БҚму хабаршы №4-2016ж

 
                
 
 
 
 
БҚМУ Хабаршы №4-2016ж.  
 
230 
Altayeva A.K. 
Universal and contextual methods of persuasion 
 
Among  the  ways  of  influencing  people's  persuasions  theory  of  argumentation 
provides references to the experience, the more common and seemingly valid principles on 
tradition  or  intuition,  common  sense  or  taste,  etc.  The  techniques  by  which  to  form  and 
change  beliefs, is  extremely diverse and heterogeneous.  Their  application  depends  on the 
specific field of knowledge from the classroom, social groups and society as a whole, the 
uniqueness of the culture in which they are applied. 
The  historical character  of  human  existence  suggests  that  their  major  problems  in 
life a person decides, based not only on universal, how much for contextual, depending on 
time  and  environment  arguments.  On  a  contextual  argument,  hold  ultimately  morality, 
religion, law and other important social institutions. 
Keywords: Universal, contextual methods; argument; tradition; authority; common 
sense; intuition; faith; taste. 
*** 
 
УДК  821.512.122.32.09  
   Крылова Л.А. – доктор педагогических наук, профессор,   
Северо-Казахстанский государственный университет им. М.Козыбаева 
Кадыров Ж.Т. – кандидат филологических наук, и.о. профессора,   
Северо-Казахстанский государственный университет им. М.Козыбаева 
                                                                     E-mail: zhkadyrov_777@mail.ru 
 
CИМТОМАТИКА ДУХОВНЫХ НЕДУГОВ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ               
90-Х ГОДОВ XIX ВЕКА В РАССКАЗЕ ЧЕХОВА «ЧЁРНЫЙ МОНАХ» 
 
Аннотация.  В  статье  рассматривается  симтоматика  духовных  недугов 
интеллигенции 90 годов XIX века в рассказе А.П Чехова «Чёрный монах». Писатель 
причины  появления  этих  заболеваний  связывает  не  столько  с  проблемами 
социальной действительности, сколько с общественной психологией этого времени. 
Ключевые  слова»:  Скука,  мания  величия,  одержимость  идеей,  апатия, 
символы, мотив болезни. 
 
В  90-е  годы  XIX  века    рассказы  и  повести  А.П.  Чехова,  посвященные  теме 
российской интеллигенции, были сфокусированы не на  осмыслении жизни-футляра 
рядового интеллигента, что было характерно для  творчества писателя в 80-е годы, а 
на постижении  причин появления  у неё нервных  недугов. Не случайно в обществе 
этого  времени  смысловая  наполняемость  категории  «болезнь»    была    связана  не  с 
физическим  состоянием  человека,  а  с  психическим.  Об  этом  свидетельствуют 
многочисленные публикации в российских журналах этого времени  и размышлениях 
самого  писателя  в  переписке  с  творческой  интеллигенцией  о    причинах  появления 
духовных недугов. 
Показательным  в  этом  отношении  является    рассказ  Чехова  «Чёрный  монах», 
названный    писателем    «медицинским».  Ключевым  мотивом  рассказа  является 
онтологический мотив болезни. Жизнь и бытие героев тесно связана с  резонансными 
дискуссиями  этого  времени,  чтением  и  анализом  не  только    отечественных,  но 
европейских  научных  и  музыкальных  текстов  эпохи.  Герои  рассказа    знакомы    с 
работой немецкого  ученого-садовода Николая Гоше, с  музыкальным произведением   
итальянского  композитора  Гаэтано  Брага      и  c  исследованием  итальянского  врача-
психиатора  Чезаре  Ломброзо.  Автор  стремился  осмыслить  влияние  полемических 
текстов эпохи на сознание  российского интеллигента. 

 
                
 
 
 
 
БҚМУ Хабаршы №4-2016ж.  
 
231 
В    русской    картине  мира    этого  периода  А.П.  Чехов    выделяет  два  полюса: 
полюс  сада  и  полюс  оврага,  Россия-сад  и  Россия-овраг.  Овраг  –  явление    исконно 
русское.  Россия  всегда  была    богата  рукотворными  оврагами.  Не  случайно  великий 
историк В.О. Ключевский осмысливал его как « культурный продукт отечества». Он 
писал: «В России есть явление, которое будучи продуктом культуры, точнее говоря, 
человеческой непредусмотрительности, стало  географической особенностью страны, 
постоянным  физическим  её  бедствием:  это  овраги»  [1,  с.  88].  Этимология  слова 
«овраг» восходит к древнерусскому  слову «враг» [2, с. 115]. Овраг стал культурным 
архетипом  России.  В    произведениях  писателя  помимо  реальных  оврагов  есть 
духовные и  символические. Из всех оврагов самый страшный для писателя  –  овраг 
пошлости. Идеальный порядок, по  Чехову, – это  полное отсутствие пошлости. 
Русская  классическая литература запечатлела на своих страницах сады разных 
эпох  и  стилей,  многие  из  которых    стали  полноправными  героями  произведений, 
другие    сохранились  как  памятники  истории  культуры.  Древнее  и  современное  
толкование  сада      существенно  отличаются  друг  от  друга.    Для    древнего  человека 
слова «сад», «огород» и  «город» были  равнозначными, поскольку передавали образ 
пространства,  ограждённого  со  всех    сторон.  Сад  изначально  обладал  замкнутым  и 
защищённым  пространством,  представляющим  собой  окно  в  мир  мечты  человека. 
Особое место в ограде сада занимали врата как универсальный символ, как граница, 
отделяющая садовый мир от мира другого.  
Со  временем  сад  утратил  мифологическую  значимость  прообраза  рая, 
глубокую и многообразную символику  и превратился в один из видов искусства.  К 
середине  XIX  века  он  начал  восприниматься  как  разновидность  архитектуры.  В 
каждой  эпохе  сад  как  явление  культуры  отражал  представление  о  гармонии  и 
мироустройстве. В саду царствуют две изначальные ценности – красота и покой. Сад 
был  и  образом  мироздания,  и  соотносился  с  мировым  деревом,  передающим 
мифологическое трёхчленное строение мира. В искусстве садов и парков отразились 
архитектурные  вкусы  и  каноны  градостроительства,  эстетические  и  бытовые 
традиции, религиозные идеалы, научные воззрения и  особенности  растениеводства. 
Сады и парки создавались по общим для всех видов канонам, но потом они начинали 
жить  своей  собственной    жизнью,  попадая  в  зависимость  от  капризов  природы, 
суточных  и  сезонных  ритмов,  изменчивости  вкусов,  городского  и  сельского 
окружения и много другого.  
Сад  не  только  эмоционально  воздействовал  на  человека,  но  и  затрагивал  все 
стороны  его  бытия,  как    никакое  другое  творение  искусства.  Им  не  только 
любовались,  в  нем  принимали  близких  и    друзей,  устраивали        приглашения  для 
официальных гостей. В нем играли и пели, музицировали  и созерцали. Можно даже 
сказать,  что  садом  «угощали»  как  «редкостным  блюдом».  Он  создавал    особое 
настроение,  пробуждал  поэтические  чувства,  вызывал  возвышенные  и  благородные 
ассоциации. Сад «говорит» с  посетителем, «даёт  уроки».  В нем не  только  дышится 
легче,  но  и    по-другому    думается.  Сад  общался    с  посетителями  языком  стилей, 
символикой    украшений  и  надписями.    «Сад  устремлён  к  слову»,  –  писал  Д.С. 
Лихачёв [3, с. 96]. Символика цветов и садовых скульптур, аллегорическое значение 
аллей, «зелёных кабинетов» и прудов могут поведать многое о своих эпохах.  
Чехов  продолжил  традиции  русской  литературы,  связанной  с  феноменом 
усадебного  сада,    но  и  обогатил  её  новым  видением.  Писатель  сам  любил 
возделывать    сады  там,  где  поселялся.  Чехов    точно  передал  многогранную 
символику  сада    русской  усадьбы    XIX  века.    Он  обращался  не  только  к 
романтическим  ассоциациям,  окружающим  образ  сада.  Автор  сфокусировал 
внимание  на  бытийно-духовных  номинациях  сада:  сад  –  семья,      сад  –  время,  сад  – 
память, сад – текст, сад – творчество, сад – поэзия, сад – вечность, сад – судьба, сад – 
жизнь.  Сад  –  доминантный    образ  творчества  Чехова,      символ  мира  и  веры. 

 
                
 
 
 
 
БҚМУ Хабаршы №4-2016ж.  
 
232 
Фруктовый  сад  –  это  совершенное  сообщество  деревьев,  в  котором  каждое  дерево 
свободно,  а  все  вместе  составляют  целостное  единство.  Сад  всё  время    меняется,  но 
остается  неизменным.  Подчиняясь  цикличным  законам  природы,  рождаясь  и  умирая,  он 
побеждает смерть. Чеховский сад – это выход из парадоксального и абсурдного мира в мир 
органичный,  переход  из  состояния  тревожного  ожидания,  кризисного  существования  в 
вечный  деятельный  покой.  Это  прообраз  идеального  слияния  единичного  и  всеобщего,  а 
человеческий сад – символ соборности. 
Последнее  чеховское  произведение  и  всей  русской  классики  XIX  века 
заканчивается  рубкой  сада.  Удивительно  то,  что  те,  кто    обещают  насадить 
завтрашний  сад,  вырубают  сад  сегодняшний.  Стук  топора  по  саду  –  символ  не 
простого,  а  насильственного  разрушения.  У  Чехова  это  онтологический  знак, 
предупреждающий  о    грядущих  бедах,  поскольку  сады  культуры  не  вырубают.  Они 
прописаны на века. Только в  рассказе «Чёрный монах»   писатель впервые  описывает  сад 
гримас,  который  утратил  свою      исконную  ценностно-смысловую  наполняемость.  Это  сад 
Песоцкого.  В этом  саду  только его   малая   цветочная часть  была  сродни райским кущам, 
только  здесь  было  «весело  и  жизнерадостно  даже  в  дурную  погоду».  Магистр  Коврин 
признавался, что «таких удивительных роз, лилий, камелий, таких тюльпанов всевозможных 
цветов, начиная с ярко-белого и кончая чёрным, как сажа»,   он не видел нигде». Сам же 
создатель сада   считал  её «пустяками».  
  Фамилия  семейства  Песоцких  является  символичной  в  образной  структуре 
повествования.  В  ней  явно  просматривается  отсылка  к  библейскому  времени 
Авраама,  которому  была  обещана  Богом  счастливая  жизнь  на  Ханаанской  земле  и 
умножение  рода,    «как  песка  морского».  В  описании  сада  ярко  обозначена  основная 
цветовая гамма, тяготеющая к библейской символике: белый – символ Рая, черный цвет – 
Ад,  смерть,    чёрт.  Обитатели  усадьбы  возделывают  сад,  стремятся  передать  будущим 
поколениям  в  первозданном  виде  райский  уголок.  В  саду  Коврин  испытывает  светлые 
чувства, легкость и радость. Детские ощущения всплывают в его памяти.  
Остальное  огромное  пространство    сада  с  оранжереями    представляла  собой   
экспериментальную  и  коммерческую  его  части,  где  можно    наблюдать  причуды  и 
издевательства  Песоцкого-садовода  над  естеством  матери-природы.  Здесь  росли 
деревья-уроды.  Развесистая  груша  приобрела  «форму  пирамидального  тополя», 
стояли  «шаровидные  дубы  и  липы»,  «зонт  из  яблони,  арки,  вензеля,  канделябры  и 
даже цифра «1862» из слив», обозначающая  начала возведения сада в Борисовке. В 
природе      крыжовник  и  смородина  представляют  собой  небольшие  кустарники, 
которые  высаживают в канавках, поэтому их  стволы  почти не видны глазу, а в саду 
Песоцкого  они  превращаются    в  высокие  пальмы.  Трудно  определить,  что  перед 
тобою растёт, потому что естество нарушено, а оно  не терпит вмешательства в своё 
бытие. В молодости Песоцкого обуяла   гордыня покорения природного начала, и он 
начал  творить  свои  виды  деревьев  и  кустарников,  не  думая  о  том,  что  поднимает 
руку на божье творение.   
Садовод  гордился  коммерческой  частью    сада.  От  продажи  только  яблок  он 
получал  «несколько тысяч  чистого дохода». Коммерческий сад напоминал «военное 
поселение».  Автор  неоднократно  отмечает,  что  «деревья  тут  стояли  в  шашечном 
порядке, ряды их  были прямы и правильны, точнее шеренги солдат». Деревья были  
не  только    одного  роста,  но  и    одинаковыми  в  объёме  стволов.  Такое  однообразие 
вызывало скуку.   Коммерческую часть сада всегда спасали от весенних заморозков. 
Спасали   навозным дымом, который  заглушал фруктовый аромат,  поэтому от сада 
исходил запах тлетворного навоза. 
Завершалась  усадьба  Песоцких  огромным  парком:  «на выезде  из  имения  всех 
встречал    старинный  парк,  угрюмый  и  строгий,  разбитый  на  английский  манер, 
тянулся  чуть  ли  не  на  целую  версту  от  дома  до  реки  и  здесь  оканчивался 
обрывистым, крутым глинистым берегом, на котором росли сосны с обнажившимися 
корнями,  похожими  на  мохнатые  лапы;  внизу  нелюдимо  блестела  вода,  носились  с 

 
                
 
 
 
 
БҚМУ Хабаршы №4-2016ж.  
 
233 
жалобным  писком  кулики,  и  всегда  тут  было  такое  настроение,  что  хоть  садись  и 
балладу пиши». В описании парка прослеживаются три модели сознания, а значит и 
три модели мира: балладного, реально-эмпирического и мистического. 
Песоцкий  –  известный  российский  садовод,  умелый  и  опытный  практик, 
пишущий  статьи  по  садоводству,  всегда  представленный  на  выставках,  имеющий 
награды.  Сад  является  смыслом  всей  его  жизни.  Для    него    он  стал  сверхценной 
идеей, поэтому он одержим садом.  Он  любит сад, но ради дела и прибыли. Герой в 
пять  утра  уже  работает  в  саду,    как    каторжный,  до  самой  ночи.  У  Песоцкого  нет 
духовной  связи  с  садом,  нет  в  нём  и  самом  сада  души.  Сад  стал  для  него  идолом, 
которому  он  поклоняется.  Он    привлекателен  ему  не  с  эстетической  стороны,  а  с 
доходной.  Все  знают,  что  садом  он  нажил  своё  состояние.  Его  единственная  дочь 
Таня пашет в этом саду, как рабыня. Она жалуется Коврину: «У нас только сад, сад, 
сад  –  и  больше  ничего...  Вся,  вся  наша  жизнь  ушла  в  сад...»  Состоянием  сада  отец 
обеспокоен  ежечасно,  никому  из  работников  не  доверяет,  кричит  и  наказывает    по 
пустякам. Сначала была испорчена работником яблоня - библейское древо познания добра 
и  зла,  а  после  смерти  Песоцкого    пришли  чужие  люди.  Они  довели  сад  до    гибели, 
осквернив райское место.   
Тон  его  статей  по  проблемам      садоводства  в  адрес  оппонентов  нервный,  с 
болезненным  задором,  ядовитый  и  дерзкий.  Песоцкий  прочитал  работу  известного 
немецкого  ученого-садовода  Н.Гоше  «Руководство  к  плодоводству  для  практиков», 
получившую  широкий  отклик  в  России  садоводов-любителей  и  ученых.  Он  пишет 
гневную    статью  в    адрес  немецкого  автора.  Для    него  цель  жизни  –  в 
благоустройстве  сада,  а  сад,  в  его  понимании,  есть  «целое  учреждение,  имеющее 
высокую  государственную  важность,  потому  что  это,  так  сказать,  ступень  в  новую 
эру  русского  хозяйства  и  русской  промышленности».  Не  случайно,  читая    статьи 
своего опекуна,  Коврин заметил следующее: «Дело красивое,  мирное, здоровое, но тут 
страсти и война». Отмечая нервный стиль статей Песоцкого, герой замечает, что «должно 
быть,  везде  и  на  всех  поприщах  идейные  люди  нервны  и  отличаются  повышенной 
чувствительностью.  Вероятно,  это  так  нужно».  Философ  фиксирует    нервный  накал 
страстей  у  всех профессионалов. 
Песоцкий признаётся Коврину, что не хотел бы, чтобы  его дочь  вышла замуж, 
мотивируя тем, что в сад придут чужие  люди, от которых он и погибнет. Обеспокоен 
он и тем,  что станет с  садом после его смерти. Он признается, что доверил  бы  дочь и сад 
только Коврину, своему любимому воспитаннику, детство и юность которого прошли на его 
глазах и который порадовал его тем, что  стал учёным. Любопытно, что Песоцкий ощущает 
раздвоенность в самом себе: «то он настоящий», предчувствующий гибель своего сада, то «не 
настоящий,  точно  полупьяный»,  продолжающий    видеть  в  своём  воспитаннике  ангельское 
лицо  и  учёного,  которого  лет  через    десять    лет,  рукой  не    достанешь».  В  какой-то  мере 
происходит обольщение опекуна своим  воспитанником. 
История  магистра  философии  Коврина,  заболевшего  манией  величия,    
свидетельствует  о  том,  что  причины  его  психологического  расстройства  лежат    не 
столько  в  его  утомлённости  от  беспокойной  городской  жизни    и  напряжённой 
умственной  работы,  сколько  в  стремлении  быть  избранным,  в  «осознании 
собственной  высоты».  Коврин  приехал  к  Песоцкому,  чтобы  отдохнуть  и  поправить 
своё  здоровье.  Но  и  здесь  он  продолжает  вести  прежний  образ  жизни  –  очень много 
работает, читает сутками напролёт, мало спит. Он  постоянно находится в состоянии очень 
сильного нервного напряжения. Его с детства  обожали  в этом доме, с юности говорили об 
его исключительности, ему это нравилось. 
  Первое  искушение  и  первая  галлюцинация  героя  происходит  в  усадьбе 
Песоцкого,  когда  он  слушает  серенаду  итальянского  композитора  Гаэтано  Брага,  
известную  в  России  90    годы  XIX  века  как  «Валахская  легенда».  В  ней  больная 
девушка  слышит    пение  ангелов,  просит  мать  выйти  на  балкон  и  узнать,  откуда 
несутся  эти  звуки,  но  та  не  слышит  их,  не  понимает  её,  и  девушка  в  разочаровании 

 
                
 
 
 
 
БҚМУ Хабаршы №4-2016ж.  
 
234 
засыпает снова. Музыка и русский перевод текста произвели на Коврина сильнейшее 
впечатление. Он понял его смысл: больная воображением девушка  услышала ночью 
в  саду  таинственные  и  прекрасные  звуки,  полные  гармонии,  которые  не  доступны 
для понимания простым смертным. Обратим внимание на психологическую реакцию 
героя в тот момент, когда закончилась мелодия: он встал и «в изнеможении прошёлся  
по  гостиной».  Никто  из  присутствующих  не  испытал  подобного  психологического 
состояния.  В  чём  причина    его    изнеможения?  Мистические  таинственные  звуки 
герой    ещё  не  слышит,  но  они  его  очаровывают,  а  больная  девушка  их    слышит. 
После серенады Коврин сразу же рассказывает Тане легенду о чёрном монахе.     
Эта  странная    легенда  не  вписывается  в      усадебное  пространство  русской 
усадьбы.  Она  не  принадлежит  ни  одному  народу,  нигде  магистр  философии  её  не 
вычитал.  Её  нашептывает  ему  пока  ещё  незримая  болезнь,  но  её  первый  фантом 
объявится в усадьбе  вечером. Встреча с Чёрным монахом произошла в пространстве 
парка  и  поля  усадьбы.  На  выезде  из    имения    всех  встречал  «старинный  парк, 
угрюмый  и  строгий,  который  тянулся  чуть  ли  на  целую  версту  от  дома  до  реки  и 
здесь  оканчивался  крутым  обрывистым  берегом».  Призрак  Чёрного  монаха 
появляется в пространстве поля в западной его части и стремительно перемещается в 
пространство  угрюмого соснового  парка, где растворился, как дым. Монах является 
Коврину  в  сумерках  на  закате,  на  границе  дня  и  ночи,  подобно  темному  существу. 
Улыбка  монаха  –  лукавая,    а  значит  чертовская.  С  древних  времён  у  русских  запад 
ассоциировался стороной смерти и мрака,  а   восток – землёй  света
. 
Незримая  болезнь  ведет  Коврина  в  тот  самый  «старинный  парк,  угрюмый  и 
строгий». Далее Коврин спустится вниз, с «крутого, обрывистого берег» к реке и по 
лавам  перейдет  на  другую  сторону.  «На  угрюмых  соснах  кое-где  еще  отсвечивали 
последние  лучи  заходящего  солнца…  ни  человеческого  жилья,  ни  живой  души 
вдали…».  Далее  произошло  важное  –  в  психологическом  состоянии  героя  и  в 
обманчиво  реальном  мире      природы.  «И  кажется,  весь  мир  смотрит  на  меня, 
притаился  и  ждет,  чтобы  я  понял  его»,  –  размышляет  Коврин  категориями 
вселенских  амбиций.  Будто  покоряясь  ему,  ответствуют  какие-то  силы:  сначала 
колышут  рожь  «легким  вечерним  ветерком»;  «через  минуту  опять  порыв  ветра,  но 
уже сильнее, зашумела рожь, и послышался сзади глухой ропот сосен. На горизонте, 
точно вихрь или смерч, поднимался от земли до неба высокий черный столб. Монах в 
черной  одежде  с  седою  головой  и  черными  бровями,  скрестив  руки  на  груди, 
пронесся  мимо».  Коврин  успел  заметить  обращенную  к  нему  лукавую  улыбку  и 
«бледное, страшно бледное, худое лицо». Как и полагается нечистой силе, «монах», 
опять начиная расти, «перелетел через реку, неслышно ударился о глиняный берег и 
сосны и, пройдя сквозь них, исчез, как дым». 
На  сознание  и  настроение  магистра  сильное  впечатление  оказал  прекрасный 
сад  и    чарующая    музыка  серенады,  стимулирующие  его    творческую  энергетику. 
Больное  сознание  магистра  порождает  иллюзорный  образ  Чёрного  монаха,  ставший 
для  него  символом    прекрасного  земного  бытия,  символом    «вечной  правды».  Его 
диалоги  с  Чёрным  монахом    делают  его  счастливым    от  того,  что  он  ещё  сильнее 
уверовал  в  свою      исключительность,  им  овладевали  мысли  о  деятельности  во  имя 
счастья людей. Герой осознает себя как мыслителя, носителя   нравственной идеи  и 
видит  себя  среди  «идейных  людей»  своего  времени.  «Отдать  этой  идее  всё  – 
молодость,  силы,  здоровье,  быть  готовым  умереть  для  общего    блага,  –  какой 
высокий,  какой  счастливый  удел!»  –  думал  магистр.  Такие  помыслы  в  реальной  
действительности  были  лишь  абстрактными    тезисами,  герой  не  знал,  как  привести 
людей  к  «вечной  правде».  Чёрный  монах  внушает  Коврину  мысль  о  том,    что 
«повышенное  настроение,  возбуждение,  экстаз»  –  это  состояние  избранных: 
«пророков, поэтов, мучеников за идею», Здоровыми и  нормальными бывают только 
обыкновенные люди. Он внушает магистру идею избранничества, когда говорит ему: 

 
                
 
 
 
 
БҚМУ Хабаршы №4-2016ж.  
 
235 
«Если  хочешь  быть  здоровым  и  нормальным,  иди  в  стадо».  Обольщаясь    будущей 
славой, герой идёт навстречу смерти. 
Магистр  осознаёт  свою    болезнь  как  самопожертвование    во  имя  людей.    Он 
знаком  с  исследованием  итальянского  психиатра  Ч.Ломброзо  «Гениальность  и 
помешательство»,  где  учёный  прослеживает    связь  между  гениальностью  и 
психическими аномалиями. Сама работа учёного не упоминается в   рассказе, но есть 
две  фразы  героя  и  его  двойника,  указывающие  на  это:  «Говорят  же  теперь  ученые, 
что  гений  сродни  умопомешательству»  и  «Как  счастливы  Будда  и  Магомет  или 
Шекспир,  что  добрые  родственники  и  доктора  не  лечили  их  от  экстаза  и 
вдохновения!»,  что  человечество  отупеет,  посредственность  будет  считаться  гением 
и цивилизация погибнет». 
Однако Коврин – философ и человек   ничего  не  сделал для того, чтобы хоть 
как-то осчастливить  своих близких людей. Лечение  избавило его  от галлюцинаций.  
Герой  затосковал,  его  одолела  скука  –  спокойная,  сытая  жизнь  показалась  ему 
утомительной  и  пустой.  Он  становится  жестоким,  грубым  к  близким,  разрушает 
семейные  узы,  забывает  о  прежних  своих  идеалах  и  мечтах.  Герой  признается 
близким,  что  он  «сходил  с  ума»,  у  него«была  мания  величия»,  но    он  «был  
счастлив»,  «был  интересен  и  оригинален».  Теперь  он«такой,  как  все  – 
посредственность».  Он  вновь  захотел  встречи  с    Чёрным  монахом,  чтобы  вернуть 
экстаз  очарования манией величия. 
Героиня Таня живёт в поле двух разных ценностных координат: отца и мужа.  
Она знает сад, острые проблемы российского садоводства, знакома с  работой Гоше. 
Таня поёт «Валахскую легенд» Брага, играет на рояле, ценит светлые идеи Коврина, 
она  считает  его  гением  и    знает  нравственные  проблемы  своего  времени.  Таня 
мыслит  бинарно,  как  и  её  муж:  «Я  приняла  тебя  за  необыкновенного  человека,  я 
полюбила  тебя,  но  ты  оказался  сумасшедшим...».  Разрываясь  между  отцом  и 
больным  мужем,  она  сама  становится  нервной  и  постоянно  плачущей.  Обиженная 
она могла «горько плакать в продолжении  нескольких  часов», а потом смеяться над 
своим  плачем.  Девушка  весь  день  пролежала  в  обмороке  после  того,  как  Коврин 
сделал ей предложение. Татьяна, как  заметил  герой, «нервная, в высшей степени». 
Её  письмо  бывшему  мужу  –  это  вопль  проклятья  за  смерть  отца,  свою  разбитую 
жизнь и поруганный сад. Это её обнаженные нервы. Не случайно Коврину не хватило 
сил и воли прочитать письмо до конца. 
Исход жизни главных героев рассказа драматичен: смерть магистра Коврина от 
наследственного  приступа  лёгочного  кровоизлияния,  его  мать  страдала  этим 
заболеванием,  Смерть  Песоцкого  не  от  старости,  а  от  потрясения  тем,    что 
произошло  с  его  воспитанником.  У  магистра  Коврина  недуг  связан  с    научной 
одержимостью  героя,    которая  привела  его  к  раздвоению  личности.  Абстрактное 
понимание  им  вечной  правды,  счастья  и  любви  не  позволили  ему  стать  настоящим 
учёным. В  последние минуты жизни Коврин вспомнил цветочный сад, полный ярких 
красок и нежных ароматов. В  эти минуты его вновь посещает Черный монах, но уже 
как  вестник  смерти.  Страдает  одержимостью  и  Егор  Семёнович  Песоцкий,  но  его 
одержимость  иного характера. Он одержим коммерческим садом. Его дочь  Таня по-
своему тоже  больна садом. Она   любит сад, мучается им и не может  уйти от него. 
Наконец,    её  одиночество    и    психический  надрыв  от  того,  что    сад  в  опасности. 
Внешне  она  стала  похожа  на  «живой  труп».  Таким  запомнил  ей  Коврин,  уезжая 
навсегда  из  Борисовки.  Нервно  больны  в  чеховском    рассказе  даже  эпизодические 
образы. Запоминается образ «капризной модистки», которая шила приданное Татьяне 
к  свадьбе.  Это  была    «нервная  и  обидчивая  дама»,  от  которой  в  усадьбе  «у  всех 
кружилась голова». 
В  финале  рассказа    главный  герой  вспоминает  Таню  и    цветочный  сад, 
молодость  и  радость,  науку  и  смелость,  он  звал  жизнь,  которая  была  прекрасна. 
Многие  интерпретаторы,  ссылаясь  на  эти    детали,  считают,    что    для  героя  сад 

 
                
 
 
 
 
БҚМУ Хабаршы №4-2016ж.  
 
236 
прекрасен и  что в саду все были счастливы, а память о нём означает торжество сада. 
Однако,  такая  трактовка  ошибочна,  поскольку  автор  не  показал  раскаяния  героя. 
Такое  видение  противоречит  тому,  что  герой  был  абсолютно  счастлив,  только 
находясь в диалоге-рефлексии с Черным монахом. Следовательно, вспоминая сад, он 
вспоминает не о счастье. Поскольку вспоминание есть рефлексия, то  он приходит к 
своим  усадебным  корням.  Только  в  этот  момент  он    освобождается  от  всего  
наносного  и    становится  самим  собой.  Автор,  описывая  предсмертный  час    героя,  
подчеркнул новое  отношение героя к Чёрному монаху. Коврин уже не ждал его,  « ему 
было жутко, и он мельком взглядывал на дверь, как бы боясь, чтобы не вошла в номер и не 
распорядилась  им  опять  та  неведомая  сила,  которая  в  какие-нибудь  два  года  произвела 
столько  разрушений  в  его  жизни  и  в  жизни  близких».  После  долгого  блуждания  герой 
вернулся к себе, и   на его мёртвом лице «застыла блаженная улыбка». 
Писатель    причины  появления  нервных  заболеваний,  получивших  широкое 
распространение  среди    интеллигенции  90-х  годов,  связывает  не  только  с  
проблемами социальной действительности конца XIX века,  сколько с общественной 
психологией  этого  времени.  Бюллетень  духовных  заболеваний  российской 
интеллигенции  этого времени был широким и включал следующие недуги: «скуку», 
«истерию»,  «меланхолию»,  «манию  величия»,  «пессимизм»,  «апатию».  Это  было  
время, как  отмечал сам Чехов в своих письмах, «рыхлое» и «кислое», время  малых 
дел, сомнительных идей и  скудных чувств. Российская интеллигенция находилась в 
состоянии духовного  кризиса. 

жүктеу/скачать 18,3 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: