«филологические науки в образовательном пространстве республики казахстан»
«ҚАЗАҚСТАН РЕСПУБЛИКАСЫНЫҢ БІЛІМ БЕРУ КЕҢІСТІГІНДЕГІ ФИЛОЛОГИЯ ҒЫЛЫМДАРЫ»
жүктеу/скачать 3,76 Mb. Pdf көрінісі
|
| «ҚАЗАҚСТАН РЕСПУБЛИКАСЫНЫҢ БІЛІМ БЕРУ КЕҢІСТІГІНДЕГІ ФИЛОЛОГИЯ ҒЫЛЫМДАРЫ»
Халықаралық ғылыми-тәжірибелік (онлайн) конференция материалдары 204 Это трогательное стихотворение говорит о трепетном, глубоком, неизбывном чувстве к родному городу. Сюда поэт, где бы ни был, стремится как в тихую гавань, как в надёжное пристанище («В Петербурге мы сойдемся снова…», «Я вернулся в свой город, знакомый до слез…»). Петербургская тема в русской литературе связана, прежде всего, с именем А.С.Пушкина. Поэтому необходимо сразу же сказать о пушкинском влиянии на О.Э.Мандельштама. Как русский поэт, тем более, как поэт петербургский , Мандельштам не мог не испытывать влияния пушкинской поэзии. Однако какое-то особое целомудрие не позволяло ему упоминать имя Пушкина «всуе» (в стихотворениях О.Мандельштама оно упомянуто лишь дважды). Эти факты связаны также и с биографическими причинами. Детство О.Э.Мандельштама прошло в Коломне, где была первая петербургская квартира Пушкина после Лицея. С детства ему было близко и Царское Село. Параллели мы находим и в раннем осознании своего таланта, и в единодушном признании его первенства друзьями-поэтами, и в прирождённом остроумии. Современники отмечали даже внешнее сходство молодого О.Мандельштама с А.С.Пушкиным. Исследователь Ирина Сурат отмечает, что в отличие от «проклятого города», изображённого символистами, в частности, Зинаидой Гиппиус, «Петербург раннего Мандельштама – город многоликий, прекрасный и благословенный прежде всего потому, что он – пушкинский. Мандельштамовский пушкиноцентризм сказался и в этой теме. Если для символистов genius loci Петербурга – Медный Всадник, Антихрист на апокалиптическом коне, строитель города смерти, автор «проклятой ошибки», то для Мандельштама genius loci Петербурга – Пушкин, последний солнечный певец этого города, так высоко прославивший его во вступлении к «Медному Всаднику». В 1910- 1920-х годах Пушкин казался последним певцом светлой стороны Петербурга, и Мандельштам в начале своего «петербургского текста» с некоторым усилием прорывается к тому вечному, сияющему пушкинскому городу – прорывается сквозь новую реальность, историческую и литературную» [3, 178]. Следует учитывать, что искусство 1910-х годов заново «открывало» Петербург (в качестве наиболее ярких примеров приведём графику Добужинского и Бенуа, стихотворения А.Блока, роман А.Белого «Петербург»). Эти художники, каждый по- своему, творили миф о Петербурге. И на этом фоне возникают неторопливые строфы О.Мандельштама: Над желтизной правительственных зданий Кружилась долго мутная метель, И правовед опять садится в сани, Широким жестом запахнув шинель. . . . . . . . . . А над Невой – посольства полумира, Адмиралтейство, солнце, тишина! И государства крепкая порфира, Как власяница грубая, бедна. Тяжка обуза северного сноба – Онегина старинная тоска; На площади Сената – вал сугроба, Дымок костра и холодок штыка… . . . . . . . . . Летит в туман моторов вереница; Самолюбивый, скромный пешеход – Чудак Евгений – бедности стыдится, Бензин вдыхает и судьбу клянет! Материалы Международной научно-практической онлайн-конференции жүктеу/скачать 3,76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|