Крестный отец

процесс, если не сможем поставить дело. Например, я не хочу, чтобы
наркотики попадали в школы, чтобы к ним привыкали с детства. Это позор,
и у себя я не допущу подобного безобразия. Думаю, что в основном мы
займемся сбытом наркотиков в цветных районах. Там самые лучшие
покупатели, с ними меньше проблем, да и заботиться о них нужно куда
меньше, эти черные что с порошком, что без него все равно полуживотные.
Достаточно посмотреть, как они живут. Так жить — самому себя не
уважать. Словом, надо решать что-то. Больше пускать наркотики на
самотек просто немыслимо. Если наши ребята и в будущем станут
заниматься самодеятельностью, всем нам только хуже будет.
Слова Джозефа Залуччи попали на благодатную почву. Все
одобрительно заговорили разом. Он высказал общую позицию. Раз
наркобизнес все равно невозможно остановить, невозможно удержать
людей от участия в сбыте. Конечно, никому наркотики не нравятся, штука
скверная. Но еще хуже отдавать их в чужие руки. Что же касается детей, то
нельзя, конечно, допускать, чтобы их приучали к подобной гадости. Да и
откуда детям взять деньги, товар-то дорогой. Замечание же о неграх вообще
прозвучало вхолостую. Стоит ли делать ставку на цветных, много ли с них
толку? Негров никто особенно не принимал в расчет.
Все доны высказались один за другим. И все соглашались, что выхода
нет, кроме как заняться наркотиками всерьез, поставить дело на широкую
ногу. Иначе все равно найдутся люди, которые не упустят свой шанс.
Такова уж человеческая порода. Была бы наживка, а рыбка сама приплывет.
Наконец достигли согласия: распространение наркотиков больше не
считалось чем-то неприемлемым. Дон Корлеоне брал на себя функции
прикрытия перед властями в восточных штатах, по мере возможности,
конечно. Организацией этой новой деятельности в крупных масштабах
предполагали заняться семейства Барзини и Таталья, само собой вытекало,
что им дается и львиная доля прибыли, хотя не вся.
Покончив с принципиальным вопросом, совет перешел к другим,
помельче, но достаточно актуальным. Определили, что Лас-Вегас и
Майами остаются свободными городами, где никому не возбраняется
орудовать, но вести себя в рамках допустимого, не прибегать к грабежам и
насилиям. Тех же, кто не знает меры, просто изгонять из этих благодатных
мест. Все сошлись во мнении, что за подобными курортными территориями
с казино и веселыми домами — будущее подпольного бизнеса.
Решили также, что, когда возникнет необходимость убрать кого-то, что
может вызвать излишнюю шумиху в прессе и вообще негативную
общественную реакцию, следует обсудить это со всеми членами Большого

совета. Желательно и предостерегать рядовых членов семейств от кровавых
расправ, не допускать случаев личной мести.
Условились, что Семьи будут оказывать друг другу помощь, когда
понадобится, как людьми, так и техническими средствами, если, например,
нужны специалисты-снайперы или возникла необходимость подкупить
присяжных в чужом штате.
Разговор грозил затянуться, но дон Барзини вовремя предложил
поставить точку.
— Похоже, мы обо всем сумели столковаться, — сказал он. — Мир
заключен, и посему позвольте мне выразить свое безмерное уважение дону
Корлеоне. Честь и слава ему. Теперь, когда общий язык найден, по
отдельным вопросам мы всегда сможем сговориться, не так ли? Лично я
уверен, что успеха сможем достичь только на мирном пути. Я рад, что все
кончилось благополучно.
Только Филипп Таталья не чувствовал себя полностью обнадеженным:
убийство сына Корлеоне делало его позиции наиболее уязвимыми. Теперь
он впервые заговорил:
— Меня тоже устраивает мир и все, о чем здесь решалось. Но мне
хотелось бы услышать от дона Корлеоне лично, что он не намерен искать
отмщения. Где гарантии этого? Не получится ли так, что, укрепив свои
позиции, дон Корлеоне позабудет о наших дружеских клятвах. Можем ли
мы сейчас быть уверены, что через три-четыре года ему не покажется
обидным сегодняшний договор и он не попытается свести личные счеты?
Ведь сейчас он соглашается против воли. Не придется ли нам теперь всегда
опасаться, что у кого-то лежит камень за пазухой? Можем ли мы разойтись
с миром, не остерегаясь друг друга? За себя я готов поручиться. А сделает
ли это перед всеми дон Вито Корлеоне?
И тогда дон Корлеоне ответил словами, которые всем надолго
запомнились, подтвердив свою славу дальновидного политика.
Он встал при этом, и хотя болезнь оставила свой отпечаток, хотя явно
видно было, что он не молод и утомлен заботами, никто не усомнился в его
силе и могуществе.
— Что мы будем за люди, — сказал он, — если не внемлем разуму?
Чем мы тогда отличаемся от диких зверей? А если у нас есть разум, значит
мы способны договориться друг с другом. Как можно предположить, что я
могу заново развязать войну, которая всем нам обошлась так дорого? Мой
сын мертв, это горе, которого не изменить, и мне суждено жить с этим
горем до конца своих дней. Имею ли я право из-за этого причинять горе
другим людям? Должны ли неповинные страдать вместе со мной? Нет,

клянусь честью, я не стану искать возмездия, никогда не попытаюсь
выяснить, кто виновен в несчастье. Я уйду отсюда с легкой душой и чистой
совестью. Позвольте мне напомнить вам, что главное — интересы дела.
Здесь собрались люди, которые не любят считать себя болванчиками в
чужой игре, марионетками, которых дергают за ниточки те, кто сверху. Нам
повезло в этой стране: мы нашли себе бизнес, а наши дети смогут жить
лучше нас. У некоторых уже сейчас сыновья выучились на юристов,
ученых, музыкантов. Может быть, наши внуки станут крупными
политическими деятелями. Во всяком случае, никто из сидящих здесь не
хотел бы, наверно, чтобы дети пошли по его стопам, слишком трудное и
опасное у нас ремесло. Пусть живут спокойно, как все обычные люди, мы
добыли для них эту возможность, вложив в дело всю свою душу и все свое
мужество. У меня уже есть внуки, и я надеюсь, что их дети спокойно могут
стать губернаторами или, может быть, даже президентами, ведь в Америке
нет ничего невозможного. Надо только идти в ногу со временем, а эпоха
кровной резни и поножовщины должна остаться в далеком прошлом. Нам
надо научиться пользоваться приемами обычных деловых людей всего
мира — умом, гибкостью, точным расчетом, ведь бизнес сегодня гораздо
выгоднее, чем война. Ну, а если даже власти опять захотят распоряжаться
нашими жизнями, навязав стране кровавую бойню, мы-то с вами не станем
слушать этих безумцев. У них на этот счет могут быть свои выгоды, а у нас
— свои интересы, и лежат они в другой плоскости. Никто не в силах
заставить нас, потому что свой мир мы создали для себя сами и сами
установили в нем законы. Так что нам лучше держаться вместе,
объединившись против всех, кто захочет вмешиваться в наши дела со
стороны. Это наше дело, — сказал дон Корлеоне, — Sonna cosa nostra. А
если каждый из нас останется сам по себе, они найдут способ вдеть кольцо
нам в ноздри и повести своим путем, как водят бычков. С миллионами
наших соотечественников, неаполитанцев и других итальянцев так и
произошло. Но я не хотел бы такой судьбы себе и своим близким. Поэтому
я добровольно предаю забвению месть за своего убитого сына — для
пользы нашего общего дела. Я клянусь, что до тех пор, пока несу
ответственность за дела своей Семьи, никто из моих людей не причинит
вреда никому из здесь собравшихся, если, конечно, нас не вынудят к
действиям новыми провокациями или еще чем-нибудь чрезвычайно
серьезным.
Я готов пожертвовать своими коммерческими интересами, раз все
хотят этого. Я сделаю это, мое слово тому порукой, а большинство из
присутствующих здесь знают цену моему слову. Но у меня есть личный

интерес, и прошу вас всех отнестись к нему с вниманием. Мой младший
сын вынужден скрываться на родине, потому что над ним висит обвинение
в убийстве полицейского капитана. Мне необходимо добиться, чтобы
власти сняли это ложное обвинение — он вернется домой чистым перед
лицом закона. Я это сделаю, это моя забота, как. Или придется самому
найти истинного виновника, или убедить полицию, что свидетели и
информаторы дали ей ложные сведения. Как бы то ни было и чего бы это
ни стоило мне, я найду способ вернуть сына домой. Однако я человек
суеверный, и, хотя суеверие кому-то может показаться смешным,
признаюсь вам сегодня в этом. Что поделаешь? Поэтому если вдруг с моим
сыном произойдет любой несчастный случай: полицейский или офицер его
застрелит или сам он повесится в следственной камере, когда неожиданно
объявятся новые свидетели, показывающие на него, скажу откровенно, мое
суеверие подскажет мне, что во всех этих бедах следует искать злую волю
кого-то из здесь присутствующих. Более того, даже если в него ударит
молния, я стану винить вас. Если самолет, на котором он полетит, упадет в
море, и пароход утонет среди океана, если он подхватит смертельную
лихорадку или на его автомобиль наедет поезд, то мне, при моем суеверии,
невозможно будет отделаться от мыслей, что дело нечисто, что кто-то из
членов нашего сообщества желает мне зла. А такого зла, уважаемые
джентльмены, такого нового горя я никогда не прощу никому на свете. В
остальном же — клянусь невинными душами моих дорогих внуков! — я
буду верен мирному договору, который мы заключили здесь. В конце
концов, если даже те ненормальные, которые втянули в войну полмира,
нашли возможность договориться между собой, уж мы-то не уступим им.
С этими словами дон Корлеоне вышел из-за своего места и направился
туда, где сидел дон Филипп Таталья. Тот поднялся ему навстречу, и они
обнялись и расцеловали друг друга. Остальные дружно зааплодировали.
Все находящиеся в зале повставали со своих кресел, стали пожимать руки
дону Вито и дону Филиппу, поднимать тосты в их честь. Каждый понимал,
что объявленная сейчас дружба не будет самой горячей и нежной, что едва
ли дон Вито Корлеоне и дон Филипп Таталья с этого момента начнут
посылать друг другу рождественские подарки. Но они хотя бы не станут
подсылать друг другу убийц, чего вполне достаточно, чтобы отныне
считать их друзьями. Только это и требовалось, объективно говоря.
Поскольку Фредди все еще находился на Западе, под защитой Семьи
Молинари, дон Корлеоне немного задержался с доном из Сан-Франциско,
когда общий совет закончился, чтобы выразить свою признательность за
оказанную в трудный час услугу. Молинари в нескольких словах сообщил,

что Фредо в полном порядке, вполне прижился в Сан-Франциско и,
кажется, стал даже пользоваться симпатиями у тамошних красавиц.
Возможно, у него призвание быть менеджером. Дон Корлеоне с сомнением
покрутил головой, не предполагая подобного рода талантов за средним
сыном. Впрочем, не зря же говорят в народе: не было бы счастья, да
несчастье помогло. Оба собеседника поулыбались, вспомнив эту народную
мудрость.
Вито Корлеоне постарался всячески подчеркнуть свою благодарность
Молинари. Он обещал позаботиться о том, чтобы ребята из Сан-Франциско
всегда первыми получали информацию о курсе ставок на скачках,
независимо от любых изменений в структуре организации. Для дона
Молинари такой подарок являлся чрезвычайно ценным, потому что
приоритет тут всегда держали чикагцы, ревностно оберегая его. Только дон
Корлеоне, чей авторитет имел вес даже в варварском городе Аля Капоне,
мог сделать столь щедрый жест.
Уже стемнело, когда, наконец, дон вместе с Томом Хейгеном в своем
автомобиле, за рулем которого сегодня сидел Рокко Лампеоне, въехал на
площадь между восьмью домами в Лонг-Бич.
По дороге в дом дон Корлеоне обронил мимоходом:
— Тот парнишка, что вез нас, Рокко Лампеоне, — похоже, годится для
большего. Ты возьми его на заметку, пожалуйста.
Хейген удивился: за всю дорогу Лампеоне не сказал ни слова, даже не
обернулся ни разу на сидящих сзади боссов. Он только распахнул дверцу
перед доном, как и полагается приличному водителю, и вообще работал
так, как надо работать профессиональному шоферу, но не более того. Что
же ускользнуло от глаз Хейгена, но произвело впечатление на дона?
Они расстались у дверей с тем, чтобы Том зашел поработать после
ужина, а пока передохнул немножко. Возможно, придется засидеться
допоздна. Клеменца и Тессио тоже должны прибыть, часам к десяти, не
раньше. Надо, чтобы Хейген подробно ознакомил доверенных с решениями
совета и вообще проинформировал о состоянии дел.
К десяти они и сошлись все вместе в угловой комнате — кабинете
дона, где стеллажи по-прежнему были уставлены юридическими
справочниками, а в шкафу за дверцей прятался специальный — тайный —
телефон. Дон уже ждал их за своим письменным столом, где на подносе
стояли бутылки с виски, лед и содовая.
— Мы заключили мир, — сразу же сказал дон, едва все расселись
вокруг стола. — Я поручился своим честным словом, и думаю, этого
достаточно для всех вас. К сожалению, союзники знают меня гораздо

меньше, поэтому надо держаться настороже. Никакие неожиданности нам
сейчас не нужны. — Дон обернулся к Хейгену. — Бокиччио отпустили?
— Я велел это сделать Клеменце, как только мы вернулись домой, —
сказал Том.
Корлеоне вопросительно посмотрел на своего могучего доверенного.
Тот кивнул головой:
— Отпустил, разумеется. Интересно, как это может человек быть
настолько тупым? Или эти Бокиччио только придуряются? Как считаешь,
Крестный отец?
Вито Корлеоне улыбнулся:
— Чтобы загребать денежки, у них ума хватает. Чего же еще от них
требовать? Не их вина, что мир настолько несовершенен. Хотя, конечно,
голова у них варит не так, как у сицилийцев. Тут Господь что-то напутал.
Все четверо испытывали подъем и расслабленность одновременно,
ведь резня кончилась. Вито Корлеоне сам смешал напитки и подал
каждому. Потом отхлебнул глоток из своего бокала, закурил сигару и
сказал:
— Я действительно не хочу, чтобы вы искали тех, кто убил Санни.
Забудем это раз и навсегда и похороним вместе с ним. Надо сейчас
действовать в полном согласии с остальными Семьями, даже если их
притязания будут излишними. Не хочу, чтобы из-за чьей-то жадности или
глупости отношения порушились, во всяком случае, до тех пор, пока Майкл
не вернется домой. Его возвращение должно стать главной вашей заботой.
Мне нужна стопроцентная гарантия его безопасности. Причем Таталья и
Барзини не кажутся мне более опасными, чем полиция. Настоящих
показаний против него немного: официант да еще один свидетель, мы их
знаем и они знают нас, так что едва ли они выступят в суде против Майкла.
Страшнее всего, если полиция решится на фальшивку и сфабрикует
показания на основе подложных улик. Ведь осведомители, разумеется,
убедили полицейский департамент, что Майкл Корлеоне — истинный
виновник. Что ж, в таком случае нам придется настоять, чтобы все пять
Семей всеми доступными им средствами убедили полицию в обратном. Их
стукачи, сотрудничающие с полицией, должны подложить новую версию. Я
думаю, после нашего сегодняшнего совета они сами понимают, что
содействовать нам — в их интересах. Но давайте думать дальше. Надо
придумать вариант, при котором Майклу не надо будет опасаться суда и
следствия по этому делу уже никогда. Иначе возвращение теряет всякий
смысл. Тут есть над чем поразмыслить, но это — главная наша с вами
забота.

— Главная, но не единственная, — продолжал дон, — каждый имеет
право ошибаться, но свое право на ошибку я уже использовал. Больше не
хочу. Потому необходимо скупить всю территорию вместе с жилыми
домами в Лонг-Бич и вокруг. Чтобы даже за милю отсюда никто не мог
заглянуть хоть одним глазком в мой сад. Надо обнести всю усадьбу оградой
и установить круглосуточную охрану. Внутри зоны и на воротах. Говорят
же: мой дом — моя крепость. Вот с этого дня я и намерен сделать свой дом
крепостью. В городской конторе я больше работать не буду. Возможно,
вообще понемножку отойду от дел. Лучше уж повожусь в собственном
саду, если потянет работать. Недавно, например, я размечтался о том, что
сам приготовлю вино, когда созреет виноград. Короче, жить буду у себя
дома, а выезжать — только когда захочу отдохнуть и сменить обстановку.
Или уж когда совсем некуда будет деваться. Но если деваться будет некуда,
придется утроить бдительность. Поймите меня правильно. Я ничего
излишнего не замышляю, сами знаете, насколько благоразумно и
осторожно я вел наши с вами дела. Ничего более противного для меня, чем
расхристанность и безалаберность, не придумаешь. Может быть, это
позволительно детям и женщинам, но не мужчинам. Давайте и впредь
соблюдать разумную осторожность. Никакой видимости лихорадочной
спешки, никакой гонки быть не должно. Все — шаг за шагом, без суеты,
чтобы со стороны выглядело вполне естественно.
Учтите, что я полностью полагаюсь на вас троих. Сам я буду в
стороне. Отряд Сантино расформируйте, а его ребят возьмете в свои
команды. Пусть это станет еще одним подтверждением того, что я
стремлюсь к миру. Ты, Том, подберешь группу ребят, которых можно
заслать в Лас-Вегас. Их задача приготовить подробный отчет о тамошних
делах. Кстати, не мешало бы узнать, как там Фредо. То, что мне
рассказывают о нем, непохоже на моего сына. Вроде он там стал
менеджером и только и щупает девок, что неприлично взрослому
уважающему себя человеку. Раньше он, наоборот, на все смотрел чересчур
серьезно, и я всегда сомневался, что он пригоден для наших дел. Но все-
таки разобраться, как там обстоят дела в действительности, не мешает.
Том осторожно спросил:
— Может быть, послать туда вашего зятя? Ведь он уроженец Невады.
Ему легко сориентироваться там.
— Нет, — ответил дон Корлеоне. — Жене и так тоскливо без детей.
Пусть Констанция с мужем перебираются сюда. Карло необходимо
пристроить куда-нибудь. Возможно, я слишком сурово обошелся с ним, —
дон Корлеоне сделал нетерпеливый жест, прищелкнув пальцами: — Да мне

и самому без детей пусто в доме. В общем, пристройте его по профсоюзной
части, что ли, бумажки-то он писать сумеет и языком болтать горазд, а там
это сгодится. Самая по нему работа, — в голосе дона прозвучал едва
уловимый оттенок презрения.
Хейген подтвердил кивком, что понял задачу:
— Ясно. Клеменца и я все сделаем, людей в Лас-Вегас пошлем, А не
позвать ли Фредди сюда на несколько дней?
Дон с неожиданной жестокостью сказал:
— А зачем? С хозяйством моя жена и без него управляется. Пусть
остается на месте.
Все трое неловко переминались в своих креслах. Раньше Фредди не
был у отца в такой немилости. Может быть, за этим кроется что-то, чего
они не знают?
Вито Корлеоне сказал мечтательно:
— Как посажу огород, да как соберу урожай… Столько выращу
помидоров и перцев, что и на вашу долю хватит. Всех оделю, Господи,
много ли мне надо для счастья? Мира и покоя и тишины, я ведь уже не
молод. Ну, я все сказал. Наливайте-ка себе еще, на здоровье.
Все поняли, что разговор окончен, и поднялись. Хейген проводил
капитанов к автомобилям и назначил встречу каждому, чтобы проработать
детали. Потом вернулся в кабинет, зная, что дон ждет его.
Вито Корлеоне уже снял пиджак и галстук и прилег в кабинете на
кушетке. Жесткие линии его лица расслабились, и видно было, как он устал
за этот длинный и трудный день. Он махнул рукой, указывая Хейгену на
кресло рядом, и спросил негромко:
— Ну как, Том, с точки зрения советника, одобряешь ли ты мои
сегодняшние решения?
Том Хейген ответил не сразу.
— Да, — сказал он, — хотя все это не похоже на вас. Вы поклялись,
что не будете выяснять обстоятельства убийства Санни и что не
собираетесь мстить за него. Я не верю вашей клятве. Тому, что
постараетесь сохранить мир, верю, а этому — нет. Не может быть, чтобы
вы позволили врагу одержать над собой победу. Наверное, вы задумали
что-то, о чем я пока не в силах догадаться. Поэтому мне трудно судить,
одобряю я их или не одобряю.
Лицо дона выражало полное удовлетворение.
— Ну, Том, ты и впрямь изучил меня, как никто другой. Хоть по крови
ты и не сицилиец, но я сделаю из тебя настоящего сицилийца. Они этого не
понимают, дурачье. Ты прав, и ответ на твои недоумения есть, скоро сам

его отыщешь. Ты ведь понимаешь, что мне дорого мое слово, а значит, я
выполню в точности все, что пообещал. И все мои распоряжения следует
принять к неуклонному исполнению.
Но самое главное — вернуть Майкла как можно скорее. Используй все
связи, прощупай все возможности. Неважно, во сколько это нам обойдется,
не жалей денег. Только получи самые надежные гарантии его безопасности.
Подключи к делу лучших адвокатов, судей — я назову тебе их имена, пусть
действуют в частном порядке. И соблюдай особую осторожность, хуже
всего сейчас — предательство.
Хейген заметил;
— Настоящие свидетели мне, как и вам, не кажутся опасными. Вот
лжесвидетелей не остановишь, потому что не вычислишь. А если полиции
удастся арестовать Майкла, они из себя вылезут, но постараются
прикончить его — либо руками уголовников в камере, либо под предлогом
побега. Так что нельзя допустить, чтобы они его арестовали или
предъявили обвинение.
Дон Корлеоне вздохнул:
— Ясное дело. Но и медлить нельзя. На Сицилии тоже не безопасно.
Молодежь там теперь не слишком прислушивается к мнению старших, а
среди тех, кто вернулся из Америки, попадаются ребята, с которыми и
мафии не справиться. Майк там вроде меж двух огней. Я, конечно,
предпринял меры предосторожности, убежище у него есть, но оно не
вечное, к сожалению. Это тоже одна из причин, которые вынудили меня
сегодня мириться с Большой пятеркой. У Барзини нос длинный, он и до
Сицилии достает, и там уже вышли на след Майкла. Теперь ты понимаешь,
почему я так торопил события. Мне ничего другого не оставалось, если я
хочу уберечь от них сына.
Хейген переспросил:
— Барзини? Вы считаете, что это он стоял все время за спиной у
Солоццо и Татальи?
— Таталья — сутенер, — брезгливо сказал дон, — ему бы никогда не
переиграть Сантино. Потому-то мне и не надо выяснять, кто убил моего
мальчика. Я и так знаю, что к этому приложил руку Барзини.
Хейген с минуту молча размышлял. Дон приподнял занавес над
истиной, но не все еще стало ясно. Хейген знал, о чем хотел бы спросить,
но знал и другое: что не его дело — задавать вопросы. Он задал только
один:
— Когда я буду вести переговоры с людьми Татальи, надо ли
настаивать на подборе «чистых» кадров? Ведь если кто-нибудь попадется с

наркотиками, имея в прошлом судимость, его уже никакими силами не
вытащить.
Дон Корлеоне повел плечом:
— Да сами не маленькие, пусть соображают. Упомяни об этом,
конечно, а настаивать ни к чему. Сами будут виноваты, мы и усилий в таком
случае прилагать не станем. Объясним, что так не договаривались. Но
Барзини сам все знает, ему подсказки не нужны. Он с этой историей вышел
сухим из воды, отсиделся за спиной у Татальи.
Хейген внимал каждому слову. Когда он пожелал дону спокойной ночи
и собрался уже уходить, Вито Корлеоне еще раз напомнил:
— Помни, что надо обязательно придумать, как вернуть Майкла
домой. Думай об этом непрестанно, хорошо? И еще, позаботься, чтобы наш
человек с телефонной станции постоянно держал на контроле телефонные
звонки Клеменцы и Тессио. Я их ни в чем не подозреваю и готов
поклясться на распятии, что они не предадут. Но сейчас ничего нельзя
упускать из виду.
Хейген кивнул и молча удалился. «Интересно, мои телефонные
разговоры тоже прослушиваются?» — подумал он, но тут же устыдился
собственных мыслей. В одном он теперь ничуть не сомневался: в том, что в
черепной коробке Крестного отца, среди сложных и никому не доступных
мыслей, затаившихся в его извилинах, созревает грандиозный замысел
событий, в результате которых нынешнее отступление окажется ничего не
значащим тактическим маневром.
Был еще один момент, о котором никто не обмолвился ни словом, Том
Хейген не набрался решимости, чтобы спросить об этом, а сам дон
полностью проигнорировал. И если свести все выводы воедино, то они
безошибочно указывали на приближающийся день расплаты.

жүктеу/скачать 2,12 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: