Книга chapter I глава Emma Woodhouse, handsome, clever, and rich, with a
жүктеу/скачать 1,87 Mb. Pdf көрінісі
|
austen jane emma
Глава 9 Emma's pensive meditations, as she walked home, were not interrupted; but on entering the parlour, she found those who must rouse her. Ничто не прерывало меланхолического раздумья Эммы, покамест она шла домой, и лишь при входе в гостиную, когда она увидела, кто там сидит, оно оборвалось. Mr. Knightley and Harriet had arrived during her absence, and were sitting with her father.—Mr. Knightley immediately got up, and in a manner decidedly graver than usual, said, Там с ее батюшкой сидели мистер Найтли и Гарриет, пришедшие в ее отсутствие. Мистер Найтли тотчас поднялся и сухо, с необычно серьезным видом произнес: "I would not go away without seeing you, but I have no time to spare, and therefore must now be gone directly. — Я не хотел уезжать, не повидавши вас, но мне пора, мое время на исходе. I am going to London, to spend a few days with John and Isabella. Я еду на несколько дней в Лондон, к Джону с Изабеллой. Have you any thing to send or say, besides the 'love,' which nobody carries?" Не нужно ли отвезти или передать им что-нибудь, помимо непременных поклонов, которые не стоят упоминанья? "Nothing at all. — Нет, ровно ничего. But is not this a sudden scheme?" Это, кажется, несколько неожиданное решение? "Yes—rather—I have been thinking of it some little time." — Да, отчасти… Я об этом подумывал в последнее время. Emma was sure he had not forgiven her; he looked unlike himself. Эмма была уверена, что он ее не простил, — он был не похож на себя. Time, however, she thought, would tell him that they ought to be friends again. Однако, думала она, время ему покажет, что им надлежит сделаться снова друзьями. While he stood, as if meaning to go, but not going—her father began his inquiries. Он стоял, словно бы собираясь уходить, но не уходил — между тем ее батюшка, по обыкновению, приступил к расспросам: "Well, my dear, and did you get there safely?—And how did you find my worthy old friend and her daughter?—I dare say they must have been very much obliged to you for coming. — Ну, душенька, благополучно ли добралась? И как ты нашла мою почтенную старую приятельницу и ее дочь? Воображаю, сколь одолжила ты их своим визитом. Dear Emma has been to call on Mrs. and Miss Bates, Mr. Knightley, as I told you before. Эмма, как я вам уже сказывал, мистер Найтли, ходила навестить миссис и мисс Бейтс. She is always so attentive to them!" Она всегда к ним так внимательна! Emma's colour was heightened by this unjust praise; and with a smile, and shake of the head, which spoke much, she looked at Mr. Knightley.—It seemed as if there were an instantaneous impression in her favour, as if his eyes received the truth from hers, and all that had passed of good in her feelings were at once caught and honoured.— He looked at her with a glow of regard. Эмма покраснела при этой незаслуженной похвале и с улыбкой, которая говорила о многом, отрицательно покачав головою, взглянула на мистера Найтли. Ей показалось, что он прочел по ее глазам всю правду — угадал и оценил все то хорошее, что в ней совершилось, — и моментально смягчился. She was warmly gratified—and in another moment still more so, by a little movement of more than common friendliness on his part.—He took her hand;—whether she had not herself made the first motion, she could not say—she might, perhaps, have rather offered it—but he took her hand, pressed it, and certainly was on the point of carrying it to his lips—when, from some fancy or other, he suddenly let it go.—Why he should feel such a scruple, why he should change his mind when it was all but done, she could not perceive.—He would have judged better, she thought, if he had not stopped.—The intention, however, was indubitable; and whether it was that his manners had in general so little gallantry, or however else it happened, but she thought nothing became him more.—It was with him, of so simple, yet so dignified a nature.—She could not but recall the attempt with great satisfaction. У Эммы потеплело на душе, а через минуту потеплело еще больше, от маленького, но необычного для него знака приязни. Он взял ее за руку — может быть, она первая сделала легкое движенье — может статься, сама его вызвала на это, сказать трудно, — как бы то ни было, он взял ее руку, пожал и явно собирался поднести к губам, но внезапно, из неведомой прихоти, отпустил. Что его вдруг остановило, отчего он в последний миг передумал — непонятно. На ее взгляд, разумней было не останавливаться. Намерение, однако, присутствовало неоспоримо, и — то ли потому, что вообще ему была мало свойственна галантность, то ли по какой другой причине — оказалось ему как нельзя более к лицу. У него в этом жесте было столько простоты и достоинства! Это незавершенное поползновенье оставило по себе столь отрадную память! It spoke such perfect amity.—He left them immediately afterwards—gone in a moment. Оно столь очевидно свидетельствовало о благорасположении… Сразу после этого он ушел — во мгновенье ока. He always moved with the alertness of a mind which could neither be undecided nor dilatory, but now he seemed more sudden than usual in his disappearance. Он был всегда быстр в движениях, не склонный по природе своей мямлить, но на сей раз скрылся с быстротою молнии. Emma could not regret her having gone to Miss Bates, but she wished she had left her ten minutes earlier;—it would have been a great pleasure to talk over Jane Fairfax's situation with Mr. Knightley.—Neither would she regret that he should be going to Brunswick Square, for she knew how much his visit would be enjoyed—but it might have happened at a better time—and to have had longer notice of it, would have been pleasanter.—They parted thorough friends, however; she could not be deceived as to the meaning of his countenance, and his unfinished gallantry;—it was all done to assure her that she had fully recovered his good opinion.—He had been sitting with them half an hour, she found. Эмма никоим образом не жалела, что отлучалась к мисс Бейтс, только корила себя, что не ушла от нее на десять минут раньше и упустила увлекательную возможность обсудить с мистером Найтли положение Джейн Фэрфакс. Не вправе полагала она себя сожалеть и о том, что он уезжает, так как знала, с какою радостью его встретят на Бранзуик-сквер, — но он выбрал для отъезда не лучшее время, и обидно было, что не предупредил заранее. Но главное — они расстались добрыми друзьями, она не могла обмануться: об этом говорило и выражение его лица, и, пусть не завершенный, галантный жест, — все убеждало ее, что она снова поднялась в его мнении… Оказалось, он просидел у них полчаса. It was a pity that she had not come back earlier! Да, жаль, что она не пришла домой чуть раньше! In the hope of diverting her father's thoughts from the disagreeableness of Mr. Knightley's going to London; and going so suddenly; and going on horseback, which she knew would be all very bad; Emma communicated her news of Jane Fairfax, and her dependence on the effect was justified; it supplied a very useful check,—interested, without disturbing him. В надежде отвлечь своего батюшку от огорчительных мыслей об отъезде мистера Найтли в Лондон — к тому же внезапном — к тому же, молвить жутко, верхом — Эмма изложила новости о Джейн Фэрфакс, и не зря понадеялась на их действие — он заинтересовался, но не огорчился. He had long made up his mind to Jane Fairfax's going out as governess, and could talk of it cheerfully, but Mr. Knightley's going to London had been an unexpected blow. Он давно свыкся с мыслью, что Джейн Фэрфакс предстоит поступить в гувернантки, и способен был говорить об этом спокойно, меж тем как отъезд мистера Найтли в Лондон был непредвиденным ударом. "I am very glad, indeed, my dear, to hear she is to be so comfortably settled. — Весьма рад слышать, душа моя, что у нее все устроилось так благополучно. Mrs. Elton is very good-natured and agreeable, and I dare say her acquaintance are just what they ought to be. Миссис Элтон — добропорядочная, любезная особа, и я уверен, что ее знакомые — достойные люди.
I hope it is a dry situation, and that her health will be taken good care of. Надеюсь, их дом стоит на сухом месте и они будут хорошенько заботиться об ее здоровье. It ought to be a first object, as I am sure poor Miss Taylor's always was with me. Это — первейшая их забота, как моею, конечно, всегда было здоровье бедной мисс Тейлор. You know, my dear, she is going to be to this new lady what Miss Taylor was to us. And I hope she will be better off in one respect, and not be induced to go away after it has been her home so long." Подумай, душенька, ведь она станет для этой новой дамы тем, чем для нас была мисс Тейлор… Только надеюсь, в одном отношении ее судьба сложится удачнее — что ей не придется покидать гнездо, в котором она прожила столько лет. The following day brought news from Richmond to throw every thing else into the background. Следующий день принес с собой новость, которая оттеснила все прочее на задний план. An express arrived at Randalls to announce the death of Mrs. Churchill! В Рэндалс прибыл нарочный из Ричмонда с сообщением, что миссис Черчилл скончалась! Though her nephew had had no particular reason to hasten back on her account, she had not lived above six-and-thirty hours after his return. Хотя у ее племянника не было позавчера особых оснований торопиться из-за нее назад, но случилось так, что по его возвращении она прожила "еще лишь тридцать шесть часов. A sudden seizure of a different nature from any thing foreboded by her general state, had carried her off after a short struggle. Ее, после недолгого сопротивленья, унес внезапный приступ — иной природы нежели ее обычные недуги, и оттого непредугаданный. The great Mrs. Churchill was no more. Всемогущей миссис Черчилл не стало. It was felt as such things must be felt. На известие об этом отозвались так, как и принято отзываться на подобные известия. Every body had a degree of gravity and sorrow; tenderness towards the departed, solicitude for the surviving friends; and, in a reasonable time, curiosity to know where she would be buried. Все притихли, присмирели, взгрустнули об усопшей, посочувствовали ее близким и во благовременье, приободрясь, полюбопытствовали, где ее похоронят. Goldsmith tells us, that when lovely woman stoops to folly, she has nothing to do but to die; and when she stoops to be disagreeable, it is equally to be recommended as a clearer of ill-fame. Голдсмит учит, что коль красавица запятнала себя грехопаденьем, ей ничего не остается, как умереть, — это средство обелить себя столь же действенно, когда красавица запятнана самодурством. Mrs. Churchill, after being disliked at least twenty-five years, was now spoken of with compassionate allowances. Двадцать пять лет миссис Черчилл терпеть не могли — теперь, задним числом, ей многое простилось. In one point she was fully justified. По одному пункту она была оправдана полностью. She had never been admitted before to be seriously ill. The event acquitted her of all the fancifulness, and all the selfishness of imaginary complaints. Смерть доказала, что обвинения в капризах и самодурстве, якобы вызванных недомоганьем, — чистый поклеп. "Poor Mrs. Churchill! no doubt she had been suffering a great deal: more than any body had ever supposed—and continual pain would try the temper. It was a sad event—a great shock—with all her faults, what would Mr. Churchill do without her? «Бедная миссис Черчилл! Настрадалась, должно быть — никто и не предполагал, — конечно, от постоянной боли портится характер… Печальная история — такое потрясение, — и каково-то будет без нее мистеру Черчиллу? Mr. Churchill's loss would be dreadful indeed. При всех ее недостатках, для мистера Черчилла это ужасная потеря. Mr. Churchill would never get over it."—Even Mr. Weston shook his head, and looked solemn, and said, Нет, мистеру Черчиллу не оправиться от такого удара».
Мистер Уэстон и тот крутил головой, хмурил брови, приговаривал: "Ah! poor woman, who would have thought it!" and resolved, that his mourning should be as handsome as possible; and his wife sat sighing and moralising over her broad hems with a commiseration and good sense, true and steady. «Да — бедная женщина! Кто бы мог подумать…» — и положил себе носить траур по всей форме, а жена его, подрубая широким швом что-то крошечное, вздыхала и с неизменною трезвой рассудительностью делала выводы себе в назиданье. How it would affect Frank was among the earliest thoughts of both. Обоих в первую голову волновало, как скажется это событие на положении Фрэнка. It was also a very early speculation with Emma. То же очень занимало и Эмму. The character of Mrs. Churchill, the grief of her husband—her mind glanced over them both with awe and compassion—and then rested with lightened feelings on how Frank might be affected by the event, how benefited, how freed. Нрав миссис Черчилл, горе ее супруга — этих предметов мысль ее касалась с состраданием и трепетом лишь мимоходом — и облегченно устремлялась к Фрэнку: как отразится на нем перемена, что даст ему, насколько освободит. She saw in a moment all the possible good. Возможные преимущества обрисовались для нее мгновенно. Now, an attachment to Harriet Smith would have nothing to encounter. Теперь на пути его склонности к Гарриет Смит не будет преград. Mr. Churchill, independent of his wife, was feared by nobody; an easy, guidable man, to be persuaded into any thing by his nephew. Мистер Черчилл, в отдельности от жены, был никому не страшен — легкий, покладистый человек, которого племянник уговорит на что угодно. All that remained to be wished was, that the nephew should form the attachment, as, with all her goodwill in the cause, Emma could feel no certainty of its being already formed. Дело было за малым — чтобы племянник имел таковую склонность, в чем Эмма, при всем своем желании и доброй воле, пока что не ощущала уверенности. Harriet behaved extremely well on the occasion, with great self-command. Гарриет в сих чрезвычайных обстоятельствах держалась отлично, обнаруживая большое самообладание. What ever she might feel of brighter hope, she betrayed nothing. Ярче ли разгорелись в ней надежды — она того не выдавала. Emma was gratified, to observe such a proof in her of strengthened character, and refrained from any allusion that might endanger its maintenance. They spoke, therefore, of Mrs. Churchill's death with mutual forbearance. Эмма, с удовольствием наблюдая такое доказательство благоприобретенной твердости духа, избегала всякого намека, который мог бы поколебать ее, и их разговоры о кончине миссис Черчилл отличались взаимной сдержанностью. Short letters from Frank were received at Randalls, communicating all that was immediately important of their state and plans. В Рэндалс приходили короткие письма от Фрэнка, в которых сообщалось самое важное об их текущих делах и планах. Mr. Churchill was better than could be expected; and their first removal, on the departure of the funeral for Yorkshire, was to be to the house of a very old friend in Windsor, to whom Mr. Churchill had been promising a visit the last ten years. Мистер Черчилл перенес свою утрату лучше, чем можно было ожидать, и сразу после похорон — а они должны были состояться в Йоркшире — намечалось поехать вдвоем в Виндзор, к старинному другу, которого миссис Черчилл обещала навестить лет десять. At present, there was nothing to be done for Harriet; good wishes for the future were all that could yet be possible on Emma's side. Благие попечения о Гарриет до поры до времени откладывались; в настоящем Эмма не могла ей предложить ничего, кроме благих пожеланий. It was a more pressing concern to shew attention to Jane Fairfax, whose prospects were closing, while Harriet's opened, and whose engagements now allowed of no delay in any one at Highbury, who wished to shew her kindness—and with Emma it was grown into a first wish. Ее пока что больше тревожило, как выказать внимание Джейн Фэрфакс, для которой тучи на горизонте сомкнулись столь же стремительно, как для Гарриет — расступились, и всякому в Хайбери, который хотел сделать ей что-нибудь хорошее, не оставалось времени для промедлений — а Эмма хотела этого превыше всего. She had scarcely a stronger regret than for her past coldness; and the person, whom she had been so many months neglecting, was now the very one on whom she would have lavished every distinction of regard or sympathy. Ни в чем она так не раскаивалась, как в своей былой холодности, и рада была бы осыпать всеми мыслимыми знаками сочувствия и симпатии ту, которую столько месяцев не желала замечать. She wanted to be of use to her; wanted to shew a value for her society, and testify respect and consideration. Она жаждала быть ей полезной, жаждала показать, что ищет ее общества, подтвердить ей свое уважение и приязнь. She resolved to prevail on her to spend a day at Hartfield. Она решилась убедить ее провести день в Хартфилде. A note was written to urge it. The invitation was refused, and by a verbal message. Послана была записка с настоятельным приглашением. Его отклонили — устно. "Miss Fairfax was not well enough to write;" and when Mr. Perry called at Hartfield, the same morning, it appeared that she was so much indisposed as to have been visited, though against her own consent, by himself, and that she was suffering under severe headaches, and a nervous fever to a degree, which made him doubt the possibility of her going to Mrs. Smallridge's at the time proposed. «Мисс Фэрфакс не совсем здорова и затрудняется писать», — а спустя немного, когда в Хартфилд зашел мистер Перри, выяснилось, что она расхворалась так серьезно, что к ней, без ее согласия, сочли нужным позвать его; что ее терзают головные боли и нервическая лихорадка; он не уверен даже, будет ли она способна прибыть в назначенное время к миссис Смолридж. Her health seemed for the moment completely deranged—appetite quite gone—and though there were no absolutely alarming symptoms, nothing touching the pulmonary complaint, which was the standing apprehension of the family, Mr. Perry was uneasy about her. На сегодняшний день, во всяком случае, здоровье у нее никуда не годится — совершенно пропал аппетит — и хотя грозных симптомов не наблюдается и нет оснований предполагать, что затронуты легкие, чего пуще всего опасаются в семействе, но мистер Перри за нее не спокоен. He thought she had undertaken more than she was equal to, and that she felt it so herself, though she would not own it. По его мнению, она взяла на себя непосильную ношу и сама это чувствует, хоть и не хочет сознаться. Her spirits seemed overcome. Ее душенные силы, кажется ему, подорваны. Her present home, he could not but observe, was unfavourable to a nervous disorder:—confined always to one room;—he could have wished it otherwise—and her good aunt, though his very old friend, he must acknowledge to be not the best companion for an invalid of that description. Нельзя не отметить, что условия, в которых она содержится дома, не способствуют исцелению от нервического расстройства — прискорбно, что она вынуждена все время ютиться в одной и той же комнатке, а ее славная тетушка, старая его приятельница — чего греха таить, не лучшее общество для болящей. Her care and attention could not be questioned; they were, in fact, only too great. Заботливость и внимание ее неоспоримы, но, откровенно говоря, чрезмерны. He very much feared that Miss Fairfax derived more evil than good from them. Он боится, что они приносят мисс Фэрфакс не столько пользу, сколько вред. Emma listened with the warmest concern; grieved for her more and more, and looked around eager to discover some way of being useful. Эмма слушала с живейшим участием, все больше сочувствовала ей и мысленно прикидывала, чем бы помочь. To take her—be it only an hour or two—from her aunt, to give her change of air and scene, and quiet rational conversation, even for an hour or two, might do her good; and the following morning she wrote again to say, in the most feeling language she could command, that she would call for her in the carriage at any hour that Jane would name—mentioning that she had Mr. Perry's decided opinion, in favour of such exercise for his patient. Забрать бы ее хоть на час-другой от тетки, вывезти на воздух — ей, вероятно, даже на час-другой хорошо было бы сменить обстановку, побыть с разумным, спокойным собеседником; и наутро она снова, в самых прочувствованных выражениях, написала Джейн, что заедет за нею в карете, пусть ей лишь укажут час, прибавив, что мистер Перри определенно высказался при ней в пользу подобного моциона. The answer was only in this short note: В ответ пришла коротенькая записка: "Miss Fairfax's compliments and thanks, but is quite unequal to any exercise." «Мисс Фэрфакс кланяется, благодарит, но решительно не в силах совершить моцион», — и только. Emma felt that her own note had deserved something better; but it was impossible to quarrel with words, whose tremulous inequality shewed indisposition so plainly, and she thought only of how she might best counteract this unwillingness to be seen or assisted. Эмме подумалось, что ее предложение заслуживает более теплого отклика, но невозможно было сердиться, глядя на эти неровные, прыгающие буквы, явно выведенные немощною рукой, и она только силилась придумать, как бы сломить это упорное нежеланье видеться и принимать помощь. In spite of the answer, therefore, she ordered the carriage, and drove to Mrs. Bates's, in the hope that Jane would be induced to join her—but it would not do;—Miss Bates came to the carriage door, all gratitude, and agreeing with her most earnestly in thinking an airing might be of the greatest service—and every thing that message could do was tried—but all in vain. Кончилось тем, что, несмотря на таковой ответ, она велела закладывать карету и поехала к дому миссис Бейтс, надеясь, что все-таки склонит Джейн к совместной прогулке, — но ничего не получилось: к карете вышла мисс Бейтс и, рассыпаясь в благодарностях, горячо согласилась, что для больной ничего не может быть лучше, как проехаться по свежему воздуху — обещалась передать это ей со всею убедительностью — и все оказалось тщетным. Miss Bates was obliged to return without success; Jane was quite unpersuadable; the mere proposal of going out seemed to make her worse.—Emma wished she could have seen her, and tried her own powers; but, almost before she could hint the wish, Miss Bates made it appear that she had promised her niece on no account to let Miss Woodhouse in. Мисс Бейтс пришлось воротиться назад ни с чем; Джейн ни поддавалась ни на какие уговоры — ей как будто хуже сделалось от одного предложения выехать на воздух… Эмме хотелось самой увидеться с нею и попытать свои силы, но не успела она заикнуться об этом, как мисс Бейтс тут же дала понять, что племянница взяла с нее обещание ни под каким видом не допускать к ней мисс Вудхаус. "Indeed, the truth was, that poor dear Jane could not bear to see any body—any body at all—Mrs. Elton, indeed, could not be denied—and Mrs. Cole had made such a point—and Mrs. Perry had said so much—but, except them, Jane would really see nobody." «Джейн, бедная, правду сказать, никого не хочет видеть — совершенно никого — миссис Элтон, разумеется, нельзя было отказать — и миссис Коул так настаивала — и миссис Перри так просила — но больше никого Джейн, право, видеть не в состоянии». Emma did not want to be classed with the Mrs. Eltons, the Mrs. Perrys, and the Mrs. Coles, who would force themselves anywhere; neither could she feel any right of preference herself—she submitted, therefore, and only questioned Miss Bates farther as to her niece's appetite and diet, which she longed to be able to assist. Эмма не жаждала становиться на одну доску с такими дамами, как миссис Элтон, миссис Перри, миссис Коул и им подобные, которые войдут куда угодно даже незваными, — а претендовать на предпочтение чувствовала себя не вправе; поэтому она покорилась и только подробней расспросила мисс Бейтс о том, какая диета предписана ее племяннице и на что у нее аппетит, — не может ли Хартфилд предложить свои услуги. On that subject poor Miss Bates was very unhappy, and very communicative; Jane would hardly eat any thing:—Mr. Perry recommended nourishing food; but every thing they could command (and never had any body such good neighbours) was distasteful. При упоминании об этом бедная мисс Бейтс очень расстроилась и разговорилась: Джейн почти ничего не ест; мистер Перри сказал, что ей нужна питательная еда, но все, чем они располагают — а ни у кого на свете нет более заботливых соседей, — ей невкусно. Emma, on reaching home, called the housekeeper directly, to an examination of her stores; and some arrowroot of very superior quality was speedily despatched to Miss Bates with a most friendly note. Приехав домой, Эмма призвала экономку немедля обследовать наличные съестные припасы и к мисс Бейтс была в спешном порядке отправлена толика наипервейшего качества маниоки, сопровождаемая дружественной запиской.
In half an hour the arrowroot was returned, with a thousand thanks from Miss Bates, but "dear Jane would not be satisfied without its being sent back; it was a thing she could not take—and, moreover, she insisted on her saying, that she was not at all in want of any thing." Через полчаса маниоку вернули назад; мисс Бейтс тысячу раз благодарила, но «милая Джейн сказала, что не может принять такое приношенье и не успокоится, покуда его не отошлют обратно, — а сверх того просила передать, что решительно ни в чем не нуждается». When Emma afterwards heard that Jane Fairfax had been seen wandering about the meadows, at some distance from Highbury, on the afternoon of the very day on which she had, under the plea of being unequal to any exercise, so peremptorily refused to go out with her in the carriage, she could have no doubt—putting every thing together—that Jane was resolved to receive no kindness from her. После Эмме рассказывали, что в тот самый день, когда Джейн, под тем предлогом, что она не в силах совершить моцион, категорически отказалась прогуляться с нею в карете, кто-то, ближе к вечеру, видел, как она бродила по лугам на порядочном расстоянии от Хайбери, — и все это вместе взятое не оставляло сомнений, что ее доброту Джейн намеренно отвергает. She was sorry, very sorry. Это было грустно; очень грустно. Her heart was grieved for a state which seemed but the more pitiable from this sort of irritation of spirits, inconsistency of action, and inequality of powers; and it mortified her that she was given so little credit for proper feeling, or esteemed so little worthy as a friend: but she had the consolation of knowing that her intentions were good, and of being able to say to herself, that could Mr. Knightley have been privy to all her attempts of assisting Jane Fairfax, could he even have seen into her heart, he would not, on this occasion, have found any thing to reprove. Сердце буквально сжималось от жалости — кровью обливалось — при виде такой раздражительности духа, непоследовательности поведения, нехватки прочности; было обидно, что ее сочли неспособной на добрые чувства, недостойной дружбы, но утешало сознание, что она действовала из благих побуждений и может сказать себе, что в этом случае мистеру Найтли — когда б он ведал об ее попытках прийти на помощь Джейн Фэрфакс, когда бы просто мог заглянуть к ней в душу, — не за что было бы ее бранить. CHAPTER X Глава 10
One morning, about ten days after Mrs. Churchill's decease, Emma was called downstairs to Mr. Weston, who "could not stay five minutes, and wanted particularly to speak with her."—He met her at the parlour-door, and hardly asking her how she did, in the natural key of his voice, sunk it immediately, to say, unheard by her father, Однажды утром, дней через десять после кончины миссис Черчилл, Эмму просили сойти вниз к мистеру Уэстону, который «имеет до нее неотложное дело и не более пяти минут времени». Он встретил ее у дверей гостиной и, поздоровавшись с нею обычным голосом, тотчас его понизил, дабы не слышно было ее батюшке: "Can you come to Randalls at any time this morning?—Do, if it be possible. — Вы не могли бы нынче в первой половине дня зайти в Рэндалс? Постарайтесь, если можно. Mrs. Weston wants to see you. Вас хочет видеть миссис Уэстон. She must see you." Ей необходимо вас видеть. "Is she unwell?" — Она нездорова? "No, no, not at all—only a little agitated. — Нет-нет, вовсе нет — немного взволнованна, и только.
She would have ordered the carriage, and come to you, but she must see you alone, and that you know—(nodding towards her father)—Humph!—Can you come?" Она бы села в карету и приехала сама, но ей нужно вас повидать наедине, а здесь это, знаете… — Кивая в сторону ее отца. — М-да!… Так вы приедете? "Certainly. — Разумеется. This moment, if you please. Хоть сейчас, если угодно. It is impossible to refuse what you ask in such a way. В такой просьбе отказать нельзя. But what can be the matter?—Is she really not ill?" Но в чем дело? Она правда не заболела? "Depend upon me—but ask no more questions. — Можете мне поверить — только не задавайте больше вопросов. You will know it all in time. Потерпите, скоро все узнаете. The most unaccountable business! Непостижимая история! But hush, hush!" Но — тсс, тихо!.. To guess what all this meant, was impossible even for Emma.
Догадаться, что все это должно означать, было, даже для Эммы, невозможно. Something really important seemed announced by his looks; but, as her friend was well, she endeavoured not to be uneasy, and settling it with her father, that she would take her walk now, she and Mr. Weston were soon out of the house together and on their way at a quick pace for Randalls. Судя по его виду, речь шла о чем-то важном, но, удостоверясь, что здоровье ее друга в порядке, Эмма постаралась унять тревогу и, сказавшись батюшке, что совершит прогулку с утра, вскоре вышла с мистером Уэстоном из дому и быстрым шагом двинулась по направлению к Рэндалсу. "Now,"—said Emma, when they were fairly beyond the sweep gates,—"now Mr. Weston, do let me know what has happened." — Ну, — сказала она, когда хартфилдские ворота остались позади, — теперь-то, мистер Уэстон, скажите мне, что случилось. "No, no,"—he gravely replied.—"Don't ask me. — Нет-нет, — отозвался он строго. — И не просите. I promised my wife to leave it all to her. Я обещал жене, что все это предоставлю ей. She will break it to you better than I can. Она вас сумеет подготовить лучше меня. Do not be impatient, Emma; it will all come out too soon." Терпенье, Эмма, всему свое время. "Break it to me," cried Emma, standing still with terror.—"Good God!—Mr. Weston, tell me at once.—Something has happened in Brunswick Square.
— Подготовить?! — вскричала Эмма, в ужасе застывая на месте. — Боже мой!.. Мистер Уэстон, говорите сию минуту! Что-то случилось на Бранзуик-сквер. I know it has. Я знаю. Tell me, I charge you tell me this moment what it is." Говорите же, я требую — немедленно скажите, что стряслось. "No, indeed you are mistaken."— — Да нет же, вы ошибаетесь… "Mr. Weston do not trifle with me.—Consider how many of my dearest friends are now in Brunswick Square.
— Мистер Уэстон, такими вещами не шутят. Подумайте — речь идет о моих близких. С кем на Бранзуик-сквер стряслась беда?.. Which of them is it?—I charge you by all that is sacred, not to attempt concealment." Заклинаю вас всем, что вам свято, не пытайтесь скрыть от меня правду. "Upon my word, Emma."— — Даю вам слово, Эмма… "Your word!—why not your honour!—why not say upon your honour, that it has nothing to do with any of them?
— Слово? Отчего не честное слово?.. Отчего вы не ручаетесь честным словом, что они здесь ни при чем? Good Heavens!—What can be to be broke to me, that does not relate to one of that family?" Господи! Почему меня нужно подготавливать, ежели это не касается моей родной семьи? "Upon my honour," said he very seriously, "it does not. — Не касается, — торжественно сказал он, — Даю вам честное слово. It is not in the smallest degree connected with any human being of the name of Knightley." Ни в коей мере не связано ни с кем из смертных, носящих имя Найтли. Emma's courage returned, and she walked on. У Эммы отлегло от сердца, и она тронулась дальше.
"I was wrong," he continued, "in talking of its being broke to you. — Напрасно я употребил слово «подготовить», — продолжал он. I should not have used the expression. — Нужно было сказать как-то иначе. In fact, it does not concern you—it concerns only myself,—that is, we hope.—Humph!—In short, my dear Emma, there is no occasion to be so uneasy about it.
В сущности, к вам это не имеет прямого отношения — будем надеяться, — а имеет ко мне одному… М-да!.. Короче, дорогая Эмма, пугаться здесь особенно нет причин. I don't say that it is not a disagreeable business—but things might be much worse.—If we walk fast, we shall soon be at Randalls." История неприятная, отрицать не стану, но могло быть гораздо хуже… Не прибавить ли нам ходу? Быстрей дойдем…
Emma found that she must wait; and now it required little effort. Эмма поняла, что придется подождать, но теперь это не стоило ей усилий. She asked no more questions therefore, merely employed her own fancy, and that soon pointed out to her the probability of its being some money concern—something just come to light, of a disagreeable nature in the circumstances of the family,—something which the late event at Richmond had brought forward. Она уже не задавала вопросов — лишь напрягла свое воображение, и оно услужливо подсказало ей, что возможно, речь идет о каких-нибудь денежных осложненьях — что выплыли наружу какие-то семейные обстоятельства досадного свойства — выявились в связи с недавним событием в Ричмонде. Her fancy was very active. Half a dozen natural children, perhaps—and poor Frank cut off!—This, though very undesirable, would be no matter of agony to her. Воображение ее разыгрывалось… Чего доброго, обнаружилось полдюжины побочных отпрысков и бедный Фрэнк остался без гроша!.. Хорошего мало, но ее это не сразит. It inspired little more than an animating curiosity. Разве что подстегнет любопытство. "Who is that gentleman on horseback?" said she, as they proceeded—speaking more to assist Mr. Weston in keeping his secret, than with any other view. — Кто это проехал верхом? — заговорила она, больше из желания помочь мистеру Уэстону сохранить свою тайну. "I do not know.—One of the Otways.—Not Frank;—it is not Frank, I assure you. — Не знаю… Кто-то из Отуэев, как будто… Не Фрэнк — в этом могу вас уверить. You will not see him. Фрэнка вы не увидите. He is half way to Windsor by this time." Он уж теперь на полпути к Виндзору. "Has your son been with you, then?" — Так ваш сын приезжал сюда? "Oh! yes—did not you know?—Well, well, never mind."
— Что? Да-а, вы не знали?.. For a moment he was silent; and then added, in a tone much more guarded and demure, "Yes, Frank came over this morning, just to ask us how we did." Хм, кхм — что-то в горле… — Он на минуту умолк, потом невинным, осторожным тоном прибавил: — Да, Фрэнк приезжал сегодня утром — просто взглянуть, как мы поживаем. They hurried on, and were speedily at Randalls.—"Well, my dear," said he, as they entered the room—"I have brought her, and now I hope you will soon be better. Они пошли дальше, не сбавляя шага, и очень быстро добрались до Рэндалса. — Ну вот, дорогая, — сказал он, когда они вошли, — вот я вам и привел ее — теперь, надеюсь, вы скоро почувствуете себя лучше. I shall leave you together. Оставляю вас вдвоем. There is no use in delay. Тянуть нет смысла. I shall not be far off, if you want me."—And Emma distinctly heard him add, in a lower tone, before he quitted the room,—"I have been as good as my word. Я буду неподалеку на случай, если понадоблюсь. — И, перед тем как уйти, прибавил тихо, но Эмма явственно слышала: — Я сдержал обещание. She has not the least idea." Она ничего не знает. Mrs.
Weston was looking so ill, and had an air of so much perturbation, that Emma's uneasiness increased; and the moment they were alone, she eagerly said, Миссис Уэстон встретила ее с таким страдальческим, смятенным видом, что в Эмме с новой силой всколыхнулась тревога, и, как только они остались одни, она озабоченно спросила: . "What is it my dear friend? — Что с вами, милый друг? Something of a very unpleasant nature, I find, has occurred;—do let me know directly what it is. Сколько я понимаю, произошла какая-то большая неприятность… скажите мне прямо — какая? I have been walking all this way in complete suspense. Всю дорогу сюда меня томила неизвестность. We both abhor suspense. Мы с вами обе ненавидим это мучительное состояние. Do not let mine continue longer. Не продлевайте же его для меня. It will do you good to speak of your distress, whatever it may be." Поделитесь со мной, и вам самой станет легче. "Have you indeed no idea?" said Mrs. Weston in a trembling voice. — Вы и правда ничего не знаете? — дрожащим голосом спросила миссис Уэстон. "Cannot you, my dear Emma—cannot you form a guess as to what you are to hear?" — И… и не догадываетесь, милая Эмма, что вам предстоит услышать? "So far as that it relates to Mr. Frank Churchill, I do guess."
— Если это касается мистера Фрэнка Черчилла, то кое о чем догадываюсь. "You are right. — Вы не ошиблись. It does relate to him, and I will tell you directly;" (resuming her work, and seeming resolved against looking up.) Это касается его, и я прямо сейчас вам все скажу. — Принимаясь снова за шитье и пряча таким образом глаза. "He has been here this very morning, on a most extraordinary errand. — Он только нынче утром приезжал сюда, с совершенно невероятным сообщением. It is impossible to express our surprize. Не могу передать вам, как оно нас удивило. He came to speak to his father on a subject,—to announce an attachment—" Он приехал поговорить с отцом об одном предмете… объявить о своих чувствах… She stopped to breathe. Она остановилась перевести дух. Emma thought first of herself, and then of Harriet. Эмма в первую секунду подумала о себе, потом — о Гарриет. "More than an attachment, indeed," resumed Mrs. Weston; "an engagement—a positive engagement.—What will you say, Emma—what will any body say, when it is known that Frank Churchill and Miss Fairfax are engaged;—nay, that they have been long engaged!" — И не просто о чувствах, а больше… — продолжала миссис Уэстон, — о помолвке — самой настоящей помолвке… Что вы скажете, Эмма, — что скажут люди, — когда станет известно, что Фрэнк Черчилл помолвлен с мисс Фэрфакс — и помолвлен давно! Emma even jumped with surprize;—and, horror-struck, exclaimed, "Jane Fairfax!—Good God! Эмма буквально подпрыгнула от неожиданности. — Джейн Фэрфакс?.. — вскричала она, пораженная ужасом. — Господи помилуй! You are not serious? Не может быть! You do not mean it?" Вы шутите! "You may well be amazed," returned Mrs. Weston, still averting her eyes, and talking on with eagerness, that Emma might have time to recover— — Ваше изумление понятно, — отозвалась миссис Уэстон, по-прежнему не поднимая глаз и торопясь заполнить паузу, чтобы дать Эмме время прийти в себя. "You may well be amazed. — Очень понятно. But it is even so. И однако, это так. There has been a solemn engagement between them ever since October—formed at Weymouth, and kept a secret from every body. Они помолвлены с октября месяца, помолвились в Уэймуте и от всех хранили это в тайне. Not a creature knowing it but themselves—neither the Campbells, nor her family, nor his.—It is so wonderful, that though perfectly convinced of the fact, it is yet almost incredible to myself. Ни одна живая душа не знала, кроме них, — ни Кемпбеллы, ни ее родные, ни его… Вот такие чудеса — доподлинно известно, что это факт, и все равно невероятно. I can hardly believe it.—I thought I knew him." Никак не верится… Я-то думала, что знаю его… Emma scarcely heard what was said.—Her mind was divided between two ideas—her own former conversations with him about Miss Fairfax; and poor Harriet;—and for some time she could only exclaim, and require confirmation, repeated confirmation. До Эммы почти не доходили ее слова. Две мысли владели сейчас ее сознанием, и оно металось от одной к другой: мысль о своих разговорах с ним насчет мисс Фэрфакс и мысль о Гарриет; какое-то время она способна была лишь издавать бессвязные восклицания и требовать снова и снова подтверждений, что это так. "Well," said she at last, trying to recover herself; "this is a circumstance which I must think of at least half a day, before I can at all comprehend it. — Да, — сказала она, силясь овладеть собою, — полдня, не меньше, понадобится мне, чтобы хоть как-то охватить это умом. What!—engaged to her all the winter—before either of them came to Highbury?" Как! Значит, всю зиму, когда ни он, ни она еще не показывались в Хайбери, он уже с нею был помолвлен? "Engaged since October,—secretly engaged.—It has hurt me, Emma, very much. — С октября месяца — тайно от всех. Мне больно было узнать об этом, Эмма, очень больно. It has hurt his father equally. И его отцу не меньше. Some part of his conduct we cannot excuse." Кое в чем его поведение представляется нам непростительным. Emma pondered a moment, and then replied, Эмма лишь на миг замешкалась с ответом: "I will not pretend not to understand you; and to give you all the relief in my power, be assured that no such effect has followed his attentions to me, as you are apprehensive of." — Не хочу делать вид, будто не понимаю вас, но у меня есть средство снять этот камень с души вашей — знайте, его внимание ко мне не произвело того действия, коего вы опасаетесь. Mrs. Weston looked up, afraid to believe; but Emma's countenance was as steady as her words. Миссис Уэстон, боясь поверить, подняла на нее глаза, но взгляд Эммы был так же спокоен и тверд, как ее речи. "That you may have less difficulty in believing this boast, of my present perfect indifference," she continued, — А чтобы вам легче было уверовать в то, что я теперь к нему совершенно равнодушна, — продолжала она, — скажу вам больше. "I will farther tell you, that there was a period in the early part of our acquaintance, when I did like him, when I was very much disposed to be attached to him—nay, was attached—and how it came to cease, is perhaps the wonder. Было время в раннюю пору нашего знакомства, когда он мне, точно, нравился и я готова была в него влюбиться — да что там «готова» — влюбилась, и как это потом прошло, сама диву даюсь.
Fortunately, however, it did cease. Но, к счастью, это прошло. I have really for some time past, for at least these three months, cared nothing about him. Он в самом деле последнее время, месяца три по крайней мере, ничего для меня не значит. You may believe me, Mrs. Weston. Можете мне поверить, миссис Уэстон. This is the simple truth." Это чистая правда. Mrs. Weston kissed her with tears of joy; and when she could find utterance, assured her, that this protestation had done her more good than any thing else in the world could do. Миссис Уэстон со слезами радости поцеловала ее и, когда к ней воротилась способность разговаривать, поклялась, что слаще этого заверенья ничего для ее слуха быть не может. "Mr. Weston will be almost as much relieved as myself," said she. — Для мистера Уэстона тоже будет громадным облегчением это услышать, — сказала она. "On this point we have been wretched. — Мы так терзались за вас! It was our darling wish that you might be attached to each other—and we were persuaded that it was so.— Imagine what we have been feeling on your account." Нашей заветной мечтою было, чтобы вы понравились друг другу, мы думали, что так оно и есть… Вообразите же себе, что мы должны были испытать при этом известии. "I have escaped; and that I should escape, may be a matter of grateful wonder to you and myself. — Я избежала несчастья каким-то чудом, за что мы с вами можем благодарить судьбу. But this does not acquit him, Mrs. Weston; and I must say, that I think him greatly to blame. Но его это не оправдывает, миссис Уэстон, и в моих глазах, должна сказать, он очень виноват. What right had he to come among us with affection and faith engaged, and with manners so very disengaged? Какое право имел он приехать к нам связанным клятвой любви и верности и вести себя так вольно?
What right had he to endeavour to please, as he certainly did—to distinguish any one young woman with persevering attention, as he certainly did—while he really belonged to another?—How could he tell what mischief he might be doing?—How could he tell that he might not be making me in love with him?—very wrong, very wrong indeed." Какое право имел добиваться расположенья одной, настойчиво за нею ухаживать — а он, бесспорно, делал это, — меж тем как принадлежал другой? Как мог он знать, что не наделает бед? Что я не отвечу на его авансы любовью?.. Дурно — очень, очень дурно. "From something that he said, my dear Emma, I rather imagine—" — Из того, что он говорил, Эмма, милая, я вынесла впечатленье… "And how could she bear such behaviour! — И как могла она терпеть такое поведение?
Composure with a witness! to look on, while repeated attentions were offering to another woman, before her face, and not resent it.—That is a degree of placidity, which I can neither comprehend nor respect." Чудовищное самообладанье! Видеть, как он при ней увивается за другою женщиной, и не возмутиться? Такую меру хладнокровия я не способна ни понять, ни уважать. "There were misunderstandings between them, Emma; he said so expressly. — Меж ними происходили размолвки, Эмма, он прямо об этом сказал. He had not time to enter into much explanation. Ему некогда было особенно вдаваться в объяснения. He was here only a quarter of an hour, and in a state of agitation which did not allow the full use even of the time he could stay—but that there had been misunderstandings he decidedly said. Он был у нас всего четверть часа, и в столь возбужденном состоянии, что даже это время не мог употребить с большою пользой, но что у них были недоразумения — это он сказал с полной определенностью. The present crisis, indeed, seemed to be brought on by them; and those misunderstandings might very possibly arise from the impropriety of his conduct." Они-то, сколько я могу судить, и приблизили развязку и, очень может статься, вызваны были как раз его неправильным поведением. "Impropriety! — Неправильным? Oh!
Mrs. Weston—it is too calm a censure. Ох, миссис Уэстон, это чересчур мягко сказано. Much, much beyond impropriety!—It has sunk him, I cannot say how it has sunk him in my opinion. Не просто неправильным, а гораздо, гораздо хуже. Не могу передать вам, как он проиграл, как уронил себя в моем мнении. So unlike what a man should be!—None of that upright integrity, that strict adherence to truth and principle, that disdain of trick and littleness, which a man should display in every transaction of his life." Таков ли должен быть мужчина?.. Где прямота и цельность, неукоснительная приверженность принципам и правде, где презренье к мелкому надувательству, которые надлежит всегда и во всем выказывать настоящему мужчине? "Nay, dear Emma, now I must take his part; for though he has been wrong in this instance, I have known him long enough to answer for his having many, very many, good qualities; and—" — Позвольте, Эмма, дружок, я должна за него заступиться — пусть в настоящем случае он вел себя дурно, но я все-таки не первый день его знаю и ручаюсь вам, у него есть много хороших, прекрасных качеств и… "Good God!" cried Emma, not attending to her.—"Mrs. Smallridge, too! — Господи! — не слушая ее, вскричала Эмма. — А миссис Смолридж! Jane actually on the point of going as governess! Еще чуть-чуть — и Джейн нанялась бы в гувернантки! What could he mean by such horrible indelicacy? О чем он думал? Какая ужасающая черствость! To suffer her to engage herself—to suffer her even to think of such a measure!" Допустить, чтобы она решилась на этот шаг — чтобы такая мысль пришла ей в голову… "He knew nothing about it, Emma. — Он ничего об этом не знал, Эмма. On this article I can fully acquit him. Тут его никак нельзя винить. It was a private resolution of hers, not communicated to him—or at least not communicated in a way to carry conviction.—Till yesterday, I know he said he was in the dark as to her plans. Она приняла это решение самостоятельно, не сообщив ему, или сообщив так, что он не придал этому значения. До вчерашнего дня он, по его словам, находился в полном неведении относительно ее планов. They burst on him, I do not know how, but by some letter or message—and it was the discovery of what she was doing, of this very project of hers, which determined him to come forward at once, own it all to his uncle, throw himself on his kindness, and, in short, put an end to the miserable state of concealment that had been carrying on so long." Они точно громом его поразили — не знаю, письмо ли пришло, записка ли, — но именно известие о том, что она замышляет, к чему готовится, побудило его немедленно пойти к дяде, во всем открыться, уповая на его доброту, и покончить с этим мучительным, затянувшимся так надолго положением, когда надобно было таиться и скрывать. Emma began to listen better. Эмма навострила уши. "I am to hear from him soon," continued Mrs. Weston. — Он скоро мне напишет, — продолжала миссис Уэстон.
"He told me at parting, that he should soon write; and he spoke in a manner which seemed to promise me many particulars that could not be given now. — Прощаясь, он говорил, что скоро пришлет письмо, и мне послышалось в этих словах обещание изложить ряд подробностей, о которых пока что рассказывать рано. Let us wait, therefore, for this letter. Давайте же сперва дождемся этого письма. It may bring many extenuations. Может быть, оно поведает нам о смягчающих обстоятельствах. It may make many things intelligible and excusable which now are not to be understood. Может быть, разъяснит и оправдает многое, что теперь недоступно нашему пониманию. Don't let us be severe, don't let us be in a hurry to condemn him. Не будем же суровы, не будем торопиться осуждать его. Let us have patience. Выкажем терпенье. I must love him; and now that I am satisfied on one point, the one material point, I am sincerely anxious for its all turning out well, and ready to hope that it may.
Мне нельзя его не любить, и теперь, когда известное, весьма существенное соображение более меня не тревожит, я искренне желаю, чтобы все завершилось счастливо, и горячо на это надеюсь. They must both have suffered a great deal under such a system of secresy and concealment." Вероятно, они оба вынесли немало страданий из-за необходимости молчать и прятаться. "His sufferings," replied Emma dryly, "do not appear to have done him much harm. Well, and how did Mr. Churchill take it?" — Ему, — сухо отозвалась Эмма, — эти страдания, сколько можно судить, не причинили особого ущерба… Ну хорошо — и как же принял эту новость мистер Черчилл? "Most favourably for his nephew—gave his consent with scarcely a difficulty. — Весьма благосклонно — почти не сопротивлялся и дал свое согласие. Conceive what the events of a week have done in that family!
Подумайте, как все перевернули в этом семействе события одной недели! While poor Mrs. Churchill lived, I suppose there could not have been a hope, a chance, a possibility;—but scarcely are her remains at rest in the family vault, than her husband is persuaded to act exactly opposite to what she would have required. What a blessing it is, when undue influence does not survive the grave!—He gave his consent with very little persuasion." При жизни бедной миссис Черчилл не было бы, я полагаю, ни проблеска надежды, ни малейшей вероятности, ни единого шанса — но едва останки ее упокоились в фамильном склепе, как муж согласен идти наперекор ее воле… как все же славно, когда непомерное влияние уносят с собою в могилу!.. Его не понадобилось долго уговаривать. "Ah!" thought Emma, "he would have done as much for Harriet." «Да, — пронеслось в голове у Эммы, — и не понадобилось бы, когда бы речь шла о Гарриет…» "This was settled last night, and Frank was off with the light this morning. — Это произошло вчера вечером, а на рассвете Фрэнк поскакал сюда. He stopped at Highbury, at the Bates's, I fancy, some time—and then came on hither; but was in such a hurry to get back to his uncle, to whom he is just now more necessary than ever, that, as I tell you, he could stay with us but a quarter of an hour.—He was very much agitated—very much, indeed—to a degree that made him appear quite a different creature from any thing I had ever seen him before.—In addition to all the rest, there had been the shock of finding her so very unwell, which he had had no previous suspicion of—and there was every appearance of his having been feeling a great deal." Сначала на какое-то время остановился в Хайбери, побывал у Бейтсов, а оттуда — к нам, но, как я уже сказала, всего на четверть часа — так он спешил назад к дядюшке, которому теперь необходим вдвойне. Он был чрезвычайно возбужден — неимоверно — совсем другой человек, я таким его не видела. Ко всему прочему прибавилось потрясение, когда он обнаружил, как ей худо, о чем дотоле не подозревал — весь вид его выдавал, что он глубоко взволнован.
"And do you really believe the affair to have been carrying on with such perfect secresy?—The Campbells, the Dixons, did none of them know of the engagement?" — И вы в самом деле верите, что их роман окружала непроницаемая тайна? Ну, а Кемпбеллы, а Диксоны — неужели никто из них так-таки ничего не знал о помолвке? Emma could not speak the name of Dixon without a little blush. Произнося слово «Диксоны», Эмма невольно покраснела. "None; not one. — Да, никто. He positively said that it had been known to no being in the world but their two selves." Он ясно сказал, что об этом не знал никто на свете, помимо них двоих. "Well," said Emma, "I suppose we shall gradually grow reconciled to the idea, and I wish them very happy. — Что ж, — сказала Эмма, — наверное, мы постепенно свыкнемся с этою мыслью — и желаю им всяческого счастья. But I shall always think it a very abominable sort of proceeding. Но мне всегда будет отвратителен подобный образ действий. What has it been but a system of hypocrisy and deceit,—espionage, and treachery?—To come among us with professions of openness and simplicity; and such a league in secret to judge us all!—Here have we been, the whole winter and spring, completely duped, fancying ourselves all on an equal footing of truth and honour, with two people in the midst of us who may have been carrying round, comparing and sitting in judgment on sentiments and words that were never meant for both to hear.—They must take the consequence, if they have heard each other spoken of in a way not perfectly agreeable!" Что это, как не нагроможденье лицемерия и обмана — шпионства и предательства? Явиться к нам, изображая прямодушие и откровенность — и, в тайном союзе друг с другом, обсуждать каждого из нас!.. Мы, как последние простофили, всю зиму и весну мнили, будто сообщаемся на равной ноге, честно и благородно, меж тем как двое среди нас, быть может, копили и сравнивали впечатления, рядили о чувствах и высказываниях, отнюдь не предназначенных для слуха их обоих… Пускай же пеняют на себя, ежели при этом выяснилось, что о ком-то из них говорят не слишком приятные вещи! "I am quite easy on that head," replied Mrs. Weston. — Я на этот счет могу быть покойна, — возразила миссис Уэстон. "I am very sure that I never said any thing of either to the other, which both might not have heard." — Уверена, что никогда не говорила одному из них про другого ничего такого, что нельзя было бы сказать в присутствии обоих. "You are in luck.—Your only blunder was confined to my ear, when you imagined a certain friend of ours in love with the lady." — Вам повезло… Когда вы впали единственный раз в заблуждение, вообразив, что в нее влюблен один наш общий знакомый, вы поверили это лишь моим ушам. "True. — Верно.
But as I have always had a thoroughly good opinion of Miss Fairfax, I never could, under any blunder, have spoken ill of her; and as to speaking ill of him, there I must have been safe." Но как я всегда была самого высокого мнения о мисс Фэрфакс, то, даже впав в заблуждение, не могла отозваться об ней дурно — а о нем и подавно.
At this moment Mr. Weston appeared at a little distance from the window, evidently on the watch. В эту минуту за окном показался мистер Уэстон, который явно дожидался, когда его позовут. His wife gave him a look which invited him in; and, while he was coming round, added, Жена подала ему взглядом знак войти, и, когда он скрылся, прибавила: "Now, dearest Emma, let me intreat you to say and look every thing that may set his heart at ease, and incline him to be satisfied with the match. — А теперь, милочка Эмма, умоляю вас, держитесь и говорите так, чтобы у него стало легче на душе и он мог благосклонно отнестись к этому браку. Let us make the best of it—and, indeed, almost every thing may be fairly said in her favour. Постараемся замечать лишь хорошее — ведь, и правда, почти все говорит в ее пользу.
It is not a connexion to gratify; but if Mr. Churchill does not feel that, why should we? and it may be a very fortunate circumstance for him, for Frank, I mean, that he should have attached himself to a girl of such steadiness of character and good judgment as I have always given her credit for—and still am disposed to give her credit for, in spite of this one great deviation from the strict rule of right. Она — не самая завидная партия, но ежели мистера Черчилла это не смущает, то отчего должно смущать нас? И может быть, для него — для Фрэнка, я хочу сказать — большая удача, что выбор его пал на девицу с таким твердым характером и ясным умом, каковою я всегда ее считала, да и теперь склонна считать, несмотря на это единственное, но серьезное отступление от строгих правил. And how much may be said in her situation for even that error!" Хотя в ее положении даже эту ошибку многое оправдывает. "Much, indeed!" cried Emma feelingly. — Очень многое! — воскликнула с чувством Эмма.
"If a woman can ever be excused for thinking only of herself, it is in a situation like Jane Fairfax's.—Of such, one may almost say, that 'the world is not their's, nor the world's law.'" — Ежели есть положение, когда женщине простительно думать только о себе, — это положение Джейн Фэрфакс. То, о котором по справедливости можно сказать: «Не друг тебе весь мир, не друг — его закон» 22. She met Mr. Weston on his entrance, with a smiling countenance, exclaiming, Входящего мистера Уэстона она встретила веселой улыбкой и словами: "A very pretty trick you have been playing me, upon my word! — Хорошенькую вы шутку со мной сыграли, нечего сказать! This was a device, I suppose, to sport with my curiosity, and exercise my talent of guessing. Это что, новый способ подразнить мое любопытство и проверить, хорошо ли я умею угадывать? But you really frightened me. Ну и напугали же вы меня! I thought you had lost half your property, at least. Я уж подумала, что вы по крайней мере лишились половины состояния. And here, instead of its being a matter of condolence, it turns out to be one of congratulation.—I congratulate you, Mr. Weston, with all my heart, on the prospect of having one of the most lovely and accomplished young women in England for your daughter." А вам, оказывается, не соболезнования надобно приносить, а поздравления!.. От всего сердца поздравляю вас, мистер Уэстон, что вам достанется в дочери одна из самых прелестных и достойных девиц на английской земле. A glance or two between him and his wife, convinced him that all was as right as this speech proclaimed; and its happy effect on his spirits was immediate. Мистер Уэстон переглянулся раз-другой с женою, понял, что это говорится без притворства, что все в порядке, — и немедленно воспрянул духом. His air and voice recovered their usual briskness: he shook her heartily and gratefully by the hand, and entered on the subject in a manner to prove, that he now only wanted time and persuasion to think the engagement no very bad thing. Лицо его преобразилось, в голосе зазвучала обычная бодрость; он крепко, благодарно пожал ей руку и пустился рассуждать на эту тему в духе, свидетельствующем, что еще немного, еще легкий нажим со стороны, и он начнет думать об этой помолвке без неудовольствия. His companions suggested only what could palliate imprudence, or smooth objections; and by the time they had talked it all over together, and he had talked it all over again with Emma, in their walk back to Hartfield, he was become perfectly reconciled, and not far from thinking it the very best thing that Frank could possibly have done. Его собеседницы старались упирать на то, что могло умалить в его глазах неразумие и сгладить возраженья, и к тому времени, как они обсудили все втроем — а потом, на обратном пути в Хартфилд, обсудили еще раз вдвоем с Эммой, — он совершенно примирился с таким поворотом событий и был недалек от мысли, что ничего лучшего Фрэнк не мог и придумать. CHAPTER XI Глава 11 "Harriet, poor Harriet!"—Those were the words; in them lay the tormenting ideas which Emma could not get rid of, and which constituted the real misery of the business to her. «Гарриет, бедная Гарриет!» — твердила себе Эмма; эта мысль неотступно мучила ее, в этом была суть несчастья. Frank Churchill had behaved very ill by herself—very ill in many ways,—but it was not so much his behaviour as her own, which made her so angry with him.
Фрэнк Черчилл обошелся с нею самой очень дурно — дурно во многих отношениях, — но гневалась она на него не за его проступки, а за свои. It was the scrape which he had drawn her into on Harriet's account, that gave the deepest hue to his offence.—Poor Harriet! to be a second time the dupe of her misconceptions and flattery. Из-за него, но по ее вине пострадала Гарриет, и это задевало всего глубже. Во второй раз сделалась бедняжка жертвою ее оплошностей и обольщений. Mr. Knightley had spoken prophetically, when he once said, С изрядной прозорливостью сказал когда-то мистер Найтли: "Emma, you have been no friend to Harriet Smith."—She was afraid she had done her nothing but disservice.—It was true that she had not to charge herself, in this instance as in the former, with being the sole and original author of the mischief; with having suggested such feelings as might otherwise never have entered Harriet's imagination; for Harriet had acknowledged her admiration and preference of Frank Churchill before she had ever given her a hint on the subject; but she felt completely guilty of having encouraged what she might have repressed. «Эмма, вы были плохим другом Гарриет Смит». И впрямь, как это ни ужасно, она приносила один лишь вред своей подопечной. Правда, нынче, в отличие от прежнего, вина лежала не только на ней — недолжные помыслы уже и без нее смущали Гарриет, она еще до первого намека со стороны призналась, что отличает Фрэнка Черчилла и восхищается им, — но все же Эмма поощряла чувства, которые должна была сдерживать. She might have prevented the indulgence and increase of such sentiments. Она могла предупредить их, не попустить — на это у ней бы хватило влияния. Her influence would have been enough. And now she was very conscious that she ought to have prevented them.—She felt that she had been risking her friend's happiness on most insufficient grounds. А что предупредить их было необходимо, она теперь уверилась вполне… Она убедилась, что играла счастьем своей подружки, не имея к тому и малых оснований. Common sense would have directed her to tell Harriet, that she must not allow herself to think of him, and that there were five hundred chances to one against his ever caring for her.—"But, with common sense," she added,
Здравый смысл обязывал ее сказать сразу, что о Фрэнке и помыслить недозволительно, ибо слишком ничтожна вероятность, что он ее полюбит.
"I am afraid I have had little to do." She was extremely angry with herself. «Да только, видно, — думала она, — со здравым смыслом я не в ладу…» If she could not have been angry with Frank Churchill too, it would have been dreadful.—As for Jane Fairfax, she might at least relieve her feelings from any present solicitude on her account. Она досадовала на себя так сильно, что это было бы невмоготу, не имей она повода досадовать и на Фрэнка Черчилла… К большому ее облегченью, Джейн Фэрфакс уже в опеке не нуждалась. Harriet would be anxiety enough; she need no longer be unhappy about Jane, whose troubles and whose ill-health having, of course, the same origin, must be equally under cure.—Her days of insignificance and evil were over.—She would soon be well, and happy, and prosperous.—Emma could now imagine why her own attentions had been slighted. Достанет треволнений с Гарриет, о Джейн долее печалиться незачем — ее болезни и невзгоды, имея одну причину, несомненно пройдут и от одного лекарства. Времена прозябания и бедствий для нее миновали. Скоро придут к ней и здоровье, и благоденствие, и радость… Эмма догадывалась теперь, отчего Джейн отвергала ее заботы. This discovery laid many smaller matters open. Открытие это объясняло много мелких загадок. No doubt it had been from jealousy.—In Jane's eyes she had been a rival; and well might any thing she could offer of assistance or regard be repulsed. Ею владела ревность. Джейн видела в ней соперницу — как же могла она принять от нее дружбу или помощь? An airing in the Hartfield carriage would have been the rack, and arrowroot from the Hartfield storeroom must have been poison. Прогулка в хартфилдской карете была в ее глазах страшнее пытки, маниока из хартфилдских кладовых — горше отравы. She understood it all; and as far as her mind could disengage itself from the injustice and selfishness of angry feelings, she acknowledged that Jane Fairfax would have neither elevation nor happiness beyond her desert. Все это Эмма поняла — и, по мере сил изгнав из сердца пристрастность и своекорыстие обиды, честно себе призналась, что Джейн обрела положение и счастье лишь по заслугам. But poor Harriet was such an engrossing charge! There was little sympathy to be spared for any body else.
Зато бедняжке Гарриет помощь требовалась неотложно — вся ее помощь без остатка, все ее сочувствие! Emma was sadly fearful that this second disappointment would be more severe than the first. Эмма со страхом и печалью предвидела, что этот вторичный удар окажется тяжелее первого. Considering the very superior claims of the object, it ought; and judging by its apparently stronger effect on Harriet's mind, producing reserve and self-command, it would.—She must communicate the painful truth, however, and as soon as possible. Иначе и быть не может — и не должно: нынешний предмет ее неизмеримо выше, его влияние на Гарриет неизмеримо сильней, иначе она бы не сумела так владеть собою… И все-таки — чем раньше, тем лучше — ей надобно поведать горькую правду. An injunction of secresy had been among Mr. Weston's parting words. Мистер Уэстон напоследок запретил делиться с другими этой новостью. "For the present, the whole affair was to be completely a secret. «Покамест все должно оставаться в тайне. Mr. Churchill had made a point of it, as a token of respect to the wife he had so very recently lost; and every body admitted it to be no more than due decorum."—Emma had promised; but still Harriet must be excepted. It was her superior duty. Мистер Черчилл настаивает на этом из уважения к памяти жены, да и приличия требуют того же»: Эмма обещалась молчать, но высший долг повелевал ей открыться Гарриет. In spite of her vexation, she could not help feeling it almost ridiculous, that she should have the very same distressing and delicate office to perform by Harriet, which Mrs. Weston had just gone through by herself. Как ни досадовала она, но едва ли не забавным казалось, что ей предстояло выполнить в отношении Гарриет ту же нелегкую и деликатную обязанность, которую только что исполнила миссис Уэстон по отношению к ней. The intelligence, which had been so anxiously announced to her, she was now to be anxiously announcing to another. Со страхом несла она кому-то весть, которую с таким же страхом сообщили только что ей самой. Her heart beat quick on hearing Harriet's footstep and voice; so, she supposed, had poor Mrs. Weston felt when she was approaching Randalls. Сердце ее забилось чаще при звуке знакомых шагов и знакомого голоса — так же, подумалось ей, стучало сердце у бедной миссис Уэстон, когда она входила в Рэндалс. Could the event of the disclosure bear an equal resemblance!—But of that, unfortunately, there could be no chance. Ох, если б все и разрешилось с тою же легкостью!.. К несчастью, на это надежды не было. "Well, Miss Woodhouse!" cried Harriet, coming eagerly into the room—"is not this the oddest news that ever was?" — Ну, что вы скажете, мисс Вудхаус! — возбужденно воскликнула Гарриет, появляясь в дверях.
— Не поразительная ли новость? "What news do you mean?" replied Emma, unable to guess, by look or voice, whether Harriet could indeed have received any hint. — Какая новость? — отозвалась Эмма, стараясь определить по голосу и виду, знает ли уже Гарриет обо всем. "About Jane Fairfax. — Насчет Джейн Фэрфакс. Did you ever hear any thing so strange? Слыхали вы что-нибудь подобное? Oh!—you need not be afraid of owning it to me, for Mr. Weston has told me himself. Нет, вы не пугайтесь, мне мистер Уэстон сам сказал. I met him just now. Я только что с ним повстречалась. He told me it was to be a great secret; and, therefore, I should not think of mentioning it to any body but you, but he said you knew it." Он говорит, это большая тайна. Мне бы и в голову не пришло никому ее открыть, кроме вас, — но он говорит, вы уже знаете…
"What did Mr. Weston tell you?"—said Emma, still perplexed. — И что же он вам сказал? — спросила Эмма, еще ничего не понимая. "Oh! he told me all about it; that Jane Fairfax and Mr. Frank Churchill are to be married, and that they have been privately engaged to one another this long while. — Ну, все, все! Что Джейн Фэрфакс и мистер Фрэнк Черчилл хотят пожениться и давно уже тайно помолвлены. How very odd!" Как странно! It was, indeed, so odd; Harriet's behaviour was so extremely odd, that Emma did not know how to understand it. Это и впрямь было странно — Гарриет невероятно странно вела себя, Эмма просто не знала, что и думать.
Her character appeared absolutely changed. Откуда взялась эта сила духа? She seemed to propose shewing no agitation, or disappointment, or peculiar concern in the discovery. Держится так, словно и не встревожена открытием, не разочарована — словно оно и не касается до нее. Emma looked at her, quite unable to speak. Эмма глядела на нее в молчаливом недоумении. "Had you any idea," cried Harriet, "of his being in love with her?—You, perhaps, might.—You (blushing as she spoke) who can see into every body's heart; but nobody else—" — Кто бы мог догадаться, что он в нее влюблен? — восклицала Гарриет. — Разве что вы одна, с вашим даром читать в сердцах… — краснея, — но больше никто… "Upon my word," said Emma, "I begin to doubt my having any such talent. — Правду сказать, — заговорила Эмма, — я готова уже усомниться, что обладаю этим даром. Can you seriously ask me, Harriet, whether I imagined him attached to another woman at the very time that I was—tacitly, if not openly—encouraging you to give way to your own feelings?—I never had the slightest suspicion, till within the last hour, of Mr. Frank Churchill's having the least regard for Jane Fairfax. И вы можете спрашивать, догадывалась ли я, что он влюблен в кого-то, когда я — пусть неявно, пусть лишь намеком — поддерживала и поощряла ваши чувства?.. Да я и не подозревала до сегодняшнего дня, что Фрэнк Черчилл помышляет о Джейн Фэрфакс. You may be very sure that if I had, I should have cautioned you accordingly." Иначе, уж поверьте мне, не пощадила бы усилий, дабы вас остеречь должным образом. "Me!" cried Harriet, colouring, and astonished. — Меня? — вскричала Гарриет изумленно, заливаясь краской. "Why should you caution me?—You do not think I care about Mr. Frank Churchill." — С какой же стати остерегать меня? Не думаете ли вы, что я неравнодушна к мистеру Фрэнку Черчиллу? "I am delighted to hear you speak so stoutly on the subject," replied Emma, smiling; "but you do not mean to deny that there was a time—and not very distant either—when you gave me reason to understand that you did care about him?" — Рада слышать, что вы с таким хладнокровием это говорите, — улыбаясь, возразила Эмма. — Но вы не станете отрицать, что было время — и не столь давно, когда вы дали мне понять, что он вам не вовсе безразличен? "Him!—never, never. — Кто — он? Dear Miss Woodhouse, how could you so mistake me?" turning away distressed. Да нет же, никогда, дорогая мисс Вудхаус! И вы могли так неверно понять меня? "Harriet!" cried Emma, after a moment's pause—"What do you mean?—Good Heaven! what do you mean?—Mistake you!—Am I to suppose then?—" — Гарриет! — онемев на мгновенье, вскричала Эмма. — О чем это вы? Боже милосердный! Неверно понять вас? She could not speak another word.—Her voice was lost; and she sat down, waiting in great terror till Harriet should answer. Не хотите ли вы сказать?.. Голос ее прервался, и, не в силах более выговорить ни слова, она села, с ужасом ожидая ответа. Harriet, who was standing at some distance, and with face turned from her, did not immediately say any thing; and when she did speak, it was in a voice nearly as agitated as Emma's. Гарриет, стоя поодаль, отвернулась и отвечала не сразу, а когда собралась, то голос ее звенел едва ли меньшим смятением. "I should not have thought it possible," she began, "that you could have misunderstood me! — Никогда бы не подумала, что вы меня не так поймете! — начала она.
I know we agreed never to name him—but considering how infinitely superior he is to every body else, I should not have thought it possible that I could be supposed to mean any other person. — Да, верно, мы сговорились не называть его по имени, но он столь бесконечно всех выше, что, мне казалось, понятно — о нем одном и может идти речь. Mr. Frank Churchill, indeed! Какой там мистер Фрэнк Черчилл! I do not know who would ever look at him in the company of the other. Не знаю, кто даже взглянет в его сторону, когда рядом он. I hope I have a better taste than to think of Mr. Frank Churchill, who is like nobody by his side. Не такой у меня дурной вкус, чтобы мечтать об мистере Фрэнке Черчилле, который ничто перед ним! And that you should have been so mistaken, is amazing!—I am sure, but for believing that you entirely approved and meant to encourage me in my attachment, I should have considered it at first too great a presumption almost, to dare to think of him. Поразительно, что вы могли так обмануться!.. Конечно, когда бы я не верила, что вы одобряете мой выбор, что поощряете меня, я бы вначале не дерзнула и мечтать о нем. At first, if you had not told me that more wonderful things had happened; that there had been matches of greater disparity (those were your very words);—I should not have dared to give way to—I should not have thought it possible—But if you, who had been always acquainted with him—" Не скажи вы, что случались и не такие чудеса, что бывали еще более неравные браки — я повторяю это слово в слово, — я не дозволила бы себе поддаться чувству, не посмела бы допустить возможность этого… Но когда вы, зная его всю жизнь…
"Harriet!" cried Emma, collecting herself resolutely—"Let us understand each other now, without the possibility of farther mistake. — Гарриет! — вскричала Эмма, с решимостью беря себя в руки. — Объяснимся начистоту, довольно с нас ошибок! Are you speaking of—Mr. Knightley?" Вы говорите о… о мистере Найтли? "To be sure I am. — О нем, разумеется. I never could have an idea of any body else—and so I thought you knew. У меня и мысли не было ни о ком другом — я думала, вы это знаете. When we talked about him, it was as clear as possible." Это с определенностью явствовало из нашего разговора о нем. "Not quite," returned Emma, with forced calmness, "for all that you then said, appeared to me to relate to a different person. — По-видимому, не совсем так, — с усилием сдерживаясь, возразила Эмма, — ежели я отнесла ваши слова к другому лицу. I could almost assert that you had named Mr. Frank Churchill. Почти готова поручиться, что вы называли имя мистера Фрэнка Черчилла. I am sure the service Mr. Frank Churchill had rendered you, in protecting you from the gipsies, was spoken of." И уверена, что вы упоминали о том, как мистер Фрэнк Черчилл вызволил вас от цыган. "Oh!
Miss Woodhouse, how you do forget!" — Ох, мисс Вудхаус, вы все забыли! "My dear Harriet, I perfectly remember the substance of what I said on the occasion. — Гарриет, милая, я даже прекрасно помню, что сказала вам на это. I told you that I did not wonder at your attachment; that considering the service he had rendered you, it was extremely natural:—and you agreed to it, expressing yourself very warmly as to your sense of that service, and mentioning even what your sensations had been in seeing him come forward to your rescue.—The impression of it is strong on my memory."
Я говорила, что не удивляюсь вашим чувствам, что сердце ваше не могло не тронуться, когда он оказал вам такую услугу, — и вы согласились со мною, называя эту услугу благодеянием, говорили о чувствах, с коими увидали, что он идет к вам на выручку… Слова эти врезались мне в память. "Oh, dear," cried Harriet, "now I recollect what you mean; but I was thinking of something very different at the time. — Боже мой! — воскликнула Гарриет. — Теперь и я вспоминаю, но я не то имела в виду. It was not the gipsies—it was not Mr. Frank Churchill that I meant. Не цыган и не мистера Фрэнка Черчилла. No! (with some elevation) I was thinking of a much more precious circumstance—of Mr. Knightley's coming and asking me to dance, when Mr. Elton would not stand up with me; and when there was no other partner in the room. О нет!
— Одушевляясь: — Я думала о другой — и бесценной — услуге, когда мистер Найтли подошел и позвал меня танцевать, увидев, что мистер Элтон не желает, а больше мне танцевать не с кем. That was the kind action; that was the noble benevolence and generosity; that was the service which made me begin to feel how superior he was to every other being upon earth." Вот что я называла благодеяньем — вот в чем видела благородство и великодушие — вот какая услуга показала мне, что он лучше и выше всех на свете. "Good God!" cried Emma, "this has been a most unfortunate—most deplorable mistake!—What is to be done?" — Боже правый! — вскричала Эмма. — Это прискорбная, злосчастная ошибка!.. Что теперь делать? "You would not have encouraged me, then, if you had understood me? At least, however, I cannot be worse off than I should have been, if the other had been the person; and now—it is possible—" She paused a few moments. — Значит, если бы вы поняли верно, — сказала Гарриет, — то не поощряли бы меня… И все ж могло быть хуже, когда бы речь шла о другом, потому что теперь… теперь все это стало возможным… Она остановилась. Emma could not speak. Эмма не могла вымолвить ни слова. "I do not wonder, Miss Woodhouse," she resumed, "that you should feel a great difference between the two, as to me or as to any body. — Я понимаю, мисс Вудхаус, — заговорила снова Гарриет. — Разница между нами огромна — обо мне ли речь или о ком-нибудь еще. You must think one five hundred million times more above me than the other. Один должен вам представляться в миллион раз недоступней для меня, чем другой. But I hope, Miss Woodhouse, that supposing—that if—strange as it may appear—. But you know they were your own words, that more wonderful things had happened, matches of greater disparity had taken place than between Mr. Frank Churchill and me; and, therefore, it seems as if such a thing even as this, may have occurred before—and if I should be so fortunate, beyond expression, as to—if Mr. Knightley should really—if he does not mind the disparity, I hope, dear Miss Woodhouse, you will not set yourself against it, and try to put difficulties in the way. Но предположим, что если б… как это ни удивительно… Вы ведь сами сказали — случались и не такие чудеса, бывали и еще более неравные браки — сказали это про меня и мистера Фрэнка Черчилла, а значит, коли такое чудо могло случиться… и коль судьба подарит мне столь несказанное счастье и мистер Найтли… ежели он пренебрежет нашим неравенством, то вы, надеюсь, дорогая мисс Вудхаус, не воспротивитесь и не станете чинить препятствий. But you are too good for that, I am sure." А впрочем, что это я, — для этого вы слишком добры!
Harriet was standing at one of the windows. Гарриет стояла теперь у окна. Emma turned round to look at her in consternation, and hastily said, Эмма, цепенея от ужаса, оглянулась на нее и торопливо проговорила: "Have you any idea of Mr. Knightley's returning your affection?" — Вы полагаете, что мистер Найтли разделяет ваши чувства? "Yes," replied Harriet modestly, but not fearfully—"I must say that I have." — Да, — скромно, но без робости отвечала Гарриет. — Откровенно говоря, полагаю. Emma's eyes were instantly withdrawn; and she sat silently meditating, in a fixed attitude, for a few minutes.
Эмма тотчас отвела взгляд и, застыв в неподвижности, молча собралась с мыслями. A few minutes were sufficient for making her acquainted with her own heart. Этих мгновений ей достало, чтобы прочесть в своем сердце правду. A mind like hers, once opening to suspicion, made rapid progress. Разум подобного склада, озарясь подозреньем, немедленно устремляется к разгадке. She touched—she admitted—she acknowledged the whole truth. Она коснулась истины — вгляделась в нее — и удостоверилась. Why was it so much worse that Harriet should be in love with Mr. Knightley, than with Frank Churchill? Почему Гарриет можно любить Фрэнка Черчилла и никак нельзя любить мистера Найтли? Why was the evil so dreadfully increased by Harriet's having some hope of a return? Почему в жилах стынет кровь при мысли, что Гарриет может надеяться на взаимность? It darted through her, with the speed of an arrow, that Mr. Knightley must marry no one but herself! Ответ пронзил ее, точно молния: потому что мистер Найтли должен жениться только на ней самой! Her own conduct, as well as her own heart, was before her in the same few minutes. За те же считанные мгновенья открылась ей истина не только о своем сердце, но и о своем поведении. She saw it all with a clearness which had never blessed her before. С небывалою ясностью предстала она пред ее мысленным взором. How improperly had she been acting by Harriet! Как скверно вела она себя в отношении Гарриет? How inconsiderate, how indelicate, how irrational, how unfeeling had been her conduct! Сколько опрометчивого, бесцеремонного, необдуманного — сколько бездушного было в ее действиях! What blindness, what madness, had led her on! Какое ослепление, какое безумие двигало ею! It struck her with dreadful force, and she was ready to give it every bad name in the world. Мысль эта поразила ее с невероятной силой, она названия не могла найти своим поступкам. Some portion of respect for herself, however, in spite of all these demerits—some concern for her own appearance, and a strong sense of justice by Harriet—(there would be no need of compassion to the girl who believed herself loved by Mr. Knightley—but justice required that she should not be made unhappy by any coldness now,) gave Emma the resolution to sit and endure farther with calmness, with even apparent kindness.—For her own advantage indeed, it was fit that the utmost extent of Harriet's hopes should be enquired into; and Harriet had done nothing to forfeit the regard and interest which had been so voluntarily formed and maintained—or to deserve to be slighted by the person, whose counsels had never led her right.—Rousing from reflection, therefore, and subduing her emotion, she turned to Harriet again, and, in a more inviting accent, renewed the conversation; for as to the subject which had first introduced it, the wonderful story of Jane Fairfax, that was quite sunk and lost.—Neither of them thought but of Mr. Knightley and themselves. И все же, из доли самоуважения, вопреки этим тяжким изъянам, из нежелания терять лицо, а более всего из чувства справедливости к Гарриет — в сострадании девушка, которая верила, что ее любит мистер Найтли, не нуждалась, но обижать ее холодностью справедливость не дозволяла — Эмма нашла в себе решимость спокойно и даже с видимостью дружелюбия сидеть и терпеть дальше. Ей и самой полезно было узнать, далеко ли простираются упованья ее подопечной — к тому же Гарриет ничем не провинилась, не за что было лишать ее участия и доброты, которые ей добровольно уделяли до сих пор, — и уж тем паче не заслужила она пренебрежения от той, которая давала ей одни лишь пагубные советы… И Эмма, очнувшись от раздумья, стараясь унять душевную бурю, вновь оглянулась на Гарриет и более приветливым тоном возобновила прерванную беседу, а то, что ей послужило началом — чудесная новость о Джейн Фэрфакс, — исчезло, рассеялось, как дым. Обе думали теперь только о себе — о себе и о мистере Найтли. Harriet, who had been standing in no unhappy reverie, was yet very glad to be called from it, by the now encouraging manner of such a judge, and such a friend as Miss Woodhouse, and only wanted invitation, to give the history of her hopes with great, though trembling delight.—Emma's tremblings as she asked, and as she listened, were better concealed than Harriet's, but they were not less. Гарриет, для которой эти секунды прошли в мечтаниях, не лишенных, впрочем, приятности, рада была, когда ее вернул к действительности ободряющий голос мисс Вудхаус, доброго друга и мудрого судьи, и, не заставляя просить себя дважды, с охотою, хотя и не без трепета, стала рассказывать о причинах своих надежд; Эмма, внимая ей и задавая вопросы, трепетала не меньше, хотя и лучше скрывала волненье. Her voice was not unsteady; but her mind was in all the perturbation that such a development of self, such a burst of threatening evil, such a confusion of sudden and perplexing emotions, must create.—She listened with much inward suffering, but with great outward patience, to Harriet's detail.—Methodical, or well arranged, or very well delivered, it could not be expected to be; but it contained, when separated from all the feebleness and tautology of the narration, a substance to sink her spirit—especially with the corroborating circumstances, which her own memory brought in favour of Mr. Knightley's most improved opinion of Harriet. Голос ее звучал ровно, но душа пребывала в смятенье, потрясенная внезапным откровением и столь же внезапною угрозой, борением ошеломляющих чувств. Глубже пряча страдания и являя одно лишь терпенье, слушала она подробности, которые излагала ей Гарриет. Особой связности, последовательности или красноречия она и не ждала, но ежели отрешиться от несообразностей и повторений, рассказ содержал в себе нечто такое, от чего у Эммы упало сердце, в особенности когда память ей подтвердила, что мнение мистера Найтли об Гарриет и вправду много переменилось к лучшему.
Harriet had been conscious of a difference in his behaviour ever since those two decisive dances.—Emma knew that he had, on that occasion, found her much superior to his expectation. Перемену в его поведении с нею Гарриет ощутила после двух достопамятных танцев… Эмма сама знала, что ее подружка тогда приятно поразила его.
From that evening, or at least from the time of Miss Woodhouse's encouraging her to think of him, Harriet had begun to be sensible of his talking to her much more than he had been used to do, and of his having indeed quite a different manner towards her; a manner of kindness and sweetness!—Latterly she had been more and more aware of it. С того вечера — или, во всяком случае, с того часа, когда мисс Вудхаус не воспретила ей думать о нем, — Гарриет стала замечать, что он склонен чаще вступать с нею в беседу и совсем иначе ведет себя, что в его обращении с нею появились мягкость и доброта… В последнее время это чувствовалось все сильней. When they had been all walking together, he had so often come and walked by her, and talked so very delightfully!—He seemed to want to be acquainted with her. Все чаще во время совместных прогулок он подходил к ней, шел рядом, занимал ее приятнейшим разговором!.. Emma knew it to have been very much the case. Ей кажется, что он желает ближе познакомиться с нею.
She had often observed the change, to almost the same extent.—Harriet repeated expressions of approbation and praise from him—and Emma felt them to be in the closest agreement with what she had known of his opinion of Harriet. Эмма знала, что и это недалеко от истины. Она сама замечала в нем такую перемену. Гарриет приводила слова похвалы и одобренья, сказанные им, и Эмма вспоминала, как он почти в тех же выражениях отзывался о Гарриет в разговоре с нею. He praised her for being without art or affectation, for having simple, honest, generous, feelings.—She knew that he saw such recommendations in Harriet; he had dwelt on them to her more than once.—Much that lived in Harriet's memory, many little particulars of the notice she had received from him, a look, a speech, a removal from one chair to another, a compliment implied, a preference inferred, had been unnoticed, because unsuspected, by Emma. Как ему нравилось отсутствие в Гарриет жеманства и притворства, как нравилась безыскусность, простота, искренность ее чувств. Да, Эмма знала, что он видит в Гарриет эти достоинства, — он не раз упоминал ей о них. Однако многое, что столь живо присутствовало в памяти Гарриет — частые маленькие знаки внимания, взгляд, два-три слова, придвинутый ближе стул, лестный намек, скрытый комплимент, — Эмма, ничего не подозревая, пропустила мимо. Circumstances that might swell to half an hour's relation, and contained multiplied proofs to her who had seen them, had passed undiscerned by her who now heard them; but the two latest occurrences to be mentioned, the two of strongest promise to Harriet, were not without some degree of witness from Emma herself.—The first, was his walking with her apart from the others, in the lime-walk at Donwell, where they had been walking some time before Emma came, and he had taken pains (as she was convinced) to draw her from the rest to himself—and at first, he had talked to her in a more particular way than he had ever done before, in a very particular way indeed!—(Harriet could not recall it without a blush.) He seemed to be almost asking her, whether her affections were engaged.—But as soon as she (Miss Woodhouse) appeared likely to join them, he changed the subject, and began talking about farming:—The second, was his having sat talking with her nearly half an hour before Emma came back from her visit, the very last morning of his being at Hartfield—though, when he first came in, he had said that he could not stay five minutes—and his having told her, during their conversation, that though he must go to London, it was very much against his inclination that he left home at all, which was much more (as Emma felt) than he had acknowledged to her. События, которых хватило бы на добрых полчаса в пересказе, свидетельствовали о многом для той, которая видела их, но укрылись от внимания той, которая об них слушала теперь, — однако два из них, самых недавних и, на взгляд Гарриет, многообещающих, Эмма отчасти тоже отметила. Во-первых, когда все гуляли по липовой аллее, он до того, как появилась Эмма, шел вдвоем с Гарриет поодаль от прочих, причем, по убежденью Гарриет, увел ее вперед нарочно и вначале разговаривал с нею многозначительно — совсем не так, как обычно. При воспоминании об этом Гарриет зарделась. Казалось, он клонил и вопросу о том, свободно ли ее сердце… Но едва к ним приблизилась мисс Вудхаус, как он тотчас перешел на другое и заговорил о сельском хозяйстве… Во-вторых, перед отъездом в Лондон он просидел с нею почти полчаса в Хартфилде, покуда не воротилась Эмма, хотя, когда явился, сразу предупредил, что не пробудет и пять минут, а за разговором признался, что уезжает с большой неохотой и предпочел бы остаться — о чем, отметила Эмма, он ей самой не сказал ни слова. The superior degree of confidence towards Harriet, which this one article marked, gave her severe pain. Одно уже это показывало, насколько он откровенней с Гарриет, и стало для Эммы причиною новых терзаний. On the subject of the first of the two circumstances, she did, after a little reflection, venture the following question. О первом из этих двух свидетельств Эмма после минутного раздумья решилась спросить: "Might he not?—Is not it possible, that when enquiring, as you thought, into the state of your affections, he might be alluding to Mr. Martin—he might have Mr. Martin's interest in view? — Но может быть… вы не допускаете, что, осведомляясь о ваших чувствах, он думал о мистере Мартине — что он действовал в интересах мистера Мартина, когда спрашивал вас об этом? But Harriet rejected the suspicion with spirit. Но Гарриет безоговорочно отвергла таковое предположенье. "Mr. Martin! — Мистера Мартина? No indeed!—There was not a hint of Mr. Martin. Вот уж нет! Об нем не было сделано и намека. I hope I know better now, than to care for Mr. Martin, or to be suspected of it." Я теперь даже не взгляну в сторону мистера Мартина и думаю, это всякому понятно. When Harriet had closed her evidence, she appealed to her dear Miss Woodhouse, to say whether she had not good ground for hope. Итак, перечень свидетельств был завершен, и Гарриет просила дорогую мисс Вудхаус сказать, есть ли у нее основания надеяться. "I never should have presumed to think of it at first," said she, "but for you. — Если бы не вы, — сказала она, — я бы сначала и думать об нем не посмела. You told me to observe him carefully, and let his behaviour be the rule of mine—and so I have. Это вы мне советовали понаблюдать за ним — руководствоваться в моих чувствах его поведением, — так я и сделала. But now I seem to feel that I may deserve him; and that if he does chuse me, it will not be any thing so very wonderful." И вот теперь мне кажется, что я, быть может, его достойна — что если он выберет меня, в этом не будет ничего невероятного. The bitter feelings occasioned by this speech, the many bitter feelings, made the utmost exertion necessary on Emma's side, to enable her to say on reply,
Столько горьких, горчайших чувств всколыхнули в сердце Эммы эти речи, что ей стоило великого усилия вымолвить в ответ: "Harriet, I will only venture to declare, that Mr. Knightley is the last man in the world, who would intentionally give any woman the idea of his feeling for her more than he really does." — Гарриет, могу сказать лишь одно — никогда такой человек, как мистер Найтли, не введет женщину умышленно в заблужденье относительно своих чувств. Harriet seemed ready to worship her friend for a sentence so satisfactory; and Emma was only saved from raptures and fondness, which at that moment would have been dreadful penance, by the sound of her father's footsteps. Услышав столь благоприятный приговор, Гарриет едва не кинулась ей на шею — от этих изъявлений восторга и любви, которые были бы в ту минуту страшнее всякого наказанья, Эмму спасли звуки отцовских шагов. He was coming through the hall. Из прихожей к ним приближался мистер Вудхаус. Harriet was too much agitated to encounter him. Гарриет, в сильном волненье, предпочла избежать встречи с ним. "She could not compose herself— Mr. Woodhouse would be alarmed—she had better go;"—with most ready encouragement from her friend, therefore, she passed off through another door—and the moment she was gone, this was the spontaneous burst of Emma's feelings: Она не в силах справиться с собою… Мистер Вудхаус может встревожиться — ей лучше теперь уйти… Ее приятельница с готовностью поддержала ее в этом; Гарриет выскользнула в другую дверь, и не успела она скрыться, как у Эммы вырвалось: "Oh God! that I had never seen her!" «Боже!
Зачем она мне только встретилась в жизни!» The rest of the day, the following night, were hardly enough for her thoughts.—She was bewildered amidst the confusion of all that had rushed on her within the last few hours. Остаток дня и наступившая ночь прошли в мучительных думах. То, что обрушилось на нее в эти последние часы, ошеломило ее и повергло в смятенье. Every moment had brought a fresh surprize; and every surprize must be matter of humiliation to her.—How to understand it all! Каждый миг приносил нежданную новость, и каждая новость — унижение. Как все это понять, как разобраться? How to understand the deceptions she had been thus practising on herself, and living under!—The blunders, the blindness of her own head and heart!—she sat still, she walked about, she tried her own room, she tried the shrubbery—in every place, every posture, she perceived that she had acted most weakly; that she had been imposed on by others in a most mortifying degree; that she had been imposing on herself in a degree yet more mortifying; that she was wretched, and should probably find this day but the beginning of wretchedness. Отчего она обманывала себя и жила этим обманом?
Откуда эти заблужденья, эта слепота рассудка и души?
Она сидела, вставала, ходила — то по комнатам, то по саду — и везде, в креслах и на аллее, видела одно: что поступала недостойно, малодушно — горько было сознавать, что ею воспользовались, поставили ее в унизительное положение; еще горше — что она сама поставила себя в унизительное положение, что она несчастна и что несчастья ее, быть может, только начинаются сегодня. To understand, thoroughly understand her own heart, was the first endeavour. Прежде всего она пыталась понять, уяснить себе толком свои чувства. To that point went every leisure moment which her father's claims on her allowed, and every moment of involuntary absence of mind. На это тратила каждый миг, не отданный отцу, каждый миг невольной рассеянности. How long had Mr. Knightley been so dear to her, as every feeling declared him now to be? С каких же пор сделался мистер Найтли дорог ей, как неожиданно подсказало ей сердце? When had his influence, such influence begun?— When had he succeeded to that place in her affection, which Frank Churchill had once, for a short period, occupied?—She looked back; she compared the two—compared them, as they had always stood in her estimation, from the time of the latter's becoming known to her—and as they must at any time have been compared by her, had it—oh! had it, by any blessed felicity, occurred to her, to institute the comparison.—She saw that there never had been a time when she did not consider Mr. Knightley as infinitely the superior, or when his regard for her had not been infinitely the most dear. Когда повеяло на нее этим флюидом, этим током? Когда вселился он в сердце, изгнав оттуда случайного гостя — Фрэнка Черчилла? Эмма оглядывалась назад, сравнивала их — сравнивала свое к ним отношенье с той поры, как появился второй из них — а должна была бы сравнить давным-давно, ежели б это по счастливой случайности пришло ей в голову!.. Она видела теперь, что всегда, во всякое время ставила мистера Найтли несравненно выше и несравненно больше дорожила его отношеньем к себе. She saw, that in persuading herself, in fancying, in acting to the contrary, she had been entirely under a delusion, totally ignorant of her own heart—and, in short, that she had never really cared for Frank Churchill at all! Видела, что, уверяя себя в обратном, думая и действуя наоборот, она бесконечно обманывалась, не ведала, что творит, что, одним словом, она никогда не любила Фрэнка Черчилла! This was the conclusion of the first series of reflection. Вот к чему ее привели первоначальные размышленья. This was the knowledge of herself, on the first question of inquiry, which she reached; and without being long in reaching it.—She was most sorrowfully indignant; ashamed of every sensation but the one revealed to her—her affection for Mr. Knightley.—Every other part of her mind was disgusting. Вот что узнала она о себе, отвечая на первоначальный вопрос, — и времени на это потребовалось не так уж много. Гнев на себя и раскаянье владели ею, всякое чувство ее и побужденье рождало в ней стыд, кроме одного, которое только что ей открылось, — чувства к мистеру Найтли… Все прочее в собственной душе было ей отвратительно. With insufferable vanity had she believed herself in the secret of every body's feelings; with unpardonable arrogance proposed to arrange every body's destiny. She was proved to have been universally mistaken; and she had not quite done nothing—for she had done mischief. В неизъяснимом тщеславии она возомнила, будто умеет читать в чужих сердцах, в непростительной гордыне покушалась распоряжаться чужою судьбой и, оказывается, кругом ошибалась — и добро бы сидела сложа руки, а то ведь натворила бед. She had brought evil on Harriet, on herself, and she too much feared, on Mr. Knightley.—Were this most unequal of all connexions to take place, on her must rest all the reproach of having given it a beginning; for his attachment, she must believe to be produced only by a consciousness of Harriet's;—and even were this not the case, he would never have known Harriet at all but for her folly. Навлекла столько зол — на Гарриет, на себя самое, а может статься, как это ни страшно, и на мистера Найтли.
Если этот неравнейший из союзов состоится, она одна будет повинна, это с ее легкой руки все пошло — он, вероятнее всего, не обратил бы на Гарриет внимания, когда бы не заподозрил о ее чувствах к нему, а ежели и нет, то все равно — он бы вообще не знался с Гарриет, когда бы не прихоть мисс Вудхаус. Mr.
Knightley and Harriet Smith!—It was a union to distance every wonder of the kind.—The attachment of Frank Churchill and Jane Fairfax became commonplace, threadbare, stale in the comparison, exciting no surprize, presenting no disparity, affording nothing to be said or thought.—Mr. Knightley and Harriet Smith!—Such an elevation on her side! Мистер Найтли и Гарриет Смит!.. Кто бы додумался поставить рядом эти имена? Что такое в сравненье с этим роман Фрэнка Черчилла и Джейн Фэрфакс? Обычная вещь, чепуха, повседневность — ровным счетом ничего удивительного, поражающего воображенье. И говорить-то не о чем… Мистер Найтли и Гарриет Смит! Как непостижимо она возвысится! Such a debasement on his! Как низко уронит себя он!
It was horrible to Emma to think how it must sink him in the general opinion, to foresee the smiles, the sneers, the merriment it would prompt at his expense; the mortification and disdain of his brother, the thousand inconveniences to himself.—Could it be?—No; it was impossible. Подумать ужасно, как унизит его этот союз в общем мнении — ужасно предвидеть насмешливые, глумливые, пренебрежительные улыбки по его адресу, презрение и обиду его родного брата, тысячи неловкостей, затруднений. Да разве мыслимо такое? Нет, никогда! And yet it was far, very far, from impossible.—Was it a new circumstance for a man of first-rate abilities to be captivated by very inferior powers? А между тем ничего невозможного тут нет. Ново ли, когда благороднейший, умнейший становится жертвою посредственности? Was it new for one, perhaps too busy to seek, to be the prize of a girl who would seek him?—Was it new for any thing in this world to be unequal, inconsistent, incongruous—or for chance and circumstance (as second causes) to direct the human fate? Ново ли, когда мужчина, которому недосуг заниматься поисками, становится добычею той, которая сама его находит? И разве новы в этом мире неравенство, нелепость, несообразность — и впервые ли распоряжаются, пусть невзначай, людскою судьбой обстоятельства и слепая случайность? Oh! had she never brought Harriet forward! Ох, зачем она только приблизила к себе Гарриет! Had she left her where she ought, and where he had told her she ought!—Had she not, with a folly which no tongue could express, prevented her marrying the unexceptionable young man who would have made her happy and respectable in the line of life to which she ought to belong—all would have been safe; none of this dreadful sequel would have been. Для чего не оставила ее там, где ей место! Не он ли сам предостерегал ее когда-то!.. Для чего с неслыханным безрассудством помешала ей стать женою превосходного молодого человека, с которым она была бы счастлива в назначенном ей кругу, и все сейчас обстояло бы благополучно, обошлось бы без этих жутких последствий… How Harriet could ever have had the presumption to raise her thoughts to Mr. Knightley!—How she could dare to fancy herself the chosen of such a man till actually assured of it!—But Harriet was less humble, had fewer scruples than formerly.—Her inferiority, whether of mind or situation, seemed little felt.—She had seemed more sensible of Mr. Elton's being to stoop in marrying her, than she now seemed of Mr. Knightley's.—Alas! was not that her own doing too? И как смела Гарриет подумать о мистере Найтли? Как дерзнула вообразить, не зная наверное, что ее сделал своею избранницей такой человек? Но Гарриет стала уже не та, утратила былую скромность и щепетильность. Уже не чувствовала, что стоит ниже других по уму и по рожденью. Прежде ее тревожило, снизойдет ли до женитьбы на ней мистер Элтон — теперь, кажется, не слишком тревожит, снизойдет ли до этого мистер Найтли… Увы — не ее ли рук дело и это? Who had been at pains to give Harriet notions of self-consequence but herself?—Who but herself had taught her, that she was to elevate herself if possible, and that her claims were great to a high worldly establishment?—If Harriet, from being humble, were grown vain, it was her doing too. Кто, как не она, старательно внушал Гарриет, чтобы выше ценила себя? Кто, как не она, учил, что она вправе притязать на иное положение в обществе и должна стремиться по возможности возвыситься?.. Ежели смиренница Гарриет сделалась тщеславной, то это — опять-таки ее работа. CHAPTER XII Глава 12
Till now that she was threatened with its loss, Emma had never known how much of her happiness depended on being first with Mr. Knightley, first in interest and affection.—Satisfied that it was so, and feeling it her due, she had enjoyed it without reflection; and only in the dread of being supplanted, found how inexpressibly important it had been.—Long, very long, she felt she had been first; for, having no female connexions of his own, there had been only Isabella whose claims could be compared with hers, and she had always known exactly how far he loved and esteemed Isabella. Эмма и не догадывалась, в какой мере счастье ее зависит от того, первая ли она для мистера Найтли в его помыслах, в его сердце — не догадывалась, покамест над ее первенством не нависла угроза… Зная, что обладает им, веря, что это в порядке вещей, она жила в свое удовольствие и не вдавалась в раздумья; лишь страх уступить свое место другой открыл ей, сколь невыразимо оно для нее важно… Долго, слишком долго чувствовала она себя первой — за неименьем близких родственниц, одна лишь Изабелла могла бы оспаривать право на его внимание, а Эмма прекрасно знала, кого из них двоих он чтит и любит больше. She had herself been first with him for many years past.
Все эти годы главной для него была она. She had not deserved it; she had often been negligent or perverse, slighting his advice, or even wilfully opposing him, insensible of half his merits, and quarrelling with him because he would not acknowledge her false and insolent estimate of her own—but still, from family attachment and habit, and thorough excellence of mind, he had loved her, and watched over her from a girl, with an endeavour to improve her, and an anxiety for her doing right, which no other creature had at all shared. И не по заслугам — слишком часто случалось ей бывать небрежной, строптивой, пренебрегать его советами и даже, назло ему, поступать наперекор, не замечать и половины его достоинств, вздорить с ним, когда он оспаривал ее неверные, полные самомнения сужденья — и вопреки всему, по-родственному, по привычке, по душевному благородству, он любил ее, как никого другого, следил за нею с детских лет, наставлял, исправлял, не давал свернуть с пути. In spite of all her faults, she knew she was dear to him; might she not say, very dear?—When the suggestions of hope, however, which must follow here, presented themselves, she could not presume to indulge them. Она знала, что, несмотря на все недостатки, дорога ему, быть может — очень… Это должно было, казалось бы, вселять в нее надежды, но Эмма не посмела им предаваться. Harriet Smith might think herself not unworthy of being peculiarly, exclusively, passionately loved by Mr. Knightley. Это Гарриет Смит могла считать, что достойна, пожалуй, его особливой, единственной — страстной его любви. She could not. Она — не могла. She could not flatter herself with any idea of blindness in his attachment to her. Не могла тешиться мыслью, что он любит ее в ослепленье. She had received a very recent proof of its impartiality.—How shocked had he been by her behaviour to Miss Bates! Не она ли недавно убедилась, сколь беспристрастно его отношение к ней… Как возмутился он ее поведением с мисс Бейтс! How directly, how strongly had he expressed himself to her on the subject!—Not too strongly for the offence—but far, far too strongly to issue from any feeling softer than upright justice and clear-sighted goodwill.—She had no hope, nothing to deserve the name of hope, that he could have that sort of affection for herself which was now in question; but there was a hope (at times a slight one, at times much stronger,) that Harriet might have deceived herself, and be overrating his regard for her.—Wish it she must, for his sake—be the consequence nothing to herself, but his remaining single all his life. Как прямо, как сурово говорил об этом с нею! Заслуженная суровость — но разве он выказал бы ее, когда бы в груди его теплилась не только неуклонная справедливость и зоркая доброжелательность?.. Надежды не было — никакой надежды на то, что он питает к ней нежные чувства особливого рода; но оставалась — то угасая, то вспыхивая вновь — надежда, что Гарриет могла обмануться, могла преувеличить его чувства к ней… Хорошо бы так — ради его блага, даже если ей самой это ничего не принесет и он только останется на всю жизнь холостяком.
Could she be secure of that, indeed, of his never marrying at all, she believed she should be perfectly satisfied.—Let him but continue the same Mr. Knightley to her and her father, the same Mr. Knightley to all the world; let Donwell and Hartfield lose none of their precious intercourse of friendship and confidence, and her peace would be fully secured.—Marriage, in fact, would not do for her. Да, будь она уверена, что он ни на ком не женится, она, наверное, вполне удовлетворилась бы этим. Пусть он останется прежним мистером Найтли — для нее, для ее батюшки — для целого света; пускай не прервется бесценная дружеская связь меж Донуэллом и Хартфилдом, не ослабеют узы взаимного доверия и дружбы, и на сердце у нее будет покойно… Тем более что замужество для нее исключается. It would be incompatible with what she owed to her father, and with what she felt for him. Оно несовместно с ее дочерним долгом и дочернею любовью. Nothing should separate her from her father. Ничто не разлучит ее с ее батюшкой. She would not marry, even if she were asked by Mr. Knightley. Она бы и за мистера Найтли не пошла, если б он попросил ее руки… It must be her ardent wish that Harriet might be disappointed; and she hoped, that when able to see them together again, she might at least be able to ascertain what the chances for it were.—She should see them henceforward with the closest observance; and wretchedly as she had hitherto misunderstood even those she was watching, she did not know how to admit that she could be blinded here.—He was expected back every day. Всей душою желала она неудачи Гарриет, уповая, что когда снова увидит их вдвоем, то сможет хотя бы определить, есть ли у нее в самом деле причины надеяться. Она с них глаз не будет спускать, и, пусть до сих пор ей не сопутствовала удача в искусстве наблюдать, — отныне она уже не ошибется… Его ждали назад со дня на день. The power of observation would be soon given—frightfully soon it appeared when her thoughts were in one course. Возможность для наблюдений представится скоро, слишком скоро, если страхам ее суждено подтвердиться. In the meanwhile, she resolved against seeing Harriet.—It would do neither of them good, it would do the subject no good, to be talking of it farther.—She was resolved not to be convinced, as long as she could doubt, and yet had no authority for opposing Harriet's confidence. А до той поры, решила она, лучше не видеться с Гарриет.
Ни им обеим, ни делу не будет пользы от новых разговоров. Она знала, что все равно не поверит, покуда есть основания сомневаться, а поколебать уверенность Гарриет была покамест не властна. To talk would be only to irritate.—She wrote to her, therefore, kindly, but decisively, to beg that she would not, at present, come to Hartfield; acknowledging it to be her conviction, that all farther confidential discussion of one topic had better be avoided; and hoping, that if a few days were allowed to pass before they met again, except in the company of others—she objected only to a tete-a-tete—they might be able to act as if they had forgotten the conversation of yesterday.—Harriet submitted, and approved, and was grateful. Разговоры ничего не дадут, кроме лишних волнений… И она в добрых, но твердых выражениях написала ей, что пока не приглашает ее в Хартфилд, изъявив убежденье, что от доверительных бесед об известном предмете им лучше впредь воздерживаться, и надежду, что ежели они в ближайшие дни будут встречаться не иначе как на людях, избегая свиданий наедине, то смогут потом вести себя так, словно вчерашнего разговора не существовало… Гарриет согласилась с нею, подчинилась и поблагодарила. This point was just arranged, when a visitor arrived to tear Emma's thoughts a little from the one subject which had engrossed them, sleeping or waking, the last twenty-four hours—Mrs. Weston, who had been calling on her daughter-in-law elect, and took Hartfield in her way home, almost as much in duty to Emma as in pleasure to herself, to relate all the particulars of so interesting an interview. Едва этот вопрос уладился, как Эмму ненадолго отвлекли от предмета, который вот уже сутки во сне и наяву занимал собою ее мысли: приехала миссис Уэстон — она только что побывала у будущей невестки и по дороге домой завернула в Хартфилд, дабы, отчасти из чувства долга по отношению к Эмме, а более ради собственного удовольствия, поведать во всех подробностях об этом многозначащем визите. Mr. Weston had accompanied her to Mrs. Bates's, and gone through his share of this essential attention most handsomely; but she having then induced Miss Fairfax to join her in an airing, was now returned with much more to say, and much more to say with satisfaction, than a quarter of an hour spent in Mrs. Bates's parlour, with all the encumbrance of awkward feelings, could have afforded. К миссис Бейтс ее сопровождал мистер Уэстон и весьма достойно справился со своею ролью, но после она пригласила мисс Фэрфакс прокатиться с нею вдвоем и узнала за время этой прогулки гораздо больше, чем за четверть часа в гостиной миссис Бейтс, когда всех их сковывала неловкость. A little curiosity Emma had; and she made the most of it while her friend related. В Эмме пробудилась толика любопытства, и она, стараясь поддерживать его в себе, расположилась слушать.
Mrs. Weston had set off to pay the visit in a good deal of agitation herself; and in the first place had wished not to go at all at present, to be allowed merely to write to Miss Fairfax instead, and to defer this ceremonious call till a little time had passed, and Mr. Churchill could be reconciled to the engagement's becoming known; as, considering every thing, she thought such a visit could not be paid without leading to reports:—but Mr. Weston had thought differently; he was extremely anxious to shew his approbation to Miss Fairfax and her family, and did not conceive that any suspicion could be excited by it; or if it were, that it would be of any consequence; for "such things," he observed, "always got about." Миссис Уэстон решилась ехать к миссис Бейтс не без внутренней борьбы — поначалу вовсе не хотела, предпочитая написать мисс Фэрфакс, а с нормальным визитом повременить до тех пор, покуда мистеру Черчиллу не станет легче смириться с тем, что тайна получит огласку, ибо, все взвесив, она поняла, что о посещении этом неизбежно пойдут толки; однако мистер Уэстон думал иначе, прежде всего желая показать мисс Фэрфакс и ее родным, что смотрит на случившееся благосклонно, — он считал, что никаких подозрений визит не вызовет, а если и вызовет, то не беда — ибо, заметил он, «такое все равно не скроешь». Emma smiled, and felt that Mr. Weston had very good reason for saying so. Эмма улыбнулась, подумав, что у мистера Уэстона есть основания для подобного вывода. They had gone, in short—and very great had been the evident distress and confusion of the lady. Короче, решено было ехать. Джейн при виде их пришла в неописуемое смущенье и растерянность. She had hardly been able to speak a word, and every look and action had shewn how deeply she was suffering from consciousness. Ей явно стоило труда поддерживать разговор; всякий взгляд ее, всякое движенье свидетельствовали о муках совести. The quiet, heart-felt satisfaction of the old lady, and the rapturous delight of her daughter—who proved even too joyous to talk as usual, had been a gratifying, yet almost an affecting, scene. Отрадно и трогательно было видеть тихую радость старушки, сияющее лицо ее дочери, которая даже примолкла слегка от восторга. They were both so truly respectable in their happiness, so disinterested in every sensation; thought so much of Jane; so much of every body, and so little of themselves, that every kindly feeling was at work for them. Обе столь очевидно заслуживали уваженья, столь бескорыстно торжествовали, столь искренне думали только о Джейн — о всех других — и забывали о себе, что становилось тепло на душе. Miss Fairfax's recent illness had offered a fair plea for Mrs. Weston to invite her to an airing; she had drawn back and declined at first, but, on being pressed had yielded; and, in the course of their drive, Mrs. Weston had, by gentle encouragement, overcome so much of her embarrassment, as to bring her to converse on the important subject. Недавняя болезнь мисс Фэрфакс послужила миссис Уэстон отличным предлогом пригласить ее прогуляться, она вначале дичилась и отнекивалась, но уступила настояньям, а во время прогулки миссис Уэстон, незаметно ободряя ее, помогла ей справиться с застенчивостью и понемногу разговориться о главном.
Apologies for her seemingly ungracious silence in their first reception, and the warmest expressions of the gratitude she was always feeling towards herself and Mr. Weston, must necessarily open the cause; but when these effusions were put by, they had talked a good deal of the present and of the future state of the engagement. Началось, разумеется, с извинений за то, что, когда миссис Уэстон впервые их посетила, то Джейн, рискуя показаться невежливой, большею частью отмалчивалась — затем последовали изъявленья горячей благодарности, которую она всегда питала к ней и мистеру Уэстону; когда же эти излияния иссякли, началась обстоятельная беседа о делах и планах в настоящем и будущем. Mrs. Weston was convinced that such conversation must be the greatest relief to her companion, pent up within her own mind as every thing had so long been, and was very much pleased with all that she had said on the subject. Миссис Уэстон полагала, что она принесла облегченье ее собеседнице, у которой за столько времени многое накопилось на душе, и сама осталась очень довольна тем, что от нее услышала. "On the misery of what she had suffered, during the concealment of so many months," continued Mrs. Weston, "she was energetic. — С особенным волненьем говорила она о том, чего ей стоило таиться все эти месяцы, — продолжала миссис Уэстон. This was one of her expressions. — Вот ее слова: 'I will not say, that since I entered into the engagement I have not had some happy moments; but I can say, that I have never known the blessing of one tranquil hour:'—and the quivering lip, Emma, which uttered it, was an attestation that I felt at my heart." «Не стану говорить, будто со времени нашей помолвки у меня не было счастливой минуты, но могу смело сказать, что не знала после нее ни одного спокойного часа», — губы у ней дрожали, Эмма, и я пожалела ее всем сердцем. "Poor girl!" said Emma. — Бедная! — сказала Эмма. "She thinks herself wrong, then, for having consented to a private engagement?" — Так, значит, она корит себя за то, что согласилась на тайную помолвку? "Wrong! — Корит?
No one, I believe, can blame her more than she is disposed to blame herself. Мне кажется, никто не осуждает ее столь сурово, как она сама. 'The consequence,' said she, 'has been a state of perpetual suffering to me; and so it ought. «Этот поступок, — говорила она, — стал для меня причиною непрестанных страданий, и это справедливо. But after all the punishment that misconduct can bring, it is still not less misconduct. Зло влечет за собой наказанье, но продолжает оставаться злом. Pain is no expiation. Страдания не искупают вины. I never can be blameless. Им никогда меня не обелить. I have been acting contrary to all my sense of right; and the fortunate turn that every thing has taken, and the kindness I am now receiving, is what my conscience tells me ought not to be.' Я действовала против собственных правил — все кончилось счастливо, все добры ко мне, но совесть мне подсказывает, что это не заслужено. 'Do not imagine, madam,' she continued, 'that I was taught wrong. Не думайте, сударыня, — прибавила она, — что меня дурно воспитывали. Do not let any reflection fall on the principles or the care of the friends who brought me up. Не судите по моей ошибке о друзьях, которые учили меня и пеклись обо мне. The error has been all my own; and I do assure you that, with all the excuse that present circumstances may appear to give, I shall yet dread making the story known to Colonel Campbell.'" Виновата я одна, и, хотя, казалось бы, нынешние обстоятельства могут мне служить оправданьем, поверьте, я со страхом думаю о той минуте, когда должна буду все рассказать полковнику Кемпбеллу». "Poor girl!" said Emma again. — Бедная! — повторила Эмма. "She loves him then excessively, I suppose. — Видно, она любит без памяти. It must have been from attachment only, that she could be led to form the engagement. Видно, одна любовь толкнула ее на этот шаг. Her affection must have overpowered her judgment." Любовь пересилила разум. "Yes, I have no doubt of her being extremely attached to him."
— Да, сила ее чувства не вызывает у меня сомнений. "I am afraid," returned Emma, sighing, "that I must often have contributed to make her unhappy." Эмма вздохнула. — Боюсь, что и я изрядно приумножила ее страданья… "On your side, my love, it was very innocently done. — Вы, дружок, это делали, сами того не зная. But she probably had something of that in her thoughts, when alluding to the misunderstandings which he had given us hints of before. Впрочем, сколько я поняла, отсюда, быть может, и проистекали размолвки, на которые он нам намекал. One natural consequence of the evil she had involved herself in," she said, "was that of making her unreasonable. Зло, совершенное ею, говорила она, имело естественным следствием то, что она начала вести себя неразумно. The consciousness of having done amiss, had exposed her to a thousand inquietudes, and made her captious and irritable to a degree that must have been—that had been—hard for him to bear. Сознавая, что поступила неверно, она сделалась жертвою бессчетных тревог и страхов, сделалась вздорной, раздражительной, и, должно быть — даже наверное, — ему было трудно это выносить. 'I did not make the allowances,' said she, 'which I ought to have done, for his temper and spirits—his delightful spirits, and that gaiety, that playfulness of disposition, which, under any other circumstances, would, I am sure, have been as constantly bewitching to me, as they were at first.' «Я перестала считаться с его складом натуры и нравом, — говорила она, — с его прелестною живостью, с веселым, легким характером, который в обычных обстоятельствах составлял для меня одно из главных его очарований». She then began to speak of you, and of the great kindness you had shewn her during her illness; and with a blush which shewed me how it was all connected, desired me, whenever I had an opportunity, to thank you—I could not thank you too much—for every wish and every endeavour to do her good. Затем она стала говорить о вас — сколько доброты вы к ней выказали, когда она хворала, и, красноречиво краснея, просила меня при первой возможности передать вам ее благодарность — величайшую благодарность — за эти добрые побужденья и старанья оказать ей помощь. She was sensible that you had never received any proper acknowledgment from herself." Ей совестно, что она их без должной признательности отвергла. "If I did not know her to be happy now," said Emma, seriously, "which, in spite of every little drawback from her scrupulous conscience, she must be, I could not bear these thanks;—for, oh! Mrs. Weston, if there were an account drawn up of the evil and the good I have done Miss Fairfax!—Well (checking herself, and trying to be more lively), this is all to be forgotten. — Когда бы не уверенность, что сейчас она счастлива, — серьезно отвечала Эмма, — а она, конечно, счастлива, как бы ее ни мучили угрызенья совести — эта признательность была бы для меня нестерпима, потому что, миссис Уэстон, ежели подсчитать, сколько зла я сделала мисс Фэрфакс, то все эти добрые побужденья… Ну, да что там… — останавливая себя и стараясь глядеть веселей, — пора это все забыть. You are very kind to bring me these interesting particulars. Спасибо, что вы посвятили меня во все эти любопытные подробности. They shew her to the greatest advantage. Они показывают ее в самом выгодном свете. I am sure she is very good—I hope she will be very happy. Я убедилась, что она достойна счастья, — я надеюсь, что оно не изменит ей. It is fit that the fortune should be on his side, for I think the merit will be all on hers." Это справедливо, что он богат, ибо духовное богатство целиком принадлежит ей. Such a conclusion could not pass unanswered by Mrs. Weston. С таким заключеньем миссис Уэстон согласиться не могла. She thought well of Frank in almost every respect; and, what was more, she loved him very much, and her defence was, therefore, earnest. Она во Фрэнке не видела изъянов, а главное — любила его, и потому истово защищала. She talked with a great deal of reason, and at least equal affection—but she had too much to urge for Emma's attention; it was soon gone to Brunswick Square or to Donwell; she forgot to attempt to listen; and when Mrs. Weston ended with, Она говорила и умно, и с чувством, но Эмма вскоре потеряла нить ее рассуждений ее внимание устремилось на Бранзуик-сквер — в Донуэлл; она больше не вслушивалась, и, когда миссис Уэстон завершила словами: "We have not yet had the letter we are so anxious for, you know, but I hope it will soon come," she was obliged to pause before she answered, and at last obliged to answer at random, before she could at all recollect what letter it was which they were so anxious for.
«Письма, которого мы так ждем, еще нет, но надеюсь, оно скоро придет», — ответила не сразу и наугад, так и не вспомнив, о каком письме идет речь.
"Are you well, my Emma?" was Mrs. Weston's parting question. — Эмма, девочка моя, здоровы ли вы? — спросила ее напоследок миссис Уэстон. "Oh! perfectly. — Совершенно! — отвечала Эмма. I am always well, you know. — Вы же знаете, я не болею. Be sure to give me intelligence of the letter as soon as possible." Так не забудьте известить меня, когда придет письмо.
Mrs. Weston's communications furnished Emma with more food for unpleasant reflection, by increasing her esteem and compassion, and her sense of past injustice towards Miss Fairfax. Рассказ миссис Уэстон дал Эмме новую пищу для невеселых размышлений, заставив ее проникнуться еще большим уважением и сочувствием к мисс Фэрфакс, острее ощутить, как она к ней была несправедлива. She bitterly regretted not having sought a closer acquaintance with her, and blushed for the envious feelings which had certainly been, in some measure, the cause. Горько сетовала она, что не стремилась ближе сойтись с нею, и краснела при мысли, что причиной тому была в известной мере, конечно же, зависть. Had she followed Mr. Knightley's known wishes, in paying that attention to Miss Fairfax, which was every way her due; had she tried to know her better; had she done her part towards intimacy; had she endeavoured to find a friend there instead of in Harriet Smith; she must, in all probability, have been spared from every pain which pressed on her now.—Birth, abilities, and education, had been equally marking one as an associate for her, to be received with gratitude; and the other—what was she?—Supposing even that they had never become intimate friends; that she had never been admitted into Miss Fairfax's confidence on this important matter—which was most probable—still, in knowing her as she ought, and as she might, she must have been preserved from the abominable suspicions of an improper attachment to Mr. Dixon, which she had not only so foolishly fashioned and harboured herself, but had so unpardonably imparted; an idea which she greatly feared had been made a subject of material distress to the delicacy of Jane's feelings, by the levity or carelessness of Frank Churchill's. Послушайся она мистера Найтли — яви она к Джейн внимание, которого она с такою несомненностью заслуживала — попытайся узнать ее лучше, сделать шаг ей навстречу, найти друга в ней, а не Гарриет Смит, — и как знать, быть может, не пришлось бы ей теперь так мучиться… Одна — ровня ей по уму, рождению, воспитанью, а что такое другая? Предположим даже, что они бы не подружились, что мисс Фэрфакс не посвятила бы ее в столь важную тайну — а вероятней всего, так бы и случилось, — все-таки, узнав ее как следует, как ей следовало узнать Джейн Фэрфакс, она бы не питала этих гнусных подозрений насчет непристойного романа с мистером Диксоном, которые не только выдумала и взлелеяла по глупости сама, но и, что вовсе непростительно, разболтала другому, который, опасалась она, мог по легкомыслию и беспечности сообщить о них Джейн и глубоко оскорбить ее в самых деликатных чувствах. Of all the sources of evil surrounding the former, since her coming to Highbury, she was persuaded that she must herself have been the worst. Она понимала теперь, что со времени приезда Джейн в Хайбери была для нее, вероятно, худшим из многочисленных зол, осаждавших ее. She must have been a perpetual enemy. Была всегда и во всем врагом ей. They never could have been all three together, without her having stabbed Jane Fairfax's peace in a thousand instances; and on Box Hill, perhaps, it had been the agony of a mind that would bear no more. Всякий раз, как они оказывались втроем, она угрожала спокойствию мисс Фэрфакс на тысячи ладов, а Бокс-хилл явился, по всей видимости, последней каплей, переполнившей чашу душевных страданий. The evening of this day was very long, and melancholy, at Hartfield. Долог и невесел был этот вечер в Хартфилде. The weather added what it could of gloom. Погода тоже наводила уныние. A cold stormy rain set in, and nothing of July appeared but in the trees and shrubs, which the wind was despoiling, and the length of the day, which only made such cruel sights the longer visible. Заладил холодный дождь, и о том, что на дворе июль, напоминали разве что деревья и кусты, терзаемые ветром, да поздний закат, который все медлил скрыть от глаз эту безотрадную картину. The weather affected Mr. Woodhouse, and he could only be kept tolerably comfortable by almost ceaseless attention on his daughter's side, and by exertions which had never cost her half so much before. Непогода дурно действовала на мистера Вудхауса, и приободрить его могли одни лишь непрестанные заботы дочери, которые ныне стоили ей небывалых дотоле усилий. It reminded her of their first forlorn tete-a-tete, on the evening of Mrs. Weston's wedding-day; but Mr. Knightley had walked in then, soon after tea, and dissipated every melancholy fancy. Ей припомнился другой тоскливый вечер, когда она впервые осталась вдвоем с отцом после свадьбы миссис Уэстон — но тогда вскоре после чая пришел мистер Найтли и мигом разогнал их грусть. Alas! such delightful proofs of Hartfield's attraction, as those sort of visits conveyed, might shortly be over. Увы, скоро этим дружеским посещеньям, этим чудесным свидетельствам притягательной силы Хартфилда, настанет конец. The picture which she had then drawn of the privations of the approaching winter, had proved erroneous; no friends had deserted them, no pleasures had been lost.—But her present forebodings she feared would experience no similar contradiction. Тогда она опасалась, что с наступлением зимы лишится многого, — и ошиблась; ни один друг их не покинул, ни одно увеселенье не прошло мимо… Но сердце говорило ей, что на этот раз дурные предчувствия ее уж не обманут. The prospect before her now, was threatening to a degree that could not be entirely dispelled—that might not be even partially brightened. На этот раз будущее закрыли тучи, которые не разогнать, даже не раздвинуть немного. If all took place that might take place among the circle of her friends, Hartfield must be comparatively deserted; and she left to cheer her father with the spirits only of ruined happiness. Если в кругу ее друзей совершатся ожидаемые перемены, то Хартфилд опустеет — она останется наедине со своим батюшкой и сожаленьями о загубленном счастье. The child to be born at Randalls must be a tie there even dearer than herself; and Mrs. Weston's heart and time would be occupied by it. В Рэндалсе родится дитя и свяжет мать, займет ее сердце и время, станет дороже прежней питомицы. They should lose her; and, probably, in great measure, her husband also.—Frank Churchill would return among them no more; and Miss Fairfax, it was reasonable to suppose, would soon cease to belong to Highbury. Они лишатся миссис Уэстон и, вероятно, в значительной степени — ее мужа. Фрэнк Черчилл больше приезжать не станет, и мисс Фэрфакс, надобно полагать, вскоре окончательно оторвется от Хайбери. They would be married, and settled either at or near Enscombe. Они поженятся и осядут либо в Энскуме, либо где-нибудь неподалеку от него. All that were good would be withdrawn; and if to these losses, the loss of Donwell were to be added, what would remain of cheerful or of rational society within their reach? Все, что ей дорого, отнимется, а ежели, ко всему прочему, они утратят и Донуэлл, то что им останется — с кем можно будет отвести душу за интересным разговором, с кем поделиться заботой? Mr. Knightley to be no longer coming there for his evening comfort!—No longer walking in at all hours, as if ever willing to change his own home for their's!—How was it to be endured? Уж не заглянет к ним больше скоротать вечерок мистер Найтли!.. Не нагрянет в любом часу, словно к себе домой!.. Как это вынести? And if he were to be lost to them for Harriet's sake; if he were to be thought of hereafter, as finding in Harriet's society all that he wanted; if Harriet were to be the chosen, the first, the dearest, the friend, the wife to whom he looked for all the best blessings of existence; what could be increasing Emma's wretchedness but the reflection never far distant from her mind, that it had been all her own work? И ежели он оставит их ради Гарриет, ежели подтвердится, что общество Гарриет для него предел желаний, что его избранница, сердечный друг, супруга, средоточие его земного блаженства — Гарриет, то разве утешит Эмму в ее несчастной доле неотступная мысль о том, что все это сделано ее руками?.. When it came to such a pitch as this, she was not able to refrain from a start, or a heavy sigh, or even from walking about the room for a few seconds—and the only source whence any thing like consolation or composure could be drawn, was in the resolution of her own better conduct, and the hope that, however inferior in spirit and gaiety might be the following and every future winter of her life to the past, it would yet find her more rational, more acquainted with herself, and leave her less to regret when it were gone. Тут ее боль достигала высшей точки — Эмма с невольным содроганьем тяжело вздыхала, вставала, расхаживала по комнате; единственным утешеньем и поддержкой служила ей решимость вести себя отныне безупречно и надежда, что как ни безотрадна будет в сравненье с прошлым эта зима — да и все другие зимы, которые ей суждено прожить, — но сама она станет разумней, мудрее и, может быть, встретит весну уже без столь горьких сожалений. CHAPTER XIII Глава 13
The weather continued much the same all the following morning; and the same loneliness, and the same melancholy, seemed to reign at Hartfield—but in the afternoon it cleared; the wind changed into a softer quarter; the clouds were carried off; the sun appeared; it was summer again. Ненастье затянулось; назавтра в Хартфилде все утро царило то же уныние и уединенье — но после полудня распогодилось; ветер переменил направленье, прогнал тучи и улегся; выглянуло солнце — и снова вернулось лето. With all the eagerness which such a transition gives, Emma resolved to be out of doors as soon as possible. Встрепенулась и Эмма; ее сразу потянуло из дому. Never had the exquisite sight, smell, sensation of nature, tranquil, warm, and brilliant after a storm, been more attractive to her. She longed for the serenity they might gradually introduce; and on Mr. Perry's coming in soon after dinner, with a disengaged hour to give her father, she lost no time in hurrying into the shrubbery.—There, with spirits freshened, and thoughts a little relieved, she had taken a few turns, when she saw Mr. Knightley passing through the garden door, and coming towards her.—It was the first intimation of his being returned from London. Природа, освежась и успокоясь после бури, нежилась на солнце, сверкала, благоухала, лаская взор и обонянье, и Эмма надеялась, что постепенно тоже обретет в ней успокоенье, а потому после обеда, когда к ее батюшке зашел на часок мистер Перри, она поспешила в сад… Прошлась разок-другой по аллее, чувствуя, как мало-помалу проясняются мысли и оживает душа, — и вдруг увидела, что в калитку входит мистер Найтли и направляется к ней… Она и не знала, что он вернулся из Лондона. She had been thinking of him the moment before, as unquestionably sixteen miles distant.—There was time only for the quickest arrangement of mind. Еще минуту назад она не сомневалась, что их разделяют шестнадцать миль, и едва успела кое-как собраться с духом. She must be collected and calm. Нельзя было показать ему свое волненье. In half a minute they were together. Через полминуты он был подле нее. The
"How d'ye do's" were quiet and constrained on each side.
Они поздоровались сдержанно, чуть натянуто. She asked after their mutual friends; they were all well.—When had he left them?—Only that morning. Она спросила, как поживают их родные, — он отвечал, что хорошо. Когда он от них уехал? Только нынче утром. He must have had a wet ride.—Yes.—He meant to walk with her, she found. Должно быть, попал под дождь по дороге? Да. Оказалось, что он хочет с нею прогуляться. "He had just looked into the dining-room, and as he was not wanted there, preferred being out of doors."—She thought he neither looked nor spoke cheerfully; and the first possible cause for it, suggested by her fears, was, that he had perhaps been communicating his plans to his brother, and was pained by the manner in which they had been received. «Только что заглянул в гостиную, убедился, что он там лишний, и предпочитает побыть на воздухе…» Эмма видела, что он подавлен чем-то, и ее страхи с готовностью подсказали ей возможную причину: сообщил о своих намерениях брату и расстроен теперь из-за того, как тот их принял. They walked together. Они пошли рядом. He was silent. Мистер Найтли молчал. She thought he was often looking at her, and trying for a fuller view of her face than it suited her to give. Ей казалось, что он то и дело поглядывает на нее, надеясь, вероятно, лучше увидеть ее лицо, но она отворачивалась. And this belief produced another dread. Тотчас страхи ее удвоились. Perhaps he wanted to speak to her, of his attachment to Harriet; he might be watching for encouragement to begin.—She did not, could not, feel equal to lead the way to any such subject. А вдруг он ждет удобной минуты, чтобы заговорить с нею о своих чувствах к Гарриет… Она не хочет, не может облегчить ему эту задачу! He must do it all himself. Yet she could not bear this silence. Пускай справляется сам… Но и молчанье казалось ей нестерпимо. With him it was most unnatural. Она не привыкла к его молчанью. She considered—resolved—and, trying to smile, began—
Она поколебалась, отважилась — и, силясь улыбнуться, начала: "You have some news to hear, now you are come back, that will rather surprize you." — Ну что ж, раз вы воротились, то у меня для вас есть новость — и думаю, она вас удивит. "Have I?" said he quietly, and looking at her; "of what nature?"
— Новость? — спокойно переспросил он, глядя на нее.
— И какого же рода? "Oh! the best nature in the world—a wedding." — Такого, что лучше и быть не может — скоро будет свадьба. After waiting a moment, as if to be sure she intended to say no more, he replied, Он помолчал минуту и, удостоверясь, что это все, отозвался: "If you mean Miss Fairfax and Frank Churchill, I have heard that already." — Ежели вы имеете в виду мисс Фэрфакс и Фрэнка Черчилла, то эту новость я уже слышал. "How is it possible?" cried Emma, turning her glowing cheeks towards him; for, while she spoke, it occurred to her that he might have called at Mrs. Goddard's in his way. — Когда же вы успели? — вскричала Эмма, оборотясь к нему и заливаясь краской, ибо, когда он это сказал, ей мгновенно пришло в голову, что по пути он, вероятно, завернул к миссис Годдард. "I had a few lines on parish business from Mr. Weston this morning, and at the end of them he gave me a brief account of what had happened." — Я утром получил записку от мистера Уэстона, в которой говорилось о приходских делах, а в конце он коротко извещал меня об этом событии. Emma was quite relieved, and could presently say, with a little more composure, У Эммы отлегло от сердца, и немного спустя она заговорила уже спокойнее: "You probably have been less surprized than any of us, for you have had your suspicions.—I have not forgotten that you once tried to give me a caution.—I wish I had attended to it—but—(with a sinking voice and a heavy sigh) I seem to have been doomed to blindness." — Вас это, должно быть, меньше удивило, чем всех нас, ведь вы кой о чем догадывались. Я не забыла, как вы однажды пробовали предостеречь меня. Жаль, что я не прислушалась, но видно… — упавшим голосом и с тяжким вздохом, — мне суждено жить в ослепленье. For a moment or two nothing was said, and she was unsuspicious of having excited any particular interest, till she found her arm drawn within his, and pressed against his heart, and heard him thus saying, in a tone of great sensibility, speaking low, Они помолчали; она не подозревала, что ее речи произвели на него особое впечатленье, но вдруг почувствовала, как он продевает ее руку под свою и прижимает к сердцу, — услышала вдруг, как он, понизив голос, произносит с глубоким чувством: "Time, my dearest Emma, time will heal the wound.—Your own excellent sense—your exertions for your father's sake—I know you will not allow yourself—." Her arm was pressed again, as he added, in a more broken and subdued accent, "The feelings of the warmest friendship—Indignation—Abominable scoundrel!"—And in a louder, steadier tone, he concluded with, "He will soon be gone. — Эмма, голубушка, верьте, что эта рана со временем заживет… С такою ясною головкой, как у вас, с таким высоким чувством дочернего долга вы, знаю, вы не допустите, чтобы… — Он крепче прижал к себе ее локоть и глухо, сквозь стиснутые зубы, прибавил: — Поверьте, что как преданный друг ваш… Невыразимо возмущен — какая низость, гнусность!.. — И громче, тверже, завершил: — Очень скоро его здесь не будет. They will soon be in Yorkshire. Они скоро уедут в Йоркшир. I am sorry for her. Ее можно пожалеть. She deserves a better fate." Она заслуживает лучшей участи. Emma understood him; and as soon as she could recover from the flutter of pleasure, excited by such tender consideration, replied, Эмма все поняла и, подавляя радостный трепет, вызванный столь нежным участием, отвечала: "You are very kind—but you are mistaken—and I must set you right.— I am not in want of that sort of compassion. — Вы очень добры, благодарю, — но только вы ошибаетесь и я обязана во все внести ясность. My blindness to what was going on, led me to act by them in a way that I must always be ashamed of, and I was very foolishly tempted to say and do many things which may well lay me open to unpleasant conjectures, but I have no other reason to regret that I was not in the secret earlier." Для такого рода сочувствия нет оснований. Да, я была слепа, не видела, что происходит между ними, и вела себя так, что стыдно вспомнить, — позволяла себе, по неразумью, творить и делать многое, что могло подлежать ложному истолкованью, однако иных причин жалеть, что эта тайна не открылась мне раньше, у меня нет. "Emma!" cried he, looking eagerly at her, "are you, indeed?"—but checking himself—"No, no, I understand you—forgive me—I am pleased that you can say even so much.—He is no object of regret, indeed! and it will not be very long, I hope, before that becomes the acknowledgment of more than your reason.—Fortunate that your affections were not farther entangled!—I could never, I confess, from your manners, assure myself as to the degree of what you felt—I could only be certain that there was a preference—and a preference which I never believed him to deserve.—He is a disgrace to the name of man.—And is he to be rewarded with that sweet young woman?—Jane, Jane, you will be a miserable creature." — Эмма! — вскричал он, глядя на нее во все глаза, — да неужели возможно, что… — Он осекся. — Нет-нет, я понимаю вас, простите… уже и то, что вы сказали, — большое благо. Во всяком случае, об нем нечего жалеть, и я хочу надеяться, что скоро вы это поймете не только головой… Какое счастье, что вы не увлеклись им серьезно! Признаться, по вашему поведенью трудно было судить наверняка, сколь глубоки ваши чувства, — я видел только, что вы ему выказываете предпочтенье, которого он не стоит. Такой, как он, недостоин называться мужчиной. И такому достанется это милое созданье?.. Ох, Джейн, Джейн, какая вас ждет несчастная судьба… "Mr. Knightley," said Emma, trying to be lively, but really confused—"I am in a very extraordinary situation. — Мистер Найтли, — сказала Эмма, пряча за напускною оживленностью смущенье, — я нахожусь в двусмысленном положении. I cannot let you continue in your error; and yet, perhaps, since my manners gave such an impression, I have as much reason to be ashamed of confessing that I never have been at all attached to the person we are speaking of, as it might be natural for a woman to feel in confessing exactly the reverse.—But I never have." С одной стороны, я не имею права оставлять вас в заблужденье, но с другой, раз причиною заблужденья была моя манера вести себя, то стыдно признаваться, что все это делалось не любя, — как стыдно было бы признаться в обратном. Но это делалось не любя… He listened in perfect silence. Он выслушал ее без единого звука. She wished him to speak, but he would not. Она ждала, что он заговорит, но он продолжал хранить молчанье. She supposed she must say more before she were entitled to his clemency; but it was a hard case to be obliged still to lower herself in his opinion. Вероятно, этих объяснений недоставало, чтобы он смягчился, и, значит, ей предстояло еще более уронить себя в его глазах. She went on, however. Это было нелегко, и все же она решилась. "I have very little to say for my own conduct.—I was tempted by his attentions, and allowed myself to appear pleased.—An old story, probably—a common case—and no more than has happened to hundreds of my sex before; and yet it may not be the more excusable in one who sets up as I do for Understanding. — Мне почти нечем оправдать свое поведенье. Вероятно, его внимание льстило мне, и я не скрывала своего удовольствия… Очень старая история — обычная вещь, — случается с сотнями женщин, и все же непростительна, когда женщина, как я, претендует на пониманье всех и вся. Many circumstances assisted the temptation. Многое способствовало искушенью. He was the son of Mr. Weston—he was continually here—I always found him very pleasant—and, in short, for (with a sigh) let me swell out the causes ever so ingeniously, they all centre in this at last—my vanity was flattered, and I allowed his attentions. Он приходится сыном мистеру Уэстону, он буквально дневал и ночевал у нас в доме, был неизменно любезен, короче, — со вздохом, — я могла бы изобрести еще тысячу причин, но все они сведутся к одной — он льстил моему тщеславию, и я принимала знаки его внимания. Latterly, however—for some time, indeed—I have had no idea of their meaning any thing.—I thought them a habit, a trick, nothing that called for seriousness on my side. Правда, с некоторых пор — уже довольно давно — у меня создалось впечатленье, что они ничего не значат.
Я стала считать их привычкой, манерой, чем-то не заслуживающим серьезного отношения. He has imposed on me, but he has not injured me. Он лукавил со мною, но я не пострадала. I have never been attached to him. Я никогда не питала к нему склонности. And now I can tolerably comprehend his behaviour. А его поступки мне теперь понятны. He never wished to attach me. Он вовсе не хотел добиться моего расположенья. It was merely a blind to conceal his real situation with another.—It was his object to blind all about him; and no one, I am sure, could be more effectually blinded than myself—except that I was not blinded—that it was my good fortune—that, in short, I was somehow or other safe from him." Он увивался за мной для отвода глаз, скрывая свои отношения с другою… Он всех кругом стремился обмануть, и никто, конечно, не был более меня готов обмануться, да только я не обманулась — мне повезло, — короче, сама не знаю как, но я убереглась от него. She had hoped for an answer here—for a few words to say that her conduct was at least intelligible; but he was silent; and, as far as she could judge, deep in thought.
Она надеялась, что хоть теперь-то он ответит — хотя бы скажет, что ее поведение можно понять; но он молчал и, казалось, глубоко задумался. At last, and tolerably in his usual tone, he said, Наконец, и почти что обычным тоном, заговорил: "I have never had a high opinion of Frank Churchill.—I can suppose, however, that I may have underrated him. — Я никогда не был высокого мнения о Фрэнке Черчилле. Допускаю, впрочем, что я мог его недооценивать. My acquaintance with him has been but trifling.—And even if I have not underrated him hitherto, he may yet turn out well.—With such a woman he has a chance.—I have no motive for wishing him ill—and for her sake, whose happiness will be involved in his good character and conduct, I shall certainly wish him well."
В сущности, нас с ним связывало лишь шапочное знакомство… Но ежели даже я судил о нем верно, то он еще может исправиться… Когда рядом такая женщина, это не исключено… У меня нет причин желать ему зла, а ради нее, которой счастье будет зависеть от его поведения и нрава, я определенно желаю ему добра. "I have no doubt of their being happy together," said Emma; — Не сомневаюсь, что они будут счастливы, — сказала Эмма. "I believe them to be very mutually and very sincerely attached." — По-моему, они искренне и горячо любят друг друга. "He is a most fortunate man!" returned Mr. Knightley, with energy. — Воистину баловень судьбы! — с чувством подхватил мистер Найтли. "So early in life—at three-and-twenty—a period when, if a man chuses a wife, he generally chuses ill. — Совсем зеленый юнец — двадцать три года, — в такие лета ежели и выбирают себе жену, то чаще всего неудачно. At three-and-twenty to have drawn such a prize! Двадцать три года — и получить такое сокровище! What years of felicity that man, in all human calculation, has before him!—Assured of the love of such a woman—the disinterested love, for Jane Fairfax's character vouches for her disinterestedness; every thing in his favour,—equality of situation—I mean, as far as regards society, and all the habits and manners that are important; equality in every point but one—and that one, since the purity of her heart is not to be doubted, such as must increase his felicity, for it will be his to bestow the only advantages she wants.—A man would always wish to give a woman a better home than the one he takes her from; and he who can do it, where there is no doubt of her regard, must, I think, be the happiest of mortals.—Frank Churchill is, indeed, the favourite of fortune. Сколько блаженства сулит грядущее этому человеку! Снискать себе любовь такого созданья — и бескорыстную любовь, ибо такая, как Джейн Фэрфакс, не может любить своекорыстно… Все благоприятствует ему. Равенство положенья — я разумею положение в обществе, равенство в воспитанье, взглядах, привычках — во всем, что существенно и важно, за единственным исключеньем — однако раз ее бескорыстие вне подозрений, то даже это единственное неравенство должно лишь умножить его блаженство, когда он дарует ей то, в чем она ему уступает… Мужчине всегда хочется привести свою жену в дом, который лучше дома, покинутого ею, и когда он может сделать это, зная, что любим бескорыстно, то он и впрямь счастливейший из смертных. Да, Фрэнк Черчилл — бесспорно любимец фортуны. Every thing turns out for his good.—He meets with a young woman at a watering-place, gains her affection, cannot even weary her by negligent treatment—and had he and all his family sought round the world for a perfect wife for him, they could not have found her superior.—His aunt is in the way.—His aunt dies.—He has only to speak.—His friends are eager to promote his happiness.—He had used every body ill—and they are all delighted to forgive him.—He is a fortunate man indeed!" Все оборачивается для него удачей… Встречает на водах девицу, пленяет ее, умудряется даже небрежным обращеньем не навлечь на себя ее немилость — и такую девицу, что лучшей в мире не сыскать ни ему, ни его родне… Мешает браку только тетка — тетка умирает… Ему остается лишь объявить о своих намереньях. Все кругом счастливы за него. Всех одурачил, обвел, вокруг пальца, и все ему с восторгом прощают… Счастливчик, иначе не назовешь! "You speak as if you envied him." — Вы словно завидуете ему. "And I do envy him, Emma. — А я и завидую, Эмма. In one respect he is the object of my envy." В одном отношении очень завидую. Emma could say no more. Эмма прикусила язык. They seemed to be within half a sentence of Harriet, and her immediate feeling was to avert the subject, if possible. Еще два-три слова, казалось ей, — и речь зайдет о Гарриет; она всеми силами жаждала избежать сего предмета. She made her plan; she would speak of something totally different—the children in Brunswick Square; and she only waited for breath to begin, when Mr. Knightley startled her, by saying, Надобно вот что — перевести разговор на другое. Бранзуик-сквер, дети — вот безопасная тема… Она набрала в грудь побольше воздуха, но мистер Найтли опередил ее: "You will not ask me what is the point of envy.—You are determined, I see, to have no curiosity.—You are wise—but I cannot be wise. — Вы не спрашиваете, чему я завидую… Предпочитаете воздержаться от изъявлений любопытства… Разумно… но я буду неразумен. Emma, I must tell you what you will not ask, though I may wish it unsaid the next moment." Эмма, я должен сказать вам то, о чем вы не спрашиваете, хоть, может быть, через минуту о том пожалею. "Oh! then, don't speak it, don't speak it," she eagerly cried. — Тогда не говорите, не надо! — вырвалось у ней. "Take a little time, consider, do not commit yourself." — Не торопитесь — подумайте — воздержитесь!.. "Thank you," said he, in an accent of deep mortification, and not another syllable followed. — Благодарю вас, — сказал он с горькой обидой и больше не проронил ни звука. Emma could not bear to give him pain. Этого Эмма вынести не могла. He was wishing to confide in her—perhaps to consult her;—cost her what it would, she would listen. Он хотел ей довериться, быть может, ждал совета… нет, чего бы ей это ни стоило, она его выслушает. She might assist his resolution, or reconcile him to it; she might give just praise to Harriet, or, by representing to him his own independence, relieve him from that state of indecision, which must be more intolerable than any alternative to such a mind as his.—They had reached the house. Поддержит его, ежели он решился, поможет побороть сомненья — замолвит слово за Гарриет, воздаст ей должное или, напомнив ему, что он свободен, избавит его от нерешимости, которая тяжелей для человека его склада, нежели любое решенье… Они в это время подходили к дому. "You are going in, I suppose?" said he. — Вы, вероятно, пойдете в комнаты, — сказал он. "No,"—replied Emma—quite confirmed by the depressed manner in which he still spoke—"I should like to take another turn. — Нет, — отвечала Эмма, заново укрепляясь в своем решенье при звуках его удрученного голоса. — Я с удовольствием пройдусь еще. Mr. Perry is not gone." Мистер Перри еще не ушел. And, after proceeding a few steps, she added—"I stopped you ungraciously, just now, Mr. Knightley, and, I am afraid, gave you pain.—But if you have any wish to speak openly to me as a friend, or to ask my opinion of any thing that you may have in contemplation—as a friend, indeed, you may command me.—I will hear whatever you like. I will tell you exactly what I think." — И, когда они отошли от дома на несколько шагов, прибавила: — Я сейчас оборвала вас, мистер Найтли, — вы, вероятно, обиделись… Словом, ежели вы желаете поговорить со мною открыто, как с другом, — может статься, спросить совета о том, что у вас на уме, — то располагайте мною. Я все выслушаю… — и откровенно, как друг ваш, скажу, что думаю. "As a friend!"—repeated Mr. Knightley.—"Emma, that I fear is a word—No, I have no wish—Stay, yes, why should I hesitate?—I have gone too far already for concealment.—Emma, I accept your offer—Extraordinary as it may seem, I accept it, and refer myself to you as a friend.—Tell me, then, have I no chance of ever succeeding?" — Друг! — повторил мистер Найтли. — Эмма, боюсь, что это слово… Но впрочем, нет — я не хочу… Нет, стойте — что толку мяться? Раз уже я начал, поздно отступать… Я принимаю ваше предложенье… Как ни странно это может показаться — принимаю и буду с вами говорить, как с другом… Скажите мне откровенно — есть у меня хотя бы доля надежды? He stopped in his earnestness to look the question, and the expression of his eyes overpowered her. Он умолк, вопросительно глядя на нее, — от этого взгляда у Эммы подломились колени. "My dearest Emma," said he, "for dearest you will always be, whatever the event of this hour's conversation, my dearest, most beloved Emma—tell me at once. — Милая моя, дорогая, — сказал он. — Дорогая навеки, каков бы ни был исход этого разговора, — дорогая моя, любимая Эмма, скажите прямо. Say 'No,' if it is to be said."—She could really say nothing.—"You are silent," he cried, with great animation; "absolutely silent! at present I ask no more." Нет так нет, прямо так и скажите… — Эмма была не в силах произнести ни слова. — Вы молчите! — воскликнул он, ожидая. — Вы не сказали «нет»! О большем я пока не прошу. Emma was almost ready to sink under the agitation of this moment. Эмма едва держалась на ногах от наплыва чувств. The dread of being awakened from the happiest dream, was perhaps the most prominent feeling. Больше всего, пожалуй, она боялась сейчас, как бы ее не разбудили, как бы не кончился этот счастливый сон. "I cannot make speeches, Emma:" he soon resumed; and in a tone of such sincere, decided, intelligible tenderness as was tolerably convincing.—"If I loved you less, I might be able to talk about it more. — Я не умею говорить красиво, Эмма, — продолжал он вскоре, и такою откровенной, искренней, нескрываемой нежностью звенел его голос, что все сомненья ее исчезли. — Когда бы я любил вас меньше, то мог бы больше сказать. But you know what I am.—You hear nothing but truth from me.—I have blamed you, and lectured you, and you have borne it as no other woman in England would have borne it.—Bear with the truths I would tell you now, dearest Emma, as well as you have borne with them. The manner, perhaps, may have as little to recommend them. Но вы меня знаете. Я всегда говорю вам только правду. Я вас распекал, наставлял вас — и вы терпели, как не стерпела бы ни одна другая. Так потерпите же и теперь, дорогая моя, а я опять скажу вам правду — и снова не приукрашенную любезностью обхожденья. God knows, I have been a very indifferent lover.—But you understand me.—Yes, you see, you understand my feelings—and will return them if you can. Да, видит Бог, кавалер из меня неважный… Но вы поймете меня, вы всегда меня понимали, и ответите мне такою же откровенностью. At present, I ask only to hear, once to hear your voice." Сейчас я хочу одного — скажите хоть что-нибудь, я должен слышать ваш голос. While he spoke, Emma's mind was most busy, and, with all the wonderful velocity of thought, had been able—and yet without losing a word—to catch and comprehend the exact truth of the whole; to see that Harriet's hopes had been entirely groundless, a mistake, a delusion, as complete a delusion as any of her own—that Harriet was nothing; that she was every thing herself; that what she had been saying relative to Harriet had been all taken as the language of her own feelings; and that her agitation, her doubts, her reluctance, her discouragement, had been all received as discouragement from herself.—And not only was there time for these convictions, with all their glow of attendant happiness; there was time also to rejoice that Harriet's secret had not escaped her, and to resolve that it need not, and should not.—It was all the service she could now render her poor friend; for as to any of that heroism of sentiment which might have prompted her to entreat him to transfer his affection from herself to Harriet, as infinitely the most worthy of the two—or even the more simple sublimity of resolving to refuse him at once and for ever, without vouchsafing any motive, because he could not marry them both, Emma had it not. Покуда он говорил, мысль Эммы работала с лихорадочной быстротой, и с этой чудодейственной быстротою она не пропустив мимо ни единого его слова — постигла и осознала правду: что все надежды Гарриет беспочвенны, что все это ошибка, заблужденье — такое же, какими были ее собственные заблужденья; что Гарриет — ничто, а она — все; что слова, относящиеся до Гарриет, он принимал за язык ее собственных чувств; ее смятенье, колебания, сомненья, попытки уйти от разговора толковал как нерасположенье к себе… За считанные мгновенья ее успело посетить не только это счастливое озаренье, но и радость, что она не выдала тайну Гарриет, и убеждение, что теперь выдавать ее нет ни нужды, ни смысла. Вот и все, чем она теперь могла помочь своей незадачливой подружке, ибо способности на героические поступки, вроде просьбы забыть о ней и отдать предпочтенье Гарриет, как несравненно более достойной, — или хотя бы вроде простого и благородного решенья отказать ему раз и навсегда, ничего не объясняя, коль уж ему нельзя жениться на двоих, — Эмма в себе не ощущала. She felt for Harriet, with pain and with contrition; but no flight of generosity run mad, opposing all that could be probable or reasonable, entered her brain. Она жалела Гарриет и корила себя, но безумное великодушие вопреки всем возможностям и резонам ей не приходило в голову. She had led her friend astray, and it would be a reproach to her for ever; but her judgment was as strong as her feelings, and as strong as it had ever been before, in reprobating any such alliance for him, as most unequal and degrading. Да, она сбила бедную с пути, и в этом ей вечно каяться, но чувство не помрачило в ней рассудка, а рассудок, как прежде, безоговорочно восставал против подобного союза, неравного и унизительного для него. Her way was clear, though not quite smooth.—She spoke then, on being so entreated.—What did she say?—Just what she ought, of course. Ей оставался один путь — верный, хотя и не самый легкий… Ее просили сказать что-нибудь и она сказала. Что именно? Да то самое, естественно, что и следовало.
A lady always does.—She said enough to shew there need not be despair—and to invite him to say more himself. He had despaired at one period; he had received such an injunction to caution and silence, as for the time crushed every hope;—she had begun by refusing to hear him.—The change had perhaps been somewhat sudden;—her proposal of taking another turn, her renewing the conversation which she had just put an end to, might be a little extraordinary!—She felt its inconsistency; but Mr. Knightley was so obliging as to put up with it, and seek no farther explanation. Что и полагается говорить в подобных случаях истинной леди. Сказала ровно столько, чтобы показать, что ему нет причин отчаиваться, и побудить его к дальнейшим признаньям… Выяснилось, что была минута, когда он и впрямь готов был отчаяться — когда, призвав его к молчанью, к осторожности, она сокрушила в нем надежду; ведь сначала она даже выслушать его не хотела… Потом — внезапная перемена: неожиданное предложенье пройтись еще немного, возобновить беседу, которую она же сама только что прервала!.. Эмма понимала, сколь непоследовательным должно было выглядеть такое поведение, — спасибо, что мистер Найтли не настаивал на том, чтобы она объяснила его… Seldom, very seldom, does complete truth belong to any human disclosure; seldom can it happen that something is not a little disguised, or a little mistaken; but where, as in this case, though the conduct is mistaken, the feelings are not, it may not be very material.—Mr. Knightley could not impute to Emma a more relenting heart than she possessed, or a heart more disposed to accept of his. Редко, очень редко раскрывается полная правда при выяснении отношений — что-нибудь да останется скрытым, неверно истолкованным, — но когда, как в настоящем случае, неверно толкуют лишь поведение, а не чувства, то беда не столь уж велика.
Мистер Найтли, даже зная всю правду, не мог бы внушить сердцу Эммы большего раскаяния, ни большей готовности ответить на зов его сердца. He had, in fact, been wholly unsuspicious of his own influence. Оказалось, что он и не подозревал о том, как много для нее значит. He had followed her into the shrubbery with no idea of trying it. Он пошел с ней гулять, вовсе не предполагая объясниться. He had come, in his anxiety to see how she bore Frank Churchill's engagement, with no selfish view, no view at all, but of endeavouring, if she allowed him an opening, to soothe or to counsel her.—The rest had been the work of the moment, the immediate effect of what he heard, on his feelings. Он спешил в Хартфилд, чтобы узнать, как она приняла известие о помолвке Фрэнка Черчилла, не помышляя о себе — ни о чем не помышляя, кроме одного — как бы найти возможность утешить ее, ободрить советом. Все случилось под влияньем минуты, под внезапным действием восхитительных слов, сказанных ею. The delightful assurance of her total indifference towards Frank Churchill, of her having a heart completely disengaged from him, had given birth to the hope, that, in time, he might gain her affection himself;—but it had been no present hope—he had only, in the momentary conquest of eagerness over judgment, aspired to be told that she did not forbid his attempt to attach her.—The superior hopes which gradually opened were so much the more enchanting.—The affection, which he had been asking to be allowed to create, if he could, was already his!—Within half an hour, he had passed from a thoroughly distressed state of mind, to something so like perfect happiness, that it could bear no other name.
Когда он услышал, что она совершенно равнодушна к Фрэнку Черчиллу, что никогда не питала к нему склонности, в нам вспыхнула надежда со временем самому завоевать ее расположенье — далекая, смутная надежда, — и когда над здравомыслием вдруг возобладало нетерпенье, жаждал услышать только, что ему не запрещают добиваться ее любви. Но вот она заговорила — и ему открылись высшие, лучшие надежды. Он лишь просил разрешения искать ее любви — а она уже любила!.. За полчаса он перешел от мрачного уныния к полному блаженству, ежели таковое существует на земле.
Her change was equal.—This one half-hour had given to each the same precious certainty of being beloved, had cleared from each the same degree of ignorance, jealousy, or distrust.—On his side, there had been a long-standing jealousy, old as the arrival, or even the expectation, of Frank Churchill.—He had been in love with Emma, and jealous of Frank Churchill, from about the same period, one sentiment having probably enlightened him as to the other. Не меньше переменилось все и для нее… Ей тоже эти полчаса подарили блаженную уверенность в том, что она любима, тоже рассеяли для нее безвестность, ревность, недоверие. Он начал ревновать давным-давно, с тех самых пор, как приехал Фрэнк Черчилл, — нет, даже раньше, когда стали ждать его приезда… Он полюбил Эмму и начал ревновать ее к Фрэнку Черчиллу примерно в одно время и, вероятно, понял, что любит ее, когда стал ревновать. It was his jealousy of Frank Churchill that had taken him from the country.—The Box Hill party had decided him on going away. Это ревность погнала его в город. Прогулка на Бокс-хилл решила его отъезд окончательно. He would save himself from witnessing again such permitted, encouraged attentions.—He had gone to learn to be indifferent.—But he had gone to a wrong place. Он не мог больше видеть, как она принимает и поощряет его ухаживанья. Он уехал, ища исцеленья, но ошибся в выборе места. There was too much domestic happiness in his brother's house; woman wore too amiable a form in it; Isabella was too much like Emma—differing only in those striking inferiorities, which always brought the other in brilliancy before him, for much to have been done, even had his time been longer.—He had stayed on, however, vigorously, day after day—till this very morning's post had conveyed the history of Jane Fairfax.—Then, with the gladness which must be felt, nay, which he did not scruple to feel, having never believed Frank Churchill to be at all deserving Emma, was there so much fond solicitude, so much keen anxiety for her, that he could stay no longer. В доме брата все слишком дышало семейным счастьем; Изабелла слишком походила на сестру, хотя и уступала ей во многом, и тем еще безжалостней воскрешала перед ним во всем блеске образ Эммы — словом, толку от пребывания в их доме было мало и продлевать его не имело большого смысла. И все же он крепился и терпел день за днем, покамест нынче утром не получил от мистера Уэстона известие о помолвке сына с Джейн Фэрфакс… Он обрадовался — не устыдился этого, ибо всегда считал, что Фрэнк Черчилл недостоин Эммы, — и вдруг так за нее всполошился, так забеспокоился, что не мог больше усидеть в Лондоне ни минуты. He had ridden home through the rain; and had walked up directly after dinner, to see how this sweetest and best of all creatures, faultless in spite of all her faults, bore the discovery. He had found her agitated and low.—Frank Churchill was a villain.— He heard her declare that she had never loved him. Под проливным дождем поскакал восвояси, а сразу после обеда поспешил сюда узнать, как перенесла удар судьбы самая милая, самая лучшая, самая совершенная, при всех своих несовершенствах… Он застал ее в смятенье и унынии.
Этот негодяй Фрэнк Черчилл!.. Она объявила, что никогда не любила его. Frank Churchill's character was not desperate.—She was his own Emma, by hand and word, when they returned into the house; and if he could have thought of Frank Churchill then, he might have deemed him a very good sort of fellow. М-да, пожалуй, все же Фрэнк Черчилл — не отпетый мерзавец… Он воротился в дом со своей Эммой, любимой и любящей, и, когда бы в голове у него еще оставалось место для Фрэнка Черчилла; он бы признал его, вероятно, очень порядочным малым… CHAPTER XIV жүктеу/скачать 1,87 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|