Избранные работы

земного движения (которое Бэкон считал фикцией),
древняя корпускулярная теория света, теория электри-
ческого флюида (возродившаяся как электронно-газо-
вая гипотеза проводимости металлов). Все эти метафи-
зические понятия и идеи — даже в своей ранней фор-
ме, — может быть, помогли внести порядок в человече-
скую картину мира, а в некоторых случаях они даже,
может быть, приводили к успешным предсказаниям.
Однако идеи такого рода приобретают статус научных
только после того, как они оказываются представлен-
ными в фальсифицируемой форме, то есть только после
того, как становится возможным эмпирический выбор
между каждой такой идеей и некоторой конкурирующей
с ней теорией.
В ходе проведенного анализа я рассмотрел различ-
ные следствия принятых мною методологических реше-
ний и конвенций, в частности критерия демаркации,
сформулированного в начале настоящей книги. Огля-
дываясь назад, мы можем теперь попытаться охватить
единым взором ту картину науки и научного исследо-
вания, которая была нами нарисована. (Я не имею в
виду картину науки как биологического феномена, как
инструмента приспособления или как одного из средств
производства — меня интересуют лишь ее эпистемологи-
ческие аспекты.)
Наука не является системой достоверных или хоро-
шо обоснованных высказываний; она не представляет
собой также и системы, постоянно развивающейся по
направлению к некоторому конечному состоянию. На-
ша наука не есть знание
(epistëmë) :
она никогда не
может претендовать на достижение истины или чего-
то, заменяющего истину, например вероятности.
Вместе с тем наука имеет более чем только биоло-
гическую приспособительную ценность. Она не только
полезный инструмент. Хотя она не может достигнуть
«и истины, ни вероятности, стремление к знанию и по-
иск истины являются наиболее сильными мотивами
научного исследования.
Мы не знаем
—
 мы можем только предполагать.
И наши предположения направляются ненаучной, мета-
физической (хотя биологически объяснимой) верой в
существование законов и регулярностей, которые мы
аюжем обнаружить, открыть. Подобно Бэкону, мы мо-
226
жем описать нашу собственную современную науку
(«метод познания, который человек в настоящее время
применяет к природе») как состоящую из «поспешных
и незрелых предвосхищений» и из «предрассудков»
(см. [2, с. 16]).
Однако эти удивительно образные и смелые пред-
положения, или «предвосхищения», тщательно и после-
довательно контролируются систематическими провер-
ками. Будучи выдвинутым, ни одно из таких «пред-
восхищений» не защищается догматически. Наш метод
исследования состоит не в том, чтобы защищать их,
доказывая нашу правоту; напротив, мы пытаемся их
опровергнуть. Используя все доступные нам логические,
математические и технические средства, мы стремимся
доказать ложность наших предвосхищений с тем, чтобы
вместо них выдвинуть новые неоправданные и неоправ-
дываемые предвосхищения, новые «поспешные и незре-
лые предрассудки», как иронически называл их Бэ-
кон*
33
.
Путь науки можно интерпретировать и более про-
заически. Можно сказать, что научный прогресс «...осу-
ществляется лишь в двух направлениях — посредством
накопления нового чувственного опыта и посредством
лучшей организации опыта, который уже имеется»
[26] *
34
. Однако такое описание научного прогресса, хо-
*
33
Термин Бэкона «предвосхищение»
(«anticîpatîo» —
см. [2,
с. 16]) означает почти то же самое, что и термин «гипотеза» в моем
. смысле. Бэкон считал, что для того, чтобы подготовить мышление
к интуитивному восприятию истинной
 сущности,
или
 природы,
вещи,
его нужно тщательно очистить от всех предвосхищений, предрассуд-
ков и идолов. Источник всех ошибок кроется в засоренности нашего
собственного мышления — природа же сама по себе не лжет. Главная
функция элиминативной индукции (как и у Аристотеля) состоит в
том, чтобы помогать очищению нашего мышления (см. также [61,
гл. 24; прим. 59 к гл. 10; прим. 33 к гл.11], где кратко изложена тео-
рия индукции Аристотеля). Освобождение мышления от предрассуд-
ков понимается как некоторый ритуал, совершаемый ученым, жела-
ющим подготовить свое мышление для интерпретации (беспристраст-
ного прочтения) Книги Природы, подобно тому как мистическое очи-
щение души требуется для подготовки ее к созерцанию бога (см.
[71, введение]).
*** Та точка зрения, что прогресс науки обусловлен накопле-
нием чувственного опыта, все еще имеет широкое распространение
(см. мое предисловие к первому английскому изданию 1959 г. этой
книги). Мое отрицательное отношение к этой точке зрения тесно свя-
зано с моим неприятием учения о том, что наука или знание
 обязаны
развиваться, поскольку наш опыт
 обязан
накапливаться. Напрс~
15·
227

тя и не является совершенно ошибочным, тем не менее
представляется несостоятельным. Оно слишком напоми-
нает бэконовскую индукцию — усердный сбор виногра-
да с «бесчисленных вполне зрелых лоз» [2, с. 73], из
которого он надеялся выжать вино науки — его миф о
научном методе, который начинает с наблюдений и экс-
периментов, а затем переходит к теориям. (Между про-
чим, этот легендарный метод все еще продолжает вдох-
новлять некоторые новые науки, которые пытаются
применять его, будучи убеждены в том, что это метод
экспериментальной физики.)
Прогресс науки обусловлен не тем, что с течением
времени накапливается все больший перцептивный опыт,
и не тем, что мы все лучше используем наши органы
чувств. Из неинтерпретированных чувственных восприя-
тий нельзя получить науки, как бы тщательно мы их
ни собирали. Смелые идеи, неоправданные предвосхи-
щения и спекулятивное мышление — вот наши един-
ственные средства интерпретации природы, наш един-
ственный органон, наш единственный инструмент ее
понимания. И мы должны рисковать для того, чтобы
выиграть. Те из нас, кто боится подвергнуть риску опро-
вержения свои идеи, не участвуют в научной игре.
Даже тщательная и последовательная проверка на-
ших идей опытом сама в свою очередь вдохновляется
идеями: эксперимент представляет собой планируемое
действие, каждый шаг которого направляется теорией.
Мы не наталкиваемся неожиданно на наши восприятия
и не плывем пассивно в их потоке. Мы действуем ак-
тивно — мы
 «делаем»
наш опыт. Именно мы всегда фор-
мулируем вопросы и задаем их природе, и именно мы
снова и снова ставим эти вопросы так, чтобы можно
было получить ясное «да» или «нет» (ибо природа не
дает ответа, если ее к этому не принудить). И в конце
концов именно мы даем ответ; мы сами после строгой
тив, я убежден в том, что развитие науки зависит от свободной кон-
куренции идей и, следовательно, от свободы и что оно должно пре-
кратиться, если свобода будет уничтожена (хотя в течение некото-
рого времени оно может продолжаться в отдельных областях, в ча_-
стности в технике). Эта концепция более полно представлена в моей
работе [69, разд. 32]. Я также утверждал (в упомянутом предисло-
вии) что развитие нашего знания нельзя предсказать научными сред-
ствами и что, следовательно, будущий ход нашей истории также
непредсказуем.
228
проверки выбираем ответ на вопрос, который мы зада-
ли природе, и делаем это после длительных и серьез-
ных попыток получить от природы недвусмысленное
«нет». «Раз и навсегда, — говорит Вейль, с которым я
полностью согласен, — я хочу выразить безграничное
восхищение работой экспериментатора, который ста-
рается вырвать
 интерпретируемые факты
у неподатли-
вой природы и который хорошо знает, как предъявить
нашим теориям решительное
 «нет»
или тихое «da» [91

жүктеу/скачать 3,46 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: