Часть VI issn 2072-0297
жүктеу/скачать 1,83 Mb. Pdf көрінісі
|
| 657
“Young Scientist” . #2 (82) . January 2015 Philosophy момент, по нашему мнению, происходит формирование новой символической сферы — сферы искусства, которая, особенно на первых этапах развития человека, является чрезвычайно близкой к мифу, органично с ним перепле- тенной, но не полностью тождественной. Кассирер отмечает, что «когда мы обозначаем язык, миф, искусство как «символические формы», то этим выражением, кажется, уже предполагается, что все они, как духовные образования, восходят к какому-то первич- ному, глубинному слою действительности, просвечиваю- щему сквозь них, словно через некую чуждую ему самому среду-медиум. Действительность тогда улавливается нами не иначе, как через своеобразие этих форм; но из этого следует, что действительность столь же скрывается этими формами, как и открывается ими» [4, 11]. Мы можем про- вести определенные параллели между данным утверж- дением и мнением византийских теоретиков, которое, в отличие от Кассирера, касалось способности символа, с одной стороны, открывать, а с другой — скрывать бо- жественную сущность, вместо которой у Кассирера возни- кает реальная действительность, что словно через стекло, человек может увидеть сквозь призму различных симво- лических форм. То есть реальная действительность пред- стает в нашем сознании лишь как ее символический про- дукт, особенности которого будут зависеть от специфики той или иной символической формы, с помощью которой мы ее рассматриваем. Сам человек создает собственную символическую реальность, в которой содержатся как от- печатки самого объективного мира, так и особенности собственно человеческой, субъективной природы. Хен- нкисс Элемер отмечает, что в соответствии с кассире- ровской концепцией «люди открывают новое измерение в реальности; они создают космос символов, который ста- новится их собственным миром. Человек не может жить своей жизнью, не выражая жизни в символах» [7, 54]. И сам человек не является изначально заданным с определенным набором характеристик, он творит себя и мир, реализуясь в конкретной деятельности, благодаря которой мы и можем говорить о самом человеке и мире его культуры. Во втором томе «Философии символических форм» Кассирер отмечает, что «искусство было первой силой, которая, способствуя обретению человеком своего собственного образа, в некотором роде открыла и специ- фическую идею человека как таковую» [3, 203]. В осоз- нании себя человек движется от магически-ритуальных изображений первобытности к синтезированным образам человеко-богов в египетской пластике и росписях, посте- пенно переходя к воплощению божественного в чисто че- ловеческом обличье в античном искусстве, а, впослед- ствии, и до полного отделения светского образа от любого связи с трансцендентным. Искусство, в том числе и изобразительное, является сложным феноменом, благодаря которому человек создает представление о себе и мире в чувственных, наглядных об- разах, одновременно содержащих и информацию об окру- жающей действительности, и отображающих внутренний мир художника. Кассриер критически относится к много- численным теориям подражания, раскрывая их внутреннее противоречие и неполноту. Каждый художник не просто подражает, следует природе, даже с наличием привнесения в произведение своей собственной фантазии, он всегда рождает новое видение, новую реальность, которая творит иные измерения символического и преобразует мир. «Это запечатлевание «наивысших мгновений явления» не есть ни подражание физическим вещам, ни просто половодье сильных чувств: это интерпретация реальности, но не в по- нятиях, а посредством интуиции; не через посредство мыслей, а через посредство чувственных форм» [2, 613]. Философ приводит пример из воспоминаний художника Людвига Рихтера, рассказывающего о том, как он вместе с тремя своими коллегами рисовал одинаковый пейзаж, стараясь максимально натуралистично воспроизвести все ее нюансы. В результате, несмотря на один и тот же ори- гинал, они получили совершенно разные по манере и вну- тренними особенностями картины. «Ни один художник не может изображать природу, не выражая своего собственного Я посредством этого же изображения; и нет художественного выражения своего Я без появления перед нами предметности во всей ее объ- ективности и пластике. Для того чтобы родилось великое художественное произведение, нужно, чтобы субъек- тивное и объективное, чувство и четкий образ прониклись одно другим и слились полностью воедино. Отсюда выте- кает объяснение того, что произведения искусства никогда не могут быть всего лишь отображением либо субъектив- ного, либо объективного, либо мира души, либо предмет- ного мира. Напротив, здесь совершается настоящее от- крытие и того, и другого — открытие, которое по своему общему характеру стоит на одном уровне со всяким теорети- ческим познанием» [1, 38]. Таким образом, по мнению Кас- сирера, художественное произведение выступает синтези- рованной символической формой, которая включает в себя как объективные характеристики мира, так и субъективные особенности художника, не уступая при этом в свои позна- вательных возможностях теоретической рефлексии. Но го- воря об обязательной необходимости изображения худож- ником объективной предметности, без которой, по мнению автора, нет художественного выражения, Кассирер не учи- тывает тех тенденций, которые уже зарождались в ис- кусстве начала ХХ ст. и заключались в отказе от этой же предметности в пользу абстрактных форм. Но переход к по- добным инновационным формам выражения только про- должает идею самого же Кассирера, но несколько в ином контексте, о том, что любое произведение искусства — это всегда рождения чего-то нового, необычного, даже в самых реалистичных изображениях. «Достаточно бросить взгляд на действительно великие произведения искусства всех времен, чтобы понять эту основную особенность. С каждым из этих произведений мы расстаемся, вынося ощущение, что встретились с чем-то новым, ранее не известным. То, с чем мы сталкиваемся, — не просто подражание или по- вторение; скорее всякий раз нам кажется, что мир откры- |