Жестокий принц

прикроватном 
столике. 
На 
меня 
накатывает 
приступ 
паники.
Предполагается, что я должна выяснить, как обратить себе на пользу захват
пропавшего принца Фейриленда. Здесь, в доме, где прошло мое детство,
мне уже хочется смеяться над собственной дерзостью. За кого я себя
принимаю, в конце концов?
— Что с твоим горлом? — интересуется Виви, нахмурившись. — И
чем ты повредила левую руку?
Я забыла о том, что раньше тщательно скрывала эти раны.
— Это неважно по сравнению с тем, что произошло. Почему он это
сделал?
— Ты имеешь в виду, почему Мадок помог Балекину? — спрашивает
она, понижая голос. — Не знаю. Политика. Его не волнуют убийства. Ему
наплевать, что по его вине погибла принцесса Рия. Ему все равно, Джуд.
Ему всегда было все равно. Поэтому он — чудовище.
— Мадок не может на самом деле желать, чтобы Балекин правил
Эльфхеймом, — говорю я. — Балекин станет вмешиваться во
взаимодействие Волшебной страны с миром смертных, решать, сколько
крови должно пролиться и чьей, и это растянется на века. Вся Волшебная
страна станет похожа на Полый зал.
Снизу доносится голос Тарин:
— Локк с Мадоком уже много лет. Но ему ничего не известно о том,
где прячется Кардан.
Виви замолкает, смотрит мне в лицо.
— Джуд... — произносит она. Голос ее больше похож на тихий выдох.
— Возможно, Мадок просто пытается его напугать, — говорит
Ориана. — Ты знаешь, ему не по душе устраивать свадьбу в разгар всей
этой неразберихи.
Виви не успевает ничего сказать, не успевает остановить меня — я
бросаюсь из комнаты к лестнице.
Мне вспоминаются слова Локка после турнира, на котором я
сражалась и победила Кардана: «Потому что ты, как история, которая еще
не случилась и частью которой я хочу быть. Потому что хочу видеть, что ты
будешь делать».
Имел ли он в виду, что его интересует, как я поведу себя, если он
разобьет мое сердце?
«Когда найти интересную историю не удается, я создаю ее».
Когда-то я спросила Кардана, достойна ли Локка. Его ответ эхом
звучит в моей голове. «Вы идеально подходите друг другу». А фраза на
коронации... Как он там сказал: «Пора менять партнеров. О... украл твою

реплику?»
Он знал. Как, должно быть, смеялся. Как смеялись они все.
— Кажется, я догадываюсь теперь, кто твой возлюбленный, — громко
говорю я своей сестре-близняшке.
Тарин поднимает голову и бледнеет. Я медленно и осторожно
спускаюсь по ступеням.
Интересно, когда Локк смеялся со своими приятелями, она смеялась
вместе с ними?
Ее странные взгляды, напряжение в голосе, когда я заговаривала о
Локке, ее озабоченность, когда мы вместе были на конюшне или в его доме,
— все вдруг обрело ясный и зловещий смысл. Я ощущаю резкую боль от
предательства.
И обнажаю Закат.
— Вызываю тебя, — кричу я Тарин. — На дуэль. За мою
оскорбленную и униженную честь.
Тарин недоуменно смотрит на меня.
— Я собиралась рассказать, — выговаривает она. — Много раз
собиралась, но как-то не смогла. Локк сказал, что если я вытерплю, то это
будет проверка любви.
Вспоминаю его слова перед коронацией: «Достаточно ли сильно ты
любишь, чтобы отказаться от меня? Разве это не испытание любви?»
Кажется, она прошла проверку, а я провалила.
— Значит, он сделал тебе предложение. Пока убивали королевскую
семью. Как романтично.
Ориана негромко охает — наверное, боится, что меня услышит Мадок
и сделает замечание. Тарин тоже слегка бледнеет. Раз никто из них
произошедшего не видел, им могли рассказать все, что угодно. И даже
лгать бы не пришлось.
Я крепче сжимаю рукоять меча.
— После каких слов Кардана ты заплакала в тот день, когда мы
вернулись из мира смертных? — Я помню, как взяла его за грудки, сминая
бархат камзола, и ударила спиной о дерево. А потом она отрицала, что это
имело ко мне отношение. И позже не хотела говорить правду.
Несколько долгих мгновений она молчит. По выражению ее лица я
вижу, что ей не хочется говорить правду.
— Он говорил про это, не так ли? Он знал. Они все знали. — Я думаю
о Никасии, сидевшей тогда за обеденным столом Локка; в какой-то момент
она, похоже, решила мне довериться. «Он все портит. Ему так нравится.
Все портить».

Тогда я подумала, что речь идет о Кардане.
— Он сказал, что это из-за меня он испачкал твой бутерброд, — кротко
говорит Тарин. — Локк хитростью заставил их думать, что это ты увела его
у Никасии. Поэтому тебя они и наказывали. Кардан говорил, что ты
страдаешь за меня и, если бы ты узнала почему, уступила бы, но я не
смогла тебе рассказать.
Я долго молчу, просто вдумываюсь в ее слова. Потом бросаю свой меч
между нами. Он с лязгом падает на пол.
— Подними, — требую я.
Тарин качает головой.
— Я не хочу с тобой драться.
— Уверена? — Я стою прямо перед ней. Совсем близко. Знаю, как ей
хочется схватить меня за плечи и оттолкнуть. Должно быть, ее бесит, что я
целовала Локка, спала в его постели. — А мне кажется, хочешь. Думаю, ты
с удовольствием ударила бы меня. А я точно знаю, что хочу ударить тебя.
На стене, высоко над камином, под шелковым стягом с перевернутым
месяцем, гербом Мадока, висит меч. Я забираюсь на стул, с него шагаю на
каминную полку и снимаю оружие с крюка. Подойдет.
Спрыгиваю на пол и иду к ней, нацелившись клинком в сердце.
— Я не упражнялась, — говорит она.
— В отличие от меня. — Я подхожу ближе. — Но у тебя меч лучше и
право первого удара. Это честно, даже более чем честно.
Тарин смотрит на меня, потом поднимает Закат. Делает несколько
шагов назад, потом идет на сближение.
На другом конце зала Ориана вскакивает с кресла и ахает, но к нам не
подходит. И даже не останавливает нас.
Столько всего порушилось, что я не знаю, как это собрать. Но я знаю,
как драться.
— Не будьте идиотками! — кричит Виви с балкона. Я не могу себе
позволить обращать на нее внимание. Я слишком сосредоточена на Тарин.
Мадок учил нас обеих, и хорошо учил.
Тарин наносит удар.
Я отбиваю, наши мечи скрещиваются. Металл поет, по залу идет звон,
как от удара в колокол.
— Приятно было обманывать меня? Нравилось чувствовать, что ты
чем-то лучше? Нравилось, что он флиртует со мной, целует меня, а на тебе
обещает жениться?
— Нет! — Она с некоторым усилием парирует серию моих ударов, но
тело ее помнит, как надо пользоваться мечом. Тарин скалится. — Мне это

было ненавистно, но я не такая, как ты. Я хочу принадлежать этому миру.
Противиться им — значит делать все хуже. Ты не спрашивала меня перед
тем, как выступила против принца Кардана — может, он начал это из-за
меня, а ты просто продолжала делать свое дело. Тебя не заботило, что это
навлечет неприятности на наши головы. Мне пришлось доказывать Локку,
что я другая.
Несколько слуг собрались поглазеть.
Игнорирую их, не обращаю внимания на ломоту в руках после рытья
могилы прошлой ночью, на боль в пронзенной ладони. Мой клинок
разрезает юбку Тарин, едва не задев кожу. Она таращит глаза и
отшатывается назад.
Мы обмениваемся сериями быстрых ударов. Тарин начинает
задыхаться — не привыкла к такому напору, но не уступает.
Я наседаю и наношу удар за ударом, так что ей не остается ничего
другого, как защищаться.
— Значит, это была месть? — Еще девчонками мы устраивали схватки
на 
палках. 
С 
тех 
пор 
ограничивались 
тасканием 
за 
волосы,
оскорбительными криками и игнорированием друг друга. Никогда не
сражались вот так — настоящей сталью.
— Тарин! Джуд! — пронзительно кричит Виви, сбегая по винтовой
лестнице. — Остановитесь, или я вас остановлю.
— Ты ненавидишь фейри. — Глаза Тарин горят, она делает элегантное
движение и наносит удар. — Тебя никогда не волновал Локк. Просто еще
одна вещь, которую нужно отобрать у Кардана.
Эти слова так поражают меня, что Тарин удается пробить мою защиту.
Ее меч касается моего бока прежде, чем я успеваю уклониться. —
Думаешь, я слабая?
— Ты слабая, — говорю я. — Слабая и жалкая, а я...
— Я зеркало, — кричит она. — Зеркало, в которое ты не хочешь
смотреться.
Снова замахиваюсь, стараясь вложить в удар весь свой вес. Я так зла,
так зла на очень многое. Ненавижу свою глупость. Злюсь, что меня
обманули. Во мне рычит ярость — достаточно громко, чтобы заглушить все
посторонние мысли.
Мой меч по сверкающей дуге устремляется к ее боку.
— Я сказала: прекратить, — кричит Виви, и я слышу, что ее голос
пронизан чарами. — Прекратить сейчас же!
Тарин словно сдувается, опускает руки, Закат безвольно свисает из ее
внезапно ослабевших пальцев. На лице отсутствующая улыбка, словно она

прислушивается к звукам далекой музыки. Я пытаюсь контролировать
движение меча, но уже слишком поздно. Вместо этого выпускаю рукоять.
Клинок по инерции летит по залу, ударяется о книжную полку и сбивает на
пол бараний череп, а я растягиваюсь на полу.
Поворачиваю голову и ошеломленно смотрю на Виви.
— Ты не имела права. — Слова слетают с моих губ прежде, чем я
понимаю, что могла разрубить Тарин надвое.
Она тоже потрясена, как и я.
— Ты не поддалась моим чарам! Я же видела, что ты переменила
одежду, и думала, что ягод рябины у тебя нет.
Заклятие Дайна. Оно не потеряло силу с его смертью.
Колени у меня ослабли. Руки трясутся. Бок саднит в том месте, где его
задел Закат. Я в ярости от того, что она остановила бой, что применила
магию против нас. Рывком поднимаюсь на ноги. Дыхание у меня сбилось.
На лбу пот, руки и ноги дрожат.
Сзади меня хватают чьи-то руки, еще трое слуг вклиниваются между
нами; меня держат за запястья. Двое оттаскивают от меня Тарин. Виви дует
ей в лицо, и Тарин понемногу приходит в себя.
В этот момент я вижу, как из своей приемной появляется Мадок в
сопровождении лейтенантов и рыцарей. И Локк с ними.
Сердце мое сжимается.
— Да что с вами обеими? — кричит Мадок; таким разгневанным я его
никогда не видела. — Разве мало сегодня смертей?
Слова его звучат парадоксально, ведь именно он и явился причиной
того, что так много фейри сложили головы.
— Вы обе будете ждать меня в игровой комнате. — У меня перед
глазами встает сцена: Мадок на помосте с хрустом вонзает меч в грудь
принца Дайна. Я не могу смотреть на него. Меня всю трясет. Хочется
закричать. Броситься на него. Снова чувствую себя ребенком,
беспомощным ребенком в доме смерти.
Хочу сделать хоть что-нибудь, но не делаю ничего.
Мадок поворачивается к Гнарбону.
— Ступай с ними. Присмотри, чтобы держались подальше друг от
друга.
Меня уводят в игровую комнату; я опускаюсь на пол и закрываю лицо
ладонями. Когда отнимаю их, они мокрые от слез. Быстро отираю пальцы,
чтобы Тарин не увидела.
Мы ждем не меньше часа. Все это время в комнате царит молчание.
Немного похныкав, Тарин вытирает нос и больше не плачет.

Думаю о Кардане, которого привязала к стулу, чтобы потешить себя.
Вспоминаю его взгляд сквозь спутанные, черные, как вороново крыло,
волосы, кривую пьяную улыбку, и мне нисколько не легче.
Чувствую себя измотанной, потерпевшей полное и окончательное
поражение.
Ненавижу Тарин. Ненавижу Мадока. Ненавижу Локка. Ненавижу
Кардана. Всех ненавижу. Просто моя ненависть недостаточно сильна.
— Что он тебе подарил? — спрашиваю у Тарин, наконец нарушая
молчание. — Мадок дал мне меч, который изготовил наш отец. Тот самый,
которым мы сражались. Он говорил, что кое-что приготовил и для тебя.
Тарин долго молчит, мне уже кажется, что она так и не ответит.
— Набор столовых ножей. Якобы они режут даже кости. Меч лучше. У
него есть имя.
— Думаю, ты можешь дать имена своим столовым ножам. Мясоруб
Старший, Хрящерез, — говорю я, и она тихо прыскает, приглушая смех.
Потом мы снова погружаемся в молчание.
Наконец в комнату входит Мадок; ему предшествует его тень, которая
ложится на пол, как ковер. Он бросает ножны с Закатом на пол передо мной
и усаживается на диван с ножками в форме птичьих лап. Непривычный к
такому весу, диван стонет. Гнарбон кивает Мадоку и уходит.
— Тарин, я должен поговорить с тобой о Локке, — говорит Мадок.
— Ты не причинил ему вреда? — В ее голосе слышны еле
сдерживаемые рыдания. Я недобро думаю, уж не допускает ли она, что у
Мадока есть такое право.
Он фыркает, словно подумал о том же.
— Когда он просил твоей руки, то сказал мне, что, хотя фейри
непостоянны, он все-таки хотел бы взять тебя в жены. Как я полагаю, это
значит, что особой верности ты от него не дождешься. Тогда он ничего не
сказал о флирте с Джуд, но, когда я через минуту спросил, Локк ответил,
что «чувства смертных настолько переменчивы, что невозможно
удержаться, чтобы не поразвлечься с ними». Он сказал, что ты, Тарин,
показала ему, что можешь быть такой, как мы. Нет сомнения — что бы ты
там ни сделала, именно это стало причиной конфликта между тобой и
сестрой.
Платье Тарин возвышается вокруг нее, как гора. Она выглядит
сдержанной, хотя на боку у нее неглубокий порез, а юбка порвана. Она
выглядит как местная леди, если не обращать внимания на закругленные
кончики ушей. Когда я позволяю себе честно оценить ситуацию, то
понимаю, что не могу винить Локка за его выбор. Я склонна к насилию. Я

неделями отравляла себя ядами. Я убийца, лгунья и шпионка.
Я понимаю, почему он выбрал ее. Просто я хотела бы, чтобы она не
предавала меня.
— Что ты ему ответил? — спрашивает Тарин.
— Что я никогда не считал себя таким уж непостоянным, — говорит
Мадок. — И что я нахожу его недостойным любой из вас.
Пальцы Тарин сжимаются в кулаки, но только это выдает ее чувства.
Она овладела искусством придворного самообладания, а я нет. Меня обучал
Мадок, а ее наставницей была Ориана.
— Ты запрещаешь мне принять его предложение?
— Это хорошим не закончится, — вздыхает Мадок. — Но я не буду
становиться на твоем пути к счастью. Даже не встану на пути к
страданиям, которые ты для себя выбираешь.
Тарин ничего не отвечает, но по ее взгляду понятно, что она чувствует
облегчение.
— Иди, — говорит ей Мадок. — И больше никаких поединков с твоей
сестрой. Чем бы ни одарил тебя Локк, верность семье прежде всего.
Что он подразумевает под верностью? Я считала, что он верен Дайну.
Ведь он присягал ему.
— Но она... — начинает Тарин, и Мадок поднимает руку с изогнутыми
черными ногтями в предупреждающем жесте.
— Бросила вызов? Она что, вложила меч в твою руку и заставила
замахнуться? Ты действительно думаешь, что у твоей сестры нет чести, что
она изрубила бы тебя на куски, если бы ты стояла безоружная?
Тарин вспыхивает, ее подбородок вздрагивает.
— Я не хотела драться.
— Значит, тебе надлежит и дальше так поступать, — заявляет Мадок.
— Нет смысла биться, если не намереваешься победить. Можешь идти.
Оставь меня для разговора с сестрой.
Тарин встает и идет к двери. Положив руку на тяжелый бронзовый
засов, она оборачивается, словно хочет сказать что-то еще. От духа
товарищества, сохранявшегося до прихода Мадока, не осталось и следа. По
ее лицу вижу, как ей хочется, чтобы Мадок меня наказал, и как она почти
уверена, что не накажет.
— Лучше спроси у Джуд, где принц Кардан, — советует она, сузив
глаза. — В последний раз, когда я его видела, он с ней танцевал.
Она распахивает дверь и оставляет меня с бешено бьющимся сердцем
и королевской печаткой, жгущей мой карман. Она не знает. Просто
провоцирует, пытается ввергнуть меня в неприятности, пустив стрелу

напоследок. Не могу поверить, что она сказала бы такое, если бы
действительно знала.
— Давай поговорим о твоем сегодняшнем поведении, — говорит
Мадок, наклоняясь вперед.
— Давай поговорим о твоем поведении, — возражаю я.
Он вздыхает и проводит широкой ладонью по лицу.
— Ты там присутствовала, не так ли? Я старался удалить вас всех, тебе
не следовало этого видеть.
— Я думала, ты любишь принца Дайна, — говорю я. — Думала, что
ты его друг.
— Я его достаточно любил, — отвечает Мадок. — Больше, чем
Балекина. Но есть другие, которые рассчитывают на мою верность.
Снова думаю о кусочках головоломки, об ответах, за которыми
вернулась домой. Что Балекин мог дать или обещать Мадоку, чтобы
убедить его выступить против Дайна?
— Кто же? — требовательно спрашиваю я. — Чем можно оправдать
все эти смерти?
— Хватит, — рявкает он. — Ты пока не на моем военном совете.
Узнаешь все, что тебе положено знать, когда настанет время. А до тех пор
позволь мне заверить тебя, что, хотя дела пришли в расстройство, я от
своих планов не отказываюсь. Сейчас мне нужен самый младший принц.
Если тебе известно, где Кардан, я посоветую Балекину щедро вознаградить
тебя. Получишь положение при дворе. И любого жениха, какого захочешь.
Или еще бьющееся сердце того, кого ненавидишь.
С удивлением смотрю на него.
— Думаешь, я отберу Локка у Тарин?
Мадок пожимает плечами.
— Похоже, тебе больше хочется снять голову Тарин с плеч. Она
обманула тебя. Не знаю, что ты сочтешь достаточным для нее наказанием.
С минуту мы просто смотрим друг на друга. Мадок — чудовище,
поэтому, если я захочу сотворить что-то очень плохое, он не будет меня за
это осуждать. Почти.
— Если хочешь моего совета, — с расстановкой произносит он, — то
любовь, выросшая на страдании, не цветет буйным цветом. Поверь мне, уж
я-то знаю. Я люблю тебя, люблю Тарин, но не думаю, что она подходит
Локку.
— А я? — Не перестаю думать о том, что мысль Мадока о любви
совсем не кажется безобидной. Он любил мою мать. Любил принца Дайна.
Похоже, его любовь к нам гарантирует не больше безопасности, чем

любому из них.
— Не думаю, что Локк подходит тебе. — Он скалится в ехидной
улыбке. — И если твоя сестра права и тебе известно, где находится принц
Кардан, отдай его мне. Он просто фатоватый мальчишка, не умеющий
владеть мечом. В каком-то смысле он мил и сообразителен, но не
заслуживает, чтобы его защищали.
«Слишком молод, слишком слаб, слишком спесив».
Опять возвращаюсь мыслями к перевороту, устроенному Мадоком и
Балекином, гадаю, как он должен был происходить по плану. Убить двух
старших принцев, самых влиятельных. Тогда, конечно, Верховный Король
уступит и возложит корону на голову самого сильного принца, имеющего
поддержку военных. Быть может, неохотно, но под угрозой расправы
Элдред должен был короновать Балекина. Однако не стал. Балекин пытался
его принудить, а потом началась резня. И все умерли.
Кроме Кардана. За столом почти не осталось игроков.
Вряд ли Мадок рассчитывал, что дело обернется именно так. Но я все
еще помню его уроки стратегии. Любой результат плана должен вести к
победе.
Хотя никто не способен предусмотреть всех неожиданностей. Это
невозможно.
— Я думала, ты прочитаешь мне нотацию о недопустимости
поединков на мечах в доме, — говорю я, стараясь увести разговор от
опасной темы про местонахождение Кардана. У меня уже есть то, что я
обещала Двору теней — предложение. Теперь остается только решить, что
с ним делать.
— Должен ли я убеждать тебя в том, что если бы твой меч
действительно нанес удар и ты поранила бы Тарин, то жалела бы об этом
до конца своих дней? Из всех уроков, преподанных тебе, был один,
кажется, который ты усвоила лучше всего. — Он в упор смотрит на меня.
Мадок говорит о моей матери. О том, как он убил мою мать.
Мне на это нечего сказать.
— Жаль, что не излила свой гнев на того, кто больше всего этого
заслуживает. В такие времена некоторые пропадают без вести. — Он
бросает на меня многозначительный взгляд.
Неужели благословляет меня на убийство Локка? Интересно, что он
сказал бы, узнав, что я уже убила одного дворянина? Если бы я показала
ему тело? Хотя, возможно, и поздравил бы.
— Как тебе спится по ночам? — спрашиваю я. Это плохой вопрос, и не
успеваю его задать, как понимаю, что во мне уже полно всего, что я

презираю в Мадоке.
Он хмурит брови, оценивающе смотрит на меня, словно размышляет,
какой ответ дать. А я представляю, какой он меня видит — угрюмая
девчонка, сидящая перед ним, как перед судьей.
— Некоторым удается игра на флейте или живопись. Некоторые
искусны в любви, — наконец говорит он. — Мой талант — ведение войны.
Единственная вещь, которая способна лишить меня сна, — невозможность
заниматься любимым делом.
Я медленно наклоняю голову.
Мадок встает.
— Подумай о том, что я сказал, а после подумай, в чем ты талантлива.
Мы оба знаем, в чем я сильнее, кто я такая. Я только что с мечом в
руке гоняла сестру вокруг лестницы. Но что делать с этим талантом —
вопрос.
Покидая игровую комнату, вижу прибывшего Балекина. В приемной
стоят навытяжку рыцари в камзолах с его гербом — тремя смеющимися
черными дроздами. Проскальзываю мимо них вверх по лестнице, волоча
ножны с мечом за собою — на большее у меня сил не осталось.
Понимаю, что проголодалась, но чувствую себя слишком уставшей,
чтобы поесть. Может, про такое состояние говорят — убитый горем? Не
уверена, что тоскую по Локку, скорее, по тому миру, в котором жила до
коронации. Если бы могла отмотать назад прошедшие дни... Тогда почему
не отмотать назад убийство Валериана, почему не вернуть то время, когда
мои родители были живы, почему не отмотать все к самому началу?
В дверь стучатся, я не успеваю подать никакого ответного сигнала, как
она открывается. Заходит Виви, несет деревянную тарелку с бутербродом и
закупоренную бутыль из янтарного стекла.
— Я — ничтожество. И дура, — заранее соглашаюсь я. — Признаю.
Можешь не читать мне лекций.
— Думала, ты устроишь мне скандал из-за того, что я применила
магию, — говорит она. — Ту, которой ты сопротивлялась.
— Не надо применять магию против своих сестер, — откупориваю
бутылку и делаю большой глоток. Даже не думала, что у меня такая жажда.
Пью еще, почти осушаю бутылку одним духом.
— А тебе не следовало пытаться разрубить сестру надвое. — Виви
устраивается на подушках напротив моих старых мягких игрушек. Лениво
подбирает змею и щелкает ее по раздвоенному языку. — Я думала, что это
рыцарство и звон мечей — всего лишь игра.
Помню, как она злилась, когда мы с Тарин поддались очарованию

фейри и принялись, забавляясь, подражать им. Венки на головах, стрельба
из луков в небо. Поедание засахаренных фиалок и сон с бревном под
головой вместо подушки. Мы были всего лишь детьми. Дети могут весь
день смеяться, а по ночам плакать, прежде чем заснут. Но увидеть меня с
таким же, каким убили моих родителей, мечом в руках и решить, что это
шутка... Должно быть, она думает, что у меня нет сердца.
— Нет, не игра, — наконец отвечаю я.
— Не игра, — повторяет Виви, обертывая плюшевую змею вокруг
плюшевого кота.
— Она тебе про него говорила? — спрашиваю я, устраиваясь рядом с
сестрой на кровати. Так хорошо прилечь. Даже слишком хорошо. Меня
сразу же клонит в сон.
— Я не знала, что Тарин с Локком, — отвечает Виви, невольно
развеивая мои опасения, что она станет хитрить. — Но я не хочу говорить о
Локке. Забудь его. Я хочу, чтобы мы удрали из Волшебной страны. Сегодня
ночью.
Эта новость заставляет меня сесть.
— Что?
Моя реакция вызвала ее смех. Какой естественный звук, как он не
вписывается в трагедию последних двух дней.
— Я так и думала, что ты удивишься. Послушай, что бы тут дальше ни
произошло, ничего хорошего не будет. Балекин — негодяй. И, кроме того,
он тупой. Ты бы слышала, как отец ругался по дороге домой. Просто давай
убежим.
— Что насчет Тарин? — интересуюсь я.
— Я уже спрашивала у нее и не могу сказать, что она согласна бежать
с нами. Хочу, чтобы ты дала мне свой ответ. Послушай, Джуд. Я знаю, что у
тебя есть секреты. Ты почему-то болеешь. Ты стала бледнее и похудела, и
глаза как-то странно блестят.
— Я в порядке, — возражаю я.
— Лжешь, — отвечает она, но без особого пыла. — Я знаю, что ты
застряла здесь, в Волшебной стране, из-за меня. Понимаю, что все самое
дерьмовое в твоей жизни случилось тоже из-за меня. По доброте своей ты
никогда не говорила об этом, но я все знаю. Тебе пришлось превратиться во
что-то другое, и ты это сделала. Я иногда смотрю на тебя и думаю, а
помнишь ли ты, что значит быть человеком.
Не знаю, как относиться к ее словам — комплимент и оскорбление в
одном предложении. Но в подтексте звучит какое-то пророчество.
— Ты здесь прижилась лучше, чем я, — продолжает Виви. — Но

готова поклясться, что тебе это чего-то стоит.
С трудом представляю себе жизнь, которую могла бы вести там —
жизнь без волшебства. Ходила бы в обычную школу, изучала обычные
предметы. Там у меня были бы живы отец и мать, а моя старшая сестра
считалась бы довольно странной. Я не была бы такой раздражительной. И
на моих руках не осталось бы крови. Я рисую себе этот мир и чувствую
странное напряжение во всем теле, а желудок сводит спазмом.
Паника охватывает меня.
Когда за той Джуд приходили волки, то они ее сразу съедали, а
приходили они всегда. Меня пугает сама мысль о том, что я была такой
уязвимой. Но теперь я уверенно следую по тропе, на которой сама
превращусь в волчицу. Какая-то неотъемлемая составная часть прежней
Джуд утеряна безвозвратно. Виви права; мне приходится платить за то,
какой я стала. Только не знаю чем. Не знаю, могу ли повернуть назад. Даже
не знаю, хочу ли.
Но, вероятно, могла бы попробовать.
— Что мы станем делать в мире смертных? — задаю я ей вопрос.
Виви улыбается и подталкивает ко мне тарелку с бутербродом.
— Ходить в кино. Ездить по городам. Научимся водить машину. Очень
многие из фейри не появляются при Дворе и не занимаются политикой. Мы
можем жить как захотим. На чердаке. На дереве. Где захочешь.
— С Хизер? — беру бутерброд и откусываю большой кусок. Ломтики
баранины с квашеной зеленью одуванчика. В животе у меня урчит.
— Надеюсь, — отвечает она. — Поможешь мне объяснить ей, что к
чему.
До меня впервые доходит, что она, сама того не зная, бежит не для
того, чтобы жить по-человечески. Она полагает, что мы станем жить как
лесные феи среди смертных, но не с ними. Будем снимать сливки с их
чашек и таскать монетки из карманов. Но не станем устраиваться на
нудную работу и оседать на одном месте. По крайней мере, она не станет.
Интересно, что об этом подумает Хизер?
Так или иначе с Карданом мы разберемся, а что потом? Даже если я
разгадаю загадку писем Балекина, то для меня все равно нет хорошего
места. Двор теней будет распущен. Тарин выйдет замуж. Виви убежит. Я
могу исчезнуть вместе с ней. Может, попробую узнать, что потеряла, и
начать заново.
Надо подумать о предложении Таракана отправиться с ними к другому
Двору. Начать заново, но в Фейриленде. Оба варианта мне не очень
нравятся, но что еще здесь делать? Я думала, когда окажусь дома, у меня

появится план, а его до сих пор нет.
— Никак не могу бежать сегодня ночью, — поколебавшись, сообщаю
Виви.
Она охает и кладет ладонь на сердце.
— Ты должна все серьезно обдумать.
— Есть кое-какие дела, которые надо закончить. Дай мне один день. —
Я снова торгуюсь из-за одной и той же вещи — из-за времени. Через день я
улажу дела с Двором теней. Будет достигнуто соглашение по поводу
Кардана. Так или иначе, все утрясется. Выжму из эльфов плату, какую
смогу. И если план так и не появится, придумывать его будет поздно. —
Что такое один-единственный день в твоей вечной, бесконечной жизни?
— Один день для решения или один день, чтобы собрать вещи?
Снова откусываю от бутерброда.
— И то и другое.
Виви закатывает глаза.
— Но помни, в мире смертных не будет тех путей, которыми ты
ходишь здесь. — Она идет к двери. — Ты не сможешь жить там, как здесь.
Слышу ее шаги в коридоре. Жую бутерброд. Глотаю, но вкуса больше
не чувствую.
А что, если путь, которым я иду, — мой путь? Что, если у меня свой
путь, не похожий на другие?
Достаю из кармана королевское кольцо Кардана и держу на ладони. У
меня не должно быть этого кольца. Смертные руки не должны его касаться.
Даже смотреть на него вот так, вблизи, кажется неправильным, хотя я все
равно смотрю. Золото наполнено насыщенным красноватым оттенком, а
ободок кольца отполирован от постоянного трения о пальцы. В печатке
застрял крошечный кусочек воска, и я пытаюсь ногтем выковырять его.
Интересно, сколько это кольцо может стоить в мире людей?
И не успев подумать, что не стоило этого делать, надеваю его на свой
недостойный палец.

жүктеу/скачать 1,34 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: