Қазақстан республикасының
жүктеу/скачать 3,82 Mb. Pdf көрінісі
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Александр Максимович
- Жулдыз Тулибаева
77
Светлана Ковальская Доктор исторических наук, профессор Вячеслав Меньковский
Александр Максимович
К.Н. АБДУЛЛАЕВ. ОТ СИНЬЦЗЯНА ДО ХОРАСАНА. ИЗ ИСТОРИИ
СРЕДНЕАЗИАТСКОЙ ЭМИГРАЦИИ ХХ ВЕКА. – ДУШАНБЕ, 2009. – 572 с. Общество традиционно ждет от историков «объективного» анализа прошедших событий. Но методологический инструментарий историков и их роль в процессе написания исторических работ принципиально изменились за последние десятилетия. Многие ученые стремятся подчеркнуть, что подготовленные ими работы в принципе не могут не быть субъективными и должны именно так восприниматься. Историки, безусловно, готовят свои работы на репрезентативных источниках, но сам выбор источников, формулировка рассматриваемых проблем, выводы, к которым они приходят, не могут быть абсолютно объективными в силу зависимости от столь субъективных обстоятельств как научная подготовка, культурная и социальная база самого исследователя. Вопросы, поставленные определенными исследователями, и выводы, к которым они приходят, при использовании репрезентативного корпуса источников являются научно обоснованными, хотя могут не совпадать с вопросами и выводами других ученых. Несовпадение не означает, что одни работы являются «правильными», а другие «ошибочными». Разница в оценках связана как с принадлежностью ученых к разным генерациям, так и с личностью исследователя, спецификой его теоретической и После 1991 г. для национальных историографий первостепенной стала задача «выстраивания новых национальных историй», смены тех парадигм, которые создавались в советские годы. Поиск
национальной самоидентификации сопровождался совершенно естественной критикой предшествующей историографической модели, направленной на доказательство исторической обусловленности совместного существования в рамках единого государства. Историческая наука выполняла как функцию «политики, обращенной в прошлое», так и функцию науки, формирующей будущее.
78
Для профессионального сообщества «постсоветского пространства» два фактора представляются наиболее важными в контексте внутринаучных преобразований, кардинально изменивших ситуацию в исторической науке. Во-первых, «архивная революция», начавшаяся в годы «перестройки». Историки, проводя исследования, могли свободно сочетать возможности предоставляемые данными «устной истории», изучением советской и постсоветской политической культуры с архивными материалами. Во- вторых, смена единственной («единственно правильной») марксистко- ленинской методологии на широкий спектр методологических подходов, применяемых в мировой исторической науке. Конечно, историк не в состоянии проверить свое знание опытным путем, поскольку объект его знания всегда находится в прошлом, и ученый имеет дело только с ее следом - историческим фактом. Исследователь также не может избавиться от своего знания последующих исторических событий и в соответствии с этим неизбежно корректирует отношение к свидетельствам современников того или иного события. Таким образом, исторический факт выступает в трех качествах - как реальность прошлого, как реальность прошлого, отраженная в источниках, и как результат научной интерпретации реальности прошлого, отраженной в источниках. Видение прошлого в конечном итоге определяется исторической ситуацией, в которой работает историк. Особенно важно подчеркнуть, что меняется методология исторического познания, т. е. совокупность нормативных подходов, принципов, приемов, процедур, которые
задаются профессиональным сообществом в определенном культурном контексте и призваны определять направление и цели творческого поиска. «Постсоветские» исследователи оказались в чрезвычайно своеобразной ситуации. Эйфория, связанная с открытием архивов, достаточно быстро стала сочетаться с пониманием того, что историческая наука не в полной мере способна проанализировать этот архивный материал. Среди историков стали усиливаться сомнения в отношении письменного источника как ключевого в понимании исторического события, как инструмента который «покажет то, что действительно произошло», как это было сформулировано основоположниками теории историзма. Письменный источник скорее показывает позицию его автора, чем реальный ход событий, и многие исследователи стали анализировать дискурс в том понимании, которое было предложено французским философом М. Фуко, и использовать такие источники как дневники, письма, мемуары для реконструкции мышления, менталитета определенного исторического периода. Методологические изменения не могли не коснуться и историографии истории Центральной Азии. Серьезным шагом в развитии центральноазиатских исследований стала фундаментальная монография К.Н. Абдуллаева. Книга справедливо позиционируется как первое в постсоветской историографии исследование истории среднеазиатской эмиграции советского периода. Основное внимание уделено почти миллионной массе таджиков, узбеков, туркменов,
79
киргизов, казахов, а также русских, вытесненных революцией за рубежи своей родины - в Афганистан, Западный Китай, Иран, Британскую Индию и Турцию в 1917-1934 гг. Заключительная глава затрагивает также основные моменты военной эмиграции 1941-1945 гг., период "холодной войны", войны в Афганистане 1980-х гг., и доводит исследование до начала 2000-х гг. В работе вскрыты причины, вызвавшие исход; даны основные этапы эмиграции; показано расселение эмигрантов за рубежом; представлен их количественный и национальный состав; изучена история эмиграции в стране пребывания; политические течения, а также; попытки возвращения на родину. В предисловии автор отмечает, что изучаемая им тема долгие годы «была не столько научной, сколько политической: Советским историкам: приходилось "разоблачать", "бороться", "воспитывать в духе" и т.п. Что заставило автора пересмотреть свои взгляды? Если сказать кратко, то изменение политического климата в мире и доступ к новым, доселе неизвестным источникам и литературе» [С. 3]. Историческая судьба народов Средней (Центральной) Азии сложилась так, что территории, на которых они проживают, оказались в государствах с различной политической ориентацией. При этом, только в пяти государствах - Казахстане, Таджикистане, Узбекистане, Туркменистане и Киргизстане народы региона стали государствообразующими (титульными). К.Н. Абдуллаев считает, что
жителей Центральной Азии, проживающих за пределами соответствующих им титульных стран, можно назвать ирредентой (невоссоединенной нацией). «Ирредентизм, пишет автор – это идеологическое и организационное выражение сочувственного интереса какой-либо государствообразующей этнической группы к представителям той же группы, проживающей за пределами государства, в котором представители данной этнической группы являются титульными» [С. 11]. При этом автор выделяет умеренный и экстремальный ирредентизм. Нужно отдать должное автору, он рассматривает данное, неоднозначно оцениваемое, явление с различных сторон. Такой подход является ключевым и прослеживается по всему тексту монографии, в которой автор стремится избежать любой ангажированности. Наряду с ирредентой существуют и те, кто не по своей воле оказался оторванным от привычной среды обитания. Таких людей, по разным причинам оторванных от исторической родины и живущих за ее пределами на положении национальных меньшинств, принято называть диаспорой, а социально-политический феномен, вызвавший исход этих людей и переселение в другие страны – эмиграцией. В историографической части исследования автор отмечает, что распад СССР и обретение независимости, дали мощный толчок к росту национальных историографий, не сдерживаемых более идеологическими рамками. Привело ли это к качественному росту национальных историографий Центральной Азии? Невозможно однозначно ответить на этот вопрос. «Большинство исторических сочинений созданных в последние годы в бывших советских республиках, пригодны лишь для ограниченного
80
«местного употребления». Для «нетитульной» аудитории они не представляют никакого интереса» [С. 46]. К.Н. Абдуллаев затрагивает актуальный для многих постсоветских стран вопрос, связанный с тем, что «большой изъян имеющейся на сегодня литературы заключается в том, что она посвящена больше политическому, нежели социальному и культурному аспектам проблемы» [С.55]. Исследователь видит выход из проблемы в ликвидации идеологических разногласий при рассмотрении событий, максимальном расширении источниковой базы, интеллектуальной интеграции и диалоге современных историографий. В работе представлен широкий круг литературы на английском, русском, таджикско-персидском и тюркских языках. Сам автор свободно владеет каждым из них, демонстрируя тем самым свою принадлежность к уникальному поколению исследователей, которых отличает полиязычие, глубокое знание не только источников, но и прекрасное владение, а также практическое применение современных теоретико-методологических подходов и исследовательских методов.
Кроме того, стоит отметить, что автор провёл серьёзную исследовательскую работу над источниками по теме монографии в архивах России, Таджикистана, Узбекистана, Великобритании. В первой главе «Большая игра: истоки будущей трагедии» автор представляет этнические и социокультурные исторические корни
противоречий в регионе, которые оказали влияние на дальнейшее его развитие. При этом он отмечает, что регион жил без этнических войн во многом благодаря скрепляющему воздействию ислама. А также раскрывает место Средней Азии в системе международных отношений: в разграничении сфер влияния между Китаем, Англией и Россией. При этом интересно мнение автора, что «компромисс Великобритании, России и Китая: имел иллюзорный характер» [С.100]. К.Н. Абдуллаев весьма справедливо отмечает, что колониальная зависимость региона привела к зарождению негативного отношения к «новым хозяевам» и только из-за разобщённости мусульман это негативное отношение не вылилось в джихад. В главе «Пробуждение Азии» автор уделяет внимание восстанию 1916 г., которое он оценивает как «стихийное выступление против царизма» [С.103], приведшее к обострению национальных отношений Также весьма подробно освещается становление местных органов
власти и взаимоотношения между «красными», «Кокандской автономией» и «белыми». Автор прав, утверждая, что все политические силы забыли о народе, увлекшись политической борьбой за власть, которому пришлось самому заботиться о своей безопасности [С.113]. Зарождение басмачества в системе таких взаимоотношений автор и выводит из народной реакции на безвластие, вызванное глубочайшим политическим и экономическим кризисом в стране [С.114], а вовсе не из целенаправленных действий «автономистов». Басмачество, с гражданской и социологической точки зрения автор определяет как территориальное народное ополчение, своего рода дружинников, которых возглавляли популярные военные и полукриминальные авторитеты [С.263]. 81
По мнению К. Абдуллаева басмачество в Фергане было вызвано: а) глубочайшим кризисом власти; б) экономическим кризисом, вызванным гражданской войной и хаосом в Советской России; в) стремлением населения Ферганы к национальному самоопределению; г) национальной враждой и религиозным противостоянием мусульман и пришельцев- «неверных» [С.115]. В отличие от «сартовского» басмачества, представленного узбекско-таджикским и киргизским населением Ферганы, находившимся под влиянием крупных феодалов, общинных лидеров и консервативного духовенства, руководящее положение в автономном движении занимала светская казахская интеллигенция (Чокаев, Танышбаев и другие), пытавшаяся собрать под свое крыло все «демократические силы», включая русских, евреев и др. Более того, басмачество зачастую было враждебно автономистам, в частности, об этом говорит эпизод с побегом Мустафы Чокая после разгрома «Кокандской автономии». В описании предреволюционной ситуации в Бухаре К.Н. Абдуллаев проводит анализ политической обстановки и приходит к выводу, что политические расхождения между эмиром и умеренными сторонниками реформ по турецкому образцу – джадидами приводят к втягиванию в этот конфликт басмачей на стороне эмира и большевиков на стороне джадидов. Всё это автор весьма органично связывает с продолжением международной борьбы за контроль над Средней Азией, в которую весьма неожиданно вмешивается и Афганистан. При этом используется ряд зарубежных архивных источников, серьёзно расширяя фактологическое поле для анализа. Рассмотрение отношения Афганистана к событиям в революционной части Средней Азии вообще является одной из первых попыток анализа роли этой страны в истории региона в указанный период. В главе «Война» исследователь подробно рассматривает боевые действия, связанные с установлением советской власти в Центральной Азии и борьбой с басмачеством, раскрывая причины появления эмиграционных потоков, направлявшихся в Афганистан, Китай. Так, падение эмира Бухары и его отъезд в Афганистан привели, по мнению автора, к росту числа тех, кто покинул Бухару по религиозным мотивам или перешёл на путь вооружённой борьбы с большевиками: «Бухара из мусульманской страны (дар ул-ислам) превратилась в немусульманскую территорию: в такой ситуации бухарцам предписывалось объявить повсеместную войну против агрессоров (то есть джихад) с тем, чтобы восстановить дар ул-ислам и/или совершить хиджру, то есть всем покинуть родину» [С.178]. С точки зрения сегодняшнего дня подобные аргументы, казалось бы, выглядят весьма сомнительно. Однако, учитывая специфику менталитета народов Средней Азии и их глубокую религиозность, данную причину эмиграции и пополнения басмаческих отрядов вполне можно указывать в одном ряду с экономическими проблемами, политическим безвластием и ведением военных действий в регионе. На наш взгляд, сопоставление светской эмиграции и мусульманской хиджры, выделение общего и особенного, является сильной стороной данного исследования и знакомит читателя с уникальной стороной жизни мусульманской общины [С.13-15].
82
При рассмотрении боевых действий автор опирается на обширный архивный материал, указывающий на интенсивность сопротивления в различные хронологические периоды в различных географических регионах Центральной Азии. Наряду с рассмотрением стратегии и тактики боевых действий в противостоянии Красной Армии и её местных союзников с басмачами, а также характеристикой отдельных лидеров повстанческого движения (Ибрагимбек, Джунаид-хан) указывает автор и причины поражения антисоветских выступлений. На взгляд К.Н. Абдуллаева, «Завоевание: было определено, с одной стороны силой Красной Армии, с другой – военной слабостью и политической разобщенностью коренного населения» [С.181]. При этом обращается внимание на то, что экономическая политика большевиков, в частности насильственные заготовки зерна и мяса, не только привели
к росту
недовольства новой
властью и вооружённым выступлениям, но и к экономической переориентации на производство зерна вместо традиционного хлопка. Ошибки в экономической политике, агрессивность, излишняя жестокость войск Красной Армии привели к росту сопротивления и приобретению отрядами басмачей «ореола защитников веры» [С.186]. Изъятые у жителей Бухары ресурсы помогли большевикам остаться у власти, а «анализ бухарского восстания 1921 г. показывает, что оно, в известной мере было одним из крестьянских восстаний, потрясавших в то время Советскую Россию» [С.190]. Серьёзное внимание уделил Н.К. Абдуллаев и такой исторической личности как Энвер Паша – турецкий генерал, оказавшийся в 1921-1922 гг. самом эпицентре басмачества. Автор чётко и связно прослеживает и аргументирует с помощью различных источников, в том числе и личной переписки Энвера Паши, изменение политической линии турецкого генерала от сотрудничества с большевиками к противостоянию с ними для продвижения идей панисламизма и пантюркизма в регионе. На взгляд автора, Энвер Паша – неудачный политик и герой-авантюрист, пытавшийся «реализовать планы
создания панисламистского государства или
конфедерации государств. Во главе такой конфедерации он видел, конечно, свою Турцию, ярым патриотом которой он оставался до последнего своего вздоха» [С.210] и применявший для этого все возможные методы. Однако сам Энвер Паша со всеми его амбициями, с точки зрения Н.К. Абдуллаева, плохо ориентировался в реальной обстановке в регионе и оказался втянут в межплеменную рознь, царившую в регионе, хотя и добился определённых успехов по объединению басмачей. Это заставило советскую власть обратить на регион более пристальное внимание, и Энвер Паша был убит. Интересен и взгляд исследователя на вопрос о финансировании кампании Энвера Паши. Так, автор выражает согласие с мнением английских агентов в Индии, высказывавшихся о возможном тайном союзе Энвера Паши с Мустафой Кемалем [С.226]. Однако вряд ли это можно считать серьёзным доказательством подобных связей, особенно учитывая личные надежды Энвера Паши на триумфальное возвращение в Турцию, о чём Н.К. Абдуллаев не раз упоминает в монографии. Итогом деятельности
83
Энвера Паши стало «не только крушение джадидизма и поражение младотурецкого движения, но и дискредитация эмиристского басмачества» [С.231]. Вполне объяснима и оценка Энвера Паши как героя среднеазиатской эмиграции, стремившейся в его личности увидеть символ борьбы и непокорённости. Серьёзный интерес
представляет анализ
автором процесса национального размежевания в Центральной Азии в 1924-1936 гг. Н.К. Абдуллаев оценивает этот процесс как весьма спорный. С одной стороны размежевание привело в дальнейшем к национальным спорам; с другой – оно дало советской власти возможности перевести сторонников модернизации и национального строительства на свою сторону, а Британии и Китаю, на взгляд исследователя, указало на несправедливость их империй и угнетение там мусульман [С.256]. Почти через всю книгу рефреном проходит аргументированная мысль автора, выраженная во фразе, посвящённой политике большевиков в регионе: «Трудно – почти невозможно – отделить плохое от хорошего в действиях новой власти» [С.259]. Это касается почти всех мероприятий, которые рассматриваются автором: начиная от борьбы с басмачеством, заканчивая ликвидацией безграмотности. В главе «Белые армии в восставшем Синьцзяне» представлены малоизвестные страницы истории российской эмиграции в Западном Китае (Синьцзяне). Интерес представляет рассмотрение судьбы вооружённых формирований трех лидеров белого движения в Средней Азии – генералов А.И. Дутова, А.С. Бакича и Б.В. Анненкова. Судьба русских эмигрантов, оказавшихся в Синьцзяне, раскрывается через контекст взаимоотношений Китая и СССР. Хотя раздел носит скорее информационный характер, это представляется приемлемым, поскольку факты достаточно ограничены и новы для анализа и требуют проведения отдельного исследования. Серьёзное значение в монографии придано рассмотрению массового исхода жителей Средней Азии в Афганистан. В главе «Жизнь и борьба муджахидов и мухаджиров в Афганистане» – К.Н. Абдуллаев рассматривает отношение властей Афганистана к эмигрантам, их расселение и состав, политические движения в среде эмигрантов. Автор отмечает, что национальное размежевание в СССР «вызвало рост национальных настроений во всём регионе» [С.339], что привело к пограничным конфликтам и вылилось в частичную реэмиграцию населения. Исследователь справедливо указывает, что постепенно бывшие басмачи решили озаботиться обустройством жизни в новой стране, а не попытками возвращения, и освещает религиозный, национальный и политический аспекты проблем эмигрантов, чётко сводя данные в систематизированные таблицы. На основании этих данных делается вывод о том, что, несмотря на различные причины и состав, «среднеазиатская эмиграция – это протест той насильственной ломки традиционных, в том числе религиозных, представлений, жизненного уклада, которые несла с собой новая власть» [С.366].
84
Доктор исторических наук
АЛМА СУЛТАНГАЛИЕВА. ГОРОД И ЛЮДИ: СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ В КАЗАХСТАНЕ. – АЛМАТЫ, 2010. – 244 с.
Каковы же особенности становления городского социума в Казахстане? Каково же качество жизни горожан, общий уровень их культуры и культурности? Насколько комфортна жизнь в казахстанских городах? Какие же особенности городского управления в казахстанском городе на разных этапах его развития? Каковы же взаимоотношения казахов и города? Как же большинство казахов становятся городскими жителями в советское время? Эта книга предлагает рассмотреть урбанизацию в Казахстане как социокультурный процесс и город как среду формирования особого социального и культурного пространства. В первой главе данной книги анализируются базовые черты городского общества: демография, социальная структура, этничность. Вторая глава посвящена культуре городской среды, ее базовым условиям, прямо или опосредованно влияющим на жизнедеятельность человека: жилище, образование и здравоохранение, городское пространство в его застройке. В центре третьей главы – трансформация отношений между казахами и городом, особенности сельско-городской миграции, стратегии адаптации в городе. Султангалиева исследует социокультурную трансформацию казахстанского города на ключевых исторических этапах, каждый из которых символизирует собой отдельную эпоху: 1) досоветскую доиндустриальную; 2) советскую социалистическую и индустриальную; 3) постсоветскую и постиндустриальную. Советская эпоха
самая продолжительная, в течение
которой сформировались социально- культурные основы современного казахстанского города. В качестве “сase study” был выбран город Алматы. Однако, по ходу работы локальный контекст переплетается с общеказахстанским. Автор книги рисует яркую картину жизнедеятельности человека в городе, в том числе повседневные, в историческом разрезе. Она рассматривает элементы повседневной жизни, которые и формируют культуру поведения «человека городского». Это особенно актуально для постсоветского города с его «переходным» характером и связанной с этим несформированностью городского образа жизни как феномена культуры. Тем более это приобретает значимость в условиях высоких темпов прироста казахского городского населения, впервые ставшего городским большинством, но которому предстоит в сжатые сроки усваивать нормы и ценности городской цивилизации.
85
На протяжении практически всей своей истории казахстанские города развивались в рамках национального советского урбанизационного проекта. По утверждению автора книги, наследие последнего по-прежнему оказывает влияние на постсоветский казахстанский город. Анализируя основные черты урбанизации советского Казахстана, Султангалиева отмечает, что зависимость урбанизации от политических и зачастую недостаточно обоснованных решений превращает ее в нестабильный процесс, что особенно ярко проявится в постсоветский период. В частности, в советское время закладывается проблема неравномерного развития территории Казахстана, приоритетное развитие одних регионов (северных) в ущерб другим (южным и западным). Этот экономический и социальный дисбаланс усугубляло то, что он накладывался на этнотерриториальные различия в расселении. Казахское население, в основном сельское, численно преобладало именно в южном и западном регионах. На фоне низкой технической и социо-культурной оснащенности сельской местности в целом закреплялась социально-экономическая отсталость казахов, высокая степень безработицы среди них. Неслучайно в постсоветское время сельская миграция в города из южного региона станет наиболее многочисленной. Использованные в работе архивные документы подтверждают, что казахстанский вариант советской урбанизации отличался концентрацией ресурсов и населения в одном-двух городах. В постсоветский период мы видим такую же картину. Сельская миграция концентрируется в двух городах – Алматы и Астане, на долю которых в 2008 году приходилось 86,6 % от миграционного прироста страны. Султангалиева отмечает, что концентрация сельских мигрантов всего в двух городах страны ведет к тому, что эти города растут, но не развиваются. А с учетом доминирования «предпринимательской стратегии» в городской политике дальнейшее снижение стандартов городской жизни будет продолжаться. Модель управления современным городом, так же сложившаяся еще при социализме, не ведет к успешному развитию города. На различных примерах автор книги показывает незрелость гражданского самосознания горожан. Приводимые в книге материалы подтверждают, что городская идентичность до сих пор не сформированы, что можно считать наследием советской идеологии, не поощрявшей региональное самосознание и локальный патриотизм. Казахстанские города всегда отличались своей «советскостью». В отличие от них, в среднеазиатских городах всегда были сильны традиционные городские квартальные общины «махалля», социальные организации, пережившие все предшествующие эпохи и встроенные в новые эпохи. В городах Казахстана, как показано в книге, за два десятилетия выстраивания государственности с казахским «ядром» ничего похожего не было создано. Современный казахстанский городской социальный порядок является набором или гибридом элементов из нескольких социальных и культурных моделей: советской, архаично сельской, глобальной, то есть псевдозападной и капиталистической.
86
В книге хорошо показано, что доминирующие в настоящем культурные ориентации, ценности, нормы и практика проникнуты влиянием советского прошлого. Султангалиева разъясняет, почему так легко принимаются в обществе резкое социальное расслоение и чрезмерное накопление богатства. Еще с советских времен народ привык к неравенству. Появление нового вида жилья – «элитные» охраняемые многоквартирные комплексы или коттеджные городки, было заложено еще в советском прошлом, с его «закрытыми» территориями для номенклатуры: домами отдыха, магазинами и распределителями и так далее. А с исчезновением тотальной социалистической идеологии казахстанские постсоветские города не в состоянии представить собственную концепцию развития и подвергаются «облучению» глобальными культурными моделями и образцами. Автор отмечает, что специфическое влияние советского наследия проявляется и в жилищных стандартах, например в том, какое жилье можно считать престижным. В целом неразвитость коммунальной и социальной инфраструктуры в пригородной зоне города, включая дороги, свет и газ, школы и больницы торговые точки и т.д., не дает развиться субарбанизации и «коттеджной» культуре в целом. Поэтому среднестатистически собственная городская квартира по-прежнему считается больше ценностью, чем собственный дом. Книга снабжена статистическими данными, столь необходимые для всех исследователей, занимающимися вопросами урбанизации, истории и культуры городов центральноазиатского региона. Автором
была предпринята попытка выявить особенности урбанизации в центрально- азиатском регионе, и в какой степени ее казахстанский вариант отражает региональную специфику. И можно согласиться с выводом автора, что казахстанские города в силу исторически сложившихся особенностей развития и регионального окружения трудно отнести к какому-то конкретному региону или группе стран. Следует
особо подчеркнуть, что Султангалиева исследует казахстанский город не в контексте производительных ресурсов, а «человеческого капитала», причем в
комплексного междисциплинарного подхода. К сожалению, внимание к этому виду капитала пока еще не стало центральным пунктом практической деятельности правительства и муниципальных органов, общественно- политического и экспертного дискурса в Казахстане.
|