закурил наргиле.
Так он сидел и покуривал в полном одиночестве, ни о чём не
думая, а только слушая постоянный и ровный шум ветра,
приносивший запах пустыни. Докурив, сунул руку в карман — и
уставился на то, что вытащил оттуда.
Пальцы его сжимали толстую пачку денег — на них можно было
купить и обратный билет, и сто двадцать овец, и разрешение вести
торговлю между
Испанией и той страной, где он сейчас находился.
Сантьяго терпеливо дождался, когда проснётся старик хозяин и
отопрёт лавку. Потом они вместе выпили ещё чаю.
— Сегодня я уеду, — сказал юноша. — Теперь мне есть на что
купить овец, а вам — на что отправиться в Мекку.
Хозяин хранил молчание.
— Благословите меня, — настойчиво сказал Сантьяго. — Вы мне
помогли.
Старик не произнося ни слова продолжал заваривать чай.
Наконец он обернулся к Сантьяго:
— Я горжусь тобой. Ты вдохнул жизнь в мою лавку. Но знай: я не
пойду в Мекку. Знай и то, что ты не купишь себе овец.
— Кто это
вам сказал? — в удивлении спросил юноша.
— Мактуб, — только и ответил старый Продавец Хрусталя.
И благословил его.
А Сантьяго пошёл к себе в комнату и собрал все свои пожитки —
получилось три мешка. Уже в дверях он вдруг заметил в углу свою
старую пастушью котомку, которая давно не попадалась ему на глаза,
так что он и забыл про неё. В ней лежали его куртка и книга. Он
вытащил куртку, решив подарить её какому-нибудь мальчишке на
улице, и тут по полу покатились два камня — Урим и Тумим.
Тут юноша вспомнил про старого царя и сам удивился — он
столько времени не думал про него. Целый год работал он без
передышки с единственной целью — скопить денег, чтобы не
возвращаться в Испанию несолоно хлебавши.
«Никогда не отказывайся от своей мечты, — говорил ему
Мелхиседек. — Следуй знакам».
Юноша подобрал камни с пола, и тут его снова охватило
странное ощущение, будто старик где-то рядом. Он целый год провёл
в тяжких трудах, а теперь знаки указывали, что настало время
уходить.
«Я снова стану точно таким же, каким был раньше, — подумал
он, — а овцы не научат меня говорить по-арабски».
Овцы, однако, научили его кое-чему поважнее: тому, что есть на
свете язык, понятный всем. И весь этот год, стараясь, чтобы торговля
процветала, Сантьяго говорил на нём. Это был язык воодушевления,
язык вещей, делаемых с любовью и охотой, во имя того, во что веришь
или чего желаешь. Танжер перестал быть для него чужбиной, и
юноша сознавал: весь мир может покориться ему, как покорился этот
город.
«Когда чего-нибудь сильно захочешь, вся Вселенная будет
способствовать тому, чтобы желание твоё сбылось», — так говорил
старый Мелхиседек.
Однако ни о разбойниках, ни о бескрайних пустынях, ни о людях,
которые хоть и мечтают, но не желают эти свои мечты осуществлять,
старик и словом не обмолвился. Он не говорил ему, что пирамиды —
это всего лишь груда камней и каждый, когда ему вздумается, может у
себя в саду нагромоздить такую. Он позабыл ему сказать, что, когда у
него заведутся деньги на покупку овец, он должен будет этих овец
купить.
Сантьяго взял свою котомку и присоединил её к остальным
вещам. Спустился по лестнице. Хозяин обслуживал чету иностранцев,
а ещё двое покупателей расхаживали по лавке, попивая чай из
хрустальных стаканов. Для раннего часа посетителей было много.
Только сейчас Сантьяго вдруг заметил, что волосы хозяина
напоминают волосы Мелхиседека. Ему вспомнилось, как улыбался
кондитер, когда ему в первый день в Танжере некуда было идти и
нечего есть, — и эта улыбка тоже напомнила ему старого царя.
«Словно он прошёл тут и оставил на всём следы своего
присутствия, — подумал он. — Словно все эти люди в какую-то
минуту своей жизни уже встречались с ним. Но ведь он так и говорил
мне,
что всегда является тому, кто идёт Своей Стезёй».
Достарыңызбен бөлісу: