Я. А. Климук классификация и динамика развития

ISSN 1991-5497. МИР НАУКИ, КУЛЬТУРЫ, ОБРАЗОВАНИЯ. №2(5). 2007.
36
УДК 947.084.6
Я.А. Климук
КЛАССИФИКАЦИЯ И ДИНАМИКА РАЗВИТИЯ
МЕТОДОВ РАСКУЛАЧИВАНИЯ КРЕСТЬЯНСТВА
В статье дифференцируются понятия «раскулачивание» и «раскрестьянивание». С привлечением архивных материалов до-
казывается, что на динамику процесса раскрестьянивания значительное влияние оказали не только экономические, но и со-
циокультурные методы раскулачивания крестьянства. Рассматриваются этапы и деструктивные результаты этого процесса.
Долгое время в отечественной историографии в отно-
шении государственной аграрной политики, проводив-
шейся в СССР на рубеже 20-х—30-х гг. ХХ в., отождест-
влялось два понятия: «раскрестьянивание» и
«раскулачивание». Это не совсем верно. Под «раскресть-
яниванием» следует понимать лишение крестьянства
его четырех сущностных черт, которые определяются
Т. Шаниным. Это, во-первых, крестьянское семейное хо-
зяйство (двор) как основная единица социальной органи-
зации крестьянства с достаточно обширным набором
функций. Во-вторых, хозяйствование на земле как спо-
соб существования и его основной источник. В-третьих,
специфические культурные образцы, привязанные к
образу жизни малой сельской общности как основа тра-
диционной культуры. И, наконец, в-четвертых, подчи-
ненное положение — господство некрестьян над кресть-
янами как источник социальной напряженности в
обществе [8, c.11-13]. Под «раскулачиванием» же чаще
всего понимается «политика ликвидации кулачества
как класса». Следовательно, «раскрестьянивание» более
масштабный процесс, начавшийся в России еще в XIX в.
и завершившийся по оценкам ряда исследователей в
70-е гг. ХХ в. «Раскулачивание» явилось лишь пере-
ломным моментом в этом длительном процессе.
Политика «раскулачивания», ее методы начинают
формироваться задолго до того, как «ликвидация кула-
чества как класса» была введена в ранг государственной
политики. Этот процесс прошел долгий путь от «мяг-
ких» методов налогового давления на зажиточное крес-
тьянство до физического уничтожения «кулачества».
Истоки этого процесса, по мнению ряда зарубежных ис-
ториков (Линн Виола, Андреа Грациози), следует искать
в гражданской войне. В это время и началось уничтоже-
ние крестьянства. Так, А. Грациози характеризует вза-
имоотношения большевистского государства и крестьян
в годы гражданской войны как начало великой крестьян-
ской войны, а аграрную политику большевиков в 1918 г.
как первую контрреволюционную операцию, успешно
проведенную после 1917 г. [1, c. 20]. Однако ослабленное
гражданской войной и борьбой с иностранной интервен-
цией советское государство не смогло в полной мере
противостоять крестьянскому движению 1920 г. В сово-
купности с недовольством политикой военного комму-
низма в среде других социальных групп населения оно
вынудило правительство пойти на введение новой эконо-
мической политики.
Переход к нэпу дал крестьянству надежду на плано-
мерное развитие хозяйства, постепенное кооперирование
отдельных дворов на добровольной и взаимовыгодной ос-
нове. Но, пойдя на вынужденные уступки, государство
уже в первые годы после гражданской войны начинает
создавать командно-административную систему управ-
ления аграрным сектором. С принятием курса на индус-
триализацию от правительства большевиков потребова-
лись огромные средства на ее проведение. Получить их
можно было только продавая хлеб за границу, установив
при этом на внутреннем рынке твердые низкие закупоч-
ные цены. Исходя из вышеизложенного определяются
основные задачи партии и правительства в годы нэпа:
восстановление довоенного уровня производства, в пер-
вую очередь, хлеба; формирование фондов индустриа-
лизации за счет продажи хлеба за рубеж, что определи-
ло перекачку средств из аграрного сектора экономики в
промышленный.
В связи с этим в процессе формирования методов
«раскулачивания» можно выделить два этапа: 1) годы
нэпа, когда необходимо было не только изъять средства
из аграрного сектора, но и восстановить этот сектор в до-
революционных масштабах; 2) «ликвидацию кулаче-
ства как класса» в рамках сплошной коллективизации
сельского хозяйства, когда темпы индустриализации
потребовали максимальной перекачки средств из дерев-
ни в промышленность. Необходимо отметить, что в это
период наряду с более жесткими методами второго этапа
продолжают применяться и методы первого этапа. В так
называемый период «ограничения и вытеснения частно-
го капитала» доминирующими являются экономичес-
кие методы «раскулачивания»: повышение налоговых
ставок, индивидуальное налогообложение «кулацких
хозяйств», частичная конфискация имущества и т.п.
Налогообложение крестьян достигло фантастических
цифр [4, с. 166]. Наряду с сельхозналогом они платили
культсбор и так называемое самообложение, которое на-
ходилось в прямой пропорциональной зависимости от
размеров сельхозналога.
Само крестьянство оценивало налоговую политику
государства следующим образом: «Зажиточный с. Безго-
лосово Чулков сказал: «В 26 году налог больше, чем в 25,
они играют на нервах, нужно подумать только, 3 раза об-
меряли землю, один раз даже ночью, чтоб я не видал;
этим они только отбивают сеять» [ФР.100, оп.2, д.157,
л. 284-285]. «Зажиточный с. Перуново Тальменского
района Панов оценивает пропорциональность налогооб-
ложения следующим образом: «Нонче на нас зажиточ-
ных хотят весь налог наложить, а бедняков совсем осво-
бодить, я вот оставлю себе по лошаденке и коровенке да
и машину разберу, чтоб ее не обложили и посею так,
чтобы приходилось не больше десятины на едока, тогда
и буду поживать да в потолок поплевывать» [ФР.100,
оп. 2, д. 157, л. 254.].
Чрезмерная величина налогообложения индивиду-
ального крестьянства видна при сравнении с налогообло-
жением колхозных дворов. В 1931 году на один колхоз-
ный двор приходилось 3 рубля сельхозналога, на одно
индивидуальное крестьянское хозяйство, малоимущее
или среднее, — более 30 рублей, а на одно зажиточное
или богатое крестьянское хозяйство — почти 314 рублей
[2, с. 98]. В то же время сбор налогов с индивидуальных
хозяйств был часто затруднен, поскольку планы сбора
налогов и реальное положение дел в хозяйствах не совпа-
дали. С колхозов собирать налоги было проще, так как
платил их не отдельный хозяин, а сельхозпредприятие в
целом. Кроме грабительского налогообложения к инди-
видуальным крестьянским хозяйствам применялись и
другие насильственные экономические меры. Значи-
тельная часть индивидуальных крестьянских хозяйств

облагалась «твердыми заданиями» по основным видам
заготовок сельскохозяйственных продуктов (по низким
закупочным государственным ценам). Особое значение
имели «твердые задания» по хлебозаготовкам. Кресть-
янские хозяйства, не выполнившие эти твердые зада-
ния, подвергались репрессиям. Имущество подлежало
продаже, а сами крестьяне выселялись в отдаленные
районы (61 и 107 статьи УК РСФСР).
К концу первого этапа все большее распространение
получают политические методы: лишение избиратель-
ных прав, показательные судебные процессы над «зло-
стными неплательщиками» и др. Зажиточная часть де-
ревни пыталась влиять на жизнь села легитимными
методами, активно участвуя в перевыборах сельских
Советов и других органов местного самоуправления.
Увидев в этом нежелательные для режима последствия,
органы власти принимают ответные меры, ужесточая
процесс лишения избирательных прав, постепенно вы-
водя этот процесс из под юрисдикции избиркомов в ве-
дение судебных органов, а затем во внесудебную плос-
кость. «В ряде мест в связи с перевыборами кулаки
увольняют батраков и препятствуют участию батраков в
выборах. Сегодня по линии прокуратуры даны указания
о привлечении кулаков за эти действия к уголовной от-
ветственности, о строгих приговорах, а также о срочном
рассмотрении этих дел в судах» [ЦХАФАК, ФП.4,оп.4,
д.18, л.53]. По сути, отторжение права избирать и быть
избранным лишало значительную часть населения
страны не только политических, но и обычных челове-
ческих прав. Именно поэтому большинство современ-
ных отечественных историков, таких как С.А. Красиль-
ников, М.С. Саламатова, А.В. Белоновский [5, 6] и
другие рассматривают процесс лишения избиратель-
ных прав как процесс маргинализации, характеризуя
последний как одну из форм политических репрессий
периода становления тоталитарного режима.
Наиболее пагубные последствия для крестьянства
имела группа социокультурных методов. Т. Шанин, да-
вая определение крестьянству, одним из признаков вы-
деляет «специфические культурные образцы, привязан-
ные к образу жизни малой сельской общности как основу
традиционной культуры» [8, c. 11-13]. Следовательно,
крестьянство окончательно перестает существовать, как
самостоятельная социальная группа тогда, когда проис-
ходит уничтожение традиционной крестьянской культу-
ры. Именно на это были направлены методы социокуль-
турной группы. Среди них можно выделить: тотальную
идеологическую обработку широких масс населения,
уничтожение традиционной для крестьянства право-
славной культуры, коммунистическое воспитание моло-
дежи, создание урбанистической культуры на селе и
т.д. С началом коллективизации в советской печати, ли-
тературе, кинематографе создается положительный об-
раз колхозника-активиста, беспощадно борющегося с
«озверевшим кулачеством». Все это создает в сознании
людей, с одной стороны, понимание необходимости «ин-
дустриализации сельского хозяйства», с другой, форми-
рует образ «кулака» — врага народа.
Огромное значение в «раскулачивании» и раскресть-
янивании в целом сыграли гонения на православную
церковь, развернувшиеся в 20-30-е годы. В этот период
происходит массовое закрытие, разрушение храмов, пе-
редача культовых строений под склады, красные уголки
и т.п. Так, «Справка о колхозном строительстве в Бийс-
ком округе» (по материалам информации П/отдела ОК
на 2.01.1930) сообщает: «Коммуна «Трудовик» Усть-
Пристанского района состоит сплошь из старообрядцев,
с трудом удалось переделать молельню на красный уго-
лок, но иконы еще наполняют дома коммунаров. За пос-
леднее время 13 человек старообрядцев во главе с их по-
пом исключены из коммуны» [ФП.48, оп.4, д.37, л.1.].
Такие случаи происходят повсеместно. В печати и на
сельских сходах ведется дискредитация служителей
культа, как главных подстрекателей «кулацкого терро-
ра». Кроме этого, разрушалось и православное воспита-
ние, ломалось традиционное представление о семье,
браке, отношениях к родителям. Всячески поощрялось
не только отречение от арестованных родственников, но
и доносительство. Характерным примером в этом плане
является раздутая в прессе история пионера Павлика
Морозова, на примере которого долгие годы воспитыва-
лось подрастающее поколение. Детям с ранних лет
внушалось, что подчиненность человека государству
сильнее любых родственных связей. Таким образом,
агитпроп и культпросвет наряду с распространением
грамотности среди населения, что в целом должно быть
оценено положительно, сыграли большую роль в разру-
шении традиционной крестьянской культуры, а, следо-
вательно, и в уничтожении крестьянства как социальной
группы.
Наконец, с переходом к сплошной коллективизации
методы большевиков в отношении зажиточной части де-
ревни приобретают социально-репрессивный характер,
так как направлены они на изменение социальной струк-
туры общества. К ним можно отнести высылку значи-
тельной части крестьян в малообжитые районы страны,
сопровождаемую полной конфискацией имущества и
гибелью значительной части крестьян на пути следова-
ния к местам ссылки; внесудебные приговоры; физи-
ческое уничтожение наиболее политически и экономи-
чески активной части крестьянства. В декабре 1929 года
на конференции аграрников — марксистов в своем док-
ладе «К вопросам аграрной политики в СССР» Сталин,
наконец-то, во всеуслышание заявил: «Мы перешли от
политики ограничения эксплуататорских тенденций
кулачества к политике ликвидации кулачества как
класса» [7, с. 169] и расшифровал этот лозунг термином
«раскулачивание», о недопустимости которого твердил
все предыдущие годы. Большевики переходят к прямо-
му террору против крестьянства. Страна оказывается на
грани новой гражданской войны. По определению
А. Грациози, перемирие между государством и кресть-
янством заканчивается и начинается новый, заключи-
тельный этап «великой крестьянской войны».
Кроме вышеизложенной классификации, возможно
деление методов «раскулачивания» на законные и неза-
конные. В период нэпа до тех пор, пока применялись
нормы налогового и уголовного права, принятые в СССР,
с соблюдением, пусть формальным, процессуальных
норм, можно рассматривать эти методы как законные.
Но в период сплошной коллективизации, когда темпы
«раскулачивания» многократно возрастают, судебные
органы не справляются с потоком дел и происходит по-
всеместное нарушение законности. «Кулацкие» дела
изымаются из суда и передаются под юрисдикцию
ОГПУ, советских и партийных органов. В то же время на
смену уголовному праву приходят подзаконные акты:
постановления, инструкции, секретные циркуляры,
чаще всего не согласующиеся с юридическими норма-
ми. Методы, применяемые в соответствии с ними, окон-
чательно становятся незаконными [4, с. 171-182].
Таким образом, можно утверждать, что имеет место
четкая хронологическая классификация методов «рас-
кулачивания»: период нэпа и период сплошной коллек-
тивизации. Тем не менее, все эти методы проявляются
в той или иной форме на всем протяжении периода вто-
рой половины 1920-х — начала 1930-х годов, но на каж-
дом этапе доминируют различные их группы. В то же
время, в зависимости от доминанты того или иного пе-
риода можно вполне определенно проследить и динами-
ку развития методов «раскулачивания». По мере
удаления во времени от крестьянских восстаний

ISSN 1991-5497. МИР НАУКИ, КУЛЬТУРЫ, ОБРАЗОВАНИЯ. №2(5). 2007.
38
1920-21 годов, упразднения оппозиционных настроений
в партии большевиков, все возрастающих темпов индус-
триализации, требующих значительных капиталовло-
жений, в сторону ужесточения трансформируются и
методы «раскулачивания».
Библиографический список
1
.Грациози, А.
Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933 / А. Грациози. — М., 2001.
2
.Залесский, М.Я.
Налоговая политика Советского государства в деревне / М.Я. Залесский. — М., 1970.
3.
Климук, Я.А. 
Налоговая политика в алтайской деревне в 1920-х гг. / Я.А. Климук // Алтайский архивист: информационно-мето-
дический бюллетень управления архивного дела Алтайского края. — Барнаул, 2006. — №1 (11).
4.
Климук, Я.А.
Роль судебных органов в хлебозаготовительных кампаниях 1920-х гг. / Я.А. Климук // Неверовские чтения: матери-
алы II региональной конференции, посвященной памяти В.И. Неверова. Барнаул, 2007. — Барнаул: Изд-во АлтГУ, 2007.
5.
Красильников, С.А.
На изломах социальной структуры. Маргиналы в послереволюционном российском обществе (1917— кон-
це 1930-х гг.) / С.А. Красильников. — Новосибирск, 1998.
6.
Саламатова, М.С.
Социальный облик «лишенцев» Новосибирска в 1927–1936 гг./ М.С. Саламатова. — Новосибирск, 1996.
7.
Сталин И.В. 
Соч. — М., 1952. — т. 12.
8.
Шанин, Т
. Понятие крестьянства / Т. Шанин // Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире. — М., 1992.
Статья поступила в редколлегию 21.05.07
УДК 809.1
П.Ф. Маркин
МИФОСНОВИДЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ МИРА В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЕ А.М. РЕМИЗОВА
В статье рассматривается своеобразие мифосновидческой концепции мира А.М. Ремизова, основанной на оппозиции
«Хаоса — Космоса» как субстанциональных основ бытия. Каждый из них обладает архетипическими значениями, наполнен-
ными глубинной символикой. Подробно анализируются символические смыслы и функциональность этих архетипов в худо-
жественных текстах писателя.
Творческий путь известного русского писателя
А.М. Ремизова начинался в русле символической эсте-
тики, с которой его роднила одержимость культурой как
основополагающим принципом бытия, приверженность
к мифу и символу как способу проникновения за праг-
матические покровы реальности (Вяч. Иванов); однако
он не приемлет эстетического, пассивного характера
этой приверженности. И вскоре «шинель» символизма
окажется для Ремизова тесной по причине элитарности
и забвения ими (символистами) глубинных пластов
русского языка, связанных со «стихийным творчеством
народа», с хранилищем национальной памяти — мифо-
поэтикой. Устами «подпольного» скомороха Ремизов
скажет: «Вы, просветители наши, образовавшие наш
литературный язык, книжную речь, вы подняли руку
на русский народ! Ваша машинка — грамматика оболва-
нила богатую природную русскую речь!» [1].
По этой причине в отношении к мифу, к народному
поэтическому творчеству, к народной культуре в целом
у Ремизова была собственная, отличная от символис-
тов, ценностная шкала, своя система отсчета. Писатель
обращается к истокам национальной мифопоэтики,
чтобы найти выходы из тупика, в котором оказалась
культура и национальное самосознание. Он реконстру-
ирует и пересоздает традиционные мифы, огромный
пласт народной, основанной на языческих реликтах,
культуры (обряды, суеверия, заговоры и т.п.), чтобы,
во-первых, сохранить и упрочить нить национальной
памяти, и во-вторых, обнажив корни национальной
культуры, проложить путь к народной душе, очистив
ее от напластования современного «бесовства». В соци-
ально-психологическом плане Ремизов стремится по-
нять «испуганную и колдующую душу» естественного
человека, парадигматику языческого мышления, по-
нять и сравнить ее с человеком «холодного» мира. Ос-
новной принцип мифопоэтики Ремизова, по словам
Н.Л. Блищ, «автор создает миф — миф создает авто-
ра» [2].
Мифопоэтический текст Ремизова имплицитен, со-
ткан из переплетения различных культурологических
традиций (славяно-языческих, христианских, иудаист-
ских и т.д.), снов, аллюзий и ассоциаций, наконец, из
артефактов, созданных собственной творческой фантази-
ей. В сложном фольклорно-мифологическом симбиозе
переплетается множество голосов, зеркально отражаю-
щихся один в другом. И это не эклектическое единство,
а полифоническое целое, ориентированное на постиже-
ние исконных значений национальной культурной па-
мяти. Своеобразие мифологической модели Ремизова
было замечено еще И.А. Ильиным, писавшим, что
«сказки, мифы, легенды, апокрифы христианские и
особенно византийские; смутные, недорожденные обра-
зы..., чуть видная нежить примет, обычаев, обрядов,
бытовых преданий... поговорок, пословиц, суеверий, ве-
довства и колдований — словом, все то, что живет в под-
полье всенародного сознания... вот, скопище и обитали-
ще ремизовских видений... Он «пьян» иррациональной
стихией русского мифа, русского воображения» [3].
Оригинальность мифопоэтической составляющей худо-
жественных текстов Ремизова, кроме И. Ильина, отме-
чали и другие современники писателя (Максимилиан
Волошин, С. Городецкий), а также исследователи, позже
обращавшиеся к его творчеству (Н.В. Кодрянская,
Т.А. Осоргина, А. Д’Амелия, Слобин Н. Грета,
Н.Л. Блищ, А.М. Грачева, Е.В. Тырышкина и др.). Дума-
ется, излишне категоричен Ю. Андреев, расставивший
акценты на социальном звучании ранних текстов Ремизо-
ва и считавший мифопоэтику лишь «элементом в его
творчестве: «Чертовщина представляла... на первых по-
рах его творчества действительно лишь элемент, раство-
ренный в сильной и яркой среде реальной жизни» [4].
Очевидно, что имплицитно созданный ремизовский
мир являет собой единый мифологический текст — «мо-
номиф» как семиотическую систему [5], вбирающую
интертекстуальное пространство, которое индуцирова-
но, отрефлексировано автором в соответствии с собствен-