Когда натянули брезент, кондитер протянул ему первый
выпеченный пирожок. Сантьяго его с удовольствием съел,
поблагодарил и пошёл дальше. И, только сделав несколько шагов, он
вспомнил, что, пока они ладили палатку, кондитер говорил по-
арабски, а он — по-испански, и оба понимали друг друга.
«Выходит, есть язык, который не зависит от слов, — подумал
он. — Я на нём объяснялся со своими овечками, а теперь вот
попробовал и с человеком».
«Всё одно целое», как говорил старик.
Сантьяго решил пройтись по улочкам Танжера не торопясь,
чтобы не пропустить знаки. Это потребует терпения, но
всякий пастух
первым делом учится этой добродетели. И снова подумал он, что в
новом мире ему пригодится то, чему научили его овцы.
«Всё одно целое», — снова вспомнились ему слова Мелхиседека.
* * *
Торговец Хрусталём смотрел, как занимается новый день, и
ощущал обычную тоску, томившую его по утрам. Вот уже тридцать
лет сидел он на крутом спуске в своей лавчонке, куда редко
заглядывали покупатели. Теперь уже поздно было что-либо менять в
жизни; торговать хрусталём — вот всё, что он умел. Было время, когда
в лавке его толпились арабские торговцы, английские и французские
геологи, немецкие солдаты — все люди с деньгами. Когда-то торговля
хрусталём была делом выгодным, и он мечтал, как разбогатеет и
старость его будет скрашена и согрета красивыми жёнами.
Но изменилось время, а вместе с ним и город. Сеута разрослась и
затмила Танжер, и центр торговли сместился. Соседи-торговцы
разъехались, на спуске осталось лишь несколько лавочек, и никто не
хотел подниматься в гору, чтобы зайти в одну из них.
Но у Торговца Хрусталём выбора не было. Тридцать лет
занимался он тем лишь, что продавал и покупал хрусталь, а теперь
было уже поздно менять жизнь.
Целое утро он смотрел, как проходят мимо редкие прохожие. Это
повторялось из года в год, и он наперёд знал, когда появится тот, а
когда — этот. Но за несколько минут до обеда у его витрины
остановился юный чужестранец. Одет он был прилично, однако
намётанным глазом Торговец Хрусталём определил, что денег у него
нет. И всё же он решил отворить ему и подождать, пока тот уйдёт.
* * *
На двери висело объявление, извещавшее, что здесь говорят на
иностранных языках. Сантьяго увидел, как за прилавком появился
хозяин.
— Хотите, я вам все эти стаканы перемою? — спросил юноша. —
А в таком виде их у
вас никто не купит.
Хозяин ничего не отвечал.
— А вы мне за это дадите какой-нибудь еды.
Хозяин всё так же молча смотрел на него. Сантьяго понял, что
должен принимать решение. В котомке у него лежала куртка — в
пустыне она не понадобится. Он достал её и принялся перетирать
стаканы. Через полчаса все стаканы на витрине блестели, и тут как
раз пришли двое и купили кое-что из хрустальных изделий.
Окончив работу, Сантьяго попросил у
хозяина еды.
— Идём со мной, — отвечал тот.
Он повесил на дверь табличку «Закрыто на обед» и повёл
Сантьяго в маленький бар, стоявший на самом верху переулка. Там
они сели за единственный стол. Торговец Хрусталём улыбнулся:
— Тебе ничего и не надо было мыть. Коран велит кормить
голодных.
— Отчего же вы меня не остановили?
— Оттого что стаканы были грязные. И тебе, и мне надо было
очистить разум от дурных мыслей.
А когда они поели, он сказал:
— Я хочу, чтобы ты работал в моей лавке. Сегодня, пока ты мыл
товар, пришли двое покупателей — это добрый знак.
«Люди часто говорят о знаках, — подумал пастух, — но не
понимают этого. Да и я, сам того не зная, столько лет беседовал со
своими овцами на бессловесном языке».
— Ну так как? — настаивал продавец. — Пойдёшь ко мне
работать?
— До рассвета перемою весь товар, — ответил юноша. — А вы
мне за это
дадите денег добраться до Египта.
Старик снова рассмеялся.
— Если ты даже целый год будешь мыть хрусталь в моей лавке,
если будешь получать хороший процент с каждой покупки, всё равно
придётся одалживать деньги. От Танжера до пирамид тысячи
километров пути по пустыне.
* * *
На минуту стало так тихо, словно весь город погрузился в сон.
Исчезли базары, торговцы, расхваливавшие свой товар, люди,
поднимавшиеся на минареты и выпевавшие слова молитвы, сабли с
резными рукоятями. Сгинули куда-то надежда и приключение, старый
царь и Своя Стезя, сокровища и пирамиды. Во всём мире воцарилась
тишина, потому что онемела душа Сантьяго. Не ощущая ни боли, ни
муки, ни разочарования, он остановившимся взглядом смотрел сквозь
маленькую дверь харчевни и страстно желал только умереть, мечтая,
чтобы всё кончилось в эту минуту раз и навсегда.
* * *
Продавец глядел на него в изумлении — ещё утром, совсем
недавно, он был так весел. А теперь от этого веселья и следа не
осталось.
— Я могу дать тебе денег, чтобы ты вернулся на родину, сын
мой, — сказал продавец.
Юноша не ответил. Потом встал, одёрнул одежду и поднял
котомку.
—
Я остаюсь работать у вас, — сказал он.
И, помолчав ещё, прибавил:
— Мне нужны деньги, чтобы купить несколько овец.