Большая книга психоанализа. Введение в психоанализ. Лекции. Три очерка по теории сексуальности. Я и Оно (сборник)

нарциссизм. Но это лишь крайнее преувеличение нормального положения вещей. Начинаешь 
понимать, что Я является всегда основным резервуаром либидо, из которого объекты 
заполняются либидо и куда это либидо снова возвращается, в то время как большая его часть 
постоянно пребывает в Я. Итак, идет беспрестанное превращение Я-либидо в объект-либидо и 
объект-либидо в Я-либидо. Но оба они могут и не различаться по своей природе, тогда не 
имеет смысла отделять энергию одного от энергии другого, можно опустить название либидо 
или вообще употреблять его как равнозначное психической энергии. 
Мы не долго оставались на этой точке зрения. Предчувствие какого-то антагонизма в 
рамках инстинктивной жизни скоро нашло другое, еще более резкое выражение. Мне не 
хотелось бы излагать вам, как мы постепенно подходили к этому новому положению в теории 
влечений; оно тоже основывается главным образом на биологических данных; я расскажу вам 
о нем как о готовом результате. Предположим, что есть два различных по сути вида влечений: 
сексуальные влечения, понимаемые в широком смысле, эрос , если вы предпочитаете это 
название, и агрессивные влечения , цель которых – разрушение. В таком виде вы вряд ли 
сочтете это за новость, это покажется вам попыткой теоретически облагородить банальную 
противоположность любви и ненависти, которая, возможно, совпадает с аналогичной 
полярностью притяжения—отталкивания, которую физики предполагают существующей в 
неорганическом мире. Но примечательно, что наше положение многими воспринимается как 
новость, причем очень нежелательная новость, которую как можно скорее следует устранить. 
Я полагаю, что в этом неприятии проявляется сильный аффективный фактор. Почему нам 
понадобилось так много времени, чтобы решиться признать существование стремления к 
агрессии, почему очевидные и общеизвестные факты не использовать без промедления для 
теории? Если приписать такой инстинкт животным, то вряд ли это встретит сопротивление. 
Но включить его в человеческую конституцию кажется фривольным: слишком многим 
религиозным предпосылкам и социальным условностям это противоречит. Нет, человек 
должен быть по своей природе добрым или, по крайней мере, добродушным. Если же он 
иногда и проявляет себя грубым, жестоким насильником, то это временные затемнения в его 
эмоциональной жизни, часто спровоцированные, возможно, лишь следствие 
нецелесообразного общественного устройства, в котором он до сих пор находился. 
То, о чем повествует нам история и что нам самим довелось пережить, к сожалению, не 
подтверждает сказанное, а скорее подкрепляет суждение о том, что вера в «доброту» 
человеческой натуры является одной из самых худших иллюзий, от которых человек ожидает 
улучшения и облегчения своей жизни, в то время как в действительности они наносят только 
вред. Нет нужды продолжать эту полемику, ибо не только уроки истории и жизненный опыт 
говорят в пользу нашего предположения, что в человеке таится особый инстинкт – агрессии и 
разрушения, это подтверждают и общие рассуждения, к которым нас привело признание 
феноменов садизма и мазохизма. Вы знаете, что мы называем сексуальное удовлетворение 
садизмом, если оно связано с условием, что сексуальный объект испытывает боль, истязания и 
унижения, и мазохизмом, когда имеется потребность самому быть объектом истязания. Вы 
знаете также, что определенная примесь этих обоих стремлений включается и в нормальные 
сексуальные отношения и что мы называем их извращениями, если они оттесняют все прочие 
сексуальные цели, ставя на их место свои собственные. Едва ли от вас ускользнуло то, что 
садизм имеет более интимное отношение к мужественности, а мазохизм к женственности, как 
будто здесь имеется какое-то тайное родство, хотя я сразу же должен вам сказать, что дальше в 
этом вопросе мы не продвинулись. Оба они – садизм и мазохизм – являются для теории 
либидо весьма загадочными феноменами, особенно мазохизм, и вполне в порядке вещей, 
когда то, что для одной теории было камнем преткновения, должно стать для другой, ее 
заменяющей, краеугольным камнем. 
Итак, мы считаем, что в садизме и мазохизме мы имеем два замечательных примера 
слияния обоих видов влечений, эроса и агрессии; предположим же теперь, что это отношение 
является примером того, что все инстинктивные побуждения, которые мы можем изучить, 
состоят из таких смесей или сплавов обоих видов влечений. Конечно, в самых разнообразных 

соотношениях. При этом эротические влечения как бы вводят в смесь многообразие своих 
сексуальных целей, в то время как другие допускают смягчения и градации своей 
однообразной тенденции. Этим предположением мы открываем перспективу для 
исследований, которые когда-нибудь приобретут большое значение для понимания 
патологических процессов. Ведь смеси могут тоже распадаться, и такой распад может иметь 
самые тяжелые последствия для функции. Но эти взгляды еще слишком новы, никто до сих 
пор не пытался использовать их в работе. 
Вернемся к особой проблеме, которую открывает нам мазохизм. Если мы на время не 
будем принимать во внимание его эротический компонент, то он будет для нас ручательством 
существования стремления, имеющего целью саморазрушение. Если и для влечения к 
разрушению верно то, что Я – здесь мы больше имеем в виду Оно, всю личность – 
первоначально включает в себя все инстинктивные побуждения, то получается, что мазохизм 
старше садизма; садизм же является направленным вовне влечением к разрушению, которое, 
таким образом, приобретает агрессивный характер. Сколько-то от первоначального влечения 
к разрушению остается еще внутри; кажется, что мы можем его воспринять лишь при этих 
двух условиях – если оно соединяется с эротическими влечениями в мазохизме или если оно 
как агрессия направлено против внешнего мира, с большим или меньшим эротическим 
добавлением. Напрашивается мысль о значимости невозможности найти удовлетворение 
агрессии во внешнем мире, так как она наталкивается на реальные препятствия. Тогда она, 
возможно, отступит назад, увеличив силу господствующего внутри саморазрушения. Мы еще 
увидим, что это происходит действительно так и насколько важен этот вопрос. Не нашедшая 
выхода агрессия может означать тяжелое повреждение; все выглядит так, как будто нужно 
разрушить другое и других, чтобы не разрушить самого себя, чтобы оградить себя от 
стремления к саморазрушению. Поистине печальное открытие для моралиста! 
Но моралист еще долго будет утешаться невероятностью наших умозаключений. 
Странное стремление заниматься разрушением своего собственного органического 
обиталища! Правда, поэты говорят о таких вещах, но поэты народ безответственный, 
пользующийся своими привилегиями. Собственно говоря, подобные представления не чужды 
и физиологии, например, слизистая оболочка желудка, которая сама себя переваривает. Но 
следует признать, что наше влечение к саморазрушению нуждается в более широкой 
поддержке. Ведь нельзя же решиться на такое далеко идущее предположение только потому, 
что несколько бедных глупцов связывают свое сексуальное удовлетворение с необычным 
условием. Я полагаю, что углубленное изучение влечений даст нам то, что нужно. Влечения 
управляют не только психической, но и вегетативной жизнью, и эти органические влечения 
обнаруживают характерную черту, которая заслуживает нашего самого пристального 
внимания. О том, является ли это общим характером влечений, мы сможем судить лишь 
позже. Они выступают именно как стремление восстановить более раннее состояние. Мы 
можем предположить, что с момента, когда достигнутое однажды состояние нарушается, 
возникает стремление создать его снова, рождая феномены, которые мы можем назвать 

жүктеу/скачать 3,38 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: