Глава XV 1. «Однако что же все-таки мешает объединить добродетель и наслаждение и устроить
высшее благо таким образом, чтобы честное и приятное было одно и то же?» – Ни одна состав-
ная часть чести не может быть бесчестной, и высшее благо утратит свою подлинность, если в
нем окажется хоть что-то не вполне наилучшее.
2. Даже радость, порождаемая добродетелью, как она ни хороша, не может быть частью
высшего блага, так же как покой и веселье, от каких бы прекрасных причин они ни возникали;
все это, конечно, блага, но не из тех, что составляют высшее благо, а из тех, что ему сопут-
ствуют.
3. Тот, кто попытается объединить добродетель и наслаждение, пусть даже и не на равных
правах, привяжет к более прочному благу более хрупкое, надеясь его упрочить, после чего оба
станут шаткими; а на свободу свою, непобедимую до тех пор, пока для нас нет ничего дороже
ее, он наденет ярмо рабства. Ибо ему сразу понадобится фортуна; но нет рабства горшего!
Жизнь его отныне наполнится тревогой, подозрениями, страхом; он будет трепетать от любого
случая, и каждое из сменяющих друг друга мгновений будет таить в себе угрозу.
4. Ты не хочешь водрузить добродетель на твердое, неподвижное основание; ты остав-
ляешь ей лишь шаткую почву под ногами, ибо нет ничего более шаткого и ненадежного, чем
надежда на случай, чем изменчивое тело со всеми его способностями и потребностями. Как
может человек повиноваться богу, как может благодушно принимать все, что бы с ним ни слу-
чилось, не жаловаться на судьбу и толковать все свои несчастья в лучшую сторону, если самые
ничтожные уколы наслаждения или боли заставляют его содрогаться? Из него не выйдет ни
добрый защитник родины, ни борец за своих друзей, если он покорился наслаждению.