ЧАСТЬ III  ГЛАВА 14

ГЛАВА 14 
Дон почувствовал себя настоящим мужчиной, когда ему было
двенадцать лет. Ростом он всегда был невысок, но его смуглое тело только
казалось хрупким, а на самом деле состояло из сплошных мышц. Он жил
тогда в деревушке Корлеоне, напоминающей мавританские селенья на юге
Испании. Но Корлеоне находилась в Сицилии — потом дон возьмет
название деревни своим родовым именем.
А в ту пору его звали еще Вито Андолини. Но ему пришлось сменить
имя, которым был наречен, потому что однажды объявились люди,
убившие его отца, а теперь охотившиеся за сыном кровника, и мать
вынуждена была отослать Вито к далеким друзьям покойного мужа, в
Америку. В чужой стране он стал именоваться Корлеоне, храня таким
образом странную верность родной сицилийской земле. Впрочем, случаев,
подобных этому, в жизни можно перечесть по пальцам — он крайне редко
позволял проявляться романтическим чувствам.
На рубеже веков мафия в Сицилии так плотно срослась с
правительственным 
аппаратом, 
что 
вершила 
практически 
все
государственные дела. Трудно было оставаться в стороне от бесконечных
распрь, раздирающих страну, а стоило найтись смельчаку, пытающемуся,
как отец Вито, отстоять независимость, соседи обращались за содействием
к мафии, и та призывала непокорного к порядку. Отец Вито не пожелал
покориться и в открытом поединке убил одного из воротил местной мафии.
Его немедленно настигла месть: тело обнаружили неделю спустя,
изуродованное разрывными пулями. За Вито, по счастью, пришли только
месяц спустя — не сразу осознали, что парень вот-вот подрастет и,
возможно, сделает месть за отца своим кровным долгом. Но родные Вито
додумались до этого раньше и спрятали двенадцатилетнего мальчишку с
глаз долой, чтобы переправить его на корабле за океан, в неведомую
Америку. А там беглеца приютила у себя чета Аббандандо. Позднее один из
сыновей этой четы, Дженко Аббандандо, станет советником в
могущественной семье Корлеоне.
Вито начинал свою трудовую жизнь в овощной лавке Аббандандо, на
задворках Девятой авеню, которую иначе не называли, как «адской кухней»
Нью-Йорка. В восемнадцать лет он обзавелся семьей, женившись на
молоденькой итальянке, только что приехавшей из Сицилии. Ей и вовсе
только что минуло шестнадцать, но готовить и хозяйничать она умела с

детства. Став мужем и женой, они сняли квартирку на Десятой авеню близ
Тридцать пятой стрит — совсем рядом с местом службы Вито Корлеоне.
Два года спустя Господь благословил их первенцем — Сантино, которого
все вокруг немедленно прозвали Санни — «сынок», поскольку он таскался
за отцом, как хвостик.
В том же квартале проживал некто Фануччи — коренастый и
плечистый итальянец, отличавшийся свирепым выражением лица и
странным в тамошних местах щегольством: он носил исключительно
дорогие кремовые костюмы и мягкие светлые шляпы. За глаза Фануччи
именовали «черной рукой», потому что занимался он взиманием дани с
окрестных лавочников и мелких ремесленников от лица мафии. Делалось
это под угрозой насилия, но народ в тех кварталах проживал лихой, угрозы
Фануччи пугали разве только что пожилых людей, не вырастивших сынов,
которые постояли бы за родителей. Впрочем, лавочники предпочитали все-
таки откупаться от Фануччи, потому что дешевле заплатить, чем
тревожиться из-за этого.
Фануччи водился в основном с мелкими правонарушителями — с
теми, кто сбывал из-под полы нелегальные билеты итальянской лотереи,
или содержателями частных притонов, устраивавшими на дому азартные
игры.
Овощная лавка Аббандандо тоже регулярно отчисляла мелкую мзду в
карман «черной руки», хотя Дженко давно уже бунтовал против этого,
обещая отвадить Фануччи. Но отец строго-настрого запрещал Дженко
связываться с мафией. Вито Корлеоне видел все происходящее, но его это
не касалось, он был сторонним наблюдателем.
Однажды Фануччи жестоко проучили. Трое ребят напали на него и
располосовали горло от уха до уха, правда, не глубоко. Очевидно, они не
намеревались убивать соседа, только попугали. Вито видел, как Фануччи
убегал от нападавших, прижимая к подбородку свою светлую шляпу,
побуревшую от крови: рана на шее обильно кровоточила. Еще много лет
спустя эта страшная картина иногда тревожила память Вито —
окровавленный Фануччи, прикрывающий шляпой низ лица, словно
уберегая от кровавых пятен дорогой костюм или стараясь не оставить
следов своего позора.
Случившееся оказалось одним из поворотных моментов.
Ребята, напавшие на Фануччи, вовсе не были убийцами, просто им
надоели поборы и угрозы «черной руки» и они решили поучить мафиозо. А
вот Фануччи и впрямь был убийцей, так что вскоре тот из троих, кто
орудовал ножом, угодил под пулю. Остальных двоих Фануччи не тронул,

потому что напуганные родители на коленях умоляли его о снисхождении и
вручили огромную сумму отступного. Так что Фануччи даже выиграл от
нападения. Суммы поборов сразу возросли, и к тому же он смело вошел в
подпольный бизнес, заставив принять себя в долю.
Но Вито Корлеоне это по-прежнему не касалось. Происходившие
события обходили его стороной.
В годы первой мировой войны торговля Аббандандо пошла труднее.
Сократился ввоз оливкового масла в страну, и тут неожиданно Фануччи
стал компаньоном Аббандандо, обеспечивая лавку не только импортным
маслом, но и другими европейскими товарами, вроде салями, сыров и
ветчины. Теперь события коснулись Вито Корлеоне — он остался без
работы, потому что Фануччи пристроил в лавку к Аббандандо своего
племянника.
У Вито к тому времени появился уже второй сын, Фредерико, и надо
было прокормить четыре рта. Он вырос в спокойного и степенного
молодого мужчину, умеющего не болтать лишнего, а свои мысли держать
при себе. Сын Аббандандо Дженко с детства считался его законным
другом, и Вито не удержался от горьких слов, упрекнув Дженко поступком
отца. Разговор вышел неожиданным для них обоих. Дженко, вспыхнув,
поклялся, что другу не придется знать нужды — он сам будет приносить
продукты из отцовской лавки, раз такое случилось. Но Вито решительно
отверг порыв Дженко, он считал, что обкрадывать собственного отца —
срам.
Обида и ненависть Вито переместились на подлого гада Фануччи.
Внешне он ничем не проявлял этого, но очень надеялся, что терпение его
будет вознаграждено, Работать устроился поначалу на железную дорогу, но
тут война кончилась, рабочих рук стало с избытком, и ему пришлось
перебиваться случайными заработками. Мастера и бригадиры, по
большинству уроженцы Штатов или ирландцы, крыли наемных рабочих
самыми изощренными ругательствами, которые могли изобрести. Вито
выслушивал ругань с каменным лицом, будто не понимал ни слова, хотя по-
английски говорил великолепно, лишь сохраняя итальянский акцент.
Раз вечером, когда Вито ужинал вместе с женой и детьми, в окно
постучали. Вито отодвинул занавеску и выглянул в узкий, как колодец,
двор, отделявший их дом от соседнего. К своему удивлению он увидел, что
Питер Клеменца, живущий напротив, свесился из своего окна и
протягивает ему какой-то сверток в белой тряпичной обертке.
— Эй, земляк, — сказал Питер Клеменца, — будь другом, припрячь
эту штуку, да поскорее. Я после заберу.

Вито машинально протянул руку, перегнувшись через подоконник, и
принял сверток. Ему захотелось помочь соседу. Клеменца выглядел сейчас
напряженным и затравленным, наверное, с ним что-то стряслось. На кухне,
оставшись один, Вито полюбопытствовал, что скрывается под белой
тряпкой. Там оказались пять перепачканных машинным маслом
автоматических пистолетов. Вито сложил их в платяной шкаф в спальне и
затаился. Соседа, как он узнал, в тот же день арестовали. Наверное, он
протягивал ему сверток как раз в тот момент, когда полиция колотилась в
дверь. О случившемся Вито никому не сказал ни звука, а его жена, едва
живая от страха, даже не рискнула посудачить с приятельницами, опасаясь,
что мужа могут забрать, как забрали молодого Клеменцу.
Впрочем, уже два дня спустя Питер Клеменца снова объявился во
дворе. Он спросил мимоходом у Вито:
— Вещички-то мои у тебя целы?
Вито молча кивнул. Он вообще был неразговорчив и не любил
говорить лишнего.
Вместе с Вито Клеменца прошествовал в дом, угостился стаканом
вина, а Вито тем временем достал из платяного шкафа припрятанное.
Клеменца, потягивая винцо и благодушно улыбаясь, внимательно провожал
глазами каждое движение Вито. «Знаешь, что там внутри?» — спросил он.
Вито ответил равнодушно, отрицательно мотнул головой:
— У меня нет привычки соваться в чужие свертки. И в чужие дела.
После этого они еще долго сидели друг против друга за бутылкой
вина, и к ночи обнаружили, что это доставляет обоим удовольствие.
Клеменца артистически рассказывал — он знал множество занятных
историй. Вито умел внимательно слушать. На том они и сошлись.
Спустя немного дней Клеменца, заглянув домой к Корлеоне, спросил у
жены Вито, как она отнеслась бы к большому ковру для их гостиной.
«Прекрасно отнеслась бы», — хихикнула она. Но Питер не шутил — он
позвал Вито помочь ему дотащить ковер.
Они поднялись по какой-то мраморной лестнице большого дома,
Клеменца своими ключами открыл дверь в шикарной, уставленной мягкой
мебелью квартире. Потом скомандовал:
— Берись с того угла!
Ковер оказался чисто шерстяным, богато затканным красными
узорами. Вито Корлеоне удивился щедрости приятеля. Вместе они скатали
ковер в толстый неуклюжий рулон, взяли его за оба конца и поволокли к
выходу. Но тут в дверь позвонили. Клеменца отреагировал своеобразно: он
бросил свой конец ковра, отпрыгнул к окну и, отогнув край шторы,

выглянул наружу. То, что он увидел, заставило парня отшатнуться и
выхватить из-за пояса револьвер. Только тут Вито догадался, что ковер,
который собрался подарить ему Клеменца, чужой, то есть ворованный.
Если они, конечно, смогут унести его отсюда.
Вито тоже подошел к окну и слегка отодвинул штору. Звонок
повторился — у двери стоял полицейский в форме. В третий раз нажав
длинно на кнопку звонка, он пожал форменными плечами, спустился вниз
по мраморным ступенькам и удалился.
Клеменца удовлетворенно вздохнул и спрятал оружие.
— И нам пора, — заключил он, берясь за ковер. Вито подставил плечо
под другой конец рулона. Полицейский еще только скрылся за углом, когда
они покинули гостеприимный дом, с трудом протащив толстый ковер
сквозь входную дверь.
Спустя полчаса ковер был уже разрезан и прилажен на полу в квартире
Корлеоне. Его хватило не только на гостиную, но и на спальню —
квартирка-то небольшая. Клеменца ловко кроил куски, руки у него
оказались умелые, а в карманах просторного пиджака нашелся
необходимый инструмент. Он уже в молодости любил носить широкую,
свисающую складками одежду, хотя не был еще толст.
Однако ковром, даже очень красивым, семью не прокормишь. Дни
летели, а работа все не подворачивалась. Вито Корлеоне не знал, что и
придумать, он даже вынужден был несколько раз принять от Дженко
дармовые продукты.
В конце концов, когда Клеменца и Тессио, еще один отчаянный сосед,
пришли к Вито и предложили войти в компанию с ними, ему ничего
другого не оставалось, как согласиться на это. Хотя предстояло заниматься
делом, уголовно наказуемым: кражей грузовиков с трикотажем. И
Клеменца, и Тессио позвали Вито, потому что он нравился им
спокойствием и полной бесстрастностью. А еще потому, что оба знали, как
бедствует он и его семья.
Грузовики получали товар на фабрике здесь же, на Тридцать второй
авеню. Водители чаще всего были слабонервными и разбегались, стоило
показать им дуло пистолета, тихо, не делая ни малейшей попытки заорать
или оказать сопротивление. Ангелы, а не водители. Так что угонщики
абсолютно спокойно уводили грузовик, разгружали товар, а там, как
правило, находились тюки с шелковыми женскими тряпками, и прятали его
в сарае одного из приятелей. Хуже всего обстояло дело со сбытом. Часть
товаров по дешевке у них скупал итальянец — хозяин местного
магазинчика, часть они сами распродавали в районах итальянской бедноты

на Артур-авеню, в Бронксе, в кварталах Челси в Манхэттене. Дочери
итальянских эмигрантов за гроши приобретали у них платья, которые иначе
никогда в жизни даже не примерили бы.
Вито нужен был Клеменце и Тессио в качестве водителя — работая в
лавке у Аббандандо, он выучился мастерски управляться с машиной. В ту
пору, в 1919 году, умелый шофер попадался еще довольно редко.
Хотя рассудок подсказывал Вито, что не стоило совать голову в петлю,
он все-таки принял предложение. Сильнее всего подействовал на него
последний аргумент: гарантированная тысяча долларов за каждое участие в
деле.
Но когда он впервые увидел, как неумно, торопливо и неряшливо
растаскивается добыча, как непродумана вся постановка дела, он просто
поразился, Хотя ребята, на его взгляд, подобрались подходящие, им можно
было довериться: и беззаботному, но удачливому Клеменце, и серьезному,
замкнутому Тессио.
Сам налет прошел, как по писаному. Ни одной накладки. Вито, сам
себе удивляясь, остался совершенно спокоен, когда напарники вытащили
револьверы и вытряхнули водителя из кабины. Произвело на него
впечатление и хладнокровие товарищей, Они даже шутили с водителем,
обещая наградить его за хорошее поведение роскошным платьем для
супруги. Правда, самому водителю было не до шуток.
Свою долю товара Вито не стал распродавать поодиночке, а оптом
сдал перекупщику за семь сотен. В 1919 году это было не так мало.
А назавтра Вито повстречался на улице с Фануччи, в неизменном
кремовом костюме и светлой шляпе. Дорогой наряд не делал мафиозо
привлекательней, он всегда-то смотрел свирепо, а теперь, с жутким
шрамом от уха до уха, просто внушал ужас. Впрочем, сейчас Фануччи
любезно улыбался, поблескивая масляными глазами из-под густых черных
бровей. Он заговорил с Вито, акцентируя сицилийский акцент в английской
речи:
— Что, синьорино, ты и вправду разбогател, как рассказывают люди?
Ты и два твоих дружка? Не очень-то красиво, в таком разе, забывать обо
мне. Это ведь мой район, моя улица, вам следовало бы поделиться, —
последнюю часть фразы он сказал по-итальянски, использовав форму,
обычную в среде мафии: «наполнить мой клюв». Но не было
необходимости в переводе, чтобы понять: Фануччи требует подношения.
Вито Корлеоне по обыкновению промолчал. Он прекрасно понял, куда
гнет Фануччи, но выждал, пока тот выскажется до конца.
Фануччи широко улыбнулся ему, сверкнул золотом зубов и туго

натянув розоватую кожу на шраме. Потом полез за платком, чтобы
вытереть пот со лба, а заодно продемонстрировать пистолет, торчащий из-
за ремня под полой пиджака. Вито все так же молчал. Фануччи сказал со
вздохом:
— Я думаю, пятисот долларов будет достаточно, чтобы я забыл о
вашей невежливости. Нынешняя молодежь просто плохо воспитана. Вас не
научили, как подобает оказывать уважение людям вроде меня.
В ответ на это Вито Корлеоне тоже улыбнулся, но было что-то в
улыбке совсем еще молодого мужчины опасное, хотя его руки пока не
запятнала ничья кровь, и Фануччи, инстинктивно почувствовав это,
продолжал менее напористо:
— От лишних денег только лишние неприятности: то ли полиция в
дом нагрянет, а у тебя жена и дети, то ли гости похуже. Но может быть,
люди болтают лишнее? Тогда я готов наполнить свой клюв совсем
немножко. Обойдусь тремя сотнями — меньше никак нельзя. И не надейся
обвести меня вокруг пальца.
Теперь настал черед отвечать Вито. Он заговорил спокойно, без гнева
и суеты, даже с той долей почтительности, которую следует в любой беседе
выказывать старшему по возрасту или человеку значительному, вроде
Фануччи.
— Мои деньги пока у ребят, — очень мягко сказал он. — Мне надо
будет встретиться с ними.
Фануччи съел это, как сладкое:
— Вот и ладно. И дружкам своим передай, что им тоже подобает
наполнить мой клюв. Не сомневайся, сошлись на меня. С Клеменцей-то мы
знакомы, он отлично поймет, что к чему. Учись у него, как поступать в
подобных случаях, у него опыта побольше твоего.
Вито Корлеоне постарался всем своим видом продемонстрировать, что
пристыжен словами Фануччи.
— Обязательно, — сказал он. — Я ведь совсем новичок. Спасибо за
наставления. Вы говорили со мною, как настоящий Крестный отец.
Фануччи буквально растаял от слов Вито. Он взял его за руку и сжал
своими волосатыми лапами.
— Ты уважительный парень, — восхитился Фануччи. — Уметь вести
себя правильно для молодого человека — первое дело. Если еще когда-
нибудь задумаешь подработать, можешь посоветоваться со мной. Я
дурному не научу, а помочь сумею. Понял?
Только много лет спустя Вито Корлеоне проанализировал свое
поведение с Фануччи и понял, что подсказало ему тактику, почему он с

самого начала был сдержан и осознанно лицемерил. Просто в памяти
отпечаталась бессмысленная гибель отца, открыто восставшего против
сицилийской мафии, сыну же с генами передалась ярость вместе с
осторожностью. Понимая, что этот человек собирается ограбить его, тогда
как он, скрепя сердцем, поставил на карту собственную жизнь и свободу,
Вито не взбесился и не испугался. А может, Фануччи просто озверевший
придурок? Насколько Вито знал своего приятеля Клеменцу, тот скорее
живот положит, чем отслюнит Фануччи хоть цент из своих кровных
доходов. Клеменца на глазах у Вито чуть ни в чем не повинного
полицейского не укокошил из-за ковра, который собирался украсть. А
суховатый Тессио гораздо больше годится для роли убийцы, чем этот
облезлый морщинистый тип Фануччи.
Но в тот же вечер Вито Корлеоне пополнил свое образование еще
одним уроком, полученным на квартире у Клеменцы, где они собрались
втроем. Клеменца заковыристо выругался, Тессио буркнул мрачно:
«Грязный ублюдок», — себе под нос, но оба отнеслись к требованию
Фануччи совершенно серьезно.
Обсудили вопрос, не удовольствуется ли Фануччи двумя сотнями с
носа. Тессио сказал, что вполне возможно. Клеменца засомневался.
— Этот номер не пройдет, — сказал он с досадой. — Даю голову
наотрез, что он, гад недобитый, разузнал у перекупщика, по скольку мы
получили. Упрется рогом и ни гроша не уступит. Деваться некуда. Три
сотни — как псу под хвост.
Вито изумленно переводил взгляд с одного приятеля на другого,
благоразумно стараясь не выражать вслух собственных мыслей. Потом
спросил все-таки:
— Как он может заставить нас платить ему? Он один, а нас трое, и мы
вооружены. И с какой стати он вообще претендует на деньги, заработанные
нами?
Клеменца терпеливо начал вводить Вито в курс дела:
— Фануччи держит наш район в кулаке. У него и друзья, что псы
цепные, и полиция на прикорме. Вон предложил же он тебе посоветоваться
с ним — значит, желает заранее выведать наши планы. А потом, как ему
вздумается. Может и впрямь помочь, если будем послушными, а может
заложить фараонам, тогда они будут ему еще больше обязаны. У этого
резаного подонка все ходы отработаны. Утверждает, что сам Маранцалла
выдал ему лицензию на этот квартал.
Имя Маранцаллы, главы одной из крупнейших Семей, хорошо знали
все: газеты очень часто склоняли его. Он специализировался на азартных

играх и вооруженных нападениях, если верить репортерам.
Клеменца подал на стол бутыль вина собственного приготовления.
Жена поставила рядом с бутылью блюдо с салями и оливками и каравай
итальянского свежего хлеба. Сама она садиться не стала, а спустилась вниз
во двор посидеть на лавочке с соседками. Она совсем недавно приехала из
Италии и еще плохо понимала по-английски, так что отводила душу в
обществе старух-итальянок.
Они сидели за столом, попивая домашнее вино, но мозг Вито Корлеоне
работал напряженно, как никогда. Ему самому было странно, что мысли
выстраиваются в четкую и логичную схему. Сначала припомнилось все, что
он знал о Фануччи: как застрелили парнишку, располосовавшего ножом
горло мафиозо, как родители двоих других откупились, дав отступного.
Почему-то пришла уверенность, что никаких серьезных связей с
гангстерским миром у Фануччи нет, не тот у него масштаб действий. Разве
стал бы человек, за спиной которого стоит семейство Маранцаллы,
унижаться до доносов в полицию или продавать свое право мести? Быть
того не может! Ни один уважающий себя бандит не оставил бы в живых
тех, кто так оскорбил его самого. Значит, Фануччи просто повезло, что он
сумел подстрелить одного из ребят. А с двумя прочими ему было не
справиться, вот он и пошел на торг, продавая свое увечье. И дань, которую
он регулярно взымал с местных лавочников и жуликов, держалась на
угрозах и собственных кулаках, ничем со стороны подкреплена не была. Во
всяком случае, Вито точно знал одного хозяина игорного дома, не
платившего Фануччи ни цента, — и ничего худого с ним до сих пор не
случилось.
Из всего этого выходило, что Фануччи — одинокий волк, который
время от времени просто нанимает за сходную цену вооруженных
головорезов, оплачивая их услуги наличными.
Теперь следовало подумать уже не о личности Фануччи, а о
собственной судьбе. Вито понял, что его жизнь подошла к развилке дорог.
Куда повернуть?
Позднее дон не раз говорил близким, что у каждого имеется своя
судьба, надо только распознать ее. И момент выбора возникает у каждого.
Мог Вито Корлеоне тогда махнуть на все рукой, отсчитать Фануччи
требуемую дань и со временем снова найти себе работу за прилавком
овощной или бакалейной лавки. Потом, под конец своей карьеры, он
обязательно обзавелся бы собственным магазинчиком. Но провидение
сулило иное. Видать, на роду ему было написано, что встретится он с
Фануччи и с этой встречи изберет непростую дорогу, ступив на нее уже

доном.
Они доконали бутыль.
Вито Корлеоне, тщательно подбирая слова, предложил приятелям:
— Если хотите, давайте мне по две сотни, я сам передам их Фануччи.
Ручаюсь, что на них он успокоится. И вообще можете в этом деле
положиться на меня. Я его улажу к нашему общему удовольствию.
В глазах Клеменцы сверкнуло недоверие. Вито поймал его взгляд и
парировал с холодноватой усмешкой:
— У меня нет привычки лгать людям, которых я считаю своими
друзьями. Завтра можешь сначала сам поговорить с Фануччи, послушать,
чего он запросит с тебя. Только советую: не спеши раскошеливаться. И ни в
коем случае не протестуй. Скажи, что деньги нужно еще достать, что вы их
оба передадите через меня. Пусть думает, что вы готовы на его условия,
торговаться не стоит. О цене с ним я сам поговорю. Если он действительно
так опасен, как вы считаете, нет никакого резона заранее выкладывать
карты и злить его.
На этом остановились.
Переговорив с Фануччи, Клеменца понял, что Вито во всем прав. Он
принес двести долларов домой к Вито и спросил, пристально глядя в лицо
приятелю:
— С чего ты взял, что Фануччи согласится на меньшую сумму? Мне
так не показалось. Три сотни — его крайняя цена. Что ты собираешься
делать, чтобы уговорить его?
— Это уж мои подробности, — сказал Вито Корлеоне совершенно
спокойно. — А ты запомни, что сегодня я оказал тебе услугу.
Тессио зашел попозже. Он соображал лучше Клеменцы, вел себя
крайне осторожно и обладал феноменальным чутьем на опасность. Сейчас
намерения Вито тревожили его.
— Эту сволочь не зря зовут «черной рукой», — предупредил он
Вито. — Будь с ним начеку, он хитер, как поп. Может, стоит мне
подстраховать тебя, когда ты будешь с ним встречаться?
Вито Корлеоне помотал головой. Он даже не стал отвечать на слова
Тессио, только попросил:
— Ты скажи Фануччи, что деньги у меня, пусть зайдет часиков в
девять. Мне ведь надо по меньшей мере напоить его, чтобы уговорить на
меньшую сумму.
Тессио только рукой махнул:
— Зря надеешься. Фануччи ни за что не уступит.
— Посмотрим, — сказал Вито Корлеоне. — Я постараюсь убедить его.

Впоследствии эта фраза дона стала общеизвестной, он произносил ее
всегда в качестве последнего аргумента перед смертным ударом. Если дон
предлагал противникам поговорить спокойно, высказывая при этом
надежду, что ему удастся убедить их, значило это, что остался самый
последний шанс. Следующим шагом мог быть лишь удар ножа или
выстрел.
Проводив Тессио, Вито подозвал жену и велел ей после ужина
погулять с детьми во дворе. Лучше всего, если она посидит у дверей дома.
Дети ни в коем случае не должны возвращаться и квартиру, пока он сам не
позовет. У него есть дела с Фануччи, не допускающие, чтобы им помешали.
На лице жены он прочитал выражение ужаса. Это рассердило Вито.
Стараясь не испугать ее еще сильнее, он спросил обычным тоном:
— Ты считаешь, что вышла замуж за дурака?
Она промолчала, но страх не покинул ее — теперь уже страх перед
мужем, а не перед Фануччи. Вито в этот миг преобразился прямо на глазах,
от него исходила леденящая душу угроза опасности. Всегда спокойный,
немногословный, мягкий в семейной жизни, что большая редкость среди
вечно раздраженных и вспыльчивых сицилийцев, сейчас он сбросил
защитную личину и оказался твердым и бесстрашным человеком, готовым
откликнуться на призыв судьбы. Он возмужал поздно, ему уже сравнялось
двадцать пять, но начало предвещало яркую жизнь.
По логике вещей Вито предстояло убрать со своего пути Фануччи. Это
приплюсовывало семьсот долларов к его наличному капиталу — те триста,
на которые претендовал наглец Фануччи, и еще четыре сотни, переданные
в руки Вито его сотоварищами. Если Фануччи останется в живых, все
семьсот долларов пойдут ему в убыток.
Такая арифметика.
Вообще-то Вито Корлеоне не считал, что живой Фануччи стоит
семьсот долларов. Во всяком случае, лично он не дал бы семьсот долларов
за то, чтобы сохранить жизнь Фануччи, например, если бы такая сумма
понадобилась в уплату врачу для излечения Фануччи от смертельной
болезни. Он не был ничем обязан Фануччи, они не состояли в родстве, не
были связаны узами дружбы или симпатии. Тогда с какой стати своими
руками дарить такую крупную сумму невесть кому?
Из всего этого с неизбежностью вытекало, что раз Фануччи собирается
отобрать деньги с позиции силы, значит, надо эту силу против него же и
обернуть. Мир отлично обойдется без Фануччи, если Вито убьет его.
Конечно, нужно заранее просчитать все. Какие-то связи и друзья из
мафии у Фануччи могут оказаться. Тогда стоит заранее остерегаться мести

с их стороны. Не надо сбрасывать со счетов и полицию с электрическим
стулом. Но Вито Корлеоне, сколько помнил себя — с момента гибели отца
уж точно, — все время жил на волосок от смерти. Двенадцатилетним
мальчишкой он пересек океан и затаился в чужой стране под чужим
именем, только чтобы выжить. Он ни в чем не проявлял себя, став в позу
стороннего наблюдателя, но наблюдая, примерял на свой лад чужие
поступки, и часто понимал, что следовало поступить не так, а иначе, что
против других у него куда больше и ума, и мужества, и выдержки. Другое
дело, что до поры жизнь не представляла случая проверить на практике
теоретические раскладки Вито Корлеоне.
Теперь случай представился. Чего ж он колеблется перед
решительным шагом? Он даже сложил в аккуратную пачечку все семьсот
долларов и спрятал деньги в удобный боковой карман брюк, но в левый —
в правый карман Вито положил пистолет, выданный ему Клеменцей перед
налетом на грузовик.
Фануччи явился в девять, он был пунктуален, Вито предложил ему
освежиться стаканом домашнего вина. Вино тоже принадлежало Клеменце,
как и пистолет.
Фануччи уселся за стол, положив свою светлую шляпу рядом с
кувшином и ослабив узел широкого узорчатого галстука. Вино очень
соответствовало жаркому летнему вечеру и слабому мерцанию газовых
фонарей за окном. В доме стояла чуткая тишина. Чтобы не допустить
двусмысленности, Вито, не дожидаясь слов Фануччи, сам протянул ему
пачку денег. Фануччи взял ее и стал пересчитывать. Вито наблюдал, как он
ловко тасует доллары, потом достает вместительный кожаный бумажник и
тщательно укладывает пачку в одно из отделений.
— С тебя еще двести, — сказал Фануччи, отхлебывая вина. Его
изуродованное лицо с тяжелыми бровями напоминало деревянного идола.
Вито ответил вежливо, но в полном соответствии с существующей
сицилийской традицией:
— Мне трудно отдать всю сумму сразу, ведь я долго не работал и всем
задолжал. Мне желательна отсрочка, хотя бы на две-три недели. Если вы не
против, конечно.
Прием считался допустимым — основную сумму Фануччи получил,
значит, с остальными можно подождать, а при взаимной договоренности
даже пойти на скидку или еще потянуть с долгом какое-то время.
Гость хмыкнул, опять приложился к стакану, громко промывая
прохладным вином глотку, потом сказал:
— А тебе палец в рот не клади. Как же я тебя раньше не замечал? Тих

больно, вот и пропадаешь без толку. Пожалуй, можно пристроить тебя к
какому-нибудь выгодному делу, чтобы не переживал о куске хлеба.
Вито Корлеоне подчеркнуто внимательно выслушал предложение и
подлил гостю еще вина из кувшина. Но Фануччи больше не стал пить. Он
поднялся, взял шляпу, протянул Вито руку на прощанье:
— Ну, пока, синьорино, не поминай лихом. Ничего зря не бывает, Если
понадобится, дай мне знать. Сегодня ты сам себе сослужил хорошую
службу, вот увидишь.
Когда тяжелые шаги Фануччи смолкли на лестнице и он вышел со
двора, Вито бесшумно спустился следом. На улице было множество людей.
Это значило, что найдется масса свидетелей, готовых подтвердить, что из
дома Корлеоне Фануччи вышел целым и невредимым. Из окна подъезда
Вито пронаблюдал, что Фануччи, свернув по направлению к Одиннадцатой
авеню, движется, очевидно, к себе домой. Наверное, хочет спрятать добычу
и избавиться от оружия.
Вито взбежал по лестнице вверх и через чердачный лаз выбрался на
крышу. Совершив рискованное путешествие по кровлям соседних домов,
примыкающих плотно одна к другой, он спустился по пожарной лестнице
пустующего складского здания на задворки улицы, вышиб ногой запертую
дверь черного хода неизвестного дома, не суетясь, прошел через
безлюдный коридор и вышел уже из парадного подъезда.
Расчет оказался верным: как раз напротив размещался дом, где жил
Фануччи.
По этой улице жилые дома тянулись к западу до Десятой авеню, а
почти вся Одиннадцатая была утыкана складскими помещениями крупных
торговых фирм, связанных с железнодорожными перевозками и потому
тяготеющих к станциям. Вплоть до Гудзона склады лепились сплошняком,
а дом, где проживал Фануччи, примыкал почти вплотную к их диким
зарослям. Здесь снимали квартиры, как правило, холостые проводники
вагонов, 
складские 
рабочие, 
тормозные 
кондукторы 
и 
дешевые
привокзальные проститутки. Поэтому обитатели дома не сидели по
вечерам на пороге, как принято у семейных итальянцев, с удовольствием
отдыхающих в бездумной болтовне с соседями. Нет, здесь проводили время
иначе — по дешевым забегаловкам, где просаживались все сбережения до
последнего гроша.
Так что ничьи глаза не сторожили подъезд дома, в котором снимал
квартиру Фануччи. Вито не составило большого труда пересечь пустую
Одиннадцатую авеню и скрыться за дверью в подъезде. Там он вынул свой
еще ни разу не стрелявший пистолет и стал поджидать Фануччи.

Парадная дверь была застекленной. Фануччи, как знал Вито, должен
появиться со стороны Десятой авеню. Клеменца проинструктировал его,
как обращаться с пистолетом. А впервые он взял в руки оружие, когда жив
был еще отец, — он приучал мальчика охотиться из лупары — тяжелого и
короткоствольного сицилийского ружья. Маленький Вито так преуспел в
стрельбе, что это оказалось одним из оснований вынесенного ему
смертного приговора. Слишком меткий стрелок подрастал.
Затаившись в темном коридоре, он увидел, как со стороны улицы
двинулся в его сторону светлый силуэт Фануччи. Вито отступил к
противоположной стене, упершись лопатками прямо в дверь, ведущую на
лестницу. Он взвел курок. Его вытянутая вперед рука самую малость не
доставала до парадной двери.
Дверь распахнулась, массивная фигура Фануччи в светлом костюме,
как в облаке, возникла на пороге. Вито тотчас же выстрелил. Здание
содрогнулось от звука, гулким эхом вырвавшегося из распахнутых дверей
на пустую улицу.
Фануччи пошатнулся и вцепился рукой в дверную раму, другую
пытаясь засунуть под пиджак, чтобы достать оружие.
Его шатало, неловким движением он судорожно оборвал все пуговицы
на пиджаке, открыв не только пистолет на боку, но и расползающееся
кровавое пятно на широкой груди, чуть выше пояса. Тщательно
примерившись, словно вводя иглу в вену, Вито послал вторую пулю следом
за первой.
Фануччи рухнул на колени, застряв в дверном проеме. Стон, который
он испустил, вместе с ужасом почему-то вызвал нервный смех у Вито. Он
стонал и стонал, пока Вито Корлеоне не прижал дуло прямо к потной и
жирной его щеке и не выстрелил в третий раз. Теперь уже Фануччи
повалился бездыханным, не испытывая больше ни телесных, ни душевных
мук. Его тело, как мешок, забило проход в дом.
Осторожным и быстрым движением Вито извлек из кармана пиджака
убитого знакомый ему толстый бумажник и спрятал под рубашку.
Перешагнул через тело, скользнул на другую сторону улицы и
проверенным путем, через пожарную лестницу и черный ход, поднялся на
крышу.
Там он остановился, чтобы обозреть окрестности.
Труп Фануччи лежал все в том же виде, в каком он оставил его. В
соседнем доме открылись два окна, за ними неясно мелькали чьи-то лица,
но разобрать толком ничего было невозможно, а значит, и они не могли
увидеть или, во всяком случае, разглядеть Вито. Хотя даже если б и

разглядели, в полицию уж все равно никто не донес бы. Здешние жители с
полицией не настолько близки. Так что Фануччи пролежит на пороге до
самого рассвета, если только случайный полицейский патруль не
обнаружит его раньше. И соседи не выскажут готовности давать показания
для следствия, а покрепче запрут двери и окна, чтобы не навлекать на
самих себя подозрения легавых. Никто ничего не видел, никто ничего не
знает. Теперь спешить уже было некуда, и Вито по крышам аккуратно
прошел до самого дома, пролез сквозь чердачный люк и уже по обычной
лестнице спустился к собственной квартире. Открыл дверь, вошел и
заперся изнутри. Вывернул над столом бумажник покойного Фануччи.
Кроме тех семисот долларов, которые Вито вручил «черной руке», там
оказалось всего ничего: несколько бумажек по одному доллару и одна
пятерка. Еще в отдельном маленьком кармашке оказалась старая золотая
монетка достоинством в пять долларов. Скорее всего она служила для
Фануччи талисманом на счастье. Да, если Фануччи и был богатым
гангстером, при себе он своих богатств не носил. Во всяком случае, все это
только подтверждало догадки Вито Корлеоне.
Теперь следовало избавиться поскорее от бумажника и от оружия.
Вито вложил обратно в кармашек пятидолларовую золотую монетку, уже
тогда у него хватало соображения. Снова вылез на крышу, по переходам
перебрался с кровли на кровлю и сбросил в щель между домами бумажник
Фануччи. Потом высыпал из барабана пистолета все пули и изо всех сил
рубанул стволом по коньку крыши. Но оружие было сделано на совесть и
поддалось не сразу. Вито пришлось колошматить рукояткой о каменную
трубу, пока пистолет не треснул пополам. Вито доломал его — отдельно
ствол, отдельно рукоятка, и раскидал по частям в трубы водостока. Они
беззвучно скатились по трубам через все пять этажей и шлепнулись в
мусор, ежедневно скапливающийся во дворах. За ночь, авось, еще
набросают из окон, и утром, если повезет, пистолет будет надежно
погребен.
Возвращаясь в очередной раз через чердак к себе домой, Вито вдруг
почувствовал, что его лихорадит. Дома он прежде всего переоделся на
всякий случай — вдруг испачкался кровью. Все, что снял с себя, свернул и
покидал в лохань, где обычно жена стирала белье. Самообладания он не
утратил. Залил одежду водой, достал кусок едкого темного мыла и взбил
воду в густую пену. Щеткой и мылом тщательно оттер все, потом так же
тщательно ополоснул оцинкованную лохань, слил воду в раковину, а
выстиранные вещи присоединил к белью, которое приготовила для стирки
жена, побросав вперемешку.

В свежей рубахе спустился он во двор, присоединившись к жене,
которая все это время чесала язык с соседями и приглядывала за
играющими тут же сыновьями.
Предосторожности, как оказалось, были излишними. Полиция,
обнаружившая труп Фануччи, и не подумала поинтересоваться в связи с
этим личностью Вито Корлеоне. Скорее всего так и не узнали, что перед
своей гибелью Фануччи навестил его дом. А Вито старательнейшим
образом подготовил себе алиби, рассчитывая, что соседи подтвердят, мол,
сами видели, Фануччи ушел, а Вито дома оставался, сидел вместе с ними
на лавочке. Потом Вито Корлеоне понял что полиция не слишком
усердствовала в поисках убийцы и даже, возможно, радовалась избавлению
от осточертевшего Фануччи. Ухватившись за самую простую версию о
гангстерских междоусобицах, в полиции ограничились тем, что допросили
имевшихся на примете бандитов, замешанных в ограблении или
подпольном бизнесе. Вито Корлеоне для них был чист, о нем они и не
вспомнили.
Но перехитрив полицию, он вовсе не сбил со следа приятелей, тут
дело обстояло сложнее. Питер Клеменца и Тессио стали избегать его, и это
продолжалось две или три недели. Наконец, они решились нанести визит и
как-то под вечер заглянули к нему, держась с подчеркнутой
почтительностью. 
Вито 
Корлеоне 
со 
своей 
обычной 
вежливой
сдержанностью пригласил их к столу и достал бутылку.
Разговор начал Клеменца.
— Лавки и игорные дома на Девятой авеню остались без
присмотра, — вкрадчиво сказал он. — Никто не собирает с них дань, но
никто и не опекает. Могут явиться чужаки.
Вито Корлеоне внимательно посмотрел на обоих, но промолчал.
— Если прибрать к рукам клиентов Фануччи, — вступил Тессио, —
это обеспечит регулярный доход.
Вито сказал равнодушно.
— А я тут при чем? Почему вы пришли ко мне с этой идеей?
Клеменца добродушно рассмеялся. Он был тогда совсем молодым и не
растолстел еще, но смеялся так, как обычно смеются толстяки.
Отсмеявшись, сказал:
— Ладно. А мой пистолет, тот, что я тебе давал — он ведь больше не
нужен? Если не нужен, тогда верни мне его, на всякий случай.
Неторопливо и осторожно Вито полез в боковой карман, вынул пачку
долларов, отсчитал пять десяток и протянул Клеменце.
— Видишь ли, я тоже решил, что он больше не нужен, и выбросил его

после того налета. Я заплачу деньгами, не возражаешь? — и улыбнулся
обоим.
Тогда еще Вито Корлеоне не знал, как действовала на людей его
улыбка, отдающая ледяным предвестием смерти. Он не угрожал, он
улыбался так, будто только его собеседник мог оценить им двоим
известную шутку, непонятную для непосвященных. Но поскольку обычно
именно в этот момент дело касалось жизни и смерти, а улыбка,
раздвигающая губы, оставляла глаза холодными, казалось, будто на
мгновенье слетела с лица будничная спокойная и безличная маска, и трудно
описать впечатление, остававшееся у собеседника.
Клеменца содрогнулся.
— Деньги мне не нужны, — отодвинул он от себя доллары. Вито
пожал плечами, убрал деньги обратно в карман и выжидающе посмотрел
опять на приятелей. Все трое понимали, что свело их сейчас вместе.
Клеменца и Тессио не сомневались, что Фануччи убил он, и хотя они ни
словом не обмолвились ни с кем, соседи, да и все окружающие, стали иначе
относиться к Вито Корлеоне. Ему старались выказать уважение. Он
принимал это как должное, но не делал никаких попыток прибрать к рукам
сомнительное наследство Фануччи, оставшееся бесхозным.
Дальше события развивались с неизбежностью брошенного с горы
снежного кома. Однажды вечером жена привела в дом соседку, тихую
вдову-итальянку. Эта трудолюбивая робкая женщина выбивалась из сил,
чтобы содержать семью и одна растила двоих осиротевших детей. Дети
тоже работали.
Шестнадцатилетний сын еженедельно приносил матери конверт с
зарплатой, даже не распечатывая его, — как подобает в приличной
итальянской семье, следующей традициям предков. Дочь, годом старше,
стала портнихой, и по вечерам вся семья пришивала пуговицы часами за
мизерную плату.
— Это синьора Коломба, — сказала Вито его жена. — Она хочет
поговорить с тобой, у нее неприятности.
Вито решил, что у него собираются занять денег и готов был их
одолжить. Но дело обернулось иначе. У синьоры Коломбы жила собачка,
обожаемая сыном, Но соседи не давали им житья, постоянно жалуясь на
лай по ночам, так что хозяин пригрозил выселить семейство из дома, если
собака останется. Синьора Коломба пообещала избавиться от животного,
но просто не могла выполнить обещания из-за сына.
Мальчик любит собаку, как родное существо. Ей пришлось спрятать
псину, а домовладелец, узнав об обмане, так рассвирепел, что стал

немедленно выгонять их с квартиры, грозя призвать на помощь полицию.
Она отдала несчастную собаку родственникам в Лонг-Айленде, хотя сын
заливался слезами, но это уже не помогло. Мальчик в горе, собаки нет, а
жить им не дают…
Вито Корлеоне мягко спросил синьору:
— Почему вы пришли за помощью ко мне?
Синьора Коломба кивнула на его жену:
— Она сказала, что вы поможете.
Он удивился. Жена ни о чем не расспрашивала его после визита
Фануччи, не спросила и об одежде, которую он выстирал и сложил в
общую кучу. Откуда у них вдруг появились деньги, она тоже не
интересовалась, хотя знала, что он все еще без работы. И сейчас по ее лицу
ничего нельзя было прочитать.
— Я могу дать вам денег на переезд, — предложил Вито синьоре
Коломбе. — Вы найдете себе квартиру, где вас не станут беспокоить. Вы
ведь этого хотите?
Женщина замотала головой, слезы текли по ее щекам.
— Куда же мне переезжать, если все, кого я знаю, живут здесь, и
друзья, и подружки, с которыми мы вместе приехали из Италии. Как я буду
жить среди чужих? Я прошу, чтобы вы походатайствовали за меня перед
хозяином, пусть разрешит нам остаться.
Вито задумчиво кивнул ей:
— Пусть будет так. Я попробую поговорить с ним. Вам не придется
съезжать с квартиры.
Улыбка скользнула по губам жены, это польстило ему, но он сделал
вид, будто не заметил. Синьора Коломба с надеждой запричитала:
— Да хранит вас Господь! А вы думаете, он согласится?
— Кто, синьор Роберто? — переспросил Вито. — А как же? Он же
добрый итальянец. Надо только объяснить ему, что к чему, и он, конечно,
пожалеет вас и ваших детей. Не стоит так сильно расстраиваться, берегите
свое здоровье. Вы нужны своим детям, не забудьте этого.
Домовладелец Роберто ежедневно обходил принадлежавшие ему дома
в их нищем квартале. Домов у него имелось пять. Но основной свой доход
он получал, запродавая дешевые рабочие руки итальянских эмигрантов
крупным корпорациям, совершая договора чуть ли не на кораблях,
плывущих из Европы в Америку. На эти деньги он и приобрел дома, где
проживали те самые жалкие эмигрантишки. Мистер Роберто относился к
ним пренебрежительно. Он тоже родился в Италии, но на севере Италии, и
получил приличное образование. А невежды-южане, выходцы из Неаполя и

Сицилии, ничего не умели, ни к чему не стремились, кишели, как муравьи,
в его доходных домах и даже не пытались поддерживать минимум порядка.
Мусор сбрасывался в вентиляционные шахты, стены точил жучок, в
подвалах водились крысы — но никто палец о палец не ударил, чтобы хоть
как-то противостоять безобразию.
В принципе, мистер Роберто был неплохим человеком, преданно
заботящемся о собственном семействе. Но постоянное расстройство из-за
разрушающейся недвижимости, о деньгах, которые уходили из рук, о
бесконечных расходах на крупный и мелкий ремонт довели его нервы до
ужасного состояния. Поэтому, когда Вито Корлеоне остановил его на улице,
чтобы переговорить, домовладелец не выразил теплых чувств. Впрочем,
груб он тоже не был: у всех южан есть дурная привычка ходить с ножами и
чуть что не так — норовят воткнуть свой нож вам в живот.
Парень, остановивший домовладельца, на первый взгляд выглядел
довольно приличным.
— Синьор Роберто, — обратился к нему Вито Корлеоне, — я хочу
попросить оказать услугу одной бедной вдове, за которую некому
заступиться. Она в отчаянии, что должна съехать с квартиры в вашем доме
из-за неприятностей с соседями. Там какой-то мелкий конфликт, что-то
связанное с собакой. Ну, от собаки-то она, положим, уже избавилась. Так
почему бы ей не остаться на месте? У нее ни денег на переезд, ни друзей,
которые помогли бы, нет. Моя жена с ней знакома, поэтому я сказал, что
переговорю с вами, как итальянец с итальянцем. Вы ведь человек
разумный, а здесь явное недоразумение.
Мистер Роберто внимательно оглядел просителя. Парень не походил
на бандита. Коренастый, крепкий, скорее крестьянин по происхождению. А
тоже готов равнять себя с ним: «Как итальянец!» Просто смех.
— Я уже сдал квартиру другим людям, — сказал Роберто
сдержанно. — За более высокую плату. Не отменять же уговор из-за вашей
знакомой.
Вито Корлеоне с пониманием склонил голову.
— И на сколько же дороже вы теперь берете? — поинтересовался он.
— На пять долларов, — ответил домовладелец. Это явно было
неправдой. Плохонькую и темную квартиру прямо под железнодорожным
мостом, которую снимала вдова за двенадцать долларов в месяц, за
большую плату сдать не представлялось возможным. Эти маленькие
четыре комнатки и того-то не стоили.
Вито Корлеоне достал из кармана пачку банкнот и отсчитал три
бумажки по десять долларов.

— Вот разница в квартплате за полгода. Только не говорите вдове, она
женщина гордая. Через шесть месяцев я опять расплачусь с вами. Но,
разумеется, теперь вы должны ей позволить держать собаку.
— Черта с два! — взорвался Роберто. — Черта с два я послушаю кого-
то, кто вздумает мне диктовать, держать ли в доме собаку и держать ли в
доме синьору. Кто ты такой, чтобы мне указывать и предлагать деньги?
Неприятностей ищешь на свою сицилийскую задницу?
Вито Корлеоне пропустил оскорбление мимо ушей и с деланным
удивлением поднял ладонь предостерегающе:
— Я ведь только просил вас о любезности, ничего больше. Никогда не
знаешь заранее, чья помощь и дружба пригодятся, верно? Деньги — всего
лишь доказательство моих добрых побуждений. А решать вам самим, — он
буквально втиснул десятки в руку мистера Роберто.
— Ну, не противьтесь, возьмите их и все хорошенько обдумайте. Если
вам захочется вернуть мне эти деньги, вы ведь всегда можете сделать это.
Завтра утром, например. И отказать вдове в квартире я тоже не могу вам
помешать, это же ваш дом, я понимаю. Кому понравится, что в квартире
собака? Мне и самому не понравилось бы. Но надо помогать друг другу, —
он похлопал домовладельца по плечу, к полному изумлению последнего. —
Поступайте так, как вам выгодно. Я прошу о небольшой услуге. Те, кто
знает меня, подтвердят, что услуги за мной не пропадают. Думаю, здесь
найдутся люди, которые смогут рассказать вам обо мне. Я из тех, кто верит
в человеческую благодарность.
Но мистер Роберто уже сам начал кое-что соображать. Навести
справки о Вито Корлеоне не составило труда, и в тот же вечер, не
дожидаясь завтрашнего дня, он постучал в квартиру недавнего просителя.
Жена Вито впустила домовладельца. Он вежливо извинился за поздний
визит и залпом выпил стакан вина, предложенный синьорой Корлеоне.
Теперь мистер Роберто сам уверял, что произошло ужасное
недоразумение. Конечно, семья вдовы Коломбо может остаться в своей
квартире, и если они хотят держать у себя собачку, домовладелец не станет
им препятствовать. Да и стоит ли обращать внимание на недовольство
соседей? Кому не по нраву, пусть ищет себе другое жилье, пожалуйста, он,
Роберто, никого не держит.
Широким жестом он вынул те тридцать долларов, которые получил от
Вито Корлеоне, и выложил на стол, говоря при этом с искренней
сердечностью:
— Ваше доброе сердце и отзывчивость устыдили меня. Все мы
итальянцы, всем нам не чуждо христианское милосердие. Я решил

оставить плату за квартиру вдовы прежней. Так будет только справедливо.
Словом, все участники спектакля прекрасно разыграли свои роли.
Вито Корлеоне опять разлил вино по стаканам и велел жене принести
домашнее печенье для гостя. Он охотно протянул руку домовладельцу и
превознес его готовность помогать ближним. Мистер Роберто со вздохом
долго тряс протянутую ему руку, приговаривая, что знакомство с Вито
Корлеоне вернуло ему утраченную веру в человека. Наконец, они
распрощались.
Роберто, у которого кровь стыла в жилах от одной мысли, как близко
он находился к верной гибели, немедленно укатил подальше от Десятой
авеню — к себе, в Бронкс, едва дотащился до постели, и целых три дня не
появлялся в своих владениях, чего раньше никогда не бывало.
Так Вито Корлеоне завоевал уважение в своей округе. Многие были
убеждены, что за его спиной орудует непосредственно сицилийская мафия.
Его покровительства стали искать.
Хозяин одного из игорных заведений района самолично явился домой
к Вито Корлеоне и добровольно предложил платить ему еженедельно по
двадцать долларов. От Вито требовалось только изредка заглядывать к нему
во время игры, чтобы игроки чувствовали себя под защитой. Лавочники,
которым мелкое жулье причиняло немалый ущерб, тоже начали просить о
помощи. Вито вмешался, и это решило дело. Естественно, что труд его был
вознагражден. Еженедельный доход Вито достигал уже ста долларов —
сумма по тем временам очень приличная. Считая Клеменцу и Тессио
своими друзьями и союзниками, Вито выделил им определенную часть
денег, и сделал это по собственному почину, без лишних просьб или
оговорок.
Поразмыслив, он решил заняться торговлей импортным оливковым
маслом и взять в компаньоны друга детства Дженко Аббандандо. Расходы
брал на себя Вито, заботы — Дженко, ему предстояло организовать ввоз,
транспортировку из Италии, закупку продукции по приемлемым ценам и
хранение. Для хранения поначалу они собирались использовать склады
отца Аббандандо. Для Дженко такая работа подходила, ведь определенный
опыт он имел. Клеменца и Тессио тоже включились в дело. В их задачу
входило разместить заказы на оливковое масло марки «Торговый дом
Дженко» по бакалейным магазинам и лавочкам Манхэттена, Бруклина и
Бронкса. Свое имя Вито Корлеоне с присущей ему скромностью не стал
выносить в название фирмы. Что, собственно, ничего не меняло —
настоящей главой дела был он. Ему принадлежала большая часть капитала,
а главное, он вмешивался в тех случаях, когда без этого было не обойтись.

Например, если кто-то из лавочников упрямился и не желал сдаваться на
уговоры Клеменцы и Тессио, что без оливкового масла «Торгового дома
Дженко» их бакалея зачахнет, Вито всегда мог пустить в ход свои
неотразимые аргументы, а порой одного его имени хватало, чтобы убедить
упрямца.
Жизнь торговца и бизнесмена многие годы вполне удовлетворяла Вито
Корлеоне. Он весь отдался делу, и поначалу небольшое предприятие
быстро расширилось и укрепилось. В семье он оставался безупречным
мужем и отцом, только бывал дома гораздо реже, чем раньше: время
занимали дела.
Постепенно масло марки «Торговый дом Дженко» стало пользоваться
популярностью и уж, во всяком случае, распродаваться по всей Америке.
Одновременно развивалась и система безопасности Вито Корлеоне. Любой
хороший делец должен уметь вовремя нанести удар конкуренту, влиять на
цены, заинтересовать торговцев исключительно в своем товаре, чтобы не
было отдано предпочтение другому. Иногда приходилось оказывать
давление, чтобы владельцы складов запасались именно их продукцией, а не
оливковым маслом других фирм. Как всякий бизнесмен, Вито тяготел к
монополии в своей отрасли и потому правдами и неправдами вынуждал
или уступить ему дорогу или вступить в сотрудничество. Он начинал сам,
без посторонней помощи, даже без рекламы, потому что верил только в
доходчивость личного убеждения, да и не верил очень-то, что их оливковое
масло лучше любого другого хоть в чем-то. Но будучи лишен знания
обычных торговых трюков, Вито Корлеоне опирался на вещи, доступные
ему: собственную репутацию и позицию силы.
С юности все знали его как человека уравновешенного и толкового. Он
предпочитал обходиться без угроз. Рассчитывал на логику — и она всегда
оказывалась убедительной. Старался устроить все так, чтобы сделка
обязательно приносила выгоду обеим сторонам. Никто не должен
оставаться обиженным. Конечно, никакими средствами не приходилось
пренебрегать. Став предпринимателем, Вито быстро понял, что рынок
рынком, а монополия — это власть. А значит, надо добиваться
монопольного положения в своей области.
Не все легко давалось. В Бруклине имелись торговцы оливковым
маслом, которые в силу своего неподатливого характера ни за что не хотели
считать фирму «Торговый дом Дженко» единственным поставщиком
товара. Даже когда Вито Корлеоне лично повидался с ними и воззвал к
голосу рассудка, они наотрез отказались от его предложений.
— Нет, мыслить здраво они не в состоянии, — подытожил Вито

Корлеоне, воздев руки к Создателю. И направил в Бруклин Тессио. Склады
непокорных торговцев строились на совесть, но могут ли склады устоять
против огня? Оливковое масло разливалось из цистерн зеленоватыми
озерами 
прямо 
по 
булыжной 
мостовой. 
Груженые 
машины
опрокидывались.
Один из бакалейщиков, миланец, совсем потерявший голову в
Америке и поверивший в полицию больше, чем церковник в Христа,
бросился за помощью к властям, обвиняя соотечественников и совсем
позабыв, вдали от родины, о вековом законе омерты. Но прежде, чем его
жалобу подшили к делу, безумный миланец исчез, оставив безутешную
жену и осиротевших детей. Хорошо еще, что дети оказались достаточно
взрослыми и — благодарение Господу! — унаследовав отцу, немедленно
поладили с фирмой по торговле натуральным оливковым маслом
«Торговый дом Дженко».
Все люди рождаются одинаковыми, но некоторые становятся гениями
и гигантами.
Когда страна вступила в эпоху «сухого закона» и продажа алкогольных
напитков оказалась под запретом, Вито Корлеоне сделал следующий шаг от
бизнесмена, правда, не слишком щепетильного в выборе средств, до одного
из великих мира сего, пусть даже его империя именовалась преступной.
Конечно, все происходило не в один день или час, и даже не за один год, но
к концу эпохи «сухого закона», на пороге эры демократии и депрессии,
Вито Корлеоне стал Крестным отцом. Доном. Доном Корлеоне.
Во многом дело решил случай, а возможно, в очередной раз сбывались
предначертания судьбы. К тому времени фирма «Торговый дом Дженко»
для перевозок оливкового масла имела небольшую колонну автомашин:
шесть 
крытых 
фургонов. 
Через 
Клеменцу 
группа 
итальянских
контрабандистов почтительно обратилась к Вито Корлеоне с предложением
использовать машины для перевозки спиртных напитков из Канады.
Бутлегерство только начиналось, потребность в людях была огромная, а
прибыль, которую пообещали Вито Корлеоне за эксплуатацию грузовиков и
людей, просто баснословная. К тому же кто-то должен был заниматься
реализацией виски и прочих запрещенных напитков в Нью-Йорке, и этот
«кто-то», с одной стороны, находился бы постоянно под страхом кары за
нарушение законодательства, что, уже с другой стороны, вынуждало
проявлять известную решимость, попросту говоря — оружие.
Осмыслив перспективы, Вито Корлеоне решительно перебросил все
свои фургончики-грузовики с доставки масла на перевозку спиртных
напитков. Его не смутило ни то, что отныне он вступает в противоречие с

властью, ни то, что в предложении итальянских контрабандистов лестные
условия подкреплялись тщательно замаскированными угрозами. Вито
Корлеоне умел уже тогда не принимать угрозу за оскорбление и не
переводить разговор на личности. Не стоило обижаться на бестактность,
если маячила выгодная сделка. К тому же, при ближайшем рассмотрении,
угрозы выглядели несерьезными, и компаньоны-контрабандисты только
уронили себя в его глазах, прибегнув к дурным методам. Надо будет просто
иметь в виду, на что они способны, и поразмыслить об этом на досуге.
Все пошло как нельзя лучше. В новом деле Вито Корлеоне приобрел
новый опыт, богатство, а главное, связи. Опыт и связи были для него
обеспечением капитала, более надежным, чем любой банк мира. В умении
использовать то и другое Вито Корлеоне проявлял не просто способности, а
подлинный большой талант.
Его отеческим покровительством пользовались все итальянцы,
продававшие виски прямо на дому по доступной для любого работяги цене
— пятнадцать центов стаканчик. Когда младший сын синьоры Коломбы
проходил конфирмацию, Вито Корлеоне, в качестве его крестного, подарил
парню на память золотую монету в двадцать долларов. Он нанял хорошего
адвоката, понимая, что рано или поздно полиция неминуемо выловит его
грузовики и понадобятся связи в полицейском департаменте. Адвокат был
дипломированным специалистом и знал многих в верхних эшелонах
юстиции. 
Вскоре 
начала 
складываться 
целая 
система 
выплат,
охватывающая все этажи власти, сверху донизу. Корлеоне составил
подробный список людей, занимающих ответственные должности, которым
фирма регулярно выплачивала «вознаграждение». Адвокат, смущенный
размерами взяток, предложил по возможности сократить их. Вито Корлеоне
не согласился.
— Лучше заплатить больше, — сказал он, — чем пропустить кого-то,
кто может нам пригодиться. Не сегодня, так завтра. Я верю в дружбу и
готов первым проявлять дружеские чувства.
С годами империя Корлеоне разрасталась. Все больше фургонов с
надписью «Натуральное оливковое масло „Торгового дома Дженко“»
бороздило страну. Список должностных лиц, числящихся в друзьях у Вито
Корлеоне, увеличивался. Больше стало и людей, работавших на Клеменцу и
Тессио. Наступала пора разделить функции и разработать четкую
структуру всей организации. Этим в свой срок и занялся Вито Корлеоне.
Для начала он назвал Клеменцу и Тессио своими доверенными,
присвоив им звание вроде воинского — капитанов, тогда как прочие в
Семье были рядовыми. Дженко Аббандандо стал у дона советником, как

приятно 
в 
итальянских 
семействах. 
Между 
Вито 
и 
рядовыми
исполнителями шаг за шагом воздвигался буфер, и теперь уже, отдавая
указание, дон обращался только к советнику или к своим доверенным.
Редко кто мог похвастаться, что получил команду от самого Вито
Корлеоне. Соответственно и связать его имя с каким-либо конкретным
делом становилось все труднее. Дон скрывался в заоблачных высях.
Следующим этапом стало разделение групп Клеменцы и Тессио. Вито
выделил для Тессио Бруклин и поручил ему и его ребятам контролировать
этот район. Разлучая их с Клеменцей, он ясно дал понять, что и в будущем
не рекомендует им поддерживать между собой контакты, даже на уровне
личных отношений, кроме случаев крайней необходимости. Он объяснил,
что это задумано в целях предосторожности — так закону труднее до них
добраться. Но более смышленый Тессио моментально ухватил замысел
Вито: таким образом капитаны оказывались изолированными друг от друга,
а значит, у них было меньше искушений сговориться против дона. Вито
вовсе не думал ущемить их и не подозревал в предательстве, он просто
хотел исключить подобную возможность. Вито Корлеоне действовал
осмотрительно и благоразумно.
Поняв ход мыслей Вито, Тессио не обиделся, а Вито в ответ на доброе
понимание дал ему полную свободу во всех бруклинских операциях, тогда
как более активного, но менее понятливого Клеменцу оставил у себя под
боком, контролируя каждый шаг. Клеменца всегда был отчаяннее Тессио.
Но и жестокости в нем было больше, даром что со стороны казался
безобидным и веселым малым. За ним нужен был глаз да глаз.
«Великая депрессия» не ослабила, а даже усилила Семью Корлеоне.
Именно тогда, по сути, Вито превратился окончательно в могущественного
дона.
В то время, как по всей стране миллионы американцев предлагали
свои честные руки, готовые на любую работу, или, смиряя гордость,
униженно стояли в очередях за подачками благотворительных учреждений,
только чтобы не погибнуть с голоду, люди Вито Корлеоне ходили с высоко
поднятой головой и туго набитыми карманами. Утратить работу они не
боялись. Так что скромнейший дон Корлеоне мог с достоинством
оглядывать свою державу, испытывая законное чувство удовлетворения: в
созданном им маленьком мирке дела шли куда лучше, чем в окружающем
большом мире. Он не оставил своей заботой никого из доверившихся ему
людей и не предавал тех, кто рисковал жизнью и свободой ради служения
Семье. Когда кто-то из ребят все же оказывался в лапах полиции и попадал
в тюрьму, он мог быть уверен, что семья его живет безбедно, причем

помощь не выглядела жалкой подачкой. Семье выделяли примерно столько,
сколько обычно приносил домой кормилец.
Конечно, это делалось не из христианского милосердия. Даже лучшие
друзья Вито Корлеоне отнюдь не считали его святым, спустившимся на
нашу грешную землю. В его заботливости и щедрости был точный расчет.
Человек, угодивший в тюрьму, знал, что, пока он держит язык за зубами, о
его жене и детях позаботятся. Он понимал, что не заинтересован давать
полиции хоть какую-нибудь информацию, если хочет, чтобы его приняли
обратно в дружеские объятия. Что, едва он выйдет на свободу, для него
накроют стол с самой лучшей едой, домашними вином, свежим хлебом и
сластями, а быть может, сам советник Дженко Аббандандо или даже
великий дон заглянут на праздничный огонек, подсядут к столу и поднимут
бокал за стойкость и верность, одарив напоследок своего рядового чеком на
кругленькую сумму. А значит, неделю-другую можно не думать о хлебе
насущном и насладиться бездельем и свободой, прежде чем приступить к
обычной работе. Дон прежде всего был великим психологом, а уж потом —
великим доном. Он очень глубоко умел заглянуть в души своих
подчиненных.
Именно тогда Вито Корлеоне додумался до выводов, что он управляет
собственной империей куда лучше, чем его враги — большим миром, то и
дело препятствующим спокойной и привольной жизни Семьи. Об этом
свидетельствовало огромное количество бедноты, чьи пути приводили за
поддержкой ко всемогущему дону. Никто, кроме него, не брался помочь им
в самых ничтожных и все же необходимых заботах. Одним надо было
помочь с жильем, другим — пристроить на работу сына или вызволить из
тюрьмы, третьи сидели без пособия, их спасла бы мелкая денежная ссуда.
Иногда достаточно оказывалось усовестить домовладельца, чтобы не
требовал с ножом у горла немедленной квартплаты у безработного жильца.
Дон Корлеоне помогал всем, кто к нему обращался. И не снисходительно
помогал, а делал это охотно, смягчая добрым словом горечь от
необходимости просить о подачке. В результате, когда приближались
выборы в городской совет или конгресс, все итальянцы округи
прислушивались только к мнению своего благодетеля и отдавали голоса
лишь за ту кандидатуру, которую рекомендовал им Крестный отец.
Дон Вито Корлеоне превращался в политическую силу, с которой
вынуждены были считаться и партийные лидеры, и дальновидные
политики в правительстве. Умея видеть перспективу, дон Вито щедро
поддерживал талантливых детей из нищих итальянских семей, которые за
его счет обучались в колледжах и университетах, становясь потом

адвокатами, помощниками прокуроров и прокурорами, даже судьями, — он
особенно поддерживал и поощрял тех, кто избирал юридическое поприще.
Планируя будущее своей маленькой империи, Вито Корлеоне действовал с
прозорливостью национального вождя.
Отмена «сухого закона» больно ударила по всем бутлегерам, хотя и
здесь дон успел кое-что предугадать и опередить события. Возвращаться в
границы торговли оливковым маслом было бы смешно. Вито наметил
другой вариант: выход на игорный бизнес. В 1933 году он направил своего
человека 
в 
Манхэттен 
к 
Сальвадору 
Маранцалле. 
Маранцалла
контролировал все, что связано с азартными играми, — от шулерских
притонов в доках до крупных и богатых игорных домов, где играли по
крупному, от мелкого ростовщичества, неизменно сопутствующего картам
и костям, до тотализатора и рэкета. Вито Корлеоне предлагал Маранцалле
взаимовыгодное сотрудничество: организованность и внешние связи с
правительственными и полицейскими чинами с одной стороны и
возможность расширения сфер влияния — с другой.
Маранцалла был крупной величиной в преступном мире Нью-Йорка.
Он с негодованием отверг любезное предложение этого выскочки
Корлеоне. Ведь в числе приятелей Маранцаллы значился сам Аль Капоне.
А организация имелась и у него, надежней, чем у Корлеоне. И денег, и
людей у Маранцаллы более, чем достаточно, чтобы утереть нос кому
угодно. Зачем ему связываться с каким-то околопарламентским болтуном,
который и не похож на настоящего мафиозо?
Отказ 
Маранцаллы 
стал 
поводом 
для 
начала 
большой 
и
кровопролитной войны тридцать третьего года, перекроившей границы и
структуру преступного мира, так же, как первая мировая война завершила
передел границ между государствами.
Расстановка сил поначалу была не в пользу Корлеоне. У Сальвадора
Маранцаллы имелась достаточно мощная гангстерская организация с
хорошей поддержкой извне. Он дружил с самим Алем Капоне и в случае
чего мог обратиться за помощью к громилам из Чикаго. Добрые отношения
связывали Маранцаллу и с семейством Таталья, промышлявшим торговлей
живым товаром, то есть проституцией, и уже делавшим первые робкие
попытки прибрать к рукам наркотики. Из большого мира Маранцалла в
основном поддерживал контакты с теми политическими деятелями,
которые не брезговали пользоваться услугами бандитских группировок для
запугивания еврейских лидеров в текстильной промышленности и
итальянских анархистских объединений и строительстве, когда те излишне
высовывались или подавали голос.

Против этой махины дон Вито Корлеоне мог выставить только два не
слишком больших, хотя вышколенных и великолепно организованных
отряда. Тессио и Клеменца оказались хорошими капитанами, их ребята
чувствовали себя частью единого целого. Маранцалла и представить себе
не мог, какие силы противостоят его могуществу. Все явно недооценили
рядовую гвардию Корлеоне, к тому же ошибочно считали, будто Клеменца
и Тессио совершенно самостоятельны и не связаны друг с другом.
Недостаточная осведомленность противника в данном случае больше
сработала на Корлеоне, чем даже его обширные связи в верхах, ведь
Маранцаллу все равно этим было не удивить.
И все-таки шансы на победу были неравными, пока Вито Корлеоне не
уравнял их одним мастерским, тщательно обдуманным ходом.
Маранцалла обратился к Алю Капоне с просьбой предоставить ему
двух специалистов-снайперов, решив разом избавиться от надоедливого
выскочки Корлеоне. Но сеть информационной службы Вито уже настолько
была отлажена, что не успели убийцы сесть в поезд Чикаго — Нью-Йорк,
как весть об этом дошла до дона Корлеоне. Поезд прибывал вечером, и дон
направил встречать его не кого иного, а Люку Брази, предоставив на его
усмотрение выбор методов воздействия. Такая свобода всколыхнула
звериную фантазию страшного Люки. Со своими тремя подручными он
подкараулил чикагских посланцев прямо на вокзале. Носильщик, к
пленный заранее, у выхода из вагона подхватил чемоданы приезжих и
сопроводил их к машине, где за рулем сидел свой человек. Не успели
захлопнуться дверцы, как Люка Брази с подручными втиснулись в ту же
машину и без лишних слов, предъявив пистолеты в качестве визитных
карточек, уложили чикагских снайперов на пол, к себе под ноги. Из такого
положения проявлять искусство меткой стрельбы представлялось
затруднительным.
Автомобиль покатил прямо к пустым складам на задворках портовых
домов. Один из складов Люка присмотрел заранее. Людей Капоне,
связанных по рукам и ногам, сложили на пол, а рты им заткнули
махровыми полотенцами вместо кляпов.
Затем Люка Брази вооружился специально припасенным топором,
заботливо поставленным у стены, и стал не спеша разрубать одного из
пленников на куски, методично, как мясник, разделывающий тушу. Сначала
он отрубил ступни, потом ноги до колена, потом — по линии бедра, там,
где ноги переходят в туловище. Несмотря на свою огромную физическую
силу, Брази так намахался топором, что устал. К этому времени его жертва,
естественно, давно отдала богу душу, а на полу склада осталось от

несчастного тела какое-то невообразимое кровавое месиво.
Покончив с первым гостем из Чикаго, Брази перешел ко второму, но
тут выяснилось, что больше усилий с его стороны не потребуется: от ужаса
тот совершил невозможное, проглотив кляп из полотенца, отчего и
задохнулся. Когда найденный полицией труп вскрыли с целью
установления причины смерти, полотенце оказалось в пищеводе
покойника, чем ввергло в смятение видавших виды патологоанатомов.
Спустя несколько дней Аль Капоне получил от Вито Корлеоне
дипломатическое послание. Там говорилось: «Теперь для вас не секрет, как
я обращаюсь с врагами. Но чего ради вам, неаполитанцу, оказываться меж
двух огней, когда ссорятся сицилийцы? Я предпочел бы считать вас своим
другом, и если вам по душе мое предложение, считайте, что я ваш должник
и в любую минуту готов доказать свою дружбу делом. Уверен, вы можете
оценить, что выгоднее иметь в друзьях того, кто сам улаживает свои дела,
не обращаясь за посторонней помощью, и всегда готов сам выступить в
вашу поддержку. Если же вы не сочтете, что момент для дружеских чувств
подходящий, я не буду в обиде. Только хотелось бы предупредить: климат в
нашем городе сырой, для неаполитанцев нездоровый, так что приезжать к
нам, особенно сейчас, я вам искренне не советую».
Тон письма мог показаться несколько вызывающим. Но Вито Корлеоне
действовал продуманно. У него сложилось мнение о семействе Капоне как
о малоперспективном, понемногу утрачивающем влияние. Сам Аль бросал
вызов общественным нравам, кичась награбленными богатствами, а дон
считал подобное поведение неразумным, так как мирок Капоне, пусть даже
охраняемый самыми отъявленными бандитами, без внешних связей, без
соблюдения правил приличия и необходимого камуфляжа, становился легко
уязвим.
Империя Капоне уже вступила в стадию распада, а его авторитет
подкрепленный ужасающими легендами и жестоким террором, тем не
менее не выходил за пределы Чикаго.
Дон не ошибся — его тактика принесла успех, и не столько в
результате проявленной жестокости, сколько благодаря невероятной
стремительности, мгновенности реакции дона. Аль Капоне здраво
рассудил, что если у Корлеоне такие четкие связи, том что он умен и
решителен, иметь его во врагах излишняя роскошь. Гораздо правильнее
будет принять протянутую руку дружбы, а вместе с ней — обещание
поддержки на будущее. Поэтому семья Капоне поставила дона Корлеоне в
известность, что будет поддерживать нейтралитет.
Шансы сравнялись. Кроме всего прочего, Вито немедленно безмерно

зауважали во всем преступном мире — и за пределами Нью-Йорка, по всей
Америке — в восхищении, как ловко он утер нос самому Алю Капоне и за
короткий срок обставил кругом Маранцаллу.
На то, чтобы слопать Маранцаллу, у Вито ушло чуть больше полугода.
Он не давал спокойно работать игорным притонам, находившимся под
опекой Маранцаллы. Его люди выследили самого крупного владельца
игорного заведения в Гарлеме, отобрав у него не только выручку за целый
день, но и кости, фишки и долговые книги. Вито Корлеоне шаг за шагом
теснил своего его противника. Даже на текстильные фабрики направлены
ребята Клеменцы, вставшие на защиту притесняемых Маранцаллой
профсоюзников. Против них владельцы фабрик и фирм готового платья
оказались бессильны, они уже не могли, как прежде, доверяться
Маранцалле.
Наступление шло по всем фронтам разом — и везде приносило успех.
Свирепость весельчака Клеменцы, которым дон умело руководил, тоже шла
на пользу общему дел. Кончилось тем, что в один прекрасный час Вито
Корлеоне ввел в действие резервный отряд под командованием Тессио,
получивший задание начать охоту на самого Маранцаллу.
Маранцалла уже не раз жалел о неосмотрительных выпадах в адрес
Семьи Корлеоне и пытался через посредников заключить мир. Но теперь
дон сам отказывался, под разными предлогами уклоняясь от переговоров
или перенося их на неопределенное время. Армия Маранцаллы
разбегалась. Кому охота подставляться под пулю или нож понапрасну?
Первыми перекинулись в другой стан букмекеры и ростовщики, которые
платили мзду тем, кто действительно способен защитить их интересы.
Война близилась к завершению.
В канун нового 1934 года Тессио удалось, наконец, найти выход на
самого Маранцаллу. Его приближенные, не склонные умирать за
утратившего силу вожака, сами горели желанием сдать его поскорее. Через
них Маранцалле передали, что Вито Корлеоне готов встретиться с ним в
одном из ресторанов Бруклина. В сопровождении предавших его
телохранителей Маранцалла явился в назначенное место, уселся за заранее
заказанный столик и только надкусил в тоскливом одиночестве свежий
итальянский хлебец, как в дверях появился Тессио с четырьмя
помощниками. Телохранители Маранцаллы испарились в одно мгновенье.
Все произошло очень быстро. Маранцалла даже не успел прожевать кусок,
как пуля вышибла дух из его тела.
Война кончилась.
Империя Корлеоне поглотила бывшие владения Маранцаллы. Новый

дон определил размеры налога, но никого не тронул, великодушно
дозволив всем заниматься прежними делами. Только на текстильных и
швейных предприятиях он усилил влияние профсоюзов, полностью взяв их
под контроль. Как оказалось потом, это был очень своевременный шаг.
Уладив свои взаимоотношения с окружающим миром, Вито Корлеоне
хотел было вздохнуть с облегчением, но проблемы настигли его в
собственном доме.
Сантино Корлеоне, Санни, уже подрос, ему исполнилось шестнадцать,
и для итальянского мальчугана он вырос удивительно высоким и статным,
а лицо его хотя черты казались тяжеловатыми, отличалось чувственностью.
Если Фредо всегда вел себя смирно, а Майкл был пока совсем
несмышленышем, то с Санни хлопот хватало, он умудрялся попадать из
одной неприятности в другую. Без него не обходилась ни одна драка,
учился он еле-еле, а однажды Клеменца, который был крестным Сантино,
вынужденно и неохотно сообщил дону Корлеоне, что его старший сын
замешан в вооруженном ограблении. В сущности, затея с первого взгляда
выглядела глупостью, но могла принести массу неприятностей. При дела
этом инициатива, без сомнения, принадлежала Санни, а двое других ребят
просто пошли у него на поводу.
Известие вывело дона Корлеоне из обычного для равновесия. Такое
случалось с ним считанные разы. Прежде всего дон спросил у Клеменцы
не замешан ли в истории Том Хейген, который к тому времени жил в доме
Корлеоне уже три года. Клеменца ответил отрицательно. Тогда дон
отправил за сыном машину, и Санни доставили прямо в контору фирмы
«Торговый дом Дженко».
Но в разговоре с сыном ему не дано было одержать верх. Когда,
оставшись наедине, он обрушил на Санни потоки родительской ярости,
усиленные сицилийским диалектом, ибо только он мог придать
выразительности обуревавшим дона чувствам, и, отведя душу, риторически
спросил:
— Какого черта ты это придумал? Откуда в тебе это? — Санни только
смолчал. Но когда дон добавил презрительно;
— Тебе, что, денег не хватает? Надо же дойти до такой дури! Ну,
сколько ты заработал? Полста долларов? Или двадцатку? Стоило идти на
риск из-за вшивых двух десяток? — Санни не выдержал и сказал с вызовом
в голосе, не в ответ на слова отца, а сам по себе:
— Я видел, как ты убивал Фануччи.
Дон втянул ртом воздух, протяжно сказал: «Ох!» и опустился в кресло,
Он молча ждал, что сын скажет еще. Санни продолжил:

— Когда Фануччи ушел, мама сказала, что все, можно идти домой. Я
поднялся по лестнице, увидел, что ты полез на крышу и тихонько тоже
полез за тобой. Я все видел. Все до последнего. И как ты выбросил
бумажник. И как разломал револьвер. Все.
Дон перевел дыхание.
— Ну, тогда не мне тебя учить. Поступай, как знаешь. А разве
университет ты не хочешь закончить? Один адвокат с портфелем способен
сделать больше, чем сотня боевиков в масках и с пистолетами.
Санни широко улыбнулся и сказал не без лукавства:
— Я бы занялся семейным бизнесом.
Дон без особых эмоций воспринял его слова, и видя, что смеяться над
его шуткой никто не намерен, Санни поспешно добавил: «Буду учиться
торговать оливковым маслом».
Дон еще помолчал немного. Потом пожал плечами:
— Каждый творец своей судьбы.
Он не стал вдаваться в то, что судьбу его сына решило когда-то
убийство, совершенное отцом на его глазах. Отвернувшись, дон
безразлично произнес:
— Можешь приходить завтра в контору к девяти. Дженко определит
тебе работу.
Но Дженко Аббандандо проницательно угадал истинные желания дона
— он был настоящим советником, и использовал Санни, в основном, в
качестве телохранителя отца, чтобы, находясь в непосредственной
близости, Корлеоне сын имел возможность перенимать секреты управления
Семьей. У самого дона тоже возникло желание наставлять первенца на
извилистом пути семейного бизнеса, так что Санни получал курс наук, не
менее полный, чем в отринутом им колледже.
Санни то и дело влетало за неуправляемость его поведения. Дон учил
сына, что угрожать глупо и бессмысленно, а необдуманно давать волю
гневу — непозволительная роскошь. Действительно, никто и никогда не
слышал угроз от дона, а выказывать ярость он позволял только при самых
близких людях, Дон стремился воспитать в сыне хладнокровие, которым
обладал, и на практике преподносил ему уроки. Самая большая удача, —
утверждал он, — если враг преувеличивает твои недостатки. Но если друг
недооценивает твоих достоинств, это еще лучше.
Параллельно с прохождением «теоретических наук» Санни пребывал
под опекой опытного Клеменцы, научившего его стрелять и обращаться с
традиционным сицилийским оружием — гарротой. Удавка не понравилась
Санни, он уже слишком американизировался для таких способов. И вообще

он отдавал предпочтение бесхитростным и прямолинейным методам
ведения борьбы, вроде доброй перестрелки на англо-сакский манер, что
огорчало Клеменцу. Зато с обязанностями телохранителя Санни управлялся
отлично, стал постоянным и желанным спутником дона, водил машину,
помогал во всех житейских мелочах.
Два года спустя все, казалось, пришло в норму: сын постепенно
вникал в дела отцовского предприятия, проявляя в меру таланта и усердия,
но не гоняясь за журавлем в небе. Обычная картина в мире любого бизнеса.
Тем временем товарищ его детских игр и названный брат Том Хейген
тоже подрос и поступил в колледж. Фредо заканчивал школу, самый
младший из братьев Майкл одолевал еще начальную ступень, а сестренке
Конни исполнилось четыре года.
Семейство Корлеоне давно переселилось из района нью-йоркской
бедноты в Бронкс и уже шла речь о покупке особняка в Лонг-Айленде. Но
дон не стал торопить событий, так как переезд он планировал совершить
параллельно еще с некоторыми делами.
Пожалуй, главный дар, которым обладал Вито Корлеоне, — это умение
рассчитывать на два шага вперед. Преступный мир Америки то и дело
сотрясали кровавые междоусобицы. Зараза противоправной деятельности
проникала едва ли не во все сферы жизни страны. Честолюбивые и горячие
гангстеры готовы были откусить друг другу головы из-за соблазнительной
добычи. Руководителям семейств, подобно дону Корлеоне, приходилось
постоянно быть настороже, чтобы сохранить в неприкосновенности
сложившиеся границы и не уступить распоясавшимся коллегам
собственные доходные места.
Вито Корлеоне внимательно следил по газетам за общественным
мнением в стране и понимал: круг суживается. Любое преступление
журналисты и политические деятели использовали как жупел, добиваясь
все более суровых законов, требуя карательных полицейских мер. Вполне
вероятным становилось то, что в ближайшем будущем либеральные
порядки будут отменены под напором всеобщего негодования, а это
роковым образом скажется на всех видах подпольного бизнеса, Империя
Корлеоне изнутри была крепка и надежна, но опасность надвигалась извне,
и дон решил предотвратить ее, пока не поздно.
Для этого требовалось добиться мира между враждующими
группировками в Нью-Йорке и во всей стране.
Вито Корлеоне не обольщался надеждой, что сделать это окажется
просто, наоборот, он понимал всю опасность принятой на себя миссии. Год

ушел только на то, чтобы поочередно повстречаться с каждым по
отдельности главарем нью-йоркских банд, налаживая добрые отношения,
приводя резоны и пытаясь распределить более или менее справедливо
сферы влияния, которые в дальнейшем закрепил бы общий совет Семей.
Каждого приходилось прощупывать: чего он стоит, насколько опасен, в
какой мере можно доверять. Но проделанная доном огромная работа не
принесла результатов. Группировки оставались разобщены, их интересы
постоянно сталкивались на узких пространствах, пересекались, казались
непримиримыми.
Убедившись, что таким образом достичь согласия невозможно, Вито
Корлеоне, подобно многим другим властителям, пришел к выводу, что
остается идти по пути сокращения числа суверенных держав. Когда их
будет считанное количество, можно продолжить мирные переговоры. Во
всяком случае, тогда станет понятно, с кем же эти переговоры следует
вести.
Впрочем, уже на первом этапе выделились пять или шесть
могущественных семейств, об отстранении которых от власти речь не
могла идти. Пока предстояло прибрать к рукам одиночек, вроде «черной
руки», промышляющих в отдельных кварталах, ростовщиков и букмекеров,
действующих на свой страх и риск, мелкие банды, не имеющие
соответствующей защиты, точнее говоря, не входящие ни в одну из
крупных группировок. То, что затевал Вито Корлеоне, было, по сути,
колониальной войной. Против мелкого неорганизованного сброда он
двинул регулярные войска.
На покорение Нью-Йорка и его окрестностей ушло три года, но это
неожиданно принесло добрые плоды. Долгое время затея всем казалась
совершенно нереальной. Один озверевший ирландец из воровской шайки,
намеченной к ликвидации, даже по воле случая смог прорваться сквозь
кордон защиты и ранил дона пулей в грудь. Безумца, разумеется,
пристрелили на месте, но случившегося было не воротить. Впрочем, нет
худа без добра. Пока дон вынужденно бездействовал, Сантино Корлеоне
смог попробовать собственные силы, взяв командование боевыми
действиями на себя. Он создал своего рода личную гвардию, принял чин
капитана, как Клеменца и Тессио, и, подобно юному бесстрашному
Наполеону, ринулся в бой сломя голову. В суровых условиях войны у сына
оказались черты, которых недоставало отцу для полной победы:
безжалостность к врагу и непреклонность. Его нельзя было уговорить, он
завоевывал и подчинял, либо уничтожал.
За время боевых действий Санни Корлеоне приобрел репутацию

самого коварного и беспощадного убийцы в преступном мире Нью-Йорка.
В довершение всего он действовал в содружестве с чудовищем по имени
Люка Брази, одного упоминания о котором было достаточно, чтобы у
человека леденела кровь в жилах.
Именно Люка Брази после покушения на дона пустился охотиться за
ирландской шайкой воров и собственноручно уничтожил всех, до одного.
Он же, действуя в одиночку, умудрился выйти на главу одной из шести
крупнейших Семей, вздумавшей вступиться за мелкие независимые
группировки, и истребил его вместе с приближенными. Впоследствии дон,
оправившись от раны, сумел поладить с этим семейством, вернее, с тем,
что от него осталось.
К началу 1937 года в городе Нью-Йорке установился мир,
нарушаемый, конечно, время от времени незначительными инцидентами,
порой со смертельным исходом, но все-таки мир. У живущих в состоянии
мира государств тоже ведь случаются пограничные инциденты.
Подобно правителям древности, вынужденным постоянно держать в
поле зрения дикие варварские племена, копошащиеся у городских стен, дон
Вито Корлеоне внимательно относился ко всему, что происходило вне
границ его обширной империи. Он внимательно наблюдал за приходом к
власти Гитлера в Германии, следил за событиями, которые привели к
падению Испанской республики, живо интересовался Мюнхенской сделкой
с англичанами. Он предвидел, что большой мир вот-вот окажется ввергнут
во всеобщую мировую войну. Эта война только укрепляла и обогащала его
собственный маленький мирок, который находился в полной изоляции от
внешних событий. Наступало время, когда крупные состояния могли
непомерно возрасти, надо только не упустить предоставляющихся
возможностей. А для этого в будущем океане мировой войны его
маленький мир должен стать оплотом единства и спокойствия.
Дон Корлеоне, как истинный дипломат, обратился с воззванием ко
всем 
своим 
соратникам. 
Он 
созывал 
на 
совещания 
земляков,
обосновавшихся в Лос-Анжелесе, Сан-Франциско, Кливленде, Чикаго,
Филадельфии и Майями. Он, как апостол, нес мир всему преступному миру
и, наконец, добился согласия между крупнейшими державами. В 1939 году
состоялось соглашение, выдвигающее, как новая Конституция страны,
принцип полной суверенности и независимости каждой Семьи в пределах
конкретного штата и города. Определялись также сферы влияния. Такое
четкое разграничение помогало поддерживать добрососедские отношения.
Вито Корлеоне сумел достичь того, что оказалось не под силу государствам
в большом мире, несмотря на многочисленные призывы людей доброй

воли и заклинания самого папы Римского. Подпольные организации
пребывали в мире, в то время как государства воевали друг с другом.
Поэтому и в 1939 году, когда Гитлер развязал военные действия, и в
1941, когда Соединенные Штаты присоединились к антигитлеровскому
блоку, у Вито Корлеоне дела шли в полном порядке, а сотрудники заранее
готовились к золотой страде, неизбежно наступавшей для работающих на
войну промышленных предприятий и для воротил «черного рынка».
Введение продовольственных карточек, талонов на бензин и сокращение
правительственных перевозок предоставляло неограниченный простор для
маневра. Семья Корлеоне получала прибыль буквально из всего. Она
обирала приезжих, потому что владела транспортными средствами,
распоряжалась продажей карточек на «черном рынке», содействовала
получению государственных заказов для подопечных предприятий,
выискивала дополнительные ресурсы, а потом еще и сбывала товар за
тройную цену.
Вито Корлеоне был уже настолько силен, что имел возможность
уберечь своих подданных от всеобщей воинской повинности, освобождая
тем самым молодых людей от гибели за чужие интересы. Содержались
доктора, которые охотно советовали, каких таблеток следует наглотаться
перед медицинским осмотром. В некоторых случаях дон пристраивал своих
ребят на должности, не подлежащие мобилизации. Так что у дона имелись
все основания гордиться достигнутыми успехами. Для тех, кто присягнул
ему на верность, его держава становилась надежным оплотом, чем не
могли похвалиться государственные органы, обрекающие миллионы людей
на неминуемую гибель или нищету.
Правда, к сладости удач для дона примешивалась горечь, чему виной
был Майкл, его младшенький. Сын наотрез отказался от помощи отца и
добровольно ушел на фронт, чтобы сражаться под знаменами своей страны.
К величайшему удивлению дона, еще несколько итальянских парней
последовали примеру Майкла. Один из них, пытаясь обосновать причину
столь странного поступка, высказался в том духе, что хочет отблагодарить
страну, которая была так добра к нему. Вито Корлеоне, услышав об этом от
доверенного, сказал только в сердцах: «Это не страна, это я был добр к
нему». Наверное, добровольцам их патриотический шаг обошелся бы не
дешево, но поступок младшего сына заставил дона и на других смотреть
сквозь пальцы. Что поделаешь, если они не способны понять, в чем
заключается их долг и перед кем.
Конец второй мировой войны означал очередные перемены для
маленького мирка Корлеоне. Дон заранее предвидел это и считал, что

организация должна стать гибче, незаметней, аккуратней протягивая свои
длинные щупальцы в другой, большой мир. Ничего невозможного в новых
формах работы не было, и дон рассчитывал, что перемены произойдут
безболезненно и они смогут не упустить выгоды.
У него имелись основания полагать, что законы внешнего мира не
более нравственны, чем продиктованные преступным образом жизни.
Любое соприкосновение с внешней средой только в очередной раз
подтверждало это.
Как-то еще давно к дону обратился за помощью Назорини, в ту пору
работающий помощником булочника и собиравшийся обзавестись семьей.
Он с невестой добропорядочно скопил деньги, чтобы обставить дом перед
свадьбой. Уплатив огромную сумму в триста долларов торговцу мебелью и
выбрав все необходимое для будущей квартиры: ореховую спальню с двумя
кроватями, тумбочками и ночниками и столовый гарнитур с мягкой
мебелью, обитой золотым шитьем, — Назорини и его невеста целую
неделю ходили счастливые, предвкушая, каким будет их семейное
гнездышко, и вспоминая, как выбирали мебель прямо на складе, прежде
чем отдали свои заветные триста долларов. Но неделя прошла, никто не
спешил доставлять молодым купленную мебель, и, наведя справки,
Назорини к своему ужасу узнал, что буквально на днях мебельный
торговец обанкротился. Огромные складские помещения, где они с
будущей женой прогуливались, выбирая свои гарнитуры, теперь были
опечатаны, а содержимое предназначено для кредиторов. Сам же торговец
скрылся с глаз, предоставив обманутым людям извергать проклятия вдали
от его ушей.
Назорини, как и другие пострадавшие, устремился к адвокату, но
оказалось, что по закону надо ждать, пока дело рассмотрят в суде и
удовлетворят уже имеющиеся иски. Процедура займет не менее трех лет и
в лучшем случае Назорини уплатят примерно десять процентов от его
трехсот долларов. Да и то необязательно.
Вито Корлеоне выслушал рассказ Назорини с сомнением. Выходило,
что закон просто поощрял подобный грабеж, Сам мебельный торговец
продолжал жить в собственном доме в собственном имении в Лонг-
Айленде, продолжал разъезжать в шикарном автомобиле, а его дети по-
прежнему посещали дорогой колледж. Как же он смеет отнимать триста
долларов у бедняка Назорини? В любом случае мебель, за которую
уплачено, он должен был отдать владельцу.
Вито Корлеоне распорядился через Дженко Аббандандо, чтобы
адвокаты его оливковой фирмы проверили, как в действительности обстоят

дела. Все подтвердилось: состояние и имущество коварный мебельщик
записал на имя жены, поэтому сейчас, когда дела подлежали ликвидации,
сам он оставался в стороне и личной ответственности перед кредиторами
не нес, за все расплачивалась корпорация. Он знал уже, конечно, что берет
деньги у Назорини будучи на грани банкротства, этот грех на его совести,
но не он первый, не он последний, так многие поступают. Закон здесь
бессилен, помочь Назорини нечем.
Пришлось обходиться без помощи закона. Дон направил к
обанкротившемуся мебельному торговцу своего советника Дженко
Аббандандо и, как и следовало ожидать, долго уговаривать вернуть
Назорини мебель не пришлось. Хитрый коммерсант с первых же слов
осознал, что от него требуется, и позаботился, чтобы пекарь получил свою
мебель в лучшем виде.
А Вито Корлеоне тоже получил свое в этой истории — еще один
жизненный урок, полезный и занимательный.
Второй урок стал еще более поучительным, во всяком случае, Вито
Корлеоне не раз обращался к нему впоследствии. В 1939 году дон наконец
решил переселиться за пределы города. Как хороший отец, он думал о том,
чтобы дети посещали приличную школу и росли в подходящей
общественной среде. Самому дону тоже было предпочтительнее
поселиться в пригороде, чтобы меньше бросаться в глаза и не давать
поводов слухам, которые, подобно степному пожару, стремительно
распространяются в густонаселенных городских районах. На новом месте
репутация торговца оливковым маслом не омрачилась никакими
домыслами. Он купил небольшой участок на Лонг-Бич. В то время там
стояло лишь четыре дома, недавно выстроенных, но было много места для
будущей застройки.
Санни был уже помолвлен с Сандрой, так что один из четырех
особняков предназначался ему в качестве свадебного подарка. Второй дом
занял сам дон, в третьем поселился Дженко Аббандандо со своим
семейством. Четвертый дом до поры оставался пустым.
Дон только-только начал обживаться в новом особняке — неделя
прошла после вселения, — как на площадку между домами в Лонг-Бич
въехал грузовик с тремя молодцами в рабочих комбинезонах. Они
назвались городской пожарной инспекцией, и телохранитель пропустил
приехавших к отопительным приборам на нижнем этаже здания.
Дон с супругой и Санни как раз прогуливались по саду, дыша
солоноватым приморским воздухом и отдыхая, когда телохранитель,
впустивший в дом рабочих, пришел позвать хозяина. Вито Корлеоне с

неудовольствием пошел на зов. Он увидел, что гости, все трое —
здоровенные парни, один к одному, развалили отопление и плиту в кухне,
раскидав беспорядочно части агрегатов по цементному полу, а сами стоят, в
предвкушении разговора с хозяином. Старший из инспекторов, самый
мощный на вид, заговорил хрипловатым, не допускающим возражений
голосом:
— У вас здесь не все в порядке. Если хотите, можем починить. Это вам
станет в сто пятьдесят долларов, включая техосмотр, — он вытащил из
кармана и показал дону красную картонную карточку. — Прикрепим эту
штуку вам на плиту, чтобы никто больше не беспокоил. Сговорились,
папаша?
Дона ситуация позабавила. Последнюю неделю он в основном
занимался устройством на новом месте, и бытовые хлопоты отвлекли его от
обычной жизни.
Обращаясь к старшему из инспекторов — или кем уж они там
были? — Вито Корлеоне нарочито усилил итальянский акцент, давно уже
почти сгладившийся в его английской речи:
— А если я не заплачу, что будет с отоплением в доме?
— Ничего, — пожал плечами тот, что постарше, — оставим все, как
есть, и уедем, — он широким жестом указал на развороченную плиту и
раскиданные металлические детали.
Дон не стал возмущаться.
— Вам придется чуть-чуть обождать, пока я расплачусь, — сказал он
спокойно и вернулся в сад.
— Санни, — окликнул он сына, — там какие-то парни докапываются
до нашего отопления. Что-то я не разберусь, чего им надо. Ты бы
пообщался да выяснил все толком.
Он скорее шутил, чем всерьез распоряжался, но и в этой шутке
имелась толика смысла. Уж если Санни и впрямь войдет в дело на правах
заместителя дона, надо проверить его на разных уровнях.
Метод, которым воспользовался Санни, не совсем был в духе Вито
Корлеоне — очень уж прямолинейно, без традиционного сицилийского
изящества. Получив задание отца, Санни ограничился несколькими
вопросами к незваным гостям, а затем, не мудрствуя лукаво, наставил
пистолет на всех троих и приказал ребятам из охраны поучить
«инспекторов» 
уму-разуму. 
Получив 
причитающиеся 
им 
тумаки,
инспекторы стали на редкость сговорчивыми, в кратчайшие сроки
свинтили плиту и отопительные приборы, установили их по местам и даже
прибрали за собой под бдительным присмотром телохранителей.

Когда порядок в кухне был восстановлен, Санни собственноручно
обыскал пришельцев, выяснил, что они действительно работают в
инспекции пожарной безопасности, но в фирме, относящейся к графству
Суффолк. Санни поинтересовался, кто владелец фирмы, а затем
вышвырнул троицу из дома, порекомендовав напоследок:
— Упаси вас бог еще когда-нибудь попасться мне на глаза в Лонг-Бич!
А не то поотрываю все, что отрывается, и поменяю местами, можете в этом
не сомневаться.
Более того, Сантино, желая довести дело до логического конца,
связался с владельцами компании в Суффолке и предупредил о
недобросовестности служащих. В ту пору в Санни еще не проснулась его
жесткость и он распространял благодеяния шире, чем было необходимо.
Впрочем, для городка, где поселилось семейство Корлеоне, уже само их
появление стало фактом положительным. У семейства немедленно
наладились деловые контакты с местной полицией, а поскольку дон
оказался наиболее информированным человеком обо всех происшествиях
на Лонг-Бич, местным хулиганам и гангстерам пришлось ретироваться. Не
прошло и года, как преступность в Лонг-Бич упала до нуля и городок стал
одним из самых спокойных в Соединенных Штатах. Ворам в законе и
налетчикам достаточно было совершить всего лишь одну вылазку в этом
районе, как их предупреждали о последствиях. Если же кто-нибудь
оставался глух к предупреждению и решался на вторую попытку, этого
человека больше не видели нигде. Мелкие жулики и вымогатели, вроде
пожарных инспекторов, тоже вежливо предупреждались, что их появление
на Лонг-Бич нежелательно. Наиболее дурковатые из них, не реагирующие
на добрый совет, попадали в лапы костоломов. Местные подростки,
проживающие в Лонг-Бич под родительским кровом, но тяготеющие к
правонарушениям, получали отеческий совет вести себя прилично или
покинуть пределы городка.
Лонг-Бич вскоре мог претендовать на звание образцового города.
Что больше всего удивляло Вито Корлеоне, так это мера
справедливости, которая в окружающем мире оставалась еще более
сомнительной, чем в созданном им самим мирке. Он ясно видел, что в
большом мире, все еще закрытом для него, с порядком дело обстоит ничуть
не лучше, и понимал, что его таланты и знания могли бы пригодиться, если
бы оказались востребованными, когда он только вступал в жизнь честным
итальянским пареньком из овощной лавки. Но тогда никто не помог ему
занять достойное место в мире, а сейчас все было в его собственных руках.
Теперь он сам поступал, как считал нужным, и мог занимать любое

положение, какое приглянулось бы. Какое он счел бы достаточно
престижным для себя.
Он выбрал Лонг-Бич и спокойно и комфортно жил-поживал в
собственном доме на собственной земле, понемножку расширяя и укрепляя
границы своей державы, пока не закончилась вторая мировая война, а с
нею — мир в пределах владений пяти нью-йоркских Семей, вовлеченных в
очередную междоусобицу турком Солоццо, и пока он сам, дон Вито
Корлеоне, не оказался прикованным к больничной постели пятью
бандитскими выстрелами.

жүктеу/скачать 2,12 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: