Крестный отец

серьезное лицо давало поддержку и утешение скорбящим, его низкий
приглушенный голос словно специально предназначался для траурных
речей. Не было равных Бонасере в организации погребения, когда
приходилось в одно и то же время утешать рыдающих и одергивать
несдержанных, позаботиться о детях, до которых никому не было дела в
тяжелый час, и не оставить особым вниманием вдовца или вдову. Словом,
если клиент однажды воспользовался услугами похоронной конторы
Америго Бонасера, в следующий раз, когда выпадал роковой час, о другом
гробовщике не могло идти и речи. Так что не зря он тратил свои вечера и
ночи на бдения вместе с родственниками у последнего одра.
Обычно ему удавалось немножко вздремнуть после ужина, прежде чем
возвращаться в контору. Отдохнув, он ополаскивался под душем, заново
брился, тщательно припудривал щеки, чтобы скрыть синеву. Заново чистил
зубы, переодевался в чистое, похрустывающее от крахмала белье и
белоснежную сорочку, надевал темный, подобающий случаю костюм,
матово-черные туфли, повязывал черный галстук. Несмотря на траурные
тона одеяний, Бонасера умудрялся выглядеть во всем этом не пугающей
черной фигурой, а другом скорбящих. Волосы гробовщика всегда
сохраняли ровный черный цвет, что достигалось с помощью краски и
выглядело бы несколько вульгарно для итальянца его поколения, если б не
профессиональные соображения: естественная с проседью шевелюра
разрушала гармонию образа. А он считал, что все в облике должно
составлять единое целое.
Следом за супом жена поставила перед Америго маленький бифштекс
с овощами — он был воздержан в еде. Покончив с ужином, он выпил
чашку кофе и закурил сигарету «Кэмел». Мысли о дочери то и дело
возвращались к нему. Теперь она никогда уже не будет сама собой. Ей
почти вернули былую красоту с помощью пластической операции, но кто
мог вернуть спокойствие и прелесть ее глазам, в которых, казалось,
навсегда застыл страх маленького затравленного зверька? Когда Бонасера
ловил взгляд дочери, в его душе поднималось отчаяние. Поэтому он и
решился отправить ее на время в Бостон. Все пройдет в конце концов.
Время — лучший лекарь. Кому-кому, а Бонасере хорошо известно, что и
боль, и страх проходят, неизменна только смерть. В силу своей профессии
он стал оптимистом.
Телефонный звонок в гостиной раздался как раз, когда он допивал
последние глотки кофе. Поскольку, если он был дома, жена никогда не
отвечала на звонки, он встал, слизнул оставшиеся капли кофе из чашки,
загасил сигарету и пошел в гостиную, расстегивая рубашку и развязывая

галстук по пути. Надо будет все-таки успеть вздремнуть хоть ненадолго.
Он снял трубку и произнес обычным, настроенным на волну
сочувствия голосом:
— Вас слушают.
Ответивший ему голос звучал подавленно:
— Это Том Хейген. У меня к вам поручение от дона Корлеоне.
Америго Бонасера почувствовал, как последний глоток кофе встает
поперек горла, вызывая приступ тошноты. Прошел уже год с тех пор, как
он обратился за справедливостью к дону Корлеоне и стал тем самым его
должником, пойдя на это только ради дочери. Он понимал, разумеется, что
рано или поздно долги приходится отдавать, но мысль об этом успела
притупиться. Тогда, увидев на первой полосе изуродованные физиономии
обидчиков дочери, Бонасера готов был на все, что только могло быть
угодно дону, его благодарности не было предела. А теперь благодарное
чувство иссякло, как вода в пересохшем ручье, оставив только животный
ужас перед неизбежным и тоскливое отчаяние. Казалось, земля разверзлась
под ногами Бонасеры и спасения нет.
Его голос задрожал, когда он с трудом выдавил из себя:
— Понятно. Я к вашим услугам.
Удивительнее всего был ледяной бесстрастный голос Тома Хейгена.
Советник, отличавшийся итальянской галантностью, хоть и не был
итальянцем по крови, неизменно любезно разговаривал со всеми. А сейчас
его слова звучали отрывисто, почти грубо:
— Вы не забыли о том, что в долгу у дона? Он не сомневается в вашей
готовности оказать ему ответную услугу. Хочется верить, что вы сделаете
это с радостью. Сегодня вам предоставляется такая редкая возможность. Не
раньше, чем через час, а возможно чуть-чуть позже, дон сам приедет в
вашу контору и сам сообщит, какая услуга потребуется с вашей стороны.
Ждите его. Кроме вас, никого из служащих быть не должно. Всех отправьте
домой. Вы поняли меня? Если что-то не получается, говорите сразу же, я
передам дону Корлеоне. У него есть и другие друзья, способные помочь в
этом деле.
Америго Бонасера вскричал в ответ, цепенея от страха:
— Как я могу отказать в чем-то Крестному отцу? Что вы такое
говорите? Я сделаю все, что в моих силах. Я не забыл, чем обязан дону, и
немедленно отправлюсь в контору ждать его.
Том Хейген заговорил мягче, но все равно в его голосе оставались
странные интонации.
— Спасибо, — сказал он, — дон ни минуты не сомневался в вас. Это я

усомнился. Но если сегодня вы сослужите службу дону, я, в свою очередь,
всегда готов помочь вам в любой ситуации. Обращайтесь, когда нужно, и,
поверьте, вам не придется усомниться в моей признательности.
Америго Бонасера окончательно испугался. Его хватило только на то,
чтобы пробормотать:
— Дон сам приедет ко мне?
— Да, — коротко сказал Хейген.
— Значит, он уже вполне поправился после болезни, слава Господу, —
пролепетал Бонасера, но прозвучало это как вопрос.
На другом конце провода наступило молчание. Потом Хейген
отозвался очень сдержанно:
— Да.
В трубке раздался щелчок и пошел сигнал отбоя. Хейген прервал
разговор.
Бонасеру прошиб холодный пот, Он машинально прошел в спальню,
достал свежую рубашку. Потом ополоснул рот зубным эликсиром, но ни
бриться, ни менять галстука не стал.
Теперь надо было позвонить помощнику. Он велел провести
церемонию прощания с очередным покойником в передней зале и обойтись
без него, поскольку он сам весь вечер будет занят. Помощник попытался
задать вопрос, но гробовщик резко оборвал его и положил трубку, еще раз
наказав остаться вместо него у гроба вместе с родственниками усопшего.
Потом оделся в тот же костюм, в котором работал сегодня. Жена, все
еще не вставшая из-за стола, посмотрела на мужа недоуменно.
— Есть срочное дело, — сказал он, и она не решилась уточнять,
смущенная странным выражением, застывшим на лице Бонасеры.
Гробовщик вышел из дому и пешком двинулся привычным маршрутом
сквозь кварталы, отделяющие его дом от похоронной конторы.
Контора размещалась в просторном здании за белым металлическим
забором. С улицы во двор можно было въехать прямо к заднему крыльцу,
где обычно останавливались кареты «скорой помощи» и откуда выезжали
катафалки. Им как раз хватало места, чтобы развернуться.
Бонасера отпер ворота и вошел во двор, оставив их открытыми. Стоя
на заднем крыльце, он видел, как в парадный подъезд входят скорбящие
родственники, чтобы отдать последний долг покойнику.
Раньше, когда Бонасера откупил это здание у старого гробовщика,
собиравшегося удалиться на покой, парадный подъезд возвышался над
крутыми каменными ступенями, по которым приходилось подниматься в
центральный зал. Если дряхлые, с трудом переставляющие конечности

родичи оказывались не в силах одолеть подъем, прежний хозяин прибегал к
помощи грузового лифта. Собственно, небольшую металлическую
платформу, предназначенную для поднимания гробов из цокольного этажа
наверх, называть лифтом можно было лишь с большой натяжкой. Когда
престарелый родич появлялся из люка в паркете в непосредственной
близости от гроба прямо на глазах у прочей родни, испуганно
отодвигающей 
черные 
стулья 
в 
сторону, 
эффект 
получался
трагикомический. Да и использование этой платформы после отпевания,
чтобы опустить старика или старуху на бренную землю, создавало
некоторые неудобства. Во всяком случае, железная плита, возникающая из-
под натертого до блеска темного паркета, не смотрелась. Бонасера решил,
что такой способ малоэстетичен и несоразмерно дорог.
Он 
перестроил 
фасад 
здания, 
заменив 
ступеньки 
плавно
поднимающейся асфальтовой тропой. Лифт, конечно, сохранился, но
использовался отныне только по назначению.
На задней половине здания, отделенной от торжественных зал и
прочих помещений массивной звуконепроницаемой дверью, размещалась
собственно контора, а также склады для хранения гробов и погребальных
принадлежностей и лаборатория для бальзамирования, где под надежными
замками хранились химикалии и страшноватые на вид инструменты —
атрибуты его ремесла.
Бонасера прошел в контору, сел за письменный стол и достал пачку
сигарет, хотя обычно не курил на работе.
Он ждал дона Корлеоне с чувством безнадежности и отчаяния. Особых
иллюзий относительно характера требуемых от него услуг гробовщик не
питал.
Да и чего доброго было ожидать? Вот уже год, как Семья Корлеоне
вела кровопролитную войну с Большой пятеркой нью-йоркской мафии.
Информации об этой войне гангстеров то и дело мелькали на страницах
газет, ведя счет жертвам жестокой резни. С обеих сторон убитых
насчитывалось уже немало. Так что можно было предположить, что
очередной жертвой побоища стал слишком приметный преступник, и
теперь встал вопрос, как спрятать концы в воду, то есть в землю. Разве не
самое простое в таком случае упокоить труп в земле с помощью легального
похоронного бюро, специально предназначенного для организации
похорон? В таком случае искать пропавшего без вести покойника
абсолютно бессмысленно, и следа от него не останется.
Америго Бонасера не питал иллюзий и насчет того, как закон
расценивает подобные деяния. Если вся эта история когда-нибудь всплывет

наружу, он станет соучастником преступления и будет осужден на долгие
годы тюремного заключения. Его фамилия будет опозорена, поскольку для
всех окружающих Америго Бонасера окажется замешан в кровавые дела
воюющей мафии.
Он закурил вторую сигарету. Перебор, конечно, но сегодня можно себе
позволить. Надо собраться с силами. Он глубоко втянул дым, и тут же
замер от еще более ужасной перспективы. Ведь как только главари Пяти
семейств узнают, что он на стороне дона Корлеоне, его автоматически
зачислят в стан врагов. Пять семейств раздавят его, как таракана. Америго
бросало то в жар, то в холод. Он проклинал уже тот день и час, когда пошел
за отмщением к Крестному отцу, проклиная жену, сдружившуюся, на беду,
с супругой Вито Корлеоне. Проклинал собственную несчастливую дочь,
Америку и свое любимое процветающее заведение. Впрочем, обычный
оптимизм быстро вернулся к Бонасере. Ведь еще не все потеряно. Может,
ситуация в действительности не настолько безнадежна, как он себе
представляет. Дон Корлеоне мудр, он наверняка позаботился о
конспирации. Бонасере надо только взять себя в руки и не суетиться. Как
бы то ни было, но худшее из возможного — это рассердить Крестного отца.
Он услышал шелест шин по гравию. Привычка подсказала
гробовщику, что машина въехала во двор и движется к заднему подъезду.
Когда взвизгнули тормоза, Бонасера открыл дверь.
Первым вошел могучий и тучный Клеменца, за ним — двое молодцов
типично гангстерской внешности. Не здороваясь и вообще не произнося ни
слова, они наскоро обыскали комнату. Потом Клеменца вышел, а двое
остались в помещении.
Через несколько тягостных минут Бонасера опять услышал, что во
двор въезжает машина. Это была карета «скорой помощи». Клеменца вновь
появился на пороге. На этот раз следом за ним шли двое с носилками.
Америго Бонасера понял, что самые ужасные его предположения
начинают сбываться. На носилках, завернутый в серое одеяло, лежал труп.
Из-под одеяла высовывались голые восковые ступни, явно принадлежащие
мужчине.
Клеменца знаком показал сопровождающим на ту дверь, которая вела
в лабораторию для бальзамирования. Бонасера еще не пришел в себя, как
из темноты двора в комнату, в световое пятно лампы, вступил еще один
человек — Крестный отец, дон Вито Корлеоне.
Дон выглядел исхудавшим и двигался скованно, видно, движения
давались ему с трудом.
Он вошел с обнаженной головой, держа шляпу в руке. Волосы на

массивном черепе казались совсем редкими. Он очень постарел и
сгорбился с тех пор, как Бонасера видел его на свадьбе Конни. Правда,
внутренней силы и властности не убавилось. Прижав шляпу к груди, он
пристально глянул в глаза гробовщику и спросил:
— Ну как, старина, готов ли ты помочь мне сегодня?
Бонасера кивнул, не в силах произнести ни слова.
Дон направился к носилкам в лабораторию, будто хорошо знал дорогу
в этом доме. Бонасера, как гость, поплелся за ним. Носилки уже подняли на
один из столов, где производилось вскрытие. По бокам столешницы
имелись специальные желоба.
Дон Корлеоне сделал едва уловимый жест, и все вышли из
лаборатории, кроме него самого и гробовщика.
Бонасера проговорил, едва подбирая слова:
— Что я должен сделать?
Дон Корлеоне, не поднимая глаз, смотрел на безжизненное тело.
— Я хочу, чтобы ты употребил все свое мастерство, все искусство,
если только уважаешь меня, — сказал он. — Нельзя, чтобы мать увидела
его таким.
Он сделал шаг к столу и сдернул серое одеяло.
Америго Бонасера, вопреки своей воле и несмотря на огромный
профессиональный опыт, глухо вскрикнул от ужаса. Он увидел разбитую
пулями голову Санни Корлеоне. Левый глаз Санни Корлеоне плавал в
заполненной кровью глазнице. Переносица и скула были размозжены в
крошево из костей и клочков плоти.
На короткое время дон не устоял и вынужден был опереться на руку
Бонасеры.
— Видишь, что они сделали с моим мальчиком, — сказал он.

жүктеу/скачать 2,12 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: