Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
4 накапливающиеся симптомы предвещают новый переворот в моей жизни, скажу прямо – я
боюсь. И не потому, что жизнь моя так уж богата, насыщена, драгоценна. Я боюсь того, что
готово народиться, что завладеет мной и увлечет меня – куда? Неужели мне опять придется
уехать, бросить, не закончив, все, что я начал – исследования, книгу? И потом через не-
сколько месяцев, через несколько лет вновь очнуться изнуренным, разочарованным среди
новых руин? Я должен разобраться в себе, пока не поздно.
Вторник, 30 января Ничего нового.
С девяти до часа работал в библиотеке. Привел в порядок XII главу и все, что касается
пребывания Рольбона в России до смерти Павла I. Эта часть работы закончена – к ней нуж-
но будет вернуться только при переписке набело.
Сейчас половина второго. Сижу в кафе «Мабли», ем сандвич, все почти в порядке.
Впрочем, в любом кафе все всегда в порядке, и в особенности в кафе «Мабли» благодаря
хозяину мсье Фаскелю, на лице которого с успокоительной определенностью написано:
«прохвост». Близится час, когда он уходит поспать, глаза у него уже покраснели, но повадка
все такая же живая и решительная. Он прохаживается между столиками, доверительно
наклоняясь к клиентам:
– Все хорошо, мсье?
Я с улыбкой наблюдаю его оживление – в часы, когда его заведение пусто, пустеет и
его голова. С двух до четырех в кафе никого не остается, тогда мсье Фаскель сонно делает
несколько шагов, официанты гасят свет, и сознание его выключается – наедине с собой этот
человек всегда спит.
Но пока в кафе еще остается десятка два клиентов – это холостяки, невысокого ранга
инженеры, служащие. Обычно они наспех обедают в семейных пансионах, которые зовут
своей столовкой, и поскольку всем им хочется позволить себе шикнуть, они, пообедав, при-
ходят сюда выпить по чашечке кофе и поиграть в кости. Они шумят, негромко и нестрой-
но, – такой шум мне не мешает. Им тоже, чтобы существовать, надо держаться кучно.
А я живу один, совершенно один. Не разговариваю ни с кем и никогда; ничего не беру,
ничего не даю. Самоучка не в счет. Есть, конечно, Франсуаза, хозяйка «Приюта Путейцев».
Но разве я с ней разговариваю? Иногда после ужина, когда она подает мне кружку пива, я
спрашиваю:
– У вас сегодня вечером найдется минутка?
Она никогда не говорит «нет», и я иду за ней следом в одну из больших комнат на вто-
ром этаже, которые она сдает за почасовую или поденную плату. Я ей не плачу – мы зани-
маемся любовью на равных. Она получает от этого удовольствие (мужчина ей нужен каж-
дый день, и кроме меня у нее есть еще много других), а я освобождаюсь от приступов
меланхолии, причины которой мне слишком хорошо известны. Но мы почти не разговарива-
ем. Да и к чему? Каждый занят собой, впрочем, для нее я прежде всего клиент ее кафе.
– Скажите, – говорит она, стягивая с себя платье, – вы пробовали аперитив «Брико»?
На этой неделе его заказали двое клиентов. Официантка не знала, пришла и спрашивает у
меня. А это коммивояжеры, они, наверно, пили его в Париже. Но я, когда чего не знаю, по-
купать не люблю. Если вы не против, я останусь в чулках.
В прежнее время, бывало, она уйдет, а я еще долго думаю об Анни. Теперь я не думаю
ни о ком; я даже не ищу слов. Это перетекает во мне то быстрее, то медленнее, я не стараюсь
ничего закреплять, течет, ну и пусть себе. Оттого что мысли мои не облекаются в слова, ча-
ще всего они остаются хлопьями тумана. Они принимают смутные, причудливые формы,
набегают одна на другую, и я тотчас их забываю.
Эти парни меня восхищают: прихлебывая свой кофе, они рассказывают друг другу ис-
тории, четкие и правдоподобные. Спросите их, что они делали вчера, – они ничуть не сму-
тятся, в двух словах они вам все объяснят. Я бы на их месте начал мямлить. Правда и то, что