В конце они оба умрут

КЕНДРИК О’КОННЕЛЛ
10:03
Кендрику О’Коннеллу не позвонили из Отдела Смерти, потому что
сегодня он не умрет. Жизнь свою ему, возможно, и удастся сохранить,
а вот работу продавца сэндвичей в кафе он уже точно потерял.
Кендрик не снимает фартука, и плевать он на все хотел. Он выходит из
кафе и зажигает сигарету.
Кендрик никогда не был везунчиком. Даже когда в прошлом году
он нажил состояние после долгожданного развода родителей, прошло
совсем немного времени, и удача вновь покинула его. Его мама и папа
подходили друг другу не больше, чем детские ботиночки взрослой
ноге; даже в девять лет от роду Кендрик это понимал. Мальчик
многого тогда не знал о жизни, но сознавал, что между родителями нет
любви, если папа спит на диване, а маме плевать даже на то, что ее
мужа ловят на измене с какими-то молоденькими девчонками в
Атлантик-Сити. (У Кендрика всегда были проблемы с сованием носа
не в свое дело, и скорее всего он был бы куда счастливее, если бы
меньше знал.)
Первые алименты на содержание ребенка подоспели как раз
вовремя, потому что Кендрику были жизненно необходимы новые
кроссовки: подошвы на старых расклеились спереди, и одноклассники
безжалостно издевались над ним за то, что его кеды при ходьбе
«просили каши». Открывались — закрывались, открывались —
закрывались. Кендрик умолял маму купить «джорданы» самой
последней модели, и она потратила на них три сотни долларов, потому
что Кендрику «нужна была победа». По крайней мере так она сказала
его дедушке по отцу, человеку жуткому, — однако к истории это не
имеет никакого отношения.

В своих новых кроссовках Кендрик чувствовал себя настоящим
трехметровым великаном, пока четверо парней под метр восемьдесят
не напали на него и не украли обновки прямо с ног. Из разбитого носа
шла кровь, идти домой в одних носках было неприятно и больно, но
все исправил тот парень в очках, который достал из рюкзака упаковку
бумажных платочков и снял с себя кроссовки. Снял и отдал Кендрику,
просто так, ничего не попросив взамен. Кендрик больше никогда не
видел того парня и имени его так и не узнал, но Кендрика все это и не
заботило. Важнее для него было никогда больше не позволять никому
надирать ему зад.
И вот тогда Дэмиен Ривас, в прошлом одноклассник Кендрика,
который гордо бросил школу, помог Кендрику стать сильным. Ему
понадобилась неделя занятий с Дэмиеном, чтобы научиться ломать
запястье любому, кто осмелится на него напасть. Дэмиен отправлял
Кендрика на улицу и, как свирепого питбуля, натравливал его на
ничего не подозревающих старшеклассников. Кендрик подходил к
жертве, давал в табло и одним ударом укладывал ее на землю.
Так Кендрик стал Королем Нокаута и продолжает быть им до сих
пор.
Безработным Королем Нокаута.
Королем Нокаута, которому некого лупить, потому что его банда
распалась, когда один из ее членов, Пек, нашел подружку и попытался
зажить нормальной жизнью.
Королем Нокаута в королевстве людей, которые постоянно
поддразнивают его наличием целей в жизни и просто сами
напрашиваются, чтобы им дали в челюсть.

МАТЕО
10:12
— Я знаю, что предлагать еще какие-то идеи мне нельзя…
— Ну-ка, ну-ка, — говорит Руфус. Он едет на велосипеде рядом
со мной. Он и меня хотел опять поставить на эту гиблую подножку, но
я, как и раньше, отказался. Однако я не мог позволить своей паранойе
помешать ему ехать самому. — Что придумал?
— Я хочу пойти на кладбище, на могилу моей мамы. Я знаю ее
только по рассказам папы, но мне хотелось бы провести какое-то время
с ней, — говорю я. — Кладбище таксофонов, кажется, сделало свое
дело. — Отец обычно ходил на могилу мамы один, потому что я
слишком нервничал. — Если, конечно, ты не хочешь заняться чем-то
другим.
— Ты на самом деле хочешь пойти на кладбище в день, когда сам
умрешь?
— Да.
— Я не против. Что за кладбище?
— Эвергринс в Бруклине. Недалеко от района, в котором выросла
моя мама.
Нам нужно сесть на поезд А от станции «Коламбус-Сёркл» и
ехать до станции Бродвей-Джанкшен.
Мы проходим мимо какого-то магазинчика, и Руфус хочет в него
заскочить.
— Что тебе нужно? — спрашиваю я. — Вода?
— Просто зайдем, — говорит Руфус. Он катит велосипед вдоль
прохода и останавливается у стойки с игрушками. Здесь водные
пистолеты, глина для лепки, фигурки супергероев, мячи, ластики с

разными запахами и наборы конструкторов «Лего». Один из таких
наборов Руфус и берет с полки. — Готово.
— Что-то я запутался…
— Готовься, архитектор. — Руфус идет к кассе. — Покажешь мне,
на что способен. — Я улыбаюсь этому маленькому чуду, чуду, которое
я даже не подумал бы подарить себе сам. Я достаю кошелек, но Руфус
отмахивается. — Не, это мой подарок. Отплачу тебе за идею с
инстаграмом.
Руфус покупает «Лего», и мы выходим на улицу. Потом кладет
целлофановый пакет к себе в рюкзак и идет пешком рядом со мной. Он
рассказывает, как всегда хотел иметь домашнего питомца, но не собаку
и не кошку (потому что у его мамы на них была жуткая аллергия), а
кого-нибудь крутого вроде змеи или кролика. Мне нравятся обе эти
идеи, главное, чтобы змее и кролику не пришлось жить в одной
комнате.
Так мы доходим до станции «Коламбус-Сёркл». Руфус
подхватывает велосипед и спускается с ним по лестнице, после чего
мы быстро проскальзываем на платформу и запрыгиваем в поезд А за
секунду до отправления.
— Четко мы, — говорю я.
— Могли бы добраться сюда быстрее, если бы ехали на велике, —
шутит Руфус. Или думает, что шутит.
— До кладбища и на катафалке можно быстро доехать.
Этот поезд, как и тот, в котором мы ехали ночью, почти пуст: в
вагоне не больше дюжины пассажиров. Мы садимся спиной к постеру
«Арены путешествий».
— В каких городах или странах ты хотел бы побывать? —
спрашиваю я.
— Да в куче всяких. Всегда мечтал поделать что-нибудь
прикольное, например покататься на серфе в Марокко, полетать на

дельтаплане в Рио-де-Жанейро, а еще, может, поплавать с дельфинами
в Мексике. Заметь: с дельфинами, не с акулами, — отвечает Руфус.
Чувствую, переживи мы сегодняшний день, он долго бы еще
подшучивал над Обреченными, которые плавают с акулами. — Но еще
я хотел бы фотографировать совершенно случайные места со всего
света, которые не получают должного признания из-за того, что
история у них не такая эпичная, как, скажем, у Пизанской башни или
Колизея, но при этом они все равно обалденные.
— Классная идея. Как думаешь…
Свет в вагоне мигает, и всё замолкает, даже шум вентиляторов.
Мы под землей — и в кромешной темноте. Над нашими головами
проносится голос машиниста, который сообщает, что произошел
небольшой перебой в подаче электричества и скоро система снова
будет запущена. Где-то плачет маленький мальчик, и какой-то мужчина
ругается по поводу очередной задержки поезда. Но я нутром чую: что-
то здесь капитально не так. У нас с Руфусом есть проблемы
посерьезнее опозданий. Я не заметил подозрительных личностей в
вагоне, но теперь мы тут застряли. Кто угодно может пырнуть нас
ножом, и никто об этом не узнает, пока не включится свет. Я
придвигаюсь к Руфусу, прижимаюсь к нему бедром и заслоняю своим
телом, как щитом. Может быть, мне удастся выиграть для Руфуса
немного времени, чтобы он успел повидаться с плутонцами, если их
сегодня освободят. Может, я даже смогу защитить его от смерти,
может, умру настоящим героем, может, Руфус станет исключением из
непогрешимой статистики Отдела Смерти.
Рядом со мной что-то светится в темноте, как фонарик.
Это Руфус достал телефон.
Я тяжело дышу, сердце бешено колотится, и мне не становится
легче, даже когда Руфус массирует мне плечо.
— Эй, всё в полном порядке. Такое постоянно случается.

— Не постоянно, — говорю я. Задержки — да, но выключение
света в метро — не такое уж частое явление.
— Ты прав, не постоянно. — Он лезет в рюкзак, вынимает
конструктор и высыпает горсть деталей мне на колени. — Вот.
Построй что-нибудь, Матео.
Не знаю, оттого ли он просит меня что-нибудь создать, что,
подобно мне, ждет неизбежного, — но делаю как велено. Сердце все
еще громко стучит, однако, взяв в руки первую деталь, я перестаю
дрожать. Я пока понятия не имею, что пытаюсь сделать, но позволяю
пальцам бесцельно строить основание из крупных деталей, потому что
свет мобильника в полной темноте вагона кажется настоящим
прожектором.
— А ты куда хотел бы съездить? — спрашивает Руфус.
Этот вопрос и темнота душат меня.
Как жаль, что я не был достаточно смел, чтобы путешествовать.
Теперь, когда у меня нет времени никуда ехать, я хочу побывать везде.
Потеряться в пустынях Саудовской Аравии; убегать от летучих мышей
под мостом Конгресс-авеню в Остине, штат Техас; провести ночь на
острове Хасима, в заброшенном японском центре угледобычи,
известном также как Остров-Призрак; проехать по Дороге Смерти в
Таиланде, ведь даже несмотря на название оставался бы шанс, что я
выживу среди отвесных скал и шатких деревянных мостов. И во
многих других местах. Я хочу взобраться на все горы на свете,
проплыть по каждой в мире реке, исследовать все пещеры, пересечь
все мосты, пробежать по всем пляжам, посетить все города, все страны
на Земле. Абсолютно все. Нельзя было просто смотреть документалки
и видеоблоги об этих местах.
— Я бы поехал куда угодно, лишь бы почувствовать адреналин, —
отвечаю я. — Летать на дельтаплане в Рио — звучит шикарно.

Закончив свою конструкцию наполовину, я понимаю, что именно
строю. Это убежище. Оно напоминает мне о доме, месте, где я
прятался от радостей жизни, и все-таки я осознаю обратную сторону
медали. Я знаю, что мой дом оберегал меня от смерти, и благодаря ему
я прожил столько, сколько прожил. И не просто прожил, а был
счастлив. Дом ни в чем не виноват.
Когда я наконец заканчиваю, Руфус все вещает о том, как
родители чуть не назвали его Кейном в честь маминого любимого
рестлера 
[11]
; мои веки вдруг тяжелеют, голова опускается, но я резко
вздрагиваю и просыпаюсь.
— Прости. Мне не скучно. Мне нравится с тобой болтать. Я, э-э, я
просто очень устал. Выдохся. Знаю, засыпать нельзя, потому что
времени нет. — Но этот день в самом деле высосал из меня все силы.
— Прикрой ненадолго глаза, — говорит Руфус. — Мы пока
никуда не едем, так что с тем же успехом можешь передохнуть. Я тебя
разбужу, когда доберемся до кладбища. Обещаю.
— Тебе тоже надо поспать, — замечаю я.
— Я не устал.
Это неправда, но я уверен, что он будет отпираться до последнего.
— Хорошо.
Я откидываю голову на спинку сиденья, держа на коленях свое
игрушечное убежище. Мобильник больше не светит на меня, но взгляд
Руфуса я на себе по-прежнему ощущаю. Хотя, скорее всего, мне это
просто мерещится. Поначалу становится даже как-то неловко, но
потом я расслабляюсь. Прав я или нет, чувство у меня такое, словно
мой личный ангел-хранитель теперь за мной наблюдает.
Мой Последний друг здесь надолго.
[11] Глен Томас Джейкобс, американский рестлер, бизнесмен, политик
и актер, избранный мэр округа Нокс, штат Теннесси. Выступает под
именем Кейн.

РУФУС
10:39
Я хочу сфотографировать, как Матео спит.
Звучит жутковато, согласен. Но мне нужно обессмертить это
мечтательное выражение лица. Черт. Звучит не менее крипово. А еще я
хочу запечатлеть само мгновение. Как часто вы оказываетесь в метро
во время отключения электричества, да еще и в компании
восемнадцатилетнего парня с «Лего»-домиком, едущего на кладбище
посетить могилу своей мамы? Вот именно. Такое фото достойно
инстаграма.
Я встаю, чтобы взять общий план, направляю камеру телефона в
темноту и фотографирую. Вспышка ослепляет. Через секунду — не
шучу — в вагон возвращается свет, снова начинают работать
вентиляторы, и поезд продолжает движение.
— Я волшебник, — бормочу я. Без дураков, в свой Последний
день я обнаружил в себе суперспособности. Вот бы кто-нибудь снял
этот момент на видео. Я стал бы бешено популярным.
Фото получилось клевое. Загружу его, как только поймаю сеть.
Хорошо, что я успел сфотографировать спящего Матео чуть
раньше (да, да, крипово, мы уже все с этим согласились), потому что
его лицо начинает двигаться, а левый глаз — дергаться. Он выглядит
взволнованным и тяжело дышит. Его трясет… Твою мать, а вдруг он
эпилептик? Он мне ничего такого не говорил, но мало ли. Надо было
спросить. Я уже готов обратиться к пассажирам вагона, может, кто-то
знает, что делать в случае эпилептического припадка, но Матео вдруг
произносит «Нет» и повторяет это слово вновь и вновь.
Матео снится кошмар.

И тогда я сажусь рядом и хватаю его за предплечье, чтобы спасти
от страшного сна.

МАТЕО
10:42
Руфус будит меня, тряся за руку.
Я уже не на горе. Я снова в вагоне метро. Свет включился, и поезд
продолжает движение.
Я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к окну, будто в самом
деле ожидаю увидеть, как в меня летят валуны и обезглавленные
птицы.
— Дурной сон, чувак?
— Мне приснилось, что я катаюсь на лыжах.
— Из-за меня, сто проц. Так что случилось во сне?
— Все началось с того, что я спускался по детскому склону.
— Склону для начинающих?
Я киваю.
— Но потом он резко стал крутым, холмы покрылись льдом, а я
потерял лыжные палки. Повернулся, чтобы посмотреть, где они, и
увидел, что прямо на меня мчится валун. Его грохот становился все
громче и громче, и я решил было броситься в сторону и нырнуть в
сугроб, но меня охватила паника. Тогда я попробовал скатиться вниз
по склону, у подножия которого вдруг появилось вот это мое убежище
из «Лего», только огромное, как коттедж, однако мои лыжи внезапно
исчезли, и я круто полетел с горы, а пока падал вниз, над моей головой
кружились безголовые птицы.
Руфус ухмыляется.
— Это не смешно, — говорю я.
Он подвигается ближе ко мне и стукается своей коленкой о мою.
— Все будет в порядке. Обещаю, тебе не придется сегодня
беспокоиться о валунах, готовых пробить тебе голову, или падениях со

снежного склона.
— А как насчет всего остального?
Руфус пожимает плечами.
— Почти уверен, что безголовых птиц ты тоже не встретишь.
Погано, что мне больше никогда не приснятся сны.
А ведь последний сон в моей жизни даже не был хорошим.

жүктеу/скачать 2,17 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: