, созданное кочевниками, преобразуется в империю»[14].

Один из современных кочевниковедов Н.Н. Крадин придерживается точки зрения, что поначалу кочевники не нуждались в собственном государстве. Н.Н. Крадин моделируя процессы, происходившие в кочевом обществе приходит к выводу, что государственность у кочевников зарождалась, только в тех регионах, где они имели длительные и активные контакты с более высокоорганизованными земледельческо-городскими обществами (скифы и древневосточные и античные государства, кочевники Центральной Азии и Китай, гунны и Римская империя, арабы, хазары и турки, и Византия и др.). Основной концептуальной линией Н.Н. Крадина является положение о возникновении государственности у кочевых народов под влиянием оседлоземледельческих цивилизаций.

Е.И. Кычанова отстаивает точку зрения о классовом характере кочевых обществ и не ставит под сомнение сам факт существования государств у кочевых народов. В своей исследовательской работе Е.И. Кычанов рассматривает проблемы уровня развития кочевых народов исходя из принципов существования у кочевников классового общества и как результат имущественного и классового расслоения этих обществ и возникновения кочевого государства. Е.И. Кычанов полагает, что кочевые государства были, прежде всего, результатом внутреннего развития кочевых обществ. В итоге путем сословно-классового разделения и усиления социальных противоречий в кочевом обществе возникали разные формы кочевой государственности.

Российский ученый Л.С. Васильев выделяет 3 типа кочевой цивилизации: Киданьский – когда кочевое племя образуется на окраинах могущественной империи, многое у нее заимствует, но стремится сохранить свою самобытность; Тюркский – когда кочевники постоянно меняют места своего обитания, вторгаясь в зону земледельцев и подчиняя их себе; Монгольский – когда под внешним воздействием создается государство, которое вторгается в зону земледельцев, подчиняя их государства одно за другим, но пытаясь сохранить свою самобытность.

Историческая мысль по разному интерпретирует и представляет разные версии «дуальности» в тюркских каганатах: форма военно-организационной структуры, необходимостью управления огромным государством, результат противоречий между династиями и т. д. Исследователи, избравшие версию «дуальности» как формы военно-организационной структуры, делают упор на проблему разделения племенных ополчений на правое и левое крылья. «В государствах, созданных народами евразийского степного пояса, часто имело место «раздвоение» территории. Она делилась на две части-крыла (обычно западную и восточную) с особым правителем в каждой из них» – предполагает российский ученый В.В. Трепавлов. Определяя общие закономерности в системе «соправительства» В.В. Трепавлов заключает: «…наибольшее сходство с монгольским (имперским и улусным)… обнаруживает Жужаньский, древнетюркские и Караханидские каганаты. Все они связаны между собой: тюрки в VI в. построили свой «вечный эль» на развалинах жужаньского государства, а Караханиды (карлуки, ягма, чигили) воспользовались традициями располагавшегося на их территории Западно-тюркского каганата. Общими признаками почти всех кочевых империй, таким образом, являются: а) разделение державы на две части; б) сюзеренитет над каждой из них особого правителя; в) принадлежность соправителя к одному роду с верховным каганом; г) соправители не наследовали Каганский престол…».

Кыргызский исследователь Т.Д. Джуманалиев замечает тот факт, что «Восточнотюркский каганат подразделялся на телес и тардуш, причем вассальные племена входили в тардуш. Аналогично Западнотюркский каганат подразделялся на он ок будун, т.е. «десятистрельный» народ под названием дулу и нушиби». Здесь мы видим сочетание теоретико-концептуальных положений и упоминание как условие возникновения «дуальности» необходимости управления огромным государством. «…всегда присутствовала в кочевом обществе в форме военно-политического («эль» в древнетюркском обществе) союза, объединения, правого, левого крыла, которые выступали в рамках каганата, не допускавших установления абсолютной власти кагана, в целом противостоящих усилению центральной власти и т. д.» – определяет автор Л.Н. Гумилев, анализируя состояние Западнотюркского каганата, представлял систему управления в которой «…главная опора династии – беги племенных союзов дулу и нушиби стремились к ослаблению ее власти, при которой они могли бы иметь максимум самостоятельности»- таким образом, «дуальность» в системе власти была фактором сдерживающим централизацию власти.

«Дуальность» как результат противоречий между династиями рассмотрен и в научных трудах С.Г. Кляшторного. Рассматривая структуру управления, у древних хунну, он отмечал следующее: «Высшие после шаньюя лица в государстве – левый и правый (т.е. западный и восточный) «мудрые князья» – были его сыновьями или ближайшими родственниками. Они управляли западными и восточными территориями империи и одновременно командовали левыми и правами частями армии».

Как полагает исследователь именно «отношения родства сохраняли решающее значение для определения социального положения и политической роли каждого, кто принадлежал к высшим слоям хунну». Известный казахстанский историк Б.Е. Кумеков считает, что характерная традиционная административно-территориальная структура древнетюркской государственной организации – система крыльев – нашла проявление в организации управления Кимекского каганата: «Восточная находилась на Среденем Иртыше под властью кагана, а западная часть, по сведениям арабского автора ал-Масуди (X в.) располагалась в междуречье Урала и Эмбы под управлением ябгу (мамлака кимек-ябгу)». Как показывают исторические исследования все кочевые общества прошли тот или иной уровень «дуальности» и каждое из них имело свою специфику и последствия. Поэтому определение контуров развития и эволюции кочевых обществ невозможно без объективного изучения исторических исследований посвященных этому вопросу.

На сегодняшний день существует большая необходимость в изучении концептуальных проблем социально-политической трансформации кочевых обществ, определении природы и сущности формирования политических институтов, изменения социальной структуры кочевников. Историографическое осмысление этих аспектов ставит пред нами следующие задачи, во-первых, что современные историки вкладывают в значение «государство», «кочевое государство», во-вторых, необходимо раскрыть особенности исследовательских парадигм в изучении социально-политических институтов кочевого общества.

Европоцентристские теории возникновения и развития государства подразумевают централизованную политическую власть, которая монополизирует (или делегирует) управление и регулярно взимает налоги на более или менее определенной территории. В рассмотрении проблемы возникновения кочевых империй или «архаических империй» для исследований характерна «дихо- 26 Древняя история Казахстана томия» (двойственность). Современные авторы, проводя реконструкцию «степных империй» считают, что для создания империи были необходимы два важных средства. Первое из них было структурным, а второе – идеологическим. Структурным средством была десятичная военная организация, которую степные правители использовали, и это являлось мощным оружием в руках степного правителя, и значительно усиливало его власть. Идеологическим средством усиления контроля хана была вера в Тенгри – бога кочевников. В работах современных историков прослеживается идея всемирного верховного бога и содержит в себе возможность единой универсальной сферы на земле вероятность того, что верховный бог может назначать единого правителя для установления своего правления над всей этой универсальной сферой. В исторических исследованиях российских авторов С.Г. Кляшторного, Т.И. Султанова рассматриваются факторы имперской традиции в истории сложения древнетюркской цивилизации. Н.Н. Крадин в свою очередь выделяет следующие признаки «кочевых империй»: 1) многоступенчатый иерархический характер социальной организации, пронизанный на всех уровнях племенными и надплеменными генеалогическими связями; 2) дуальный или триадный (на крылья и центр) принцип административного деления империи; 3) военно-иерархический характер общественной организации «метрополии», чаще всего по «десятичному принципу»; 4) ямская служба как особый способ организации административной инфраструктуры; 5) специфическая форма наследования; 6) особый характер взаимоотношений с земледельческим миром.

Одной из ведущих проблем современных исторических исследований стали попытки реконструкции основных этапов политогенеза у древних и средневековых кочевников Евразии. Описание систем антропологической стратификации конкретных кочевых обществ и выявление их характера стало основной линией теоретических разработок. В контексте решения этой проблематики были поставлены вопросы и определены основные подходы в решении дальнейших типологических построений теории кочевого государства. Кочевниковед Н.Н. Крадин определяет четыре основные точки зрения на характер социального строя номадов: 1) предклассовое общество у кочевников (С.И. Вайнштейн, Л.С. Васильев, К.П. Калиновская, В.А. Шнирельман и др.); 2) раннее государство у номадов (Е.П. Бунтян, С.Г. Кляшторный, Е.И. Кычанов, А.И. Мартынов, М.С. Мейер, А.И. Першиц); 3) феодализм у кочевников: а) ортодоксальный вариант теории «кочевого феодализма» (И.Я. Златкин, М.Х. МаннайОол, Л.П. Потапов); б) «саунная» версия кочевого феодализма (А.В. Даньшин, К.И. Петров, Ф.Я. Полянский); в) власть над номадами как основа феодализма (Н.Ц. Мункуев, А.В. Попов, В.С. Таскин, Г.А. Федоров-Давыдов); г) становление феодализма в ходе седентаризации «от кочевий к городам» (С.А. Плетнева). Кроме этого известны высказывания о феодальной сущности номадизма без указаний на характер его внутренней природы (А.А. Арзыматов, Л.Л. Викторова, Д.Е. Еремеев и др.; 4) особый номадный (Г.Е. Марков, Н.Э. Масанов) или экзополитарный (Н.Н. Крадин), способ производства у кочевников.

Рассматривая различные подходы и тенденции в изучении природы кочевой государственности, исследователь приходит к выводу, что большинство исторических исследований исходят из самобытной природы номадизма и положения, что кочевые общества имеют менее специализированную и структурно дифференцированную социально-экономическую организацию.

Особое внимание современной науки привлекает проблема развития кочевых государственных традиций и институтов. Эволюция исторических взглядов в рамках формационного и цивилизационного подходов очень схожа и прошла путь от мнения о статичном характере общества кочевников, до создания теорий об особом его развитии и исключительном влиянии соседних оседлых народов на появление государства у кочевников. В российской историографии в конце XX – начале XXI вв. ставился вопрос о «степной культуре» как альтернативе развития цивилизации, что, безусловно, было обращением к цивилизационному подходу. Появляется ряд теорий, которые по-разному объясняют основные за- 28 Древняя история Казахстана коны возникновения, дальнейшего изменения, а иногда и гибели сложных человеческих систем.

Современный исследователь С.А. Васютин обращает внимание на проблему крупных кочевых политий, которые начинали процесс распада. В результате совпадения таких условий, как многостороннее военно-политическое давление (чаще всего объединялись интересы Китая и конкурирующих кочевых элит), наличие внутренних противоречий в правящем клане или среди разных племенных групп, ухудшение экологических условий и военные поражения. Учитывая цикличность политических процессов в Центральной Азии, распад одной кочевой империи, как правило, становился началом истории другой. Однако деструктивные процессы могли привести и к полной ликвидации организационных структур империи и формированию сегментированного этнополитического пространства[15].