Часть первая
Часть вторая
Эпилог
Пауло Коэльо
Алхимик
Предисловие
Считаю своим долгом предуведомить читателя о том, что
«Алхимик» — книга символическая, чем и отличается от «Дневника
Мага», где нет ни слова вымысла.
Одиннадцать лет жизни я отдал изучению алхимии. Уже одна
возможность превращать металл в золото или открыть Эликсир
Бессмертия слишком соблазнительна для всякого, кто делает первые
шаги в магии. Признаюсь, что Эликсир произвёл на меня впечатление
более сильное, ибо до тех пор, пока я не осознал и не прочувствовал
существования Бога, мысль о том, что когда-нибудь всё кончится
навсегда, казалась мне непереносимой. Так что, узнав о возможности
создать некую жидкость, способную на многие-многие годы продлить
наше земное бытие, я решил всецело посвятить себя изготовлению
этого эликсира.
Это было в начале семидесятых, в эпоху великих социальных
преобразований, когда ещё не существовало серьёзных работ по
алхимии. Я, подобно одному из героев этой книги, тратил скудные
свои средства на приобретение иностранных книг, а время — на
изучение их сложного символического языка. В Рио-де-Жанейро мне
удалось разыскать двоих-троих учёных, всерьёз занимавшихся
Великим Творением, но они отказались со мной встретиться.
Познакомился я и с множеством тех, кто именовал себя алхимиками,
владел лабораториями и за баснословные деньги сулил открыть мне
тайны своего искусства; сейчас я понимаю, что они ничего не
смыслили в том, чему собирались учить.
Моё усердие и рвение не давали абсолютно никаких результатов.
Мне не удавалось ничего из того, о чём на своём замысловатом языке
твердили
учебники
алхимии,
заполненные
бесчисленными
символами: драконами, солнцами, львами, лунами. И мне постоянно
казалось, что я двигаюсь не в том направлении, ибо символический
язык открывает широчайший простор для неправильных толкований.
В 1973 году, в отчаянии от того, что не продвинулся в своих штудиях
ни на пядь, я совершил акт величайшей безответственности. В ту пору
Управление образования штата Мату-Гроссу пригласило меня вести
занятия по театральному искусству, и я использовал своих студентов
для постановки «лабораторных» спектаклей на тему Изумрудной
Скрижали. Даром мне это не прошло, и подобные эксперименты
вкупе с иными моими попытками утвердиться на зыбкой почве Магии
привели к тому, что уже через год я мог на собственной шкуре
убедиться в правдивости поговорки «Как верёвочке ни виться, а конец
будет».
Следующие шесть лет моей жизни я относился ко всему, что
имело отношение к мистике, с изрядным скептицизмом. В этом
духовном изгнании я сделал для себя несколько важных выводов: мы
принимаем ту или иную истину лишь после того, как сначала всей
душой отвергнем её; не надо бежать от собственной судьбы — всё
равно не уйдёшь; Господь взыскивает строго, но милость Его
безгранична.
В 1981 году я встретился с Учителем, которому суждено было
вернуть меня на прежнюю стезю. Покуда он наставлял меня, я снова,
на собственный страх и риск принялся изучать алхимию. Однажды
вечером, после изнурительного сеанса телепатии, я спросил, почему
алхимики выражаются так сложно и так расплывчато.
— Существует три типа алхимиков, — ответил он. — Одни
тяготеют к неопределённости, потому что сами не знают своего
предмета. Другие знают его, но знают также и то, что язык алхимии
направлен к сердцу, а не к рассудку.
— А третьи? — спросил я.
— Третьи — это те, кто и не слышал об алхимии, но сумели всей
жизнью своей открыть Философский Камень.
И после этого мой Учитель, относившийся ко второму типу,
решил давать мне уроки алхимии. Вскоре я понял, что её
символический язык, столько раз сбивавший меня с толку и так
раздражавший меня, — это единственный путь достичь Души Мира,
или того, что Юнг называл «коллективным бессознательным». Я
открыл Свою Стезю и Знаки Бога — истины, которые мой интеллект
прежде отказывался принимать из-за их простоты. Я узнал, что задача
достичь Великого Творения стоит не перед немногими избранными, а
перед всеми, кто населяет Землю. Не всегда, разумеется. Великое
Творение является нам в форме яйца и флакона с жидкостью, но
каждый из нас способен — в этом нет и тени сомнения —
погрузиться в Душу Мира.
И потому «Алхимик» — тоже книга символическая, и на
страницах её я не только излагаю всё, что усвоил по этому вопросу, но
и пытаюсь воздать должное тем великим писателям, которые смогли
овладеть Всемирным Языком: Хемингуэю, Блейку, Борхесу (он тоже
использовал в одном из своих рассказов эпизод из истории Персии),
Мальбу Тагану.
А завершая своё чересчур пространное предисловие и желая
пояснить, кого относил мой Мастер к алхимикам третьего типа,
приведу историю, которую он же поведал мне как-то в лаборатории.
Однажды Пречистая Дева, держа на руках младенца Христа,
решила спуститься на землю и посетить некую монашескую обитель.
Исполненные гордости монахи выстроились в ряд; каждый по очереди
выходил к Богоматери и показывал в её честь своё искусство: один
читал стихи собственного сочинения, другой демонстрировал
глубокие познания Библии, третий перечислил имена всех святых. И
так братия в меру сил своих и дарований чествовала Деву и младенца
Иисуса.
А последним оказался смиренный и убогий монашек, который не
мог даже затвердить наизусть текстов Священного Писания. Родители
его были люди необразованные, выступали в цирке, и сына они
научили только жонглировать шариками и прочим фокусам.
Когда дошёл черёд до него, монахи хотели прекратить
церемонию, ибо бедный жонглёр ничего не мог сказать Пречистой
Деве, а вот опозорить обитель — вполне. Но он всей душой
чувствовал настоятельную необходимость передать Деве и Младенцу
какую-то частицу себя.
И вот, смущаясь под укоризненными взглядами братии, он достал
из кармана несколько апельсинов и принялся подбрасывать их и
ловить, то есть делать то единственное, что умел, — жонглировать.
И только в эту минуту на устах Христа появилась улыбка, и он
захлопал в ладоши. И только бедному жонглёру протянула Пречистая
Дева своего сына, доверив подержать его на руках.
Посвящается Ж.
Алхимику, который познал
тайну Великого Творения.
* * *
В продолжение пути их пришёл Он в одно селение;
здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой; у
неё была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и
слушала слово Его.
Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя,
сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну
меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне.
Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты
заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно;
Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё.
Евангелие от Луки, 10; 38–42
|