Жанысбекова эльмира тулегеновна

 
128 
 
в  которых  повторяется  (ретардирует)  забуксовавшее,  остановленное  время 
«бессмертных»:  «Мы  оборотни-призраки  из  иных  миров,  где  были  всего-
навсего  животными.  Там  мы  подохли  –  и  вот  по  черному  туннелю  смерти 
вывалились  сюда,  вселились  в  детей  человеческих  и  приспособили  их 
процветание на благо себе» [187, с. 17]. 
Не  случайно  время  и  в  романе-сказке  А.  Кима  «Белка»  асемантично, 
нелинейно,  многослойно  (прошлое  перепутывается  с  настоящим  и  будущим), 
скачкообразно  и  зигзагообразно,  подобно  течению  сновидения:  «Значит, 
появилась  теперь  у  меня  возможность  перемещаться  по  времени  в  прошлое  и 
возвращаться назад к тому мгновению, которые ты или другой человек, кого я 
знаю, мог считать настоящим временем. Но в своем беспрерывном течении оно 
тут  же  становилось  прошедшим  –  и  после  краткого  ощущения  жизненной 
реальности  я,  Лилиана,  вновь  возвращаюсь  в  то  состояние  странной  свободы, 
которые ты можешь почувствовать лишь в своих снах. И тогда достаточно было 
малейшего импульса воли, чтобы меня перенесло в любую эпоху прошлого, на 
любое  место,  о  котором  я  имел  хоть  какое-нибудь  представление  в  своей 
прошлой жизни» [187, с. 180-181]. 
Реалистическая деэсхатологизация времени (его энтропийность) порождает 
страх смерти, а реэсхатологизация (по концепции Пьера Тейяра де Шардена, на 
которого  ссылается  сам  А.  Ким  [248])  ведет  к  антиэнтропийному  развитию 
мира, к рождению Бога, единого самосозидающего интеллекта, в частности, – к 
освобождению от небытия самого идеализированного радикала личности ...ия – 
Миши Акутина, таланта, соразмерного божественному. И … ий, и Митя Акутин 
живут в ожидании главного события – эсхатологической катастрофы, но только  
...ий  страшится  будущего,  бессмысленной  гибели  всех  и  вся,  а  Митя  Акутин 
лишен  страха  смерти,  так  как  для  его  идей  (искусства,  науки)  смерти  нет.  Он 
устремлен в будущее, продолжаясь в  своих бессмертных произведениях. Кеша 
Лупетин  также  заточен  на  продолжение  своего  рода  в  детях,  и  именно  эти 
надежды на запечатление себя в вечности снимают у него страх смерти. … ий 
заблокирован  в  настоящем,  так  как  будущее  его  обессмысленно,  а  Жора 
Азнаурян обращен к прошлому, так как боится будущего.  
Тотемизм  
Адаптируясь  в  местной  среде,  казахи  жили  в  гармонии  с  природой, 
понимая небо, землю, животное, растение и человека как единое целое. Именно 
для  кочевника  животное  служило  другом,  спутником,  пищей,  одеждой. 
Почитание  определенной  местности  и  животного  послужило  образованию 
космогонических  мифов,  тотемизма,  шаманизма  и  других  ритуально-
символических систем. Первопредком, тотемом тюрков была волчица. Согласно 
легенде,  «оставшегося  в  живых  девятилетнего  мальчика  выкормила  волчица. 
Обитая на Алтае, она рождает от него сыновей. Вот как начинается род племени 
Ашина» [249, 45].  

 
129 
 
Антропогонические мифы тюрских народов часто выступают центральным 
мифопоэтическим  концептом,  отраженным  во  многих  последующих 
фольклорных образцах, а также в художественной литературе.  Какие-то черты 
сходства  у  человека  и  какого-либо  животного  (или  растения)  становились 
толчком  для  возникновения  их  образного  комплекса,  архетипа.  Позднее  это 
ментальное  явление  осмысливается  как  происхождение  от  этого  тотема-
первопредка. Тотемизм является религией первобытного общества. Д.Е. Хайтун 
дает  такое  определение:  «Тотемизм  является  религией  возникающего  рода  и 
выражается  в  происхождении  рода  от  предков,  представленных  в  виде 
фантастических  существ  –  полулюдей-полуживотных,  полурастений  или 
объектов  неодушевленной  природы  или  людей,  животных  и  растений 
одновременно, обладающих способностью реинкарнации. Родовая группа носит 
имя,  породы  тотемного  животного,  вида  растений  или  предмета 
неодушевленной природы и верит в родство с тотемным видом и в воплощении 
тотема в членов рода и обратно» [250]. 
Настойчивые  поиски  новых  художественных  содержательных  форм 
приводят  авторов  к  созданию  «гибридных»  произведений,  гипертекстовым  и 
метатекстовым  структурам,  соединению  в  одном  тексте  разножанровых  и 
разностилевых  элементов:  роман-миф,  роман-откровение,  роман-баллада  и  др. 
В  современном  нелинейном  (многоплановом)  романном  произведении 
переосмысленный классический миф и фольклорный образ нередко становятся 
концептуальной основой всего текста, энергетической пружиной всего сюжета. 
Одним  из  таких  произведений  в  казахской  литературе  новейшего  времени 
является роман-миф Аскара Алтая «Алтай балладасы» [251] . 
Следует  отметить,  что  все  три  главных  персонажа  (Булабике,  Улар, 
Айконыр-медведь)  романа-мифа  являются  соприродными  окружающей 
биосфере  Алтая.  Для  мифа  важна  природность,  цикличность  не  только 
окружающей  природы,  но  и  природы  человека.  Произведение  построено  на 
мифо-реалистическом  нарративе,  этно-социальные  условия,  топонимика, 
растительный  и  животный  мир,  параллельно  с  волшебным  миром,  органично 
переплетаются в тексте.  
Любое  мифособытие  –  это  прецендент,  это  необычный  случай.  В  данном 
случае  это  «любовный  треугольник»,  в  котором  третье  лицо  является  зверем. 
Тотемическая  кодовая  система  организует  задействованные  писателем 
традиционные 
мифологические 
оппозиции 
– 
женщина/мужчина, 
человек/животное, жизнь/смерть, зима/лето и другие [252].   
Тотемическая ситуация развертывается и в романе-сказке А.Кима «Белка», 
в  котором  герой-белка  (...ий),  как  бы  отождествляется  со  своей  утраченной 
матерью.  Его  нашли  младенцем  в  лесу  около  мертвой  матери  и  прыгавшей 
рядом  белки,  на  образ  которой  он  и  спроецировал  свою  мать,  порождающий 
депрессивное  повествование  утраченный  объект  –  образ-тотем.  Ранняя  утрата 
матери  обессмысливает  жизнь  героя,  приводит  к  суицидальным  мыслям  и 

 
130 
 
подсознательной попытке обрести мать в других женских образах, прежде всего 
–  в  образах  возлюбленной,  жены.  У  депрессивного  человека,  как  правило, 
происходит переоценка любви как «репродукции первичной любви к матери». 
Поэтому  и  превращения  /перевоплощения,  на  которых  строится  система 
персонажей  А.  Кима,  восходят  прежде  всего  к  трем  базовым  образам: 
утраченной  матери-белки,  отсутствующего  отца  (бога)  и  центрального  героя-
повествователя,  расщепленного  на  несколько  субхарактеров,  по-разному 
переживающих эту утрату. Все остальные образы в романе – звери.  
Образы-тотемы  и  образы-трикстеры  встречаются  и  в  романе  А. 
Жаксылыкова  «Другой  океан».  Это  образ  волчицы  —  прародительницы 
тюркского рода и фольклорные помощники главного героя  - волкопсы: «Опять 
вынырнул  из  световой  томительной  зыби  и  в  призрачном  неземном  мерцании 
рядом  с  собой  узрел  странное  существо,  свернувшееся  клубком,  -  в  верхней 
части  торса  –  человечье  с  тонкими  чертами  лица  и  большими  святящимися 
глазами, в нижней части тела – явно – волчье» [253, с. 323].   
Химерические  персонажи  А.  Жаксылыкова  генетически  задаются 
мифологическим  дискурсом:  это  крысы-мутанты,  крысиные  народы-
гомункулусы,  последствия  атомной  катастрофы,  кентаврические  создания 
природы  [253,  с.  333]:  «В  этом  арматурном  бесике  –  на  ажурной  вышке 
покоилось выношенное в мозговом чреве гения знойных чисел чадо небывалое 
–  плутониевое  чудо-юдо,  химерический  отпрыск,  мутант,  научное  дитя, 
заряженное  всеми  болями  и  страхами  человеческими  за  все  времена.  Оно 
готовилось к своему рождению, запланированному явлению на свет божий для 
вящего  и  всеобщего  торжества  зверолюдей  идейных,  не  имеющих  в  душе 
ничего,  кроме  неумолимого  желания  осчастливить  весь  род  людской 
воплощенным царством света на земле» [253, с. 328].  
Не  менее  показателен  в  плане  тотемизма  и  главный  герой  этого  романа, 
Малыш,  персонаж-ребенок,  проходящий  инициацию.  Множественность, 
серийность  его  интегрированного  образа  задается  в  том  числе  ритмичностью 
мифологического  стиля:  это  персонаж,  существующий  одновременно  в 
нескольких  временных  пластах  в  качестве  человека-утенка,  человека-филина, 
человека-зайца. А в обобщенной своей перспективе образ Малыша сливается с 
образом Учителя/Бога. 

жүктеу/скачать 2,96 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: