Образ древности в советской историографии: конструирование и трансформация
Е.М. Штаерман и «буржуазная» историография древности
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Pdf көрінісі
|
| 4.3. Е.М. Штаерман и «буржуазная» историография древности
Противостояние зарубежной, а в особенности западной науке было одним из конститутивных признаков советской историографии. Борьба против буржуазных исторических концепций входила в список важнейших задач советских учёных. Как мы могли заметить ранее, это был важный раздражающий фактор и даже точка отсчёта – насколько учёный был советским, можно было определить только через то, насколько он не был «буржуазным». У крупных историков это раскрывалось преимущественно через построение собственной концепции, у других – через разной степени накала критику западных коллег или даже западной историографии в целом. Тональность критики постепенно менялась. Примерно с конца 30-х гг. (с небольшим перерывом во время кампании против «низкопоклонства» в конце 40-х – начала 50-х гг.) интенсивность общей критики зарубежных учёных, сводившейся к тому, что они обречены блуждать в темноте из-за своей классовой позиции, начинает спадать, сводится к одной-двум стандартным фразам, а на место этого приходит изложение позиции и достижений конкретных работ. Процесс этот, правда, проходил не без попыток обратного движения. Так, А.Л. Кац в 1953 г. выступила с резким отзывом на рецензию П.Н. Таркова на международный журнал «Historia». Основной смысл отзыва сводился к тому, что критика Тарковым «растленной буржуазной идеологии» оказалась «слишком поверхностной, беззубой, идущей не по главной, а по
335
второстепенной линии». 169
Статья начинается отсылкой к выступлению Сталина на XIX съезде партии и в целом отмечена печатью неистовой ругани как на западную науку («маршаллизированная “наука”», «белоэмигрант Ростовцев», «беззастенчивая модернизация древней истории», «немецкий фашистский историк Фогт» и т.д.), так и на П.Н. Таркова, посмевшего, например, в критике Г.Э. Штира оказаться мягче английского историка Ф. Уолбэнка – Кац называет это «поистине невероятным». 170
Указанный номер «Вестника древней истории» выходил с некрологом Сталина. Наступал период борьбы за власть в высших её эшелонах, политические последствия которого были пока мало предсказуемы. Несложно увидеть, что статья Кац озаглавлена точно как передовица журналов и газет при проведении крупных идеологических кампаний. Но при этом напечатана она в разделе критики и библиографии, касается всё-таки частного вопроса, а потому оказывается не более чем страховкой редакции на случай, если власть вновь пойдёт по пути «закручивания гаек». Нет никакого сомнения, что постепенное смягчение режима в стране способствовало быстрому исчезновению подобных статей, а вместе с ними и их уникального, одновременно возвышенного и низко ругательного стиля. Это не значило, однако, что критика зарубежных работ становилась теперь делом исключительно «объективистским», по выражению А.Л. Кац. В качестве примера можно привести статью Г.Г. Дилигенского (1930-2002), посвящённую анализу ряда выступлений иностранных историков на XI Международном Конгрессе исторических наук в августе 1960 г., 171
на котором произошло столкновение по вопросу о рабстве между марксистами и преимущественно представителями западногерманской школы по
169 Кац А. За усиление борьбы с буржуазной идеологией в области древней истории (По поводу рецензии проф. П.Н. Таркова на журнал Historia, ВДИ, 1952, № 3, стр. 113 слл.) // ВДИ. 1953. № 1. С. 133, 137, 135.
170
Там же. С. 135.
171 XI Международный Конгресс исторических наук в Стокгольме // ВИ. 1960. № 12. С. 3- 29.
336
изучению рабства. 172
Точкой начала дискуссии стал доклад ученика Й. Фогта, мюнхенского историка З. Лауфера (1911-1986), исследователя рабского труда на рудниках в Лаврионе, 173
в котором говорилось, что фактическое положение рабов значительно разнилось с юридическим, а рабский труд не являлся типичным для античности. Полемизируя (очень подробно и обстоятельно) с данным докладом и рядом сообщений, примыкающих к нему, Дилигенский демонстрирует ряд приёмов и подходов, которые хорошо иллюстрируют особенности нового этапа развития советской историографии древности. Во-первых, Дилигенский маркирует противника, определяя его как сторонника концепции В. Вестермана, 174 на работу которого советскими историками была написана обширная коллективная рецензия. 175
Это позволяет подчеркнуть тенденциозность Лауфера (ибо тенденциозность Вестермана уже доказана) и говорить об этих работах как о типичном явлении в западной историографии. Тем не менее, в начале 60-х гг. на Западе уже было несколько крупных работ по рабству, а в СССР, как ни парадоксально, они отсутствовали. Так что неудивительно, что Дилигенский вынужден фактически оправдываться, облекая это, правда, в наступательную форму: «Несмотря на использование новых источников, эти работы (Вестермана – С.К.) гораздо менее объективны, чем, например, старый труд Валлона, отражающий ту фактическую основу, из которой исходил Маркс в своих высказываниях об античном обществе». 176
При этом, однако, если в 30-е гг.
172 См. Shaw B.D. “A Wolf by the Ears”: M.I. Finley’s Ancient Slavery and Modern Ideology in Historical Context // Finley M.I. Ancient Slavery and Modern Ideology. Ed. By B.D. Show. New York, 1998. P. 5; Yavetz Z. Slaves and slavery in ancient Rome. New Jersey, 1991. P. 143-144. О семинаре И. Фогта см.: Фролов Э.Д. Немецкая буржуазная историография античности новейшего времени (1917-1975) // Античный мир и археология. Вып. 4. Саратов, 1979. С. 162-163.
173 Lauffer S. Die Bergwerkssklaven von Laureion. Bd. I-II. Wiesbaden-Mainz, 1955-1956.
174 Westermann W.L. The Slave Systems of Greek and Roman Antiquity. Philadelphia, 1955.
175 Ленцман Я.А., Павловская А.И., Корсунский А.Р., Кузищин В.И., Свенцицкая И.С. Рец.: W.L. Westermann, The Slave Systems of Greek and Roman Antiquity, Philadelphia, 1955, 180 стр. // ВДИ. 1958. № 4. С. 136-158.
176 Дилигенский Г.Г. Проблемы истории античного рабства на XI Международном Конгрессе исторических наук в Стокгольме // ВДИ. 1961. № 2. С. 124-137.
337
подобная маркировка противника фактически заменяла дальнейшую критику, которая выстраивалась относительно навешенного ярлыка, то теперь советский учёный обращается прежде всего к отдельным вопросам, разбирая практически каждый довод Лауфера, подчёркивая, что фиктивная природа рабства обнаруживается только там, где рабы не были заняты в основном производстве. Против довода о нетипичности рабского труда Дилигенский выдвигает следующее положение (не новое, но удачно им сформулированное): действительно, даже в период максимального развития рабства во многих областях античного мира оно не имело сколько-нибудь широкого распространения. Но это говорит лишь об ограниченности экономического развития в древности, недостаточных масштабах и отнюдь не свидетельствует о том, что рабство не являлось необходимой основой этого развития. 177 Фактически, Дилигенский утверждает, что исключительное в количественном смысле может быть основным в смысле качественном. Поскольку он параллельно доказывает, где это только возможно, что количество рабов всё же было весьма высоким, то это выдаёт его колебания в линии защиты. В конце концов, если позиция Лауфера повторяет Вестермана, если он кругом неправ и в фактических оценках, и в обобщениях, то чего ради стоит посвящать его статье почти полтора печатных листа критики?! Нежелание признавать за буржуазными учёными никаких удачных обобщений проявляется и в критике Дилигенским сообщения Ф. Виттингофа (1910-1999). Он отвергает утверждения последнего, будто советские историки считали революцию при переходе от античности к средневековью «мало типичной», или о том, что правовое и фактическое положение рабов в период Поздней империи значительно улучшилось. Виттингоф ссылается на материалы дискуссии 50-х гг., Дилигенский же замечает, что тот
177
Там же. С. 131.
338
безосновательно «навязывает» эти взгляды советским историкам. 178
Но если и можно утверждать, что Виттингоф, например, не вполне чётко передаёт слова С.И. Ковалёва о специфичном характере социальной революции при переходе от рабовладения к феодализму, то нельзя заявлять, будто у такой передачи совсем нет оснований. 179
Когда Дилигенский резюмирует свои выпады, он возрождает лексику более раннего периода советской историографии: «Выступление Виттингофа … особенно наглядно показывает, как проблемы древней истории, недостаточно ещё изученные марксистской наукой, используются буржуазными историками в целях полемики с основными теоретическими положениями марксизма- ленинизма». 180
В общем, Дилигенский останавливается в одном шаге от того, чтобы обвинить западных историков в слабой изученности отдельных вопросов историками советскими. Можно сказать, что советская историография послесталинского периода гораздо острее воспринимает работы западных коллег, прежде всего те, которые касаются «больных» тем для самой советской науки о древности. Если раньше механизм «клеймения» враждебных советскому строю авторов беззастенчиво сочетался с заимствованием у тех информации и ряда выводов, которые после переводились на язык собственного метатекста, теперь началась рефлексия. Отказ от собственных стереотипов не должен был перейти ту грань, за которой установки советских историков стали бы откровенно подобными западной науке, поиски новых трактовок и продуманных теоретических оснований источали ту же опасность. Советская историческая наука о древности уже не могла писать вне контекста мировой историографии и при этом не хотела этого признавать. Это сложное
178 Там же. С. 136. 179
О том, что Штаерман отрицала прямую борьбу рабов и рабовладельцев как движущую силу позднеримской истории, писал и А.Д. Момильяно, историографические работы которого не грешат поверхностным пересказом чьей-либо точки зрения. Momigliano A.D. Christianity and the Decline of the Roman Empire. P. 73.
180
Дилигенский Г.Г. Проблемы истории античного рабства на XI Международном Конгрессе исторических наук в Стокгольме. С. 136.
339
положение хорошо
иллюстрирует упоминавшаяся выше серия
«Исследования по истории рабства в античном мире»: казалось бы, к исконно марксистской проблеме советские историки всерьёз обратились совсем не первыми, а именно тогда, когда стало очевидным их отставание в этом 181
самостоятельным исследователем, разрабатывавшим крупные проблемы римской истории, и её обращение к опыту зарубежной историографии нельзя списать на необходимость по долгу работы ругать буржуазную науку. Кроме того, уже начиная со своих ранних обзоров англо-американской историографии, 182
Штаерман не применяет столь частые в предшествующей ей советской традиции приёмы критики: «маркировку» (приписывание критикуемого автора к определённому идеологическому течению, часто на основе внешних признаков) и «поругание» (уничижительное отношение к противнику, использование экспрессивной, иногда сниженной лексики). Из всех типов полемики учёный предпочитает разбор конкретных положений в конкретных работах. Учитывая, что по многим темам, разрабатывавшимся Штаерман, в советской историографии было мало заметных работ, становится понятным, почему в её собственных научных произведениях почти всегда превалируют ссылки на работы иностранных коллег. Не следует думать, однако, будто исследовательница сосредотачивалась исключительно на отдельных вопросах в зарубежных работах, не затрагивая проблем более высокого порядка. Напротив, в творчестве Штаерман проявляется стремление к выяснению теоретических основ зарубежных исторических исследований. Основная цель этого выяснения – анализ собственных основ и подходов. Мы уже касались того, к каким интересным результатам это привело в 60-е гг. Это то же самое время, когда за рубежом с
181 Важную роль в акцентировании тематики сыграла конференция, состоявшаяся в декабре 1960 г. в Институте Истории АН СССР. См.: Борщ И.Е. Конференция по истории античного рабства // ВДИ. 1961. № 2. С. 164-170.
182
Штаерман Е.М. Современная американская литература по истории Древнего Рима. С. 201-210.
340
подобным же пристальным вниманием изучает советскую историографию другой крупный историк античности – М. Финли (1912-1986), который, кроме того, всегда интересовался и методологией исторического исследования. Финли, действительно, символизирует собой не только новую эпоху в изучении социальных структур античности, 183 но и новый этап во взаимодействии советской и зарубежной историографии. Если знакомство Ростовцева с современными ему советскими историческими статьями было обусловлено прежде всего жизненным путём и национальностью Ростовцева, а его отношение к советским историкам, равно как и к исповедуемой ими теории, было, временами, саркастическим, то Финли, в общем, признаёт ряд успехов за советским антиковедением в изучении конкретно-исторических вопросов, а что касается концептуальных положений, то считает нужным дискутировать по их поводу. Конечно, не нужно забывать, что не последнюю роль в этом повороте сыграло и то, что работы советских авторов по древней истории в 70-е гг. сравнительно активно издаются на европейских языках (преимущественно на немецком и итальянском); прежде всего это относилось к работам с социально-экономической тематикой и работам по античному рабству, изучение которого вновь стало полемически заострённым после XI Международного конгресса историков. Большинство западных историков древности на русском не читало, и если английский марксист Дж. де Сен-Круа (1910-2000) стыдился признаваться в этом, 184 то
для многих других это даже не осознавалось как заметная проблема. Поэтому перевод работ сделал спор более предметным и насыщенным – но это даст
183
Поскольку невозможно перечислить всю литературу по вопросу, укажем лишь работы на русском языке. Безгубенко А.А. М. Финли: жизнь и научное творчество. Омск, 2003; Жарков И.А. М. Финли и советская историография античной истории. Иркутск, 2008; Крих С.Б. М.И. Ростовцев и М. Финли: два типа учёного // Мир историка. Историографический сборник. Вып. 2. Омск, 2006. С. 6-26.
184 Ste. Croix G.E.M. de. The Class Struggle in the Ancient Greek World: From the Archaic Age to the Arab Conquest. London, 1981. P. 542, n. 7.
341
заметный эффект лишь в 80-90-е гг., когда одна из сторон уже не сможет этот спор поддержать. Так или иначе, именно Финли был одним из первых, кто начал принципиальную дискуссию. 185 Финли не вёл наступление исключительно на марксизм, поэтому отдельные полемические замечания рассеяны по его многочисленным обобщающим статьям, касающимся той или иной проблемы изучения древнего мира. Вряд ли сам Финли задумывался над созданием стройного списка претензий к марксизму, но поскольку его общеметодологические положения были вполне продуманы, то и критика марксизма, несмотря на то, что она даётся им фрагментарно, касается в общем всех уровней научного знания: от философии науки 186
через методологию до конкретной методики и работы с фактами. Мы коснёмся преимущественно методологических и методических претензий. Так, обсуждая понятие «класс», антиковед обращается к его характеристике, данной С.Л. Утченко и И.М. Дьяконовым, 187
причём если в «Античной экономике» (1973) этот подход раскритикован им лишь в общих чертах, а в примечании и вовсе привязан исключительно к характеристике «азиатского способа производства», 188 то в других работах Финли подвергает 185
Отчасти курьёзным может считаться тот факт, что Г.Г. Дилигенский отозвался о сообщении Финли на конгрессе в Стокгольме вполне положительно – оно касалось конкретного вопроса и, по мнению Дилигенского, подтверждало выводы советских учёных. Дилигенский Г.Г. Указ. соч. С. 137. В начале 60-х гг. Финли ещё не стал виднейшей фигурой англо-американской историографии, и советские историки о нём почти ничего не знали.
186
Например, в одной из своих работ Финли замечает, что два научных порождения XIX в. – современная физика и марксизм – привели к страху перед обобщениями в исторической науке; марксизм запутал ситуацию тем, что пытался свести человеческое поведение к монистической теории. Finley M.I. The Use and Abuse of History. London, 1975. P. 74.
Утченко С.Л., Дьяконов И.М. Социальная стратификация древнего общества // Доклады конгресса (XIII международный конгресс исторических наук. Москва, 16-23 августа 1970 года). Том I. Часть третья. М., 1973. С. 129-149. Похожий подход к классифицированию форм зависимости заметен и в статье Зельина. См. Зельин К.К. Указ. соч. С. 23-24. Финли она была также известна – в переводе на французский (1978 г.). Несколько позже появляется и подчёркнуто ортодоксальная трактовка: Кузищин В.И. Понятие общественно-экономической формации и периодизация истории рабовладельческого общества // ВДИ. 1974. № 3. С. 69-87.
188
Finley M.I. The Ancient Economy. Berkeley; Los Angeles, 1973. P. 49, 182 n. 39.
342
теорию Дьяконова подробному разбору. 189
По его мнению, попытка Дьяконова выделить основные классы древних обществ на основе их отношения к способу производства (имеющие собственность на средства производства и не трудящиеся; имеющие средства производства и трудящиеся; не имеющие собственности на средства производства и трудящиеся) 190 сомнительна уже с точки зрения подхода к классификации, но главное, очень мало даёт нам для познания античного общества. Классифицировать при желании можно всё что угодно, замечает Финли, вопрос лишь в том, будет ли такая классификация полезной для дальнейшей работы историка. Финли приводит доводы, которые указывают, что подход Дьяконова не учитывает ряда важных моментов. Например, отнесение рабов и илотов к одному классу опровергается с помощью следующего примера: после поражения, нанесённого спартанцам при Левктрах в 371 г. до н.э., фиванцы дали полную свободу мессенцам, тем самым признав за этими последними права обычного греческого гражданского коллектива – поступок, невозможный по отношению к представителям рабского сословия. В общем, как полагает Финли, теория классов в древнем обществе в
189 См. Finley M.I. Ancient Slavery and Modern Ideology. P. 138-140. Желание авторов сборника «Портреты историков» осветить деятельность своих героев с наилучшей стороны иногда приводит к неточным обобщениям. Вместо того, чтобы сказать, что доклад вызвал интерес и получил неоднозначную оценку, А.И. Павловская пишет: «Этот доклад нашёл широкий положительный отклик и на самом конгрессе, и в последующей научной литературе». Павловская А.И. Сергей Львович Утченко (1908-1976). С. 91. Хотя вполне возможно, что подразумевается только отечественная научная литература.
190
Окончательный выход этого положения на уровень общей теории развития древних обществ состоялся в следующей работе: Дьяконов И. М., Якобсон В. А. «Номовые государства», «территориальные царства», «полисы» и «империи»: Проблемы типологии // ВДИ. 1982. № 2. С. 3-16. Точка зрения о «трёх основных социальных группах» сильна до сих пор, и в её рамках возможна даже чисто струвианская логика сближения зависимых работников и рабов: «ибо подневольный работник, получающий за свою работу паёк, по своему месту в производстве оказывается подобен классическому античному рабу, к какому бы сословию он ни принадлежал». Всемирная история. Том I. Древний мир / Отв. ред. Головина В.А., Уколова В.И. М., 2011. С. 75. Обратную логическую операцию (помыслить, что раб был подобен зависимому работнику), кажется, никто из отечественных авторов не выполнял.
343
изложении Дьяконова – «отчаянная арьергардная вылазка, устроенная с целью “спасти феномен” энгельсовой однолинейной схемы». 191
и Трофимовой о рабовладении в Италии в ранний имперский период. 192
Правда, в сравнительно скором времени стало понятно, что сосредоточение внимания на литературных, юридических и эпиграфических источниках не дало авторам картины во всей её сложности. Археологические раскопки показали, прежде всего, что упадок вилл не был однонаправленным и однообразным процессом: он происходил с разной скоростью в разных областях Италии и даже внутри отдельных областей. 193
Но эта критика началась только в 80-е гг., Финли же цитирует работы Штаерман уже в начале 70-х гг. В примечаниях к третьей главе «Античной экономики», посвящённой рабству, Финли неоднократно ссылается и на её статьи, причём преимущественно по частным аспектам проблемы. 194
Таким образом, когда Штаерман писала рецензию на эту книгу, она имела дело с автором, более или менее близко знакомым с советской историографией, – ситуация, вряд ли возможная ещё в 50-е гг. А книга сама по себе могла считаться вызовом советской историографии, куда более серьёзным, чем работа Вестермана, поскольку Финли не просто касался вопроса об античном рабстве, 195
но рисовал совершенно иной целостный образ античной экономики.
191
Finley M.I. Ancient Slavery and Modern Ideology. P. 138. Э.Д. Фролов, однако, присоединяет С.Л. Утченко и И.М. Дьяконова к числу сторонников представления о спектре классовых и сословных определений, необходимых для характеристики рабства в древности. Фролов Э.Д. Русская наука об античности. Историографические очерки. СПб., 1999. С. 412. Возможно, корректнее говорить о сближении позиций, а не об их идентичности.
192
Shtaerman E.M., Trofimova M.K. La schiavitù nell'Italia imperiale, I-III secolo. Roma, 1975.
193 Garnsey P., Saller R. The Roman Empire: Economy, Society, and Culture. Berkeley – Los Angeles, 1987. P. 60-63.
194
Finley M.I. The Ancient Economy. P. 182 n. 3, 190 n. 11, 193 n. 42, 194 n. 52, 195 n. 60, 196 n. 70.
195
Краткое суммирование взглядов Финли по этому вопросу и оценку их роли в современной историографии см.: Christiansen E. The Moses Finley Approach to Slavery and Slave Society // Ancient History Matters: Studies Presented to Jens Erik Skydsgaard on his Seventieth Birthday. Rome, 2002. P. 23-27.
344
Рассмотрим подробнее рецензию Штаерман на «Античную экономику». 196
Прежде всего, её объём – более авторского листа, и это уже свидетельствует, что книга произвела на рецензента сильное впечатление. Подтверждается это и тем, что значительная часть рецензии посвящена сжатому изложению основных положений «Античной экономики», главу за главой – очевидно, Штаерман считала нужным дать читателям чёткое представление о том, какого уровня работу написал Финли. Нужно отметить, что Штаерман немного модифицирует Финли для советского читателя, добавляя от себя термины наподобие «базис» и «надстройка», 197 но в общем и целом пересказывает очень близко к оригиналу, иногда даже переводя некоторые фразы слишком буквально. 198 Опускаются и некоторые моменты, которые показались бы слишком неожиданными советским читателям «Вестника древней истории»: приведён в общем привычный довод о различии между античными и древневосточными обществами из-за отсутствия у первых необходимости в сложных ирригационных системах, 199
200
Конечно, самым важным в рецензии советского автора на работу «буржуазного» историка оставались возражения «по существу». Очевидно,
196 Штаерман Е.М. Рец.: M.I. Finley. The Ancient Economy. University of California Press, Berkeley and Los Angeles, 1973, 273 стр. // ВДИ. 1977. № 2. С. 165-175. В оригинальном тексте имя Финли набрано с ошибками: «M.J. Finly».
197
Штаерман Е.М. Рец.: M.I. Finley. The Ancient Economy. С. 165. Не следует видеть в этом грех именно советской историографии. Скажем, когда П. Росафио пересказывает концепцию упадка «средних вилл» Штаерман, он пишет, что их владельцы происходили из «муниципальной буржуазии». Rosafio P. Slaves and Coloni in the Villa System // Landuse in the Roman Empire / Ed. Carlsen J., Ørsted P., Skydsgaard J.E. Rome, 1994. P. 146.
198 Там же: «Они (древние – С.К.) не могли свести различного рода деятельность к некоему единству». Вынутая из контекста, фраза меняет смысл, как если бы сама экономическая деятельность древних была исключительно дисперсной. Финли, конечно, имел в виду отсутствие мыслительного единства, что подтверждается продолжением фразы: «в “дифференцированную подсистему общества”, в парсонсовской терминологии». Finley M.I. The Ancient Economy. P. 21. Но теория Парсонса в СССР была ещё едва известна, и здесь снова сказывался так и не преодолённый разрыв между общественными науками по обе стороны от «железного занавеса».
199 Штаерман Е.М. Рец.: M.I. Finley. The Ancient Economy. С. 165-166.
200 «Вездесущие оливы – главный источник пищевого жира, лучшего мыла и топлива для освещения – это важный ключ для постижения средиземноморского образа жизни». Finley M.I. The Ancient Economy. P. 31.
345
что главный бой должен был развернуться вокруг понимания классов и, конкретно, проблемы рабовладения. И здесь Штаерман говорит всё то, что делает её советским историком древности: что «основное противоречие античного общества – антагонизм между рабами и рабовладельцами», 201 что
признание за «спектром состояний» статусов и сословий права быть единственной действенной характеристикой античного социума скроет от нас это основное противоречие, что Финли, критикуя марксизм, просмотрел ленинское положение о классах-сословиях докапиталистических обществ. 202
для самих советских историков, ибо только последних могло волновать, что какая-либо теория неприемлема не потому, что мало доказана, а потому, что делает неудобным выполнение априорной задачи иллюстрации «основного противоречия», как только для них могла иметь магическое значение единственная неучтённая цитата. Но рецензия отнюдь не заканчивается этими обычными для советского марксиста замечаниями. Ведь, как мы могли неоднократно убедиться ранее, в этот период советская наука о древности была уже очень далека от примитивного понимания античного рабовладения как однотипной формы и далеко не так уверена в его прямом воздействии на все сферы жизни древних обществ. Со времени дискуссии начала 50-х гг. вёлся последовательный пересмотр прежних положений об истории рабовладения, и существенный вклад в разработку этих вопросов внесла именно Е.М. Штаерман. Поэтому тут же, критикуя Финли за его слова о рентабельности рабского труда, она признаёт, что «в каких-то условиях, до каких-то пределов основанное на рабском труде производство действительно приносило доход и способствовало расцвету античной экономики… Но этому развитию был положен предел, за которым рабский труд становился невыгодным и неэффективным, и если даже производительность его возрастала … то всё же
201 Штаерман Е.М. Рец.: M.I. Finley. The Ancient Economy. С. 173. 202
Там же. С. 172.
346
всё более отставала от растущей потребности владельцев в прибавочном продукте, претворённом в значительной своей части в деньги». 203 Штаерман ссылается здесь на монографию о рабовладении в Ранней Империи, в которой более подробно разворачивает ту же идею: именно потребность рабовладельцев в деньгах слабо удовлетворялась рабским трудом, товарность которого была ограничена, «производительность труда падала скорее не абсолютно, а относительно» 204
– довод тонкий, но слабый именно из-за сплошной неопределённости: рентабельность «до каких-то пределов», производительность труда падает то ли абсолютно, то ли относительно и т.п. Примерно эту же игру словами, призванную скрыть неуверенность в выводах, подметил Финли в рассуждениях Штаерман о том, что труд колонов был более производительным, чем труд рабов, потому что они, заинтересованные в большей продуктивности, могли использовать более эффективные методы обработки почвы – хотя у нас нет доказательств, но мы можем предположить это. Финли подчёркивает здесь сам ход мысли и стиль автора: на самом деле, утверждает он, мы не можем предположить ничего подобного, поскольку знаем лишь о техническом регрессе в этот период, а единственное основание для такого мнения – стереотип о большей продуктивности свободного труда, восходящий к моральным нормам Б. Франклина, А. Миллера, А. Смита. 205
эволюции рабовладения 206
как основе развития античного общества
203 Там же.
204
Штаерман Е.М., Трофимова М.К. Рабовладельческие отношения в ранней Римской империи (Италия). М., 1971. С. 7.
205
Finley M.I. Ancient Slavery and Modern Ideology. P. 206. См., однако: Штаерман Е.М., Трофимова М.К. Указ соч. С. 301, где говорится о том, что низкий технический уровень труда колонов мог компенсироваться агротехническим опытом.
206 Б.Д. Шоу не без оснований заявляет, что в 1970-е гг. представление о рабах как о едином классе фактически уже не разделялось советскими авторами, которые, однако, оставались связанными «официальной линией советского государства». Shaw B.D. “A Wolf by the Ears”: M.I. Finley’s Ancient Slavery and Modern Ideology in Historical Context. P. 17. На наш взгляд, это совсем не значит, что советские историки по факту исповедовали представления о «спектре состояний» (см. прим. 183). Между указанными двумя положениями можно было найти достаточное количество промежуточных.
347
подкреплялась конкурирующей идеей об эволюции полиса как главного фактора античного общественного развития (здесь наибольшим оказалось влияние С.Л. Утченко). 207
И эта вторая идея завершает рецензию Штаерман: «Базой античного мира была основывавшаяся на античной форме собственности античная гражданская община», 208
фактор влияния которой, по её мнению, Финли учитывает недостаточно. Но если отбросить типично марксистскую несколько тавтологическую фразеологию (античная гражданская община как основа античной формы собственности), то здесь уже точек соприкосновения с идеями Финли гораздо больше, а претензии к сводятся к тому, что он подошёл к проблеме «несколько односторонне». 209
позиций открывало путь для восприятия идей и отчасти методов западной историографии советскими историками – в этом отношении влияние Финли и его последователей на советскую историографию может служить хорошим примером – причём, нередко советские историки не стесняются указать на это влияние. 210
В некотором смысле это зеркально отображало ситуацию, сложившуюся в ранний период советской историографии древности: там заранее вменённая обязанность противостоять буржуазной науке постепенно дополнилась осознанием собственной самостоятельности и формулированием базовых идей, здесь – стремление прояснить эти базовые идеи и самостоятельное развитие науки дополнялись растущим пониманием навязанного характера противостояния. Если Ростовцев когда-то мечтал, чтобы марксизм перестал восприниматься как религиозная догма и занял своё заслуженное место лишь одной из научных теорий, то теперь работы советских марксистов, хотя бы частично, стали известны на Западе,
207 Эта тенденция была предвосхищена: Ковалёв С.И. История Рима. Л., 1948. С. 91. 208
Штаерман Е.М. Рец.: M.I. Finley. The Ancient Economy. С. 174.
209 Там же. С. 175.
210 Более подробный обзор см.: Жарков И.А. М. Финли и советская историография античной истории. С. 140-187. Параллели, проводимые Жарковым между работами Финли и работами советских исследователей, не всегда в достаточной мере развёрнуты, но в общем и целом он убедителен в иллюстрации силы воздействия Финли на позднюю советскую историографию.
348
подверглись там критике – не более и не менее жёсткой, чем работы других, немарксистских учёных. 211
резких характеристик западных учёных. Критикуя Финли, Штаерман делает это не с позиции «единственно верного учения» и уж тем более не от имени всей советской науки (как это было нормальным в 30-50-е гг. и более чем приемлемым вплоть до конца 80-х гг.), а исходя из общих логических оснований и от собственного лица. Не случайно на всём протяжении рецензии на «Античную экономику» Штаерман ведёт полемику именно с историком Мозесом Финли, на которого не вешаются никакие ярлыки, который воспринимается как личность, а не как символ «буржуазной историографии»; кстати говоря, в рецензии нет и самого этого словосочетания, лишь однажды сказано о «западной историографии». 212
применённого Финли, но как это далеко от заявлений по типу «они не видят леса за деревьями»! При этом на уровне, условно говоря, мировоззренческом перемены происходят более существенные. И хотя элементы противостояния советской историографии «всему миру» сохраняются, системность и непримиримость оппозиции «советская наука – буржуазная наука» утрачиваются. 213 Этот
211
См. Rosafio P. Slaves and Coloni in the Villa System. P. 146 ff.; Yavetz Z. Slaves and slavery in ancient Rome. P. 135-139. Нам осталась недоступной сравнительно недавняя работа: McKeown N. The Invention of Ancient Slavery? Duckworth, 2007.
212 Штаерман Е.М. Рец.: M.I. Finley. The Ancient Economy. С. 173. Упрощённое изложение позиций зарубежных исследований у Штаерман иногда появляется даже в 60-е гг., но относится оно не к поколению современников, а к предшествующему поколению «модернизаторов». Например, вряд ли корректно утверждать, будто приверженцы школы Эд. Мейера полностью отождествляли эллинистическое и римское общество с капиталистическим. Конечно, всегда можно найти каких-то приверженцев, которые так и делали, но это будет настолько же односторонне, как судить по работам А.В. Мишулина всю раннюю советскую историографию. См.: Проблемы истории докапиталистических обществ. Кн. 1. Законы истории и конкретные формы всемирно-исторического процесса. С. 640.
213
Важно говорить именно о системности. В предшествующий период мы также можем найти примеры корректного и уважительного отношения к зарубежным авторам, равно 349
процесс идёт параллельно избавлению от прежних, порождённых ещё 30-ми гг., стереотипов об устройстве античного общества, и он всё более сопрягается с похожим (хотя далеко не идентичным) процессом антимодернизации в англо-американской (а после
и мировой) историографии, спровоцированным работами Финли. Советские антиковеды при споре с западными уже давно не использовали доводы от идеологии, всё меньше – доводы от методологии, зато всё чаще – от общей логики, что делало сам этот спор возможным и взаимно уважительным. И потому отсылка к противостоянию между рабами и рабовладельцами как центральному для понимания всей древности является последним бастионом, охраняющим видимое единство мнений в советской историографии, сохраняющим её «самобытность», бастионом, который нужно отстаивать до конца, но который, вообще-то, можно и обойти. Признание того, что эволюция полиса – тема, как минимум, тоже центральная для истории античности, давало эту возможность обхода. Естественно, никто не ставил поздних советских историков перед судьбоносным выбором, что из указанного важнее для понимания античного общества, хотя бы потому, что и высшие инстанции в то время вполне устраивало внешние согласие. Но мы можем быть уверены, что сама Е.М. Штаерман, столь увлечённо занимавшаяся методологией исторического познания в 60-е гг., видела сложности и парадоксы, горой встававшие на пути развития советской историографии древности. Один из типичных для того времени ответов на вопрос, почему марксистская наука не может преодолеть многочисленные противоречия, сводился к роковой роли государства, искусственно ограничившего свободу марксистской мысли. Мы можем предположить, что исследовательница не считала такое объяснение достаточным, вероятно, надеясь, что в той или иной формы можно расширить горизонты
как и исключительно научной полемики. Но преобладающей тенденцией было именно принципиальное противостояние.
350
марксистского историописания и в рамках известного над ним контроля – это хорошо можно проиллюстрировать на примере её вклада в исследование истории античной культуры.
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|