Крестный отец

непредсказуемости, немедленно предпринял необходимые меры для
выполнения. В том, что проблема таким образом будет решена, он ни
минуты не сомневался: надо думать, утром Уолес лично сообщит о своей
готовности отдать роль Джонни Фонтейну.
Утром телефон действительно зазвонил — но в трубке раздался
дрожащий от волнения и благодарности голос гробовщика Бонасеры. Он
почтительнейше просил Хейгена передать дону заверения в самой
искренней дружбе. Если понадобится, Америго Бонасера не задумываясь
отдаст жизнь за Крестного отца. До гробовой доски он будет возносить
Богу молитвы, благословляя дона Корлеоне. Хейген заверил Бонасеру, что
обязательно передаст его слова.
На первой полосе «Дейли Ньюс» красовалась жуткая фотография
Джерри Вагнера и Кэвина Мунана на мостовой возле бара. Фотограф
сработал профессионально, снимок свидетельствовал, что громилы Паоло
Гатто задание выполнили на славу, от молодых людей осталось нечто
бесформенное. Тем не менее оба были живы, хотя, как сообщала газета, им
предстоит провести долгие месяцы на больничной койке и прибегнуть к
пластической операции. Хейген пометил в блокноте, что Клеменца должен
поощрить Гатто и его ребят.
Не менее трех часов ушло у Хейгена на подготовку подробного отчета
о прибылях легальной компании, принадлежащей семейству Корлеоне и
занимающейся торговлей недвижимостью, о результатах деятельности
строительной фирмы и торговле оливковым маслом. Их оборот был не
слишком впечатляющим, но стабильным, а в перспективе, поскольку война
окончилась, все три обещали серьезный доход.
Увлекшись бухгалтерией, Хейген подзабыл про Джонни Фонтейна, но
звонок из Калифорнии резко вернул его к голливудским делам. Снимая
трубку, он испытывал не столько удовлетворение, сколько антипатию.
— Хейген слушает.
Он не сразу узнал голос продюсера, искаженный ненавистью и
страданием;
— Вонючие подонки! — орал Джек Уолес. — Я засажу вашу банду в
тюрьму на сто лет! Спущу все до последнего пенни, чтобы сгноить вас за
решеткой. А вшивого мерзавца Джонни Фонтейна просто кастрирую, так и
передай ему от моего имени, макаронник несчастный.
Хейген ответил ласково:
— По происхождению я ирландец.
Трубка замолчала, потом послышался щелчок — Уолес дал отбой.
Хейген усмехнулся. Раз ни одного оскорбления не прозвучало в адрес дона,

значит, масштаб его гения был оценен.
Накануне Джек Уолес, как обычно, лег спать один на своей
широченной постели, где при желании можно было улечься вдесятером.
Спальня продюсера вполне подошла бы для съемок сцены какого-нибудь
бала. Он не терпел никого рядом ночью с тех пор, как умерла первая жена,
лет десять назад. Это отнюдь не значило, что с женщинами было
покончено. Для своего возраста Уолес был полон сил, но желания в нем
теперь возбуждали только очень юные девочки, и двух-трех часов возни с
ними ему вполне хватало.
В этот четверг он пробудился неожиданно рано. Хрупкий утренний
свет растворялся в огромных окнах спальни и клубился под высоким
потолком, как туман над лугом. Далеко, в изножье необъятной своей
постели, Уолес смутно разглядел странно знакомые очертания. Тяжело
приподнявшись на локте, он некоторое время пытался понять, что это. По
виду предмет напоминал лошадиную голову. Все еще в полусне продюсер
повернулся и включил лампу на ночном столике.
То, что он увидел, сразило его, как физическая боль. Будто острое
лезвие пронзило грудь, сердце стукнуло и остановилось на мгновенье,
чтобы заколотиться опять неровными ударами в грудную клетку, вызывая
приступ ужаса и тошноты. Его вырвало прямо на роскошный ковер,
устилающий пол спальни.
Перед ним в луже уже запекшейся крови на краю постели стояла
черная, со звездочкой во лбу, голова знаменитого Хартума, Из
окровавленной шеи свисали белые сухожилия, Прекрасная морда была в
пене, из огромных глаз исчезло золотое сияние и они подернулись тусклой
мутью.
Ужас, охвативший Уолеса, был дикий, животный. Срывающимся
голосом он стал созывать слуг, потом позвонил Хейгену, разразившись
бессмысленными угрозами. Посмотрев на его состояние, дворецкий счел
нужным вызвать врача, и, перестраховавшись, кроме семейного
консультанта Уолесов, затребовал доктора, обслуживающего киностудию.
Но еще до их прибытия продюсер пришел в себя.
Удар, нанесенный ему, был страшным. У кого же смогла подняться
рука на безвинного коня ценой в шестьсот тысяч долларов? Без какой бы то
ни было попытки предупредить, найти компромиссный вариант, не
доводить до крайности. Не поддающаяся логике жестокость жеста
указывала на полное пренебрежение к человеческим законам, писанным и
неписанным. Тот, кому пришло в голову совершить подобное, не считается,
очевидно, ни с богами, ни с людьми, а живет по собственным правилам и

понятиям. 
И 
обладает 
неограниченной 
властью 
и 
изощренной
изобретательностью. Содрогаясь, Уолес выяснил, что жеребца сначала
напоили снотворным, а потом мучительно долго топором отделяли
благородную голову от туловища. Служители конюшни и платные
детективы, дежурившие в ту ночь, клялись и божились, что ничего не
слыхали. Уолес дорого отдал бы, чтобы заставить говорить этих продажных
тварей и выйти на след преступников, но сделать это было совсем
непросто.
При всех своих недостатках Джек Уолес был все же далеко не глупым
человеком. 
Его 
ошибка 
заключалась 
в 
переоценке 
собственных
возможностей и пренебрежении к силам и уму дона Корлеоне.
Предъявленные ему доказательства обратного говорили сами за себя.
Теперь он все осознавал, не обольщаясь надеждами, что президент, к
которому он вхож, или руководство ФБР, с которым он связан, уберегут его
от малоизвестного импортера оливкового масла, вздумайся последнему
убить его. И ведь убьет! Убьет, не засомневаясь, из-за дурацкой роли в
военно-патриотическом фильме, которую размечтался сыграть ничтожный
Джонни Фонтейн! Ну не чудовищен ли мир, в котором творится сплошная
несправедливость? Не безумие ли жить и не быть уверенным в
собственном праве поступать по усмотрению, распоряжаться своими
деньгами, как заблагорассудится, командовать у себя на производстве? Это
почище любого коммунизма. Такого просто нельзя допускать.
Уолес позволил доктору впихнуть в него очень мягкое успокоительное.
Таблетка помогла расслабиться и унять нервный стресс.
Он попробовал здраво оценить ситуацию. Более всего пугала легкость,
с какой неведомый Корлеоне погубил прославленного на весь мир
драгоценного коня, шестьсот тысяч долларов — таков был первый шаг
Корлеоне, первая ставка в их партии. Уолес мысленным взором окинул
собственную жизнь. Ему всего удалось добиться: богатства, самых
соблазнительных женщин, которые буквально стелились, только помани их
контрактом. Он сиживал за одним столом с королями и королевами. Все,
чем власть и деньги могли осчастливить, принадлежало Уолесу. И бросить
все это теперь на карту из-за принципа? Из-за каприза? Нет, он еще не
сошел с ума. Хорошо бы, конечно, добраться до этого Корлеоне! По какой
статье, интересно, карается зверское убийство лошади?
Уолес дико расхохотался. Врачи и слуги переглянулись. Ему в голову
пришла еще одна мысль: как будут потешаться над ним по всей
Калифорнии, когда проведают о случившемся. Это доконало продюсера.
Стать посмешищем и все время дрожать за свою жизнь? Опять же, имея

дело с подобными типами, ни за что нельзя ручаться. Убьют — не убьют?
У них вполне может оказаться в запасе нечто страшнее смерти.
Уолес начал последовательно отдавать распоряжения, входя в рабочее
состояние. Доктор и слуги были предупреждены, что если о происшедшем
кто-нибудь узнает за пределами дома, они наживут в лице Уолеса вечного
врага. Подготовили сообщение для прессы о смерти знаменитого рысака
Хартума от болезни, подхваченной во время перевозки из Англии. Уолес
распорядился схоронить останки коня прямо на территории усадьбы.
А еще шесть часов спустя Джонни Фонтейн получил по телефону
приглашение от режиссера-постановщика на съемки картины, к которым
приступали в следующий понедельник.
Вечером Хейген докладывал дону материалы к завтрашней деловой
встрече с Виргилием Солоццо. Дон распорядился, чтобы при этом
присутствовал и его старший сын. Санни явился, но выглядел измотанным
и все время прихлебывал воду из стакана. «С невестиной подружкой
переусердствовал», — подумал Хейген.
Дон Корлеоне в кресле пыхтел сигарой. Том всегда держал под рукой
коробку «Де Нобион» для дона. Попробовал как-то угостить хозяина
«гаваной», но тот заявил, что гаванские сигары дерут горло.
— У нас есть все, что требуется? — приступил к делу Вито Корлеоне.
Хейген раскрыл папку с материалами. Для постороннего глаза в этих
бумагах не заключалось ничего особенного, так, кое-какие расчеты и
заметки на полях.
— Солоццо собирается обратиться к нам за содействием, — сказал
Хейген. — Он надеется получить от семейства Корлеоне примерно
миллион долларов и защиту от властей. За это Солоццо гарантирует нам
определенную долю в прибыли, но размер пока не установлен. Надо иметь
в виду, что за спиной Солоццо стоит семейство Таталья, тоже входящее в
долю. Солоццо занимается наркотиками, он связан с Турцией, где
производится мак. Из Турции мак по морю доставляют в Сицилию, а уже
оттуда, переработанным в героин, — сюда. Легально можно производить
только морфий, но фабрика Солоццо по производству морфия в принципе
является надежным прикрытием. Самое трудное — транспортировка
наркотиков и Штаты и их реализация. И денег у Солоццо, видимо, не
хватает для начала. Миллион долларов с ветки не снимешь.
Дон поморщился, он не любил лирических отступлений. Хейген
заметил это и спохватился.
— Солоццо именуют Турком. Во-первых, потому что он долго жил в
Турции и даже обзавелся там женой и детьми. Во-вторых, горяч, как турок,

и чуть что хватается за нож. Во всяком случае, таким он был в молодости.
Но головы не теряет и действует всегда в интересах дела. Он не дурак и не
привык попадать в зависимость. Имеет одну судимость в Италии и одну —
в Америке. Власти знают его пристрастие к наркобизнесу. Нам это только
на руку, поскольку при таком прошлом он не может рассчитывать на
неприкосновенность. В Штатах у него тоже есть семья: жена американка и
трое детей. По-видимому, он хороший семьянин. Если будет уверен, что о
жене и детях позаботятся, вряд ли кто-то сумеет его разговорить даже под
угрозой тюремного срока.
Дон Корлеоне выпустил дым и спросил сына:
— Что скажешь, Сантино?
Хейген представлял примерно позицию Санни. Тяжелая рука отца уже
давно тяготила старшего Корлеоне, и он стремился найти собственное поле
деятельности. Вроде того, о котором шла речь.
Санни промочил горло, прежде чем заговорить.
— В этом порошочке целые состояния, — сказал он. — Хотя риск не
для слабонервных. Загремишь — так уж лет на двадцать. Но если в само
дело не лезть, а только финансировать, почему бы и не заняться?
Хейген оценил ход Санни: самым верным было подчеркивать
очевидное, выявляя возможные преимущества.
Дон Корлеоне опять попыхтел сигарой.
— Ну, а твое мнение, Том?
Хейген внутренне подобрался, считая своим долгом быть полностью
откровенным. Он осознавал, что дон Корлеоне решил отказать Солоццо, но
осознавал и то, что при этом не все последствия предусмотрены доном, а
такое встречалось редко.
— Говори, говори, Том, — подбодрил его Вито Корлеоне. — Даже
сицилиец на твоем месте может иметь собственное мнение.
Все трое рассмеялись.
— Мне кажется, предложение стоит принять, — сказал Хейген. — Это
объективная необходимость. Наркотики более прибыльны, чем любой
другой бизнес, и если мы уклонимся, найдутся другие, та же семья Таталья,
например. При размахе доходов, которые принесет это дело, им нетрудно
будет завести связи с полицией и с властями, а нам это совсем не на руку.
Став сильнее в экономическом отношении, они могут посягнуть и на наши
владения. Тут как с враждующими государствами: если одно начинает
вооружаться, другому тоже приходится срочно хвататься за оружие.
Сегодня наша опора в игорных домах и профсоюзах Но завтра наркотики
выйдут на первое место. Отказавшись войти в долю, мы ставим под угрозу

свое благополучие, пусть не сразу, но в будущем — наверняка.
Казалось, речь Хейгена произвела впечатление на дона. Он запыхтел
сигарой и проворчал:
— Это, конечно, самое важное.
Потом вздохнул и встал:
— Во сколько мы встречаемся завтра с этим нехристем?
— В десять утра, — ответил Хейген с надеждой в голосе. Может, дон
все-таки решится?
— Будьте здесь оба, — сказал дон. Он выпрямился и тронул сына за
плечо: — Сантино, отоспись хоть ночь. Ты черт знает на что похож.
Пожалей себя, молодость не вечна.
Санни, ободренный отцовской лаской, задал вопрос, на который не
отважился Хейген:
— Так что ты надумал, папа?
— А что я могу надумать, не имея цифр и других подробностей? —
улыбнулся невесело дон Корлеоне. — Какой процент он предложит и
вообще. Да и с вашими мнениями я еще не разобрался. Не в моем
характере торопить события. Посмотрим.
Уже в дверях он небрежно сказал Тому:
— А есть в твоих бумагах информация о том, что перед войной
Солоццо был сутенером? В точности, как сейчас семейство Таталья,
которое эксплуатирует проституток. Ты запиши, пока не забыл…
Хейген вспыхнул, уловив насмешку. Он знал, конечно, об этом факте
из биографии «Турка», но не стал упоминать, считая несущественным и
опасаясь, как бы дон, щепетильный в подобных вещах, не сделал из
сутенерства Солоццо далеко идущих выводов. Так и получилось в
результате.
Смуглого и мускулистого Солоццо и впрямь можно было принять за
турка. Жесткие черные волосы, выпуклые глаза и кривой семитский нос
производили впечатление на окружающих странной гармонией. Держался
Солоццо с суровым достоинством.
Санни Корлеоне встретил гостя у дверей и проводил в кабинет, где уже
ждали дон с советником. «Опаснее его, пожалуй, один Люка Брази», —
поймал себя на мысли Том Хейген.
Мужчины подчеркнуто вежливо обменялись рукопожатиями. «Если бы
дон спросил о нем, настоящий ли это мужик, мне пришлось бы ответить
утвердительно», — продолжал размышлять Хейген. Ни один из знакомых
не излучал столько силы, даже сам Вито Корлеоне. Рядом с Солоццо дон

как-то проигрывал: выглядел простовато, приветствовал гостя чересчур по-
крестьянски.
Солоццо сразу взял быка за рога. Он заговорил непосредственно о
наркотиках. Дело уже поставлено на конвейер, с маковых плантаций в
Турции ежегодно он получает товар. Имеется легальная, разрешенная
властями фабрика во Франции, где из мака производится морфий. Есть
надежно укрытое предприятие в Сицилии, перерабатывающее сырье в
героин, В обеих странах дело поставлено сравнительно безопасно. Другое
положение с ввозом в США. Как все они знают, ФБР на корню не купишь,
так что ввоз товара в Штаты означает некоторый процент потерь. Но все
равно игра сипит свеч, прибыль огромная. А риск минимальный.
— Тогда зачем вы пришли ко мне? — учтиво спросил дон. — За что
мне такая честь?
Смуглое лицо Солоццо ничего не выражало.
— Мне требуются два миллиона наличными, — ответил он. — И, что
не менее важно, мне нужен влиятельный друг, способный воздействовать
на ряд должностных лиц в правительстве. Если кто-то из моих курьеров
попадется с товаром, а это неизбежно, приговор суда может быть
различным. Чистое прошлое сотрудников я гарантирую, но надо, чтобы
кто-то мог гарантировать им минимальный срок, один-два года, не больше.
Тогда ребята станут молчать. Под угрозой же десяти и даже двадцати лет
тюремного заключения, кто знает, как может повернуться дело, и, спасая
себя, кто-то может навлечь беду на всех сразу. Любой человек слаб.
Покровительство закона в таких делах — условие необходимое. А про вас
говорят, дон Корлеоне, что судей у вас в кармане не меньше, чем медяков в
кармане чистильщика обуви.
Дон никак не отозвался на комплимент.
— Какой процент вы предлагаете моей семье? — спросил он Солоццо.
— Пятьдесят процентов, — сверкнул глазами «турок». Выждал и
добавил почти ласково: — В первый год это выйдет три-четыре миллиона,
потом больше.
— А сколько получит семейство Таталья?
Солоццо занервничал.
— Им достанется часть из моей половины. Я рассчитываю на их
помощь в организационных моментах.
— Таким образом, — сказал дон Корлеоне, — я получаю пятьдесят
процентов только за финансирование и поддержку со стороны властей. О
самих операциях мне беспокоиться не нужно, я так понимаю?
Солоццо кивнул:

— Если, на ваш взгляд, финансирование в пределах двух миллионов
подходит под определение «только», я вас поздравляю, дон Корлеоне.
Дон сказал очень миролюбиво:
— Я пошел на контакт с вами, уважая семейство Таталья и прослышав,
что вы — человек серьезный. Но на ваше предложение мне приходится
ответить «нет». И вот почему. Вы обещаете огромные доходы, но и риск
очень велик. Участие в ваших операциях повредило бы другим моим
предприятиям. Вы правы, что я поддерживаю контакты с многими лицами
в правительственных кругах, но я не уверен, сохранятся ли эти контакты,
если я займусь наркотиками вместо игорных домов. С их точки зрения
азартные игры достаточно безобидны, выпивка и покер еще никому не
повредили, тогда как к наркотикам отношение заведомо негативное. Нет-
нет, я сейчас говорю не о своей, а об общей точке зрения, лично меня
нисколько не занимает, каким способом зарабатываются деньги. Я только
поясняю причину своего вынужденного отказа. Ваше предложение
сопряжено с такой степенью опасности, какой я не вправе подвергнуть свое
семейство. Вот уже более десяти лет нам живется спокойно. Если бросить
на чаши весов корысть и благополучие, — благополучие, на мой взгляд,
перевешивает.
Солоццо ничем не выразил своего недовольства, только быстро глянул
в сторону Хейгена и Санни, словно надеясь, что они могут высказаться в
его поддержку. Потом осторожно задал вопрос:
— А за свои два миллиона вы не тревожитесь?
Дон Корлеоне отозвался бесстрастно:
— Нет.
— Семья Таталья выдаст вам любые гарантии под эти деньги, —
сделал еще одну попытку Солоццо.
В эту минуту Санни вдруг включился в диалог, совершив
неисправимую ошибку. Он спросил с любопытством:
— Что, семейство Таталья готово обеспечить нам возвращение двух
миллионов безо всяких процентов?
Хейгена бросило в дрожь от неожиданного вмешательства Санни. Дон
Корлеоне посмотрел на старшего сына строго и предостерегающе. Острые
глаза Солоццо вновь сверкнули в сторону Санни. Он выяснил, по в мощной
крепости дона Корлеоне имеются бреши, и это обнадежило его.
Но в словах дона, когда он вновь заговорил, не было ничего, кроме
вежливого отказа.
— Молодежь стремится объять все, а вести себя не умеет. Младшие
смеют перебивать старших и вмешиваться в деловой разговор. С моими

детьми все понятно, я сам избаловал их. Как вы только что могли
убедиться… Но мой отказ, синьор Солоццо — окончательный, хотя от себя
лично я желаю вам всяческих успехов. Сожалею, что не оправдал ваших
ожиданий. Надеюсь, мы станем работать рядом, не мешая друг другу.
Солоццо понял, что аудиенция окончилась, поклонился дону и пожал
всем руки. Хейген проводил его до автомобиля. Когда он прощался с
Томом, на смуглом лице ничего нельзя было прочитать.
— Что ты скажешь об этом человеке? — спросил дон у Хейгена после
переговоров.
— Он сицилиец, — коротко ответил Том.
Дон Корлеоне задумчиво кивнул головой. Потом обернулся к сыну и
сказал очень мягко:
— Сантино, никогда не позволяй посторонним читать твои мысли.
Похоже, история с этой девчонкой плохо влияет на твои мозги. Кончай с
ней и займись мужскими делами. А сейчас уйди с моих глаз.
По лицу Санни сначала прошло удивление, потом — возмущение,
Хейген увидел, как пятна гнева проступили и погасли. Неужто он
предполагал, что дон не знает о новой связи? Или не отдает себе отчета в
серьезности допущенного сейчас промаха? Если так, то Хейген не хотел бы
оставаться и советниках при доне Сантино Корлеоне.
Подождав, пока Санни выйдет из кабинета, дон устало опустился в
кресло и знаком попросил что-нибудь выпить. Хейген налил анисовой ему
в стакан.
Дон Корлеоне поднял на своего советника тяжелые глаза и сказал:
— Пригласи-ка мне Люку Брази.
Тремя месяцами позднее, когда Хейген разделывался с бумагами в
своей городской конторе, надеясь выкроить время и успеть купить жене и
детям рождественские подарки, его торопливые занятия прервал
неожиданный звонок, Джонни Фонтейн в наилучшем расположении духа
сообщил, что картина закончена, все рыдают от счастья. Он замечательно
отработал, а сейчас шлет дону рождественский подарок — просто
потрясающий. Сам бы привез, но остались доработки, и он должен еще
некоторое время проторчать на побережье. Хейген слушал нетерпеливо, но
старался не показать этого. Обаяние Джонни Фонтейна на него почему-то
никогда не действовало. Все же он спросил с интересом:
— Что за подарок?
Джонни Фонтейн радостно захихикал в трубку:
— Не скажу, рождественский подарок должен быть сюрпризом. А то
какой смысл?

Хейген окончательно утратил интерес к разговору.
Минут десять спустя после того, как он повесил трубку, секретарша
сообщила, что на проводе Конни. Хейген вздохнул. Девушкой Конни была
очень мила, но став замужней дамой, превратилась в сущее наказание. Она
не переставала жаловаться на мужа и раз в два-три дня обязательно
являлась к родителям с твердым намерением никогда больше не
возвращаться в супружеский дом. Ее Карло Рицци совершенно ни на что не
годился. Специально для него устроили небольшое, но вполне прибыльное
заведение, которое он развалил в четверть часа. Он оказался способен
только на то, чтобы пьянствовать, таскаться по публичным домам и
поколачивать супругу. Конни скрывала это от родителей, но охотно
изливала душу Хейгену.
«Что у нее там опять стряслось?» — подумал Хейген, берясь за трубку,
Но, по счастью, в предвкушении Рождества Конни хотела только
посоветоваться с ним о подарке, достойном отца. А также о подарках,
которые она собиралась приобрести для Санни, Фредо и Майкла. Хейген
высказал несколько предположений, Конни нашла их нелепыми и, наконец,
оставила его в покое.
Не прошло и двух минут, как телефон зазвенел снова. Хейген в
сердцах скомкал ненужный листок и швырнул в корзину. Все. Он уходит.
Этому не будет конца. Мысль о том, что можно просто не отвечать на
звонки, не приходила ему в голову. Но когда секретарша сообщила, что
звонит Майкл Корлеоне, Хейген взял трубку с радостью.
Майкл был симпатичен ему.
— Привет, Том, — сказал Майкл Корлеоне. — Я завтра думаю быть в
городе. Хочу приехать с Кей и поговорить со стариком до Рождества. Он
будет дома завтра?
— Наверняка, — подтвердил Том. — На Рождество он никуда не
отлучится. Тебе что-нибудь нужно помочь?
По немногословности и сдержанности Майкл мог вполне соперничать
с доном.
— Нет, — сказал он. — Увидимся на Рождество. Все ведь соберутся на
Лонг-Бич?
— Да, конечно, — ответил Хейген, и Майкл, не тратя лишних слов,
повесил трубку. Вот уж не из болтливых!
Хейген попросил секретаршу передать жене, что немного задержится,
но к ужину будет и, выйдя из конторы, направился в сторону универмага.
Кто-то загородил ему путь. К удивлению Хейгена, это оказался Солоццо.
— Не пугайтесь, у меня к вам разговор, — негромко сказал Солоццо,

придерживая Хейгена за руку, В автомобиле, стоящем рядом у обочины,
разом распахнулись дверцы. Солоццо повторил настойчиво:
— Садитесь в машину, поговорим.
Хейген вырвал руку. Он все еще не испугался, только был раздражен.
— Мне некогда, — попытался отмахнуться он от Солоццо. Но тут за
его спиной словно выросли двое, и Хейген почувствовал внезапную
слабость в ногах. Солоццо сказал подчеркнуто доброжелательно:
— Садитесь в машину. Если бы мы собирались убить вас, вы были бы
уже на небе. Доверьтесь мне.
Не испытывая ни тени доверия, Хейген сел в автомобиль.
Майкл Корлеоне обманул Хейгена — он звонил из Нью-Йорка, из
своего номера в отеле «Пенсильвания» менее чем в десяти кварталах от
конторы Тома. Когда он повесил трубку, Кей Адамс вынула сигарету изо
рта и сказала:
— Ты неисправимый врунишка, Майкл!
Майкл присел к ней на постель.
— Только для тебя, дорогуша. Если моя семейка узнает, что я в городе,
обид не оберешься. Тогда уж нам с тобой ни пообедать вдвоем, ни сходить
в театр. Не говоря уж о том, чтобы лечь вместе. В родительском доме это
абсолютно исключено, раз мы не женаты. — Он нежно обнял ее и
прижался к губам. Губы Кей были упругими и теплыми. Она прикрыла
глаза. «Какое счастье, — подумал Майкл, — просто невероятно». Многие
годы, сражаясь на Тихом океане, пройдя сквозь грязь и смерть, он
представлял себе девушку, подобную Кей, прекрасную, хрупкую, с
молочно-белой кожей. Ее страсть была подобна электричеству. Они могли
не вставать до самого обеда, но не уставали друг от друга.
Проходя по дороге в театр мимо ярко освещенных праздничных
витрин, Майкл спросил Кей:
— Что ты хотела бы в подарок на Рождество?
Кей вся подалась навстречу ему:
— Только тебя. Правда, боюсь, отец не одобрит твой выбор.
— Не в том штука, — поддержал скользкую тему Майкл. — Как вот
переживут твое замужество у вас в семье?
Кей пожала плечами:
— Мне это без разницы.
— Я уж стал подумывать, не сменить ли мне фамилию, — продолжал
Майкл, поглядывая на нее. — Но ведь в случае чего все равно опознают. Ты
уверена, что хочешь стать мадам Корлеоне? — шутливо спросил он.

— Да! — ответила Кей решительно и снова прижалась к нему.
Они задумали пожениться в рождественскую неделю. Без лишнего
шума зарегистрироваться в Сити Холле, позвать двух друзей в свидетели —
и все. Никакого церковного обряда.
На том, чтобы заранее сообщить дону Корлеоне, настоял Майкл. Он
знал, что отец не будет против, если не таиться от него. Кей отнеслась к
этому с сомнением. Во всяком случае, своих она не стала извещать до
свадьбы.
— Решат, разумеется, что я в положении, — сказала она.
— Да и мои тоже, — усмехнулся Майкл.
О том, что, женившись на Кей, Майкл порывает с семейством, оба
умалчивали. Собственно, он уже и раньше отдалился от родных, но оба
испытывали некоторые угрызения совести. В их планы входило закончить
учебу в университете, а в уик-энды и каникулы предаваться любви.
Роскошная жизнь!
Мюзикл, на который они попали, назывался «Карусель» —
сентиментальная и смешная история о мелком жулике с большими
амбициями. Она рассмешила их, и, выходя из театра, Кей, спрятавшаяся от
вечерней прохлады под пиджаком Майкла, спросила:
— Ты тоже станешь колотить меня, когда мы поженимся, а потом
обещать мне в подарок звезды с неба?
— Я собираюсь стать преподавателем математики, — рассмеялся на
это Майкл. Потом спросил: — А не пора ли нам перекусить перед сном?
Кей была сыта любовью. Ее готовность забыть обо всем на свете
восхищала Майкла. Но сам он проголодался и прежде, чем подняться к
себе, заказал сэндвичи в номер.
— Купи газеты, — попросил он Кей, — пока я возьму ключ.
Ему пришлось немного обождать: в отеле все еще не хватало
служащих, хотя война уже кончилась. Получив, наконец, ключ, Майкл
нетерпеливо огляделся. Кей стояла у киоска, застыв с газетой в руках. Она
подняла на него глаза, полные слез:
— О, Майк! — проговорила она. — О, Майк…
Он вынул из ее рук газету и сразу увидел на фотографии отца,
распростертого посреди улицы в луже крови. В человеке, рыдающем, как
дитя, сидя прямо на асфальте рядом с телом, Майкл признал брата Фредди.
Он похолодел. Это чувство нельзя было назвать ни горем, ни ужасом
— только холодной, ледяной яростью.
— Поднимись в номер, — сказал он Кей.
Но пришлось отвести ее к лифту за руку. В молчании оба вошли в

номер. Майкл опустился на кровать и развернул газету. Достаточно было
прочесть заголовки:
ВИТО КОРЛЕОНЕ СРАЖЕН ВЫСТРЕЛОМ.
РАНЕН 
СОДЕРЖАТЕЛЬ 
ИГОРНЫХ 
ДОМОВ,
СВЯЗАННЫЙ С МАФИЕЙ.
ОПЕРАЦИЯ ПОД УСИЛЕННОЙ ОХРАНОЙ ПОЛИЦИИ.
УГРОЗА КРОВАВОЙ РЕЗНИ МЕЖДУ НЬЮ-ЙОРКСКИМИ
ГАНГСТЕРАМИ.
У Майкла отлегло от сердца. Он сказал Кей:
— Отец жив. Этим сволочам не удалось угробить его.
Он вновь взялся за газету. Перечитал сообщение внимательно.
Стрельба произошла в пять часов дня. В то самое время, когда он валялся в
постели с Кей, сидел за обедом, смеялся на спектакле, отец находился на
волосок от смерти. Его передернуло. Чувство вины было сродни
физической боли.
— Надо ехать в больницу? — спросила Кей.
— Сначала позвоню, — сказал Майкл. — Узнаю, что дома. Те, кто
палил в него, — смертники, и теперь, зная, что он остался жив, пойдут до
конца. Не берусь даже предполагать, что они еще выкинут.
Оба телефона в особняке на Лонг-Бич были заняты, и только минут
через двадцать ему удалось дозвониться. Наконец голос Санни в трубке
сказал: «Алло!»
— Санни, это я, — проговорил Майкл.
— Господи, — отозвался Санни с явным облегчением. — Как мы
волновались за тебя, малыш. Ты где? Ребята перевернули весь твой
поганый городишко вдоль и поперек.
— Как старик? — перебил его Майкл. — Рана опасная?
— Очень, Пять пуль всадили. Но он молодцом, — почти с гордостью
сказал Санни. — Доктора считают, что он выкарабкается. Слушай, сейчас
не время разговаривать. Ты где все-таки?
— В Нью-Йорке. Разве Том не сообщил о моем приезде?
Санни понизил голос.
— Том попался. То-то я так беспокоился о тебе. Его жена здесь, она не
знает, да и полицейские тоже. Не хочу шуметь раньше времени. Те твари,
что зацапали Тома, видать, совсем рехнулись. Так что езжай сюда и держи
язык за зубами. Добро?
— Ясно, — согласился Майкл. — А чья работа, знаешь?

— Естественно, — ответил Санни. — Как только объявится Люка
Брази, пусть пишут пропало. Пока козыри у нас на руках.
— Через час буду, — сказал Майкл. — Возьму такси.
Он повесил трубку, думая уже о другом. Сообщение в газетах вышло
три часа назад. Наверняка и по радио рассказали о случившемся. Почему
же Люки Брази до сих пор нет? Неужели он ничего не знает до сих пор?
О том же думал в этот момент Том Хейген.
И Санни Корлеоне, сидя в кабинете дона на Лонг-Бич, тоже задавался
именно этим вопросом.
Примерно без четверти пять дон Корлеоне закончил разбираться с
счетами, представленными управляющим оливковой фирмы. Он надел
пиджак и кончиками пальцев тихонько постучал по затылку своего сына
Фредди, чтобы отвлечь от вечерней газеты.
— Пусть Гатто подает машину, — сказал Вито Корлеоне, — пора ехать
домой.
Фредо хмыкнул:
— Подавать буду я. Паоло простудился — звонил мне.
Дон Корлеоне на мгновенье задумался:
— Трижды за последний месяц? Не стоит ли поискать водителя
поздоровее? Ты подскажи Тому.
— Да ну, — запротестовал сын. — Паоло нормальный парень. Раз уж
заболел, ничего не поделаешь. Что мне, трудно машину подогнать?
Он вышел. Дон Корлеоне из окна наблюдал, как Фредо перешел
Девятую авеню, направляясь к автомобильной стоянке. Потом набрал
телефон Тома Хейгена, но Том не ответил на звонок. Помедлив, дон
позвонил по домашнему номеру в Лонг-Бич, но и там никто не подошел к
телефону. Раздраженный, он вновь выглянул в окно. Автомобиль уже стоял
у подъезда. Фредди опирался спиной о бампер, скрестив руки на груди.
Зрелище нескончаемой толчеи у рождественских прилавков занимало его.
Дон Вито застегнул пиджак. Управляющий фирмой кинулся подавать
ему пальто. Дон, невнятно пробормотав слова благодарности, вышел из
конторы и стал спускаться по лестнице со второго этажа.
Короткий зимний день уже клонился к вечеру. Фредо все так же стоял
у «бьюика», но увидев отца, сразу же обошел автомобиль и занял место
водителя. Дон Корлеоне взялся за ручку дверцы, но вдруг раздумал: на
глаза ему попался фруктовый ларек. Он всегда любил посреди зимы
золотые дары осени — медово-желтые персики и апельсины, маленькими
солнышками сияющие на зеленых лотках.
Хозяин услужливо склонился перед доном. Не притрагиваясь к

фруктам, дон Корлеоне молча указывал, какой плод приглянулся. Хозяин
складывал их в пакет и только раз не одобрил выбор, заметив у персика
гнилой бочок.
Держа в левой руке полный плодами пакет, дон Корлеоне правой
достал из кармана пятидолларовую бумажку, получил сдачу и повернул
назад к автомобилю. В этот миг из-за угла появились двое, и Вито Корлеоне
немедленно понял все.
Оба были в черных пальто и надвинутых на глаза, чтоб не опознали
потом, черных шляпах.
Реакция дона Корлеоне оказалась мгновенной. Он швырнул на асфальт
кулек с фруктами и кинулся к машине с поразительной для его возраста и
комплекции скоростью.
— Фредо! Фредо! — крикнул он на бегу.
Двое в черном, не ожидавшие такой прыти, не сразу извлекли
пистолеты, но все же извлекли и стали стрелять вдогонку.
Первая пуля угодила в спину, и дон ощутил сильный удар, по не
остановился. Две другие пули попали в ягодицы. Он рухнул, как
подкошенный. 
Нападающие 
торопились 
следом, 
стараясь 
не
поскользнуться на рассыпавшихся под ногами золотистых фруктах. Все
происходило стремительно. Фредерико Корлеоне, выскочивший из машины
на крик отца — прошло секунд пять, не больше, — не успел ничего
сделать. Прозвучали еще два отчаянных выстрела по распростертому без
движения телу. Одна пуля ударила в руку, не задев кость, другая — в икру
правой ноги. Последние раны были не самые опасные, но очень
кровоточащие. Тело дона лежало теперь посреди кровавой лужи. Дон
потерял сознание.
Для Фредо, услышавшего сначала голос отца, а затем два первых
выстрела, то, что предстало его глазам, когда он выскочил из машины,
показалось бредом. От растерянности он даже забыл, что вооружен.
Убийцы легко могли пристрелить и его, но нервы у них сдали. Они-то
прекрасно помнили, что сын Корлеоне не ходит без автомата. Да и время
было потеряно. Двое в черном скрылись за углом, оставив Фредо одного
рядом с истекающим кровью отцом. Прохожие, на глазах у которых
разыгралась эта трагедия, скрылись за дверями подъездов или попадали
ничком на мостовую. Те, кто находился подальше, испуганно сбились в
кучки.
Фредо так и не вытащил оружие. Он был в шоке. Бессознательно
смотрел на тело отца, плавающее, как ему казалось, в целом озере крови.
Люди, увидев, что опасности больше нет, стали выходить из подъездов.

Кто-то поддержал пошатнувшегося Фредди, подвел его к кромке тротуара,
усадил. Вокруг неподвижного тела дона Корлеоне собралась толпа, падкая
до сенсаций. Она расступилась только перед полицейской машиной,
которая въехала в гущу людей, завывая сиреной. Следом за полицией
прикатила репортерская машина «Дейли Ньюс» с радиоантенной, и
фотограф защелкал аппаратом вокруг истекающего кровью дона.
Последней появилась «скорая помощь».
Фотограф переключился на Фредо, откровенно рыдавшего. Это
выглядело 
тягостно: 
грубое 
лицо, 
в 
тяжелых 
чертах 
которого
просматривалось сходство с маской Купидона, и которое судорожно
дергалось от неудержимых рыданий.
В толпе замелькали агенты, одетые в штатское. Число полицейских
машин заметно увеличилось. Один из детективов, опустившись на обочину
рядом с Фредо, попытался расспрашивать его, но безуспешно. Детектив
сунулся в карман пиджака Фредо и вытащил бумажник, а в нем —
удостоверение водителя. Мгновенно он свистнул своему напарнику.
Фамилия Корлеоне произвела впечатление на полицейских. Толпу
квалифицированно оттеснили от Фредо. Все тот же детектив, наскоро
обыскав, обнаружил у Фредо автоматический пистолет в наплечной кобуре.
Фредо помогли подняться и усадили в машину без опознавательных
номеров, предварительно лишив его оружия. Репортерский автомобиль
«Дейли Ньюс», ни минуты не колеблясь, двинулся за полицейской
машиной. Фотограф продолжал снимать на ходу все, что попадало в
объектив его аппарата.
Не прошло и получаса после покушения, как в доме Корлеоне один за
другим зазвонили телефоны.
Детектив Джон Филиппо был из тех, что находились на месте
происшествия и увезли Фредо Корлеоне в полицейской машине. Он
состоял у дона на постоянном жаловании.
— Вы узнали мой голос? — спросил детектив у Санни.
— Да, — ответил ни о чем еще не подозревающий Санни, которого
только что пробудила от сна супруга, позвав к телефону.
Филиппо сказал напрямую:
— В вашего отца стреляли на улице минут пятнадцать назад. Он жив,
но тяжело ранен. Его отвезли во Французскую больницу, а вашего брата
Фредди отправили в Челси, в полицейский участок. К нему надо вызвать
врача, когда отпустят. Я сам еду в больницу, чтобы участвовать в допросе
дона, если он сможет давать показания. Сообщу, если будет что
существенное.

Сандра, жена Санни, испугалась, увидев, как багровеет от
прихлынувшей крови его лицо.
— Что случилось? — спросила она.
Санни нетерпеливым жестом отмахнулся от жены, прикрыв
телефонную трубку, и спросил в телефон:
— Он действительно жив?
— Да, — ответил агент. — Потеря крови большая, но похоже, не так
плох, как кажется.
— Спасибо, — сказал Санни. — Я ваш должник. С меня штука. Вам
принесут ее завтра домой, ровно в восемь.
Он швырнул трубку на рычаг и несколько минут нависал над
телефоном, стараясь успокоиться. Нельзя было давать волю гневу, потому
что Санни знал за собой этот грех. Дон всегда укорял его за
необузданность, а сейчас позволить себе распуститься — значило
погибнуть.
Для начала следовало отыскать Тома Хейгена. Санни потянулся к
телефону, но звонок опередил его. Букмекер, имевший от семьи лицензию
на контору в районе происшествия, спешил известить, что дон убит, его
застрелили прямо на улице. Санни порасспросил его, чтобы убедиться,
насколько осведомитель в курсе дела, и сказал, что он ошибается. Дон
Корлеоне жив.
Почти тотчас же телефон зазвонил в третий раз, но услышав, что
звонит репортер из «Дейли Ньюс», Санни без разговора повесил трубку.
Наконец ему удалось набрать номер квартиры Хейгена.
— Том еще не вернулся?
— Нет, — ответила жена. Но они ждут его к ужину.
— Скажи, чтоб он сразу позвонил мне, — попросил Санни.
Усилием воли держа себя в руках, он попробовал проанализировать
ситуацию и представить, как повел бы себя отец, окажись на его месте.
Санни с первой же минуты понимал, что нападение организовал Солоццо,
но сам Солоццо не мог, безусловно, взять на себя смелость выступить
против дона, слишком велика была разница в весовых категориях, то есть, в
могуществе. Оставалось предположить чье-то мощное покровительство
Солоццо.
Телефон зазвонил в четвертый раз, прерывая размышления Санни.
Голос в трубке звучал мягко, почти душевно:
— Сантино Корлеоне?
— Да, — сказал Санни.
— Том Хейген у нас, — сообщили ему. — Мы отпустим его часа через

три с нашими конкретными предложениями. Пока не суетитесь, не
устраивайте дополнительных неприятностей. Случившегося не вернуть.
Только будьте благоразумны, ведь всем известно, что вы — человек
горячий.
В голосе чувствовалась насмешка. Санни подумалось, что это звонит
сам Солоццо, хотя он не мог бы в этом поклясться.
— Хорошо, подождем, — произнес он нарочито глухо и скорбно.
На другом конце провода положили трубку. Санни немедленно засек
время на своих массивных золотых часах и, чтобы не забыть, записал
цифру прямо на белой скатерти. Несколько минут он сидел неподвижно на
табуретке возле обеденного стола, мрачно смотря в никуда. Жена опять
попыталась спросить:
— Что стряслось, Санни?
Он ответил как можно спокойней:
— Старика подстрелили.
Увидев, какое это произвело на нее впечатление, Санни добавил
грубовато:
— Не волнуйся, он жив. Все будет нормально.
О Хейгене он предпочел умолчать.
Телефон вновь затрезвонил. Теперь позвонил Клеменца. В трубке
было слышно, как толстяк задыхается и захлебывается от волнения:
— Знаешь, что с отцом?
— Да, — ответил Санни. — В него стреляли, он жив.
В трубке наступило молчание, потом облегченный голос Клеменцы
запричитал:
— Слава тебе, Господи, слава тебе, Господь милосердный… Ты
уверен? — переспросил он в волнении. — Мне сказали, он умер прямо на
улице.
— Он жив, — еще раз подтвердил Санни, внимательно вслушиваясь в
интонации Клеменцы. Казалось, тот взволнован искренне, но актерство
входило в его работу.
— Наберись мужества, Санни, — продолжал говорить Клеменца. —
Что нужно делать теперь мне?
— Езжай домой к дону, — распорядился Санни. — С собой захвати
Паоло Гатто.
— И все? — спросил Клеменца. — А не надо послать ребят к тебе
домой и в больницу?
— Нет, приезжай с Паоло Гатто, — повторил Санни. — Вместе
приезжайте. — Он выждал паузу, чтобы дать понять Клеменце, в чем дело.

Кажется, тот начал понимать. Стараясь говорить вполне естественно,
Санни спросил:
— А где его носит, этого Паоло? Чем он занимается в такой момент?
Пауза в трубке затянулась. Потом Клеменца ответил:
— Паоло нездоров. Он дома, у него простуда. Всю зиму простывает.
Санни насторожился:
— Вот как? И часто он за последнее время не был на работе?
— Раза три-четыре, если не ошибаюсь, — ответил Клеменца. — Я
всегда предлагал Фредо замену, но он отказывался. А причин беспокоиться
лет десять не было, сам знаешь.
— Да, — согласился Санни. — Ну, так я жду вас дома у отца. Только
обязательно привези Паоло, понимаешь? Мне плевать, болен он или
здоров.
И опустил на рычаг трубку, не дожидаясь ответа.
Жена тихо плакала. С минуту он смотрел на нее пристально, потом
сказал:
— Если будет звонить кто-то из наших, я у отца, пусть перезвонят в
кабинет. Если чужие — ты ничего не знаешь. Жене Тома передай, что он
может задержаться немного.
Санни помедлил:
— Сюда я подошлю кое-кого из ребят на всякий случай, — ее
покорежило от страха, и он поспешил добавить: — Не пугайся зря, ничего
не случится. Но слушайся, если скажут, что нужно делать. Можешь
позвонить мне по папиному телефону, но без особой нужды не дергай. И
вообще кончай психовать.
С этим он вышел из дома.
Уже стемнело, вдоль по улице задувал пронизывающий декабрьский
ветер. Санни шел без опаски — все восемь домов на этой улице
принадлежали дону Корлеоне. Два крайних дома занимали члены Семьи —
верные люди, проживавшие вместе с домочадцами, и молодые итальянцы-
холостяки, поселенные на первых этажах в служебных целях, В остальных
шести домах, выстроенных полукругом, проживали: в одном — Том
Хейген, в другом — Санни Корлеоне, в третьем, самом скромном, — дон
Корлеоне, а еще в трех размещались старые, уже устранившиеся от дел
друзья Семьи. Они получили это жилье бесплатно, но при условии, что
освободят его в случае необходимости. Таким образом тихая улица была
самым надежным образом защищена. К тому же подъезды всех домов
всегда ярко освещались, так что проскользнуть незамеченным здесь было
бы очень непросто.

Санни пересек улицу и открыл дверь отцовского дома собственным
ключом. Он крикнул:
— Мам, ты где?
Мать вышла из кухни в облаке запахов — там жарился сладкий перец.
Не дожидаясь ее вопросов, Санни взял ее за руку и усадил.
— Мне позвонили сейчас, — сказал он. — Ты, главное, не беспокойся.
Папа в больнице, его ранили. Соберись, чтобы поехать со мной туда, а я
пока раздобуду машину и шофера.
Мать внимательно посмотрела на него и спросила по-итальянски:
— В него стреляли?
Санни кивнул. Мать, опустив голову, на минутку вернулась в кухню.
Санни вошел следом. Мать погасила плиту, сняла с конфорки сковороду с
недожаренными перцами и ушла одеваться в спальню. Санни достал с
горячей сковородки перец, из корзины — ломоть хлеба и съел огромный
сладковатый сэндвич, слизывая с пальцев капающий жир.
Потом прошел в угловую комнату — отцовский кабинет, достал из
запертого шкафа особый телефонный аппарат. Его номер был
зарегистрирован на вымышленное имя по несуществующему адресу.
Прежде всего Санни набрал номер Люки Брази, но там не ответили.
Тогда он позвонил в Бруклин человеку, которому полностью доверял, —
Тессио, преданнейшему соратнику дона. Он поручил ему отобрать
полсотни самых надежных ребят для охраны больницы и еще одну группу
попросил прислать в Лонг-Бич. Предстояла работенка в ближайшем
будущем.
— Клеменцу тоже сцапали? — спросил Тессио.
— Я не хотел бы пока пользоваться услугами его людей, — ответил
Санни.
Тессио понял мгновенно. Помолчав в трубку, он сказал:
— Прости за откровенность, Санни, но это сказал бы и твой отец: не
торопись с выводами. Никак не верю, что Клеменца может предать.
— Спасибо на этом, — сказал Санни. — Я тоже не верю. Но лучше
перестраховаться, верно?
— Верно, — подтвердил Тессио.
— Да, чуть не забыл. Наш младший, Майкл, сейчас в университете в
Бостоне. Пусть ребята привезут заодно его сюда, к отцу. Мало ли что может
случиться… Поживет у нас, пока все утрясется. Я позвоню ему, чтобы был
в курсе, предупрежу.
— О'кей, — сказал Тессио. — Как управлюсь, сам приеду к тебе. Моих
людей ты признаешь?

— Соображу, — закончил разговор Санни.
Из маленького стенного сейфа он вынул алфавитную книжку в
переплете из синей кожи. Пролистал ее и остановился на букве «Ф». Там
значилось: «Рэй Фаррел, 500 долларов, Рождество» — и телефон рядом.
Санни набрал указанный номер, спросил:
— Фаррел?
— Да? — отозвался голос на другом конце провода.
— Вас тревожит Сантино Корлеоне. Мне необходима ваша помощь и
притом немедленная. Проверьте два телефона — кто и куда звонил по ним
за последние три месяца, — Санни продиктовал номера телефонов Паоло
Гатто и Клеменцы. Потом добавил: — Это действительно очень срочно.
Если вам сегодня до полуночи удастся сообщить информацию, нынешнее
Рождество у вас будет вдвойне радостным.
Покончив с этим делом, Санни еще раз набрал номер Люки Брази. На
сей раз молчание показалось ему подозрительным, Он старательно отогнал
тревогу — Люка сам явится, как только узнает о случившемся.
Санни оседлал вращающийся табурет и откинулся на спинку,
сосредотачиваясь. Не пройдет и часа, как в доме будет полно народу, а
командовать предстоит ему самому. Лишь теперь, оказавшись на мгновенье
в тишине и одиночестве, Санни осознал всю сложность ситуации. Впервые
за десять лет брошен вызов могуществу семьи Корлеоне. Виновник этому
Солоццо, но он явно не стал бы действовать без поддержки хотя бы одной
из пяти нью-йоркских семей. Вероятнее всего, что за ним стоит клан
Татальи. Значит, выбор был ограничен: либо кровопролитная война, либо
немедленная капитуляция на условиях Солоццо.
Санни скривился в мрачной усмешке. Этот подлый турок все
предусмотрел. Кроме одного — старик выжил, ему не повезло, этому турку.
Значит, война. Ну, что ж, имея в запасе связи в верхах, людские
ресурсы и Люку Брази в качестве джокера, можно не опасаться исхода.
Санни опять охватила тревога. Почему не появляется Люка Брази?

жүктеу/скачать 2,12 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: