История русской литературы XIX века. Часть 1: 1795-1830 годы

всякий деревенский старожил, Белкин рассеивает скуку, слушая рассказы о происшествиях, 
которые вносят что-то поэтическое в его однообразно-прозаическое существование. 
Повествовательная манера Белкина, стилизованная Пушкиным, близка пушкинским 
принципам своим вниманием к живой действительности и простотой рассказа. Пушкин не 
без лукавства лишил Белкина фантазии и приписал ему бедность воображения. Те же самые 
«недостатки» критика ставила в вину самому Пушкину. 
Вместе с тем Пушкин иронически поправлял Белкина, выводил повествование из 
обычного литературного русла и соблюдал точность в описании нравов. На всем 
пространстве повестей не исчезла «игра» различными стилями. Это придало особую 
художественную полифонию пушкинскому произведению. Она отразила тот богатый, 
подвижный и противоречивый жизненный мир, в котором пребывали персонажи и который 
вливался в них. Герои повестей и сами постоянно играли, пробовали себя в разных ролях и в 
разных, порой рискованных, ситуациях. В этом естественном свойстве ощутимы, несмотря 
на социальные, имущественные и иные преграды, и неувядающая мощь радостного и 
полнокровного бытия, и светлая, солнечная натура самого Пушкина, для которого игра – 
неотъемлемая сторона жизни, ибо в ней выражается индивидуальное своеобразие личности и 
через нее пролегает путь к правде характера. 
Лукаво отказываясь от авторства187, Пушкин создал многоступенчатую стилевую 
структуру. То или иное происшествие освещалось с разных сторон. Повествователь, 
например, в «Выстреле» рассказывал о своем восприятии Сильвио и в молодости, и в зрелые 
годы. О герое известно с его слов, со слов его антагониста и со слов наблюдателя-
повествователя. В целом авторское присутствие от повести к повести возрастает. Если оно 
едва ощущается в «Выстреле», то в «Барышне-крестьянке» становится очевидным. Белкину 
ирония не свойственна, тогда как Пушкин пользуется ею весьма широко. Именно Пушкину 
принадлежат отсылки к традиционным сюжетам и сюжетным ходам, к сравнениям 
персонажей с другими литературными героями, пародирование и переосмысление 
традиционных книжных схем. В основе перелицовки старых сюжетов лежит игровое 
жизненное и литературное поведение Пушкина, берущего часто готовые планы, готовые 
характеры и вышивающего «по старой канве… новые узоры». Круг литературных 
произведений, так или иначе втянутых в «Повести Белкина», огромен. Тут и лубочные 
картинки, и трагедии Шекспира, и романы Вальтера Скотта, и романтические повести 
Бестужева-Марлинского, и французская комедия классицизма, и сентиментальная повесть 
Карамзина «Бедная Лиза», и фантастическая повесть А. Погорельского, и 
нравоописательные повести забытых или полузабытых авторов, например «Отеческое 
наказание (истинное происшествие)» В. И. Панаева, и многие другие произведения. 
Итак, Белкин – собиратель и перелагатель устаревших сюжетов. Фундаментом для 
«Повестей Белкина» послужили «литературные образцы, уже давно сошедшие со сцены и 
для читателя 1830-х годов безнадежно устаревшие. Встречающееся иногда в литературе 
мнение, что Пушкин стремился вскрыть надуманность их сюжетных ситуаций и наивность 
их характеров, – уже по одному этому следует опровергнуть. Не было никакой надобности в 
1830 г. полемизировать с литературой, уже не существовавшей для образованного читателя и 
знакомой лишь провинциальному помещику, почитывающему от скуки журналы и книги 
прошедшего столетия»188. Но именно в таких произведениях заключаются истоки 
187 Пушкин дорожил вымыслом повествователя – Белкина, благодаря которому началось художественное 
освоение еще не обжитых русской литературой глубинных сфер жизни. Его знакомый, П.И. Миллер, 
вспоминал: «Вскоре по выходе «Повестей Белкина» я на минуту зашел к Александру Сергеевичу: они лежали у 
него на столе. Я и не подозревал, что автор их он сам. «Какие это повести? И кто этот Белкин?» спросил я, 
заглядывая в книгу. «Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно», отвечал 
Пушкин». 
188 Вацуро В.Э.  Записки комментатора. СПб., 1994. С. 36. 

белкинских сюжетов и белкинского повествования. Белкин «настойчиво стремится 
«подвести» своих героев под определенные амплуа, … под известные ему книжные 
стереотипы»189, но постоянно «поправляется» Пушкиным. Благодаря этому повести 
получают «двоякое эстетическое завершение: Белкин пытается придать пересказанным 
анекдотам назидательность, однозначную серьезность и даже приподнятость (без которых 
литература в его глазах лишается оправдания), а подлинный автор стирает «указующий 
перст» своего «предшественника» лукавым юмором»190. 
В этом заключается художественно-повествовательная концепция цикла. Из-под маски 
Белкина 
выглядывает 
лик 
автора: 
«Создается 
впечатление 
пародийной 
противопоставленности повестей Белкина укоренившимся нормам и формам литературного 
воспроизведения. <…> …композиция каждой повести пронизана литературными 
намеками, благодаря которым в структуре повествования непрерывно происходит 
транспозиция быта в литературу и обратно, пародическое разрушение литературных образов 
отражениями 
реальной 
действительности. 
Это 
раздвоение 
художественной 
действительности, тесно связанное с эпиграфами, то есть с образом издателя, наносит 
контрастные штрихи на образ Белкина, с которого спадает маска полуинтеллигентного 
помещика, а вместо нее является остроумный и иронический лик писателя, разрушающего 
старые литературные формы сентиментально-романтических стилей и вышивающего по 
старой литературной канве новые яркие реалистические узоры»191. 
Таким образом, пушкинский цикл пронизан иронией и пародией. Через пародирование 
и ироническую трактовку сентиментально-романтических и нравоучительных сюжетов 
Пушкин двигался в сторону реалистического искусства192. 
При этом, как писал Е.М. Мелетинский, у Пушкина разыгрываемые героями 
«ситуации», «сюжеты» и «характеры» воспринимаются сквозь литературные клише другими 
действующими лицами и персонажами-повествователями. Эта «литература в быту» 
составляет важнейшую предпосылку реализма193. 
Вместе с тем Е.М. Мелетинский замечает: «В новеллах Пушкина изображается, как 
правило, одно неслыханное событие, и развязка является результатом резких, специфически 
новеллистических поворотов, ряд которых как раз производится в нарушение ожидаемых 
традиционных схем. Событие это освещается с разных сторон и точек зрения 
«повествователями-персонажами». При этом центральный эпизод довольно резко 
противопоставлен начальному и конечному. В этом смысле для «Повестей Белкина» 
характерна трехчастная композиция, тонко отмеченная Ван дер Энгом. <…> 
…характер развертывается и раскрывается строго в рамках основного действия, не выходя за 
эти рамки, что опять-таки способствует сохранению специфики жанра. Судьбе и игре случая 
отведено требуемое новеллой определенное место»194. 
189 Хализев В.Е., Шешунова С.В.  Цикл А.С. Пушкина «Повести Белкина». М., 
1989. С. 40. 
190 Там же. С. 42–43. 
191 Виноградов В.В.  Стиль Пушкина. М., 1941. С. 541–544. 
192 Само по себе пародийное освещение романтических клише не может служить основанием для отнесения 
того или иного произведения по ведомству реализма, поскольку романтики также пародировали свои 
собственные стереотипы, но что такой путь к реализму для Пушкина характерен, сомнений нет. 
193 Мелетинский Е.М.  Историческая поэтика новеллы. М., 1990. С. 232. 
194 Мелетинский Е.М. Историческая поэтика новеллы. С. 233–234. Автор имеет в виду работу: J.Van der 
Eng. Les recits de Belkin. J. van der Eng, van Holk, I.M. Meyer. The Tales of Belkin by Puskin. The Hague. Paris, 

В связи с объединением повестей в один цикл здесь так же, как и в случае с 
«маленькими трагедиями», возникает вопрос о жанровом образовании цикла. Исследователи 
склоняются к тому, что цикл «Повестей Белкина» близок роману и считают его 
художественным целым «романизированного типа», хотя некоторые идут дальше, объявляя 
его «эскизом романа» или даже «романом»195. Е.М. Мелетинский считает, что 
обыгрываемые Пушкиным штампы относятся к большей мере к традиции повести и романа, 
нежели к специфически новеллистической традиции. «Но само их использование 
Пушкиным, пусть с иронией, – добавляет ученый, – характерно для новеллы, тяготеющей к 
концентрации различных повествовательных приемов…». Как целое, цикл представляет 
собой близкое к роману жанровое образование, а отдельные повести являются типичными 
новеллами, причем «преодоление сентиментально-романтических штампов сопровождается 
у Пушкина укреплением специфики новеллы»196. 
Если цикл есть единое целое, то в его основе должна лежать одна художественная идея, 
а размещение повестей внутри цикла должно сообщать каждой повести и всему циклу 
дополнительные содержательные смыслы по сравнению с тем, какой смысл несут отдельные, 
изолированно взятые повести. В.И. Тюпа полагает, что объединяющая художественная идея 
«Повестей Белкина» – лубочная история блудного сына: «последовательность составляющих 
цикл повестей соответствует все той же четырехфазной (т. е. – искушение, блуждание, 
раскаяние и возвращение – В.К.) модели, явленной немецкими «картинками»». В этой 
структуре «Выстрел» соответствует фазе обособления (герой, как и рассказчик, склонны к 
уединению); «мотивы искушения, блуждания, ложного и не ложного партнерства (в 
любовных и дружеских отношениях) организуют сюжет «Метели»»; «Гробовщик» реализует 
«модуль фабульности», занимая центральное место в цикле и выполняя функцию 
интермедии перед «Станционным смотрителем» «с его кладбищенским финалом на 

жүктеу/скачать 2,98 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: