Жестокий принц

Брезжит рассвет. Я открываю в своей комнате окно, впускаю последнее холодное дыха-

ние уходящей ночи и снимаю придворный наряд. Тело пышет жаром. Сдавленная и пережатая

во многих местах, кожа перестает болеть, а вот сердце никак не успокаивается.

Я была при Дворе много раз и видела вещи пострашнее оборванных крыльев. Неспо-

собность лгать фейри компенсируют хитростью, жульничеством, умолчанием и жестокостью.

Искажение слов, далеко не безобидные розыгрыши, недомолвки, двусмысленность, скандалы,

не говоря уже о мести друг другу за замшелые, полузабытые обиды.

Погода не столь непостоянна, моря менее капризны.

Как русалки не могут жить без соленых морских брызг, так Мадок не может жить без

кровопролития. После каждого сражения он ритуально окунает свой берет во вражескую кровь.

Я видела этот берет под стеклом в арсенале. Ткань задубела и настолько пропиталась кровью,

что стала почти черная, не считая нескольких зеленых пятен.

Иногда я наклоняюсь и всматриваюсь в него, пытаясь увидеть в наплывах засохшей крови

кровь моих родителей. Хочу почувствовать что-нибудь, кроме невнятного, смутного беспокой-

ства. Хочу почувствовать больше, но с каждым разом чувствую меньше.

«Сходить в арсенал?» – думаю я, но так никуда и не иду. Стою перед окном и представляю

себя бесстрашным рыцарем или ведьмой, которая спрятала сердце в палец, а потом этот палец

отрубила.

– Я так устала, – говорю я вслух. – Так устала.

Долго сижу, глядя, как поднимающееся солнце золотит небо, слушая, как разбиваются о

берег волны, а потом мимо окна пролетает, на фоне светлеющих облаков, какое-то существо.

Сначала я принимаю его за сову, но потом вижу глаза хоба.

– От чего устала, сладенькая? – спрашивает он.

Вздыхаю и разнообразия ради отвечаю честно:

– От собственного бессилия.

Хоб внимательно рассматривает меня и улетает.