Жан-Поль Сартр Тошнота
жүктеу/скачать 1,33 Mb. Pdf көрінісі
|
Sartre Toshnota
| Жан-Поль Сартр «Тошнота»
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru 73 бался, я думаю о том, что я социалист, что все они – цель моей жизни, моих усилий, но пока еще они этого не знают. Для меня это праздник, мсье. Он вопрошает меня взглядом, я одобряю его кивком, но чувствую, что он слегка разо- чарован, ему хотелось бы побольше энтузиазма. Что я могу поделать? Чем я виноват, если во всем, что он говорит, я мимоходом узнаю заемные мысли, цитаты? Если он разглаголь- ствует, а передо мной вереницей проходят все гуманисты, каких я знавал. Увы, я знавал их такое множество! Гуманист радикального толка – это в первую очередь друг чиновников. Главная забота так называемого «левого» гуманиста – сохранить человеческие ценности; он не состоит ни в какой партии, потому что не хочет изменять общечеловеческому, но его симпатии отданы обездоленным; служению обездоленным посвящает он свою блестящую классическую культуру. Как правило, это вдовец с красивыми глазами, всегда увлажненны- ми слезой, – на всех юбилеях он плачет. Он любит кошек, собак, всех высших млекопитаю- щих. Писатель-коммунист любит людей со времени второго пятилетнего плана. Он карает их, потому что их любит. Стыдливый, как это свойственно сильным натурам, он умеет скрывать свои чувства, но за неумолимым приговором поборника справедливости умеет взглядом, интонацией дать почувствовать свою страстную, терпкую и нежную любовь к со- братьям. Гуманист-католик, последыш, младший в семье гуманистов, о людях говорит зача- рованно. Любая самая скромная жизнь, говорит он, жизнь лондонского докера или работни- цы сапожной фабрики – это волшебная сказка! Он избрал ангельский гуманизм, в назидание ангелам он и пишет длинные романы, печальные и красивые, которые часто удостаиваются премии «Фемина». Это все актеры на первых ролях. Но есть другие, тьма других: философ-гуманист, ко- торый склоняется над своими братьями как старший и чувствует меру своей ответственно- сти; гуманист, который любит людей такими, какие они есть, и гуманист, который их любит такими, какими они должны быть; тот, кто хочет их спасти, заручившись их согласием, и тот, кто спасет их против их воли; тот, кто желает создать новые мифы, и тот, кто доволь- ствуется старыми; тот, кто любит в человеке его смерть, и тот, кто любит в нем его жизнь; гуманист-весельчак, который всегда найдет случай посмеяться, и мрачный гуманист, кото- рого чаще всего можно встретить на похоронах. Все они ненавидят друг друга – само собой, не как людей, а как отдельную личность. Но Самоучка этого не знает: он их всех свалил в одну кучу, запихав, как котов, в общий кожаный мешок, – они там когтят друг друга в кровь, но он ничего не замечает. Он смотрит на меня уже без прежней доверчивости. – Вы не разделяете моих чувств, мсье? – Боже мой… Видя, что он встревожен, даже слегка раздосадован, я на какую-то долю секунды по- жалел было, что его разочаровал. Но он любезно продолжает: – Я знаю – вы заняты своими исследованиями, своими книгами, на свой лад вы служи- те тому же делу. Мои книги, мои исследования, болван! Худшей оплошности он совершить не мог. – Я пишу не ради этого. Лицо Самоучки мгновенно меняется: можно подумать, он учуял врага, такого выраже- ния я у него еще не видел. Что-то между нами убито. – Но… если вы не сочтете мой вопрос нескромным, нельзя ли узнать, для чего вы пи- шете, мсье? – спрашивает он с притворным удивлением. – Гм… не знаю, просто так, чтобы писать. Я дал ему повод улыбнуться; он полагает, что смутил меня. – Неужели вы стали бы писать на необитаемом острове? Разве люди пишут не для то- го, чтобы их прочли? Он просто по привычке облек фразу в вопросительную форму. На самом деле она утвердительна. Мягкость и робость, покрывавшие его точно лак, сразу облупились, я его больше не узнаю. В чертах появилось тяжеловесное упрямство – это твердыня самодоволь- |