Понятие о лирическом герое и поэтике Жуковского

Лирические узоры песнопений Жуковского опирались не на житейски точную 
биографию, а на те тщательно отобранные биографические факты, которые укладывались в 
его мыслимое, идеальное представление о своем уделе. В земной жизни развертывалась 
биография Жуковского, в поэтической – судьба, которую он себе желал и о которой мечтал. 
По канве своей житейской биографии Жуковский вышивал свою воображаемую и 
обобщенную жизненно-поэтическую участь. 
Между Жуковским-человеком и его лирическим образом установилось прочное 
единство, но не тождество. Такого единства русская поэзия еще не знала. «До Жуковского, – 
писал В.Г. Белинский, – на Руси никто и не подозревал, чтоб жизнь человека могла быть в 
такой тесной связи с его поэзиею и чтобы произведения поэта могли быть вместе с лучшею 
его биографиею». Свой лирический образ Жуковский и хотел оставить потомкам. Так как 
житейская биография автора совпадает и не совпадает с его лирической «биографией», то в 
литературоведении для их различения ввели понятие лирический герой. 
Лирический герой – это лирический образ, в котором запечатлелась личность автора, 
его идеальное «я». Лирический герой – это жизнь души поэта, которая выступает в стихах 
от первого лица, от лица «я».
Лирический герой – понятие, пришедшее в литературу вместе с лирикой романтизма. 
Оно свойственно не только Жуковскому, но и другим поэтам-романтикам. 
Образ лирического героя отличается от жанрового образа поэта в лирике классицизма, 
условность которого определена жанром. Если поэт-классицист пишет оду, то он (так 
предписано жанром, «жанровым мышлением») надевает маску государственного мужа, 
патриота империи, которую славит. Если он пишет идиллию или эклогу, то предстает 
пастушком. Если пишет элегию, то выбирает маску несчастного влюбленного. Он меняет 
маски в зависимости от того, к какому жанру принадлежит создаваемое им стихотворение. В 
отличие от жанрового образа поэта в классицизме лирический герой в романтизме – единый 
образ, проходящий через всю лирику поэта-романтика. Он обладает устойчивыми чертами, 
потому что душевная жизнь автора-поэта протекает в зависимости от системы взглядов, 
убеждений, настроений, чувств, которые не имеют к тому или иному жанру прямого 
отношения. Одни и те же стороны души поэта могут быть воплощены и в оде, и в элегии, и в 
послании, и в песне, и в романсе, и в балладе, и в поэме. Для передачи сокровенных 
душевных движений души романтик не знает, в отличие от поэта-классициста, жанровых 
преград и жанровой неволи. Он свободен от жанрового мышления или, по крайней мере, 
стремится таковым стать. 
Особенность лирического героя Жуковского заключается в том, что он чрезвычайно 
обобщен (в стихотворениях, написанных от первого лица), что его мысли, чувства и 
переживания еще мало индивидуализированы. Жуковский пишет о себе как о человеке 
вообще, а не как о данном, конкретном индивидууме. 
Для того чтобы выразить внутренний мир, «душу», «я» в образе лирического героя, 
Жуковскому нужно было преобразовать тогдашний поэтический строй русской поэзии, ее 
семантико-стилистическую систему, основанную на рационалистических принципах 
отношения к поэтическому слову, характерных для поэзии XVIII в. 
В слове содержатся основные и второстепенные значения, слово может заключать в 
себе эмоциональные признаки и оттенки. Рационалистическая поэтика строилась на 
основных, предметных значениях слова. Например, слово стол могло характеризоваться 
свойствами – квадратный, круглый, черный, деревянный, обозначая форму, цвет, материал; 
слово река обладало присущими реке естественными признаками глубины, прозрачности, 
быстроты, ширины и т. д. Такие признаки, принадлежащие самому предмету или явлению, 
называются объективными, предметными, вещественными, основными, прямыми. 
В стихотворении Державина «Соловей» есть стихи: 
На холме, средь зеленой рощи, 
При блеске светлого ручья, 

Под кровом тихой майской нощи 
Вдали я слышу соловья. 
Державин точно определяет пространство и время, называя их признаки: «холм», 
«зеленая роща», «блеск светлого ручья», «тихая майская нощь», «соловей». Читатель 
понимает, что поэт описывает позднюю весну («майская ночь», «зеленая роща», «соловей»). 
Эпитеты, которые использует Державин, объективны, предметны: «зеленая» – обозначение 
цвета, «майская» – времени. Эпитет «тихая» означает в контексте стихотворения – 
«безветренная», т. е. в нем преобладает объективное значение слова. То же самое можно 
сказать и об эпитете «светлый» (для сравнения вспомним у Пушкина – «Печаль моя светла» 
или выражение «светлая грусть»). 
Казалось бы, Державин нарисовал вполне «реальную» картину: в мае роща зеленая и 
поют соловьи. Однако ночной весенний пейзаж Державина условен. Обратим внимание на 
слова «зеленой рощи» и «кровом тихой майской нощи». Можно эмпирически доказать, 
выйдя ночью, что листва на деревьях не зеленая, а темная и даже черная, независимо от того, 
есть на небе луна или нет (есть поговорка: «ночью все кошки серы»). Значит, Державин не 
мог видеть зеленого цвета рощи. Почему же он написал «зеленая роща»? Да потому, что он 
знает (ему говорит об этом рассудок, ум, разум), как знаем и мы, что весной деревья 
покрываются зелеными листьями. Державин и рассудил, что в любое время суток весной 
деревья зеленые и даже в том случае, если в данный момент для поэта-наблюдателя они 
вовсе не зеленые. Эпитет «зеленая» связан, стало быть, не с непосредственным созерцанием, 
восприятием и переживанием, не с чувствами поэта, а с логическим, рациональным, 
рассудочным знанием. Поэтому пейзаж, нарисованный Державиным, вполне объективен, но 
психологически не конкретен, а это делает его условным. Между разумом поэта и его 
чувством возникло противоречие. 
Вот начало одной из лучших элегий Жуковского «Вечер»: 
Ручей, виющийся по светлому песку, 
Как тихая твоя гармония приятна! 
С каким сверканием катишься ты в реку! 
Почти все слова, кроме эпитета «светлый», не содержат предметных признаков 
(«тихая», «гармония», «приятна», «сверкание»). Жуковский, в отличие от Державина, 
отвлекается от них. По описанию Жуковского нельзя сказать о ручье – прозрачен он или 
мутен, глубок или мелок, широк или узок. Но зато на первый план выдвинуты особые 
эмоциональные признаки: «тихая гармония», которая «приятна» поэту, «сверкание». Если 
сравнить одно и то же слово «тихая» у Державина и у Жуковского, то ясно, что у 
Жуковского оно означает «умиротворенная», «придающая согласие», «вселяюшая 
спокойствие», – свойства, далекие от предметных и передающие впечатление, которое ручей 
вызвал в поэте. Жуковский оживляет в слове добавочные эмоциональные оттенки, скрытые в 
самом слове. На этом общем стилевом фоне и слово «светлый» («по светлому песку») 
получает дополнительный смысловой отблеск. Жуковский намеренно отвлекается от цвета 
песка (ср.: «желтый»), а повышает эмоциональную нагрузку, падающую на эпитет. Все слова 
подбираются с таким расчетом, чтобы вызвать у читателя определенное эмоциональное 
впечатление, эмоциональное состояние, причем такое, какое овладело самим поэтом. 
Жуковскому необходимо, чтобы читатель чувствовал то же, что и он, чтобы тревоги ушли 
прочь, душа успокоилась и могла в этом гармоничном состоянии без усилий воспринимать 
красоту и предаться поэзии. 
Следовательно, Жуковскому мало нарисовать картину природы – ему нужно 
посредством пейзажа и через пейзаж передать свою душу. В стихотворении «Невыразимое» 
он говорит, что описания природы «легко ловит мысль крылата», что простая передача 
красоты природы не составляет труда. А вот выразить то, что «слито» с этой красотой, те 

душевные движения, которые она вызвала, те переживания, которые она всколыхнула, – это 
представляет настоящую поэтическую трудность и почетную задачу лирика. Поэтому в 
стихотворениях Жуковского за картиной природы всегда виден пейзаж души.
Жуковскому важно передать личное впечатление, личное переживание, навеянное 
природой, и внушить читателю свойственные поэту чувства и настроения. 
С точки зрения классицистической поэтики появление последующих за пейзажем строк 
рационально оправдать нельзя – непонятно, почему вслед за описанием природы поэт вдруг 
призывает Музу: 
Придя, о Муза благодатна, 
В венке из юных роз с цевницею златой; 
Склонись задумчиво на пенистые воды 
И, звуки оживив, туманный вечер пой 
На лоне дремлющей природы. 
Логическая связь при переходе от описания «ручья» к «Музе» разорвана. Но логика 
все-таки есть. Только не логика рассудка, а логика чувства. 
У Жуковского пейзаж сопряжен с конкретным психологическим переживанием. Поэт 
сливает пейзаж и свое переживание. Между ними возникает прочная связь, но не 
отвлеченно-логическая, а конкретно-психологическая. Игра природы (ручей вьется по 
светлому песку, его «гармоническое» журчание «приятно», его сверкание радостно) 
символизирует ее духовно-творческую силу. И эта сила настолько велика, что «светлой», 
наполненной «тихой гармонией», «сверканием» оказывается душа поэта. И невозможно 
сказать, то ли природа привносит в душу «гармонию», то ли «гармония» в душе переносится 
на природу. Душа поэта, полная «гармонии», готова к творчеству и предчувствует приход 
вдохновения. Так устанавливается родство между душой природы и душой поэта, которое 
трудно понять рассудком, но которое внятно чуткому сердцу. 
Заслуга Жуковского состоит в том, что он расширил поэтический словарь русской 
лирики и всколыхнул в слове его эмоциональные значения и оттенки, вызвал к жизни 
дополнительные, добавочные смыслы, нужные для передачи личных переживаний и 
настроений. 
Своими элегиями Жуковский вдохнул в русскую поэзию новое содержание и 
преобразовал ее строй. В элегиях содержание грустно не потому, что так велят «правила» 
искусства, а вследствие сложившегося у поэта миропонимания. 

жүктеу/скачать 2,98 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: