150
Рождество
Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну,
что же... Не поймешь чего – подскажет сердце.
Как будто я такой, как ты. Снежок ты знаешь? Здесь он – редко, выпадет – и
стаял. А у нас, повалит, – свету, бывало, не видать, дня на три! Всё завалит.
На улицах – сугробы, всё бело. На крышах, на заборах, на фонарях – вот
сколько снегу! С крыш свисает. Висит – и рухнет мягко, как мука. Ну, за
ворот засыплет. Дворники сгребают в кучи, свозят. А не сгребай – увязнешь.
Тихо у
нас зимой и глухо. Несутся санки, а не слышно. Только в мороз,
визжат полозья. Зато весной, услышишь первые колеса... – вот радость!..
Наше Рождество подходит издалека, тихо. Глубокие снега, морозы крепче.
Увидишь, что мороженых свиней подвозят, – скоро и Рождество. Шесть
недель постились, ели рыбу. Кто побогаче – белугу, осетрину, судачка,
наважку; победней – селёдку, сомовину, леща... У нас, в России, всякой рыбы
много. Зато на Рождество – свинину, все. В мясных, бывало, до потолка
навалят, словно бревна, – мороженые свиньи. Окорока обрублены, к засолу.
Так и лежат, рядами, – разводы розовые видно, снежком запорошило.
А мороз такой, что воздух мёрзнет. Инеем стоит, туманно, дымно. И тянутся
обозы – к Рождеству. Обоз? Ну будто поезд... только не вагоны, а сани, по
снежку, широкие, из дальних мест. Гусем, друг за дружкой, тянут. Лошади
степные, на продажу. А мужики здоровые, тамбовцы, с Волги, из-под
Самары. Везут свинину, поросят, гусей, индюшек, – «пылкого морозу».
Рябчик идет, сибирский, тетерев-глухарь... Знаешь – рябчик? Пестренький
такой, рябой... – ну, рябчик! С голубя, пожалуй, будет. Называется – дичь,
лесная птица. Питается рябиной, клюквой, можжевелкой. А на вкус, брат!..
Здесь редко видишь, а у нас – обозами тянули. Всё распродадут, и сани, и
лошадей, закупят красного товару, ситцу, – и домой, чугункой. Чугунка? А
железная дорога. Выгодней в
Москву обозом: свой овес-то, и лошади к
продаже, своих заводов, с косяков степных.
Перед Рождеством на Конной площади, в Москве, – там лошадями
торговали, – стон стоит. А площадь эта... – как бы тебе сказать?.. – да
попросторней будет, чем... знаешь, Эйфелева-то башня где? И вся – в санях.
Тысячи саней, рядами. Мороженые свиньи – как дрова лежат на версту.
Завалит снегом, а из-под снега рыла да зады. А то чаны, огромные, да... с
комнату, пожалуй! А это солонина. И такой мороз, что и рассол-то
замерзает... – розовый ледок на солонине. Мясник, бывало, рубит топором
свинину, кусок отскочит, хоть с полфунта, – наплевать! Нищий подберет. Эту
свиную «крошку» охапками бросали нищим: на, разговейся! Перед
свининой – поросячий ряд, на версту. А там – гусиный, куриный, утка,
глухари-тетерьки, рябчик... Прямо из саней торговля. И без весов, поштучно
больше. Широка Россия, – без весов, на глаз. Бывало, фабричные впрягутся в
розвальни, – большие сани, – везут-смеются. Горой навалят: поросят,
свинины, солонины, баранины... Богато жили.
Учебник скачан на сайте www.russisch-fuer-kinder.de в разделе "Скачать на пробу"
151
Перед Рождеством, дня за три, на рынках, на площадях, – лес елок. А какие
елки! Этого добра в России сколько хочешь. Не так, как здесь, – тычинки. У
нашей елки... как отогреется, расправит лапы, – чаща. На Театральной
площади, бывало, – лес. Стоят, в снегу. А снег повалит, – потерял дорогу!
Мужики, в тулупах, как в лесу. Народ гуляет, выбирает. Собаки в елках –
будто волки, право. Костры горят, погреться. Дым столбами. Сбитенщики
ходят, аукаются в елках: «Эй, сла–дкий сбитень! калачики горя–чи!..» В
самоварах, на долгих дужках, – сбитень. Сбитень? А такой горячий, лучше
чая. С медом, с имбирем, – душисто, сладко. Стакан – копейка. Калачик
мерзлый, стаканчик сбитню, толстенький такой, граненый, – пальцы жжет. На
снежку, в лесу... приятно! Потягиваешь понемножку, а пар – клубами, как из
паровоза. Калачик – льдышка. Ну, помакаешь, помягчеет. До ночи
прогуляешь в ёлках. А мороз крепчает. Небо – в дыму – лиловое, в огне. На
ёлках иней. Мерзлая ворона попадется, наступишь – хрустнет, как стекляшка.
Морозная Россия, а... тепло!..
В Сочельник, под Рождество, – бывало, до звезды не ели. Кутью варили, из
пшеницы, с мёдом; взвар – из чернослива, груши, шепталы... Ставили под
образа, на сено. Почему?.. А будто – дар Христу. Ну... будто Он на сене, в
яслях. Бывало, ждёшь звезды, протрешь все стёкла. На стёклах лед, с мороза.
Вот, брат, красота-то!.. Ёлочки на них, разводы, как кружевное. Ноготком
протрёшь – звезды не видно? Видно! Первая звезда, а вон – другая... Стёкла
засинелись. Стреляет от мороза печка, скачут тени. А звёзд всё больше. А
какие звезды!.. Форточку откроешь – резанет, ожжет морозом. А звёзды..! На
чёрном небе так и кипит от света, дрожит, мерцает. А какие звезды!.. Усатые,
живые, бьются, колют глаз. В
воздухе-то мерзлость, через неё-то звезды
больше, разными огнями блещут, – голубой хрусталь, и синий, и зеленый, – в
стрелках. И звон услышишь. И будто это звезды – звон-то! Морозный,
гулкий, – прямо, серебро. Такого не услышишь, нет. В Кремле ударят, –
древний звон, степенный, с глухотцой. А то – тугое серебро, как бархат
звонный. И всё запело, тысяча церквей играет. Такого не услышишь, нет. Не
Пасха, перезвону нет, а стелет звоном, кроет серебром, как пенье, без конца-
начала... – гул и гул.
Ко всенощной. Валенки наденешь, тулупчик из барана, шапку, башлычок, –
мороз и не щиплет. Выйдешь – певучий звон. И звёзды. Калитку тронешь, –
так и осыплет треском. Мороз! Снег синий, крепкий, попискивает тонко-
тонко. По улице – сугробы, горы. В окошках розовые огоньки лампадок. А
воздух... – синий, серебрится пылью, дымный, звёздный. Сады дымятся.
Березы – белые виденья. Спят в них галки. Огнистые дымы столбами, высоко,
до звёзд. Звёздный звон, певучий, – плывет, не молкнет; сонный, звон-чудо,
звон-виденье, славит Бога в вышних, – Рождество.
Идешь и думаешь: сейчас услышу ласковый напев-молитву, простой,
особенный какой-то, детский, теплый... – и почему-то видится кроватка,
звёзды.
Достарыңызбен бөлісу: