TOB, превращается в силу этого в
существенную часть
научной деятельности, даже в математике, которая в
свою очередь становится частью третьего мира. В язы-
ке тем самым существуют слои, или уровни (независи-
мо от того, формализованы они в иерархию метаязыков
или нет).
Если бы интуиционистская эпистемология была бы
•права, то вопрос о математической компетентности не
составлял бы проблемы. (И если бы кантовская теория
была бы права, то непонятно, почему мы, а точнее,
Платон и его школа, должны были так долго ждать
Евклида
2 3
.) Однако эта проблема существует, так как
даже весьма компетентные математики-интуициони-
сты могут не соглашаться между собой по некоторым
трудным вопросам
2 4
. Для нас нет необходимости иссле-
довать, какая сторона в этом споре права. Достаточно
указать, что раз интуиционистское конструирование
подвергается критике, то рассматриваемая проблема
может быть решена лишь
путем существенного исполь-
зования аргументативной функции языка.
Конечно, кри-
тическое использование языка, по существу, не предпи-
сывает нам использовать аргументы, запрещенные ин-
туиционистской математикой (хотя и здесь существует
проблема, как будет показано ниже). Моя точка зре-
ния в данный момент заключается просто в следую-
щем: раз допустимость предложенного интуиционизмом
математического конструирования может быть подверг-
нута сомнению, и, конечно, оно действительно подвер-
гается сомнению, то язык выступает более чем просто
средством коммуникации, без которого можно в прин-
ципе обойтись: он является необходимым средством
критического обсуждения, дискуссии. Соответственно
этому он не представляет собой только интуиционист-
ской конструкции, «которая объективна в том смысле,
что она не связана с тем субъектом, который ее со-
здает» [34, с. 173]. На самом деле объективность даже
интуиционистской математики опирается, как это про-
исходит во всех науках, на критикуемость ее аргумен-
23
См. соответствующее замечание о кантовском априористском
взгляде на ньютоновскую физику в [44, гл. 2, абзац, к которому Д°"
бавлено прим. 63].
24
См. комментарии С. К. Клини в [32, с. 239—253] о Брауэре
[9, с. 357—358].
476
тации. Это же означает, что язык является необходи-
мым как способ аргументации, как способ критической
дискуссии [33].
Сказанное поясняет, почему я считаю ошибочным
субъективистскую эпистемологию Брауэра и философ-
ское оправдание его интуиционистской математики. Су-
ществует процесс взаимного обмена между конструи-
рованием, критикой, «интуицией» и даже традицией, и
этот процесс не учитывался Брауэром.
Однако я готов допустить, что даже в своем оши-
бочном взгляде на статус языка Брауэр частично прав.
Хотя объективность всех наук, включая математику,
неотделимо связана с их критикуемостыо и тем самым
с их лингвистическим формулированием, Брауэр был
прав тогда, когда активно выступал против идеи рас-
сматривать математику
лишь
как формальную языко-
вую игру, или, другими словами, считать, что не суще-
ствует таких вещей, как внелингвистические математи-
ческие объекты, то есть мысли (или, более точно, с
моей точки зрения, содержание мышления). Он настаи-
вал на том, что беседа на математические темы являет-
ся беседой
об
этих объектах, и в этом смысле матема-
тический язык выступает вторичным образованием по
отношению к этим объектам. Однако это вовсе не озна-
чает, что мы можем конструировать математику без
языка: не может быть никакого конструирования без
постоянного критического контроля и никакой критики
без выражения наших конструктов в лингвистической
форме и обращения с ними как с объектами третьего
мира. Хотя третий мир не идентичен миру лингвистиче-
ских форм, он возникает вместе с аргументативной
функцией языка, то есть является побочным продуктом
языка. Это объясняет, почему, раз наши конструкции
делаются проблематичными, систематизированными и
аксиоматизированными, язык может сделаться также
проблематичным и почему формализация может сде-
латься отраслью математического конструирования.
Именно это, я думаю, имеет в виду Майхилл, когда он
говорит, что
Достарыңызбен бөлісу: