Глава 6   Последние битвы народов и могилы первых королей

125 
 
Константинополь  самым  спешным  образом  был  обнесен  крепостными  стенами  со 
стороны Мраморного моря, чего раньше не было, так как море Средиземное до этих пор 
оставалось  «внутренним  озером»  Римской  империи,  и  нападений  с  воды  никто  не 
ожидал.  Аттила  для  того  и  заручился  поддержкой  короля  Гейзериха,  чтобы  дамоклов 
меч вандальского морского десанта висел над Римом в момент его собственного похода 
в  Галлию.  Вряд  ли  варвары  хорошо  знали  римскую  историю,  но  коренные  жители 
Карфагена,  ставшего  теперь  столицей  королевства  вандалов,  ее  знали  прекрасно  и  не 
могли  не  провести  аналогию  между  Гейзерихом  и  Ганнибалом.  Спустя  600  лет  после 
окончания  Пунических  войн  Карфаген  снова  стал  угрожать  Риму.  Эта  угроза  была 
полностью  реализована  в  455  г.,  когда  Рим  подвергся  жестокому  разграблению  и 
разрушению. В этом Гейзерих явно превзошел Ганнибала. 
Как  видим,  переселившись  в  другую  часть  света,  вандалы  совершенно  не 
чувствовали  себя  оторванными  от  остального  родственного  им  мира  варваров  и 
продолжали  активно  вмешиваться  в  европейскую  политику.  Что  касается  жизни 
культурной,  то  и  тут  Ливия  (так  называли  Африку  римляне)  не  осталась  в  стороне  от 
общих тенденций в моде и ювелирном искусстве. Яркие следы пребывания германского 
племени  на  африканском  континенте  отразились  в  археологических  памятниках, 
которые  с  полным  основанием  должны  быть  включены  в  круг  древностей  горизонта 
Унтерзибенбрунн.  Тот  самый,  изначально  дунайский,  но  вместе  с  переселенцами 
проникший и так далеко на юг.  
Самый  интересный  из  этих  памятников  был  обнаружен  еще  в  начале  ХХ  века, 
буквально  у  стен  древнего  Карфагена  (современное  местечко  Кудиат  Затер  в  Тунисе). 
Это богатое женское погребение, помещенное в каменный саркофаг. Здесь присутствуют 
все  главные  элементы  костюма,  характеризующие  традиции  германской  знати  первой 
трети  V  столетия,  сложившиеся  на  северо-восточных  границах  Римской  империи,  там 
где  смешались  готы,  гунны,  аланы  и  греки.  Платье  вандальской  принцессы  расшито 
мелкими  золотыми  бляшками,  грудь  украшало  золотое  ожерелье  с  подвеской-
медальоном  в  стиле  клуазоне,  с  изображением  равноконечного  креста  (вандалы  уже 
были  христианами  арианского  толка).  В  том  же  стиле  выполнена  поясная  пряжка,  а 
также и пара двупластинчатых фибул, скреплявших одежды на плечах погребенной (рис. 
64).  Но  в  отличие  от  большинства  европейских  памятников,  здесь  мы  видим  фибулы 
несколько  иного  типа  –  не  большие  полихромные,  подобные  находкам  из  Нежина  и 
Эрана,  а  чуть  поменьше  и  украшенные  в  технике  классической  перегородчатой 

126 
 
инкрустации.  Это  разновидность  застежек,  которую  теперь  считают  типично 
вандальской, поскольку все подобные предметы происходят из Северной Африки и еще 
буквально одна-две – из Италии и из низовьев Рейна.  
 
Рис. 64. 
Нет  ничего  удивительного  в  том,  что  типичные  остготские  полихромные  фибулы, 
широко  распространившиеся  в  420  –  430-е  годы  от  Галлии  до  Кавказа,  не  попали  в 
римскую  Ливию,  ведь  вандалы  вместе  с  аланами  покинули  регион  Подунавья  и 
переселились сначала в Испанию в 411 г., а затем и еще дальше. Небольшие фибулы из 
Кудиат Затера отличаются от них своими скромными размерами и узкой формой ножки, 
соединенной  короткой  выгнутой  дужкой  с  верхней  полукруглой  пластиной.  Вся 
поверхность  фибул  украшена  вставками  гранатовых  пластинок  геометрических  форм, 
сочетающихся, что очень интересно и необычно, с настоящими жемчужинами в круглых 
ячейках по  центральной  оси предмета  (рис.  64).  Возможно,  часть  жемчужин  (крупные) 
была  распилена  пополам  для  удобства  их  закрепления  в  гнездах,  одна  из  них 
просверлена  и  держится  на  проволочной  петельке.  Орнаментальная  композиция  из 
круга, обрамленного прямоугольниками, аналогична  инкрустации на ножнах парадного 

127 
 
римского  меча  из  могилы  правителя  Боспора  (рис.  65),  а  спокойная,  но  очень 
торжественная  цветовая  красно-перламутровая  гамма  вставок  напоминает  орла  из 
Концешти.  Эти  два  наблюдения  заставляют  предположить,  что  фибулы  могли  быть 
изготовлены  имперскими  мастерами-ювелирами.  Некоторые  сомнения  на  этот  счет 
вызывает тот факт, что в истории взаимоотношений вандалов с ромеями было не так уж 
много  позитивных  страниц.  Вспомним  срочное  строительство  морских  стен 
Константинополя в 439 г. и конечно разграбление Рима в 455 г. Однако, известно, что из 
Рима  Гейзерих  вывозил  не  только  сокровища,  но  и  мастеров-ремесленников,  эти 
сокровища производивших. 
Так  что,  скорее  всего  мы  имеем  дело  с  продукцией  римских  мастерских, 
находившихся  непосредственно  в  самом  Карфагене  (а  это  был  второй  по  значению 
римский  город  в  Африке,  крупный  торгово-ремесленный  центр)  и  либо  работавших  в 
тесном контакте со столичными ателье Константинополя, Рима и Равенны, либо прямо 
перенесенных  сюда  из  Рима  после  его  падения.  После  захвата  города  Гейзерихом 
мастера были вынуждены переориентироваться на нового заказчика и его окружение, но 
смогли  сохранить  индивидуальные  черты  своей  школы,  в  частности  высокий 
технический  уровень  и  оригинальное  использование  жемчуга,  о  котором  мы  еще 
поговорим отдельно.  
Возможно 
именно 
вандальская  угроза  Италии, 
использованная 
Аттилой, 
наряду 
с 
другими 
обстоятельствами,  открыла 
глаза 
столицам 
обеих 
империй  на  истинные  цели 
экспедиции  гуннов  на  Запад 
в  451  г.  Константинополь  в 
связи  с  этим 
вздохнул 
настолько  облегченно,  что 
Рис. 65                                                                                 даже отказался отныне 
выплачивать  Аттиле  ежегодную  контрибуцию,  чем  чуть  было  не  развернул  его  войска 
обратно  на  восток.  Это  сделал  преемник  Феодосия  Младшего,  новый  император 
Маркиан,  в  прошлом,  кстати,  простой  солдат,  воевавший  и  с  персами  на  Востоке,  и  с 

128 
 
вандалами  в  Африке,  и  дослужившийся  до  высоких  офицерских  званий,  а  затем,  как 
видно,  и  до  пурпура.  Интересно,  что  на  одной  из  ступеней  своей  карьерной  лестницы 
Маркиан служил телохранителем в гвардии римских полководцев Аспара и Ардабурия, 
отца и сына, аланов по происхождению. К счастью, Аттила не стал менять свои планы 
из-за  этого  опрометчивого  вояки.  Серьезность  создавшегося  положения  гуннский  хан 
отлично  понимал,  поэтому  привлек  все  имеющиеся  в  его  распоряжении  людские 
ресурсы.  На  Западе  же,  в  Равенне,  стали  готовиться  к  очень  серьезной  войне,  поняв 
окончательно,  что  это  будет  битва  не  за  свободу  вестготов,  а  за  сохранение  Западно-
римской империи. 
В начале 451 г. орды Аттилы выступили из Паннонии и двинулись в направлении 
на северо-запад, увлекая за собой по пути армии народов-сателлитов – остготов, гепидов, 
тюрингов,  скиров,  ругиев.  Вестготская  Тулуза  в  итоге  оказалась  в  стороне  –  гораздо 
южнее  направления  первого  удара,  который  пришелся  на  рейнских  франков.  Взяв 
несколько  городов,  в  том  числе  один  из  крупнейших  на  Рейне  –  Трир,  Аттила  смог 
подчинить  себе  часть  этого  народа  и  присоединив  и  их  к  своему  войску,  развернулся 
наконец к югу. В итоге, перепуганные до смерти римские лазутчики донесли о том, что 
армия завоевателей, движущихся  к Италии, насчитывает полмиллиона воинов. 
Правительству Западно-римской империи во главе с императором Валентинианом 
III  и  его  талантливым,  но  не  любимым  полководцем  Аэцием  стоило  очень  большого 
труда  (поскольку  Тулуза  в  итоге  осталась  в  стороне)  уговорить  вестготского  короля 
Теодориха  все-таки  выдвинуть  свое  войско  против  гуннов,  с  тем  чтобы  помочь 
римлянам.  Собственные  войска  последних  составляли  жалкое  меньшинство  в  этом 
эпохальном  противостоянии  –  над  Римом  сохранялась  реальная  угроза  со  стороны 
вандалов, требующая постоянного присутствия легионов в Италии, не говоря о разброде 
внутри  всей  армии.  Римлянину  Флавию  Аэцию  довелось  командовать  в  этой  битве 
аланами,  франками,  бургундами,  саксами.  Основная  же  боеспособная  часть  армии 
Западно-римской империи оказалась именно вестготской.  
Два  войска  встретились  20  июня  451  года  на  равнинах  Шампани,  на  так 
называемых  Каталаунских  полях,  недалеко  от  города  Труа.  Аэций  и  Аттила, 
познакомившиеся и ставшие приятелями еще в детстве, когда юный римский патриций 
был  заложником  в  ставке  хана  Руа  в  Паннонии,  на  этот  раз  оказались  противниками. 
Сражение  продолжалось  весь  день  и  почти  всю  ночь  с  некоторым  перевесом  римской 

129 
 
коалиции, а на следующее утро вестготы готовы были продолжить его, чтобы отомстить 
за смерть своего короля, павшего накануне. Но Аэций убедил старшего сына Теодориха 
– Торисмунда – оставить поле боя и вернуться домой, так как его младшие братья могли 
устроить  борьбу  за  освободившийся  престол.  Точно  таким  же  способом  он  удалил  и 
сына  франкского  короля,  естественно  вместе  с  его  армией.  Аттиле  была  дана 
возможность  уйти,  невзирая  на  его  фактическое  поражение,  уже  почти  в  тот  момент, 
когда он, по словам готского историка Иордана, готовился сам взойти на погребальный 
костер,  сложенный  из  седел  своих  павших  воинов.  Аэций  был  заинтересован  в 
сохранении такого серьезного игрока на мировой политической арене, как Аттила, чтобы 
использовать  его  в  сложной  закулисной  борьбе  между  востоком  и  западом  империи,  и 
даже  между  группировками  внутри  дворцового  окружения.  А  может  и  воспоминания 
детских лет тоже дали о себе знать… 
Так или иначе, вестготы, впервые за долгие годы после падения Рима вступившие 
в бой под римскими штандартами и легионными орлами, покрыли себя ореолом славы. 
Аттила  вернулся  в  свою  ставку,  на  Дунай,  как  надеялись  многие  в  этот  момент, 
зализывать  раны.  Точное  место  Каталаунской  битвы,  которое  ищут  историки  и 
дилетанты с тех пор, как в них проснулся острый  интерес к своему  прошлому  (то есть 
где-то  с  XIII  в.),  так  и  осталось  неизвестным.  Единственные  археологические 
свидетельства этого похода, сохранившиеся в «земляной летописи» – обломок гуннского 
бронзового  котла,  найденный  на  северо-востоке  Франции,  да  следы  разрушений  в 
культурном  слое  города  Трира.  Но  последствия  этой  «битвы  народов»  оказались 
судьбоносными,  как  для  ее  прямых  участников,  так  и  для  их  потомков.  Начнем, 
пожалуй, с тех персонажей, которых Аэций поспешил удалить с поля боя. 
Первый  из  них  –  Торисмуд,  сын  Теодориха.  Аэций,  преследуя  при  этом  и  свои 
личные  интересы,  не  покривил  душой,  советуя  Торисмунду  поскорей  возвращаться  в 
свое  королевство,  чтобы  не  потерять  трон,  унаследованный  от  павшего  накануне  отца. 
Его  младшие  братья,  действительно  уже  готовились  затеять  свору,  но  прибытие 
победоносной  армии  во  главе  с  законным  королем  поставило  этому  точку.  Правда 
ненадолго – через два года братья все же прикончили его, и власть перешла к Теодориху 
II. Тем не менее, невзирая на отдельные перегибы в наследственной борьбе королевство 
готов  еще  долго  оставалось  грозной  силой  на  политической  карте  Европы.  К  концу  V 
века  область  обитания  вестготов  увеличилась  в  6  раз  по  сравнению  с  «договорными» 
землями, армия закалилась в непрерывных завоевательных походах от Испании до Рейна 

130 
 
и стала в короткий период от окончательного поражения гуннов до возвышения франков 
при Хлодвиге наиболее боеспособной силой в этой части Средиземноморья. Но в первые 
десятилетия  VI  века  франкам  удалось  вытеснить  вестготов  с  территории  Галлии,  и 
новый  этап  их  политической  истории  был  почти  полностью  ограничен  Испанией,  где 
возникло Толедское королевство.  
Второй – сын франкского короля, имя которого пока никем не называлось. Приск 
Панийский сообщает, что одной из причин нападения гуннов на рейнских франков в 451 
г. была кончина их государя и борьба за власть между сыновьями. Старший сын решился 
придерживаться  союза с  Аттилой,  а  младший с  Аэцием,  то  есть  с  Римом.  Так  вкратце, 
мимоходом, историк зафиксировал на своих страницах рождение древнейшей династии 
средневековой  Франции,  точнее,  Франкии,  –  династии  Меровингов.  Вот  теперь  можно 
назвать имя этого второго персонажа, хотя многим наверное уже ясно, что это Меровей. 
Приску  это  имя  было  то  ли  не  известно,  то  ли  он  не  видел  будущего  за  этим  юнцом, 
внешность  которого  он,  тем  не  менее,  описал,  явно  с  иронией:  «Мы  видели  этого 
последнего, когда он явился в Рим, с предложениями: на лице еще не пробивался пушок, 
русые  волосы  были  так  длинны,  что  охватывали  плечи».  Аэций  усыновил  Меровея  и 
отправил  к  императору  для  заключения  союза.  Франки  в  битве  на  Каталаунских  полях 
сражались  за  римлян  и  за  свою  будущую  государственность,  хотя  были  и  те,  кто 
выступил на стороне Аттилы вместе со старшим братом Меровея. 
Интересно, 
что 
полувеком 
ранее 
римский поэт Клавдиан тоже говорит о 
правителях  с  берегов  Рейна 
«с 
длинными  золотистыми  волосами».  О 
налаживании политических контактов с 
этими 
длинноволосыми 
вождями 
свидетельствуют  весьма  характерные 
для 
римской 
дипломатии 
дары,         
Рис. 66.                                                         попавшие в это время на Рейн, в область 
рипуарских  франков. Перегородчатая  инкрустация, золото-гранатовый  стиль, как  явная 
улика,  указывающая  на  появление  геополитического  интереса  со  стороны  империи: 
типичные  восточно-средиземноморские  пряжки,  служившие  деталями  поясных  или 
портупейных  наборов,  украшенные  в  технике  клуазоне  гранатовыми  пластинами  и 
великолепными цейлонскими альмандинами-кабошонами (рис. 66). 

131 
 
Меровей,  только  что  ставший  королем  по крайней  мере  какой-то  части  франков 
салических, судя по замечанию Приска,  к моменту их встречи достиг возраста вряд ли 
более 16 – 17 лет. Юные годы, а также местонахождение его резиденции в городе Турнэ, 
–  это  почти  все,  что  мы  о  нем  знаем.  Но  сына-наследника  по  имени  Хильдерик  на  тот 
момент  он  уже  точно  имел,  поэтому,  несмотря  на  смерть  в  довольно  раннем  возрасте, 
всего спустя 6 или 7 лет после сражения с гуннами, Меровей положил начало и дал свое 
имя первой династии франков, правившей на протяжении ровно 300 лет (451 – 751 гг.). О 
Хильдерике  нам  известно  гораздо  больше,  благодаря  историческим  сочинениям  как 
римских,  так  и  собственных  франкских  летописцев.  Но  гораздо  важнее,  что 
полуисторический,  полу  эпический  образ  этого  короля,  первого  из  рода  Меровингов, 
обрел  свою  плоть,  точнее  прах,  когда  была  найдена  его  могила,  наполненная 
произведениями ювелирного искусства. А случилось это памятное в истории археологии 
событие  в  1653  г.,  увы,  при  случайных  обстоятельствах,  как  впрочем,  и  многие  другие 
открытия важнейших памятников эпохи переселения народов. 
О  том,  что  кости  принадлежали  именно 
Хильдерику  I,  недвусмысленно  свидетельствовала 
надпись  на  массивном  золотом  перстне-печатке, 
поэтому  в  достоверности  такой  идентификации 
никто  не  усомнился.  Надпись  обрамляла  портрет 
короля  (рис.  67),  на  котором  он,  кстати, 
чрезвычайно похож на своего отца – такого, каким 
его  описал  Приск  –  безусым  и  с  длинными 
вьющимися  волосами.  Благодаря  этим  локонам, 
Рис. 67.                                          непременному  атрибуту лиц царских кровей  у 
салических  франков,  династия  вошла  в  историю  с  эпитетом  «Длинноволосые»  или 
«Косматые».  За  этой  любовью  к  прическам  скрывалось  нечто  большее,  чем  тяга  к 
привлекательности  в  глазах  прекрасного  пола  (этим  часто  грешил  Хильдерик,  да  и  не 
только  он):  многие  германские  племена,  как  это  часто  с  удивлением  или  насмешкой 
отмечали  римляне,  любили  демонстрировать  свою  этническую  индивидуальность  с 
помощью  волос.  Длинноволосые  телохранители  за  спинами  императоров  –  частый 
сюжет  в  позднеантичном  прикладном  искусстве  (рис.  20).  У  франков  высокая 
символическая  и  магическая  значимость  длинных  прядей  достигла  своего  апогея: 
согласно  их  законам,  претендента  на  королевский  престол  достаточно  было  остричь, 

132 
 
чтобы  лишить  всяких  претензий;  но  тому,  в  свою  очередь,  достаточно  было  отрастить 
волосы заново, чтобы вернуть право на подобные притязания. 
Похоронен был Хильдерик в своей резиденции в Турнэ. Сегодня это территория 
Бельгии,  но  так  эта  область  называлась  и  при  жизни  первого  Меровинга  –  Белгика, 
римская  провинция.  Еще  до  падения  Западно-Римской  империи,  которую  он  пережил 
всего  на  5  лет,  Хильдерик,  на  основании  союзного  договора,  заключенного  его  отцом 
накануне  Каталаунской  битвы,  успел  получить  титул  наместника  этой  провинции  и 
вместе  с  титулом  –  соответствующие  ему  регалии  и  инсигнии.  Их  то  и  обнаружили  в 
могиле  строители  XVII  века,  наткнувшись  на  нее  при  земляных  работах  под  стенами 
базилики. Про перстень уже было сказано, функция его также вполне понятна – печатка 
для  скрепления  королевских  документов.  Стоит  взглянуть  и  на  другие.  Правда,  надо 
иметь в виду, что далеко не все из тех вещей, которые мы увидим далее, сохранились до 
наших дней. Сокровища королевской могилы, еще раз скажем, увы, как и многие другие 
шедевры, доставшиеся нам от той бурной эпохи, ждала криминальная  участь. Век XIX 
был, хотя и не такой бурный, но тоже богатый на авантюры. Сокровища были украдены 
из  Национальной  библиотеки  в  Париже,  частично  переплавлены,  частично  просто 
исчезли.  Вернуть  удалось  только  небольшую  часть,  но,  к  счастью,  то,  что  физически 
пропало  безвозвратно,  сохранилось  хотя  бы  в  живописных  таблицах,  изготовленных  и 
опубликованных в середине XVII века, а также в репликах – точных копиях некоторых 
украшений, специально сделанных для различных европейских археологических музеев, 
незадолго до их исчезновения (рис. 68). 
 

133 
 
Вторая  важная  инсигния  –  золотая  римская  Т-образная 
фибула (рис. 69). Мы уже говорили о такого рода застежках, 
рассматривая  сюжет  с  акацирами  и  распространением  моды 
на  подобные  украшения  в  лесах  Поволжья,  и  видели  их  на 
плече  Стилихона  и  других  полководцев.  Хильдерик  I 
несомненно  получил  эту  фибулу  –  символ  власти,  как 
«чиновник», 
юридическое 
лицо 
высшей 
римской 
провинциальной  администрации,  от  лица  императора. 
Формально этим императором был Майориан, но фактически 
западной частью империи в 460-е годы уже правили римские 
Рис. 69                                   генералы – Эгидий, Рикимер, а затем Одоакр, находившийся 
с Хильдериком, что немаловажно, в тесных дружеских отношениях. Массивная застежка 
с  иглой,  принятая  первыми  исследователями  памятника  за  стиль  для  письма,  имеет 
прямоугольную  спинку  с  часто  прочеканенным  мелким  декором  в  виде  крестиков  или 
лепестков,  и  верхнюю  часть  в  виде  буквы  «Т»  с  крупными  золотыми  насадками-
луковичками  на  концах  перекладины  и  в  ее  центре.  Императорское  пожалование 
королю-чиновнику и королю-союзнику было, вероятно, подкреплено золотым браслетом 
весом в несколько сот грамм и мешком солидов – в могилу было положено 90 штук. 
Еще один признак высшей власти, но уже не римской, а германской, варварской, - 
это оружие, в первую очередь, копье и меч. Передачей копья  из рук отца сыну франки 
символически закрепляли наследование королевского престола, поэтому и штандарты в 
средние  века  часто  крепились  на  древки  копий.  Мечей  было  два  –  длинная  спата 
западно-римского  образца  и  короткий  меч  –  скрамасакс  –  типично  варварское  оружие, 
которое, хотя и было изначально заимствовано римской армией с Ближнего Востока в IV 
– V вв. (из Ирана или Закавказья), в Европе получило свое название от племени саксов, 
при  этом  пользовалось  большой  популярностью  и  у  франков.  Короткий  сакс 
использовался, как тесак  – тяжелое рубящее  оружие,  и особенно широко  применялся в 
VI – VII веках. Два меча, как отражение двух источников власти и  права в древнейшем 
франкском  королевстве  и  двух  народов,  подчинившихся  этой  власти:  римского  и 
собственного,  германского.  Король  франков  был  одновременно  и  официальным 
губернатором  Белгики.  Это  было  принципиально  важно  и  для  галло-римлян, 
составлявших  большинство  населения  франкского  королевства,  чтобы  не  чувствовать 
себя  оторванными  от  империи,  фактически  сохранившейся  только  на  востоке;  и  для 

134 
 
самой  королевской  власти,  чтобы  не  вызывать  у  негерманских  по  происхождению 
подданных  иллюзию  анархии.  Поэтому  даже  после  476  года  Хильдерик  продолжал 
считать  себя  законным  проводником  имперских  традиций  и  преемником  римской 
власти, что всячески подчеркивал. О ней напоминала не только золотая фибула, сугубо 
формальный знак, как позже аксельбант или погон.  
В  рассматриваемую  нами  бурную  эпоху  необходимость  такого  публичного 
аспекта  правления  только  усиливалась  за  счет  обязательных  аллюзий  на  верховную 
императорскую  власть,  выраженных  различными  способами,  от  имитации  изумрудов  и 
жемчужин  до  принятия  официальных  римских  титулов  вождями  и  королями.  Все  они 
были  одновременно  «патрициями»,  «консулами»,  «комитами»  и  «дуксами»,  и  всерьез 
этим гордились. Понятно, что причитающиеся комитам и дуксам регалии – инсигнии их 
власти – занимали в королевском облачении особое место. 
Для своих же франков Хильдерик оставался добрым славным 
королем,  а  истинная  воинская  слава,  которую  воспевают 
барды  и  скальды,  всегда  витает  вокруг  лезвия  меча:  и  когда 
оно обагрено кровью, и когда сверкает под лучами солнца, и 
даже  когда  покоится  в  ножнах.  Спата  выглядела  и 
сверкающей, и окровавленной, даже тогда, когда покоилась в 
ножнах,  благодаря  великолепной  отделке  и  ножен,  и  самого 
клинка  (рис.  70).  Большая  часть  сокровищ  из  королевской 
гробницы  –  это  золотые  детали  ножен  и  рукоятки  меча,  а 
также  отделка  портупеи:  пряжки  и  ременные  накладки.  Все 
украшено  золото-гранатовой  перегородчатой  инкрустацией, 
клуазоне.  Мы  уже  упоминали  в  начале,  что  именно  после 
открытия  этих  вещей  из  гробницы  в  Турнэ,  французским 
словом клуазоне и стало принято обозначать перегородчатую 
инкрустацию эпохи Великого переселения народов или эпохи 
Меровингов  в  Европе.  Людовик  XIV,  в  дар  которому  были 
преподнесены  эти  сокровища  из  могилы  чуть  ли  не  самого 
Рис. 70.                               первого из французских королей, ничуть ими не впечатлился и 
солнечного  блеска  в  них  не  увидел,  а  велел  убрать  их  в  парижский  Кабинет  Медалей 
(аналог Кунсткамеры нашего Петра I). «Король-Солнце» не любил Меровингов, хотя, по 
традиции, и сам продолжал носить длинные волосы. 

135 
 
Портупеи  мечей  Хильдерика  и  вся  их  парадная  отделка  –  шедевр  искусства 
клуазоне, достигшего своего художественного и технического пика как раз в последней 
трети  V  столетия,  вскоре  после  смерти  Аттилы  и  на  фоне  стремительного  роста 
германской государственности на обломках гуннской и Западно-римской империй. Все 
вещи  выполнены  безукоризненно,  в  лучших  традициях  средиземноморской  школы, 
использующей  уже  практически  все  технологические  достижения  и  секреты,  все 
разнообразие  орнаментальных  мотивов,  лучшие  материалы  и  лучшие  дизайнерские 
решения.  Методика  профильной  обработки  и  подгонки  тонких  гранатовых  пластин 
достигла  совершенства,  даже  несмотря  на  то,  что  и  сложность  их  форм  тоже  резко 
увеличилась: появились так называемые «дрожащие» перегородки.  
 
Рис. 71. 
Стенки  ячеек  из  золотых  ленточек  в  виде  мелкого  и  частого  зигзага  очень  оживили 
несколько  статичные  доселе  композиции  –  появилась  мелкая  «рябь»,  зрительно 
придавшая  эффект  легкого  колебания  густой  алой  поверхности,  как  ветерок  над 
кровавой  рекой.  Кропотливая  подгонка  вставок  альмандинов  под  контуры  таких 
многогранных  ячеек  –  верх  мастерства  резчиков.  Сотни  плотно  уложенных  пластинок 
камня  с  дрожащими  краешками,  разделенных  тонкими  золотыми  паутинками, 
окаймляют  широкими  полосами  края  ножен  спаты,  их  устье  и  наконечник,  рукоять  и 
навершие самого меча (рис. 71). Глядя на эту композицию сейчас, с трудом верится, что 
это  не  рисунок  художника,  работавшего  остро  отточенными  карандашами  или 
тончайшими кистями, а творение из камня и металла. 

136 
 
На не менее вычурных, чем детали меча, украшениях портупеи и пояса (пряжках, 
ременных  накладках  и  разделителях),  впервые  появился  еще  один  технический  и 
орнаментальный  прием.  Боковые  стенки  предметов  по  всему  периметру  или  частично 
окаймлены рядом плотно поставленных и спаянных вертикальных золотых трубочек. Не 
только верхнее устье их оформлено, как круглая ячейка для вставки шарика-альмандина, 
но иногда даже и в боковой стеночке сделан миниатюрный вырез-окошко, естественно с 
горящим  в  нем  красным  огоньком.  Благодаря  такому  приему  мастера-ювелиры  уже 
могут  переносить  уплощенный  геометрический  орнамент  в  трехмерную  область 
восприятия и, значит, создавать вместо изящных, но тонких вещей, не менее изящные, 
но внешне массивные украшения, которые только выглядят толстыми и тяжелыми, но в 
действительности представляют  собой  сложную  объемную    конструкцию,  спаянную  из 
легких золотых листков, местами даже фольги. 
Комплект таких сверкающих украшений, распределенных на ремнях портупеи от 
плеч до пояса воина, а также по бедрам – на поверхности ножен и свисающих ремешков 
перевязи,  создавал  неповторимый  ореол  величия  вокруг  властителя  и  не  оставляя 
сомнений  у  окружающих  в  его  избранности  и  славе.  Богато  украшенные  золотом  и 
камнями  пояса  и  портупеи  во  времена  Меровингов  были  исключительным  атрибутом 
лиц монарших кровей. Отец франкской истории, епископ Григорий Турский, сообщает к 
примеру,  что  когда  Хильдеберту,  одному  из  потомков  Хильдерика,  некие 
странствующие авантюристы-дворяне преподнесли «прекрасную перевязь, украшенную 
золотом  и  драгоценными  камнями,  и  великолепный  меч,  рукоять  которого  была 
украшена золотом и испанскими самоцветами», он опознал в ней вещь, выкраденную из 
сокровищницы Гундовальда, короля-узурпатора, одного из своих недавних противников, 
которую тот, в свою очередь, незадолго до этого получил в Константинополе.  
Современные  ученые  давно  задаются  вопросом,  где  именно  могли  быть 
изготовлены,  и  соответственно,  кем  подарены  Хильдерику  эти  великолепные  мечи  с 
украшениями в технике перегородчатой инкрустации? Ответ на этот вопрос означал бы 
и  решение  другой  проблемы,  более  широкой,  –  где  находилась  в  середине  и  второй 
половине V века лучшая мастерская Европы  по изготовлению вещей в стиле клуазоне, 
точнее,  это  по-прежнему  был  Константинополь,  или  появились  новые  центры, 
способные  конкурировать  с  ним  на  равных?  Долгое  время  пальму  первенства 
специалисты  отдавали  Второму  Риму,  опираясь  и  на  некоторые  стилистические 
особенности,  и  на  другие  аналогичные  находки,  в  особенности  из  богатых  княжеских 

137 
 
погребений  этого  периода  у  северных  границ  Восточно-Римской  империи.  О  них  мы 
обязательно поговорим чуть ниже.  
Сложность  состоит  в  том,  что  исторический  контекст,  характеризующий 
запутанную  картину  взаимоотношений  обеих  частей  империи  друг  с  другом  и  с 
варварами,  утвердившимися  на  их  территориях,  делает  мало  вероятной  возможность 
того,  что  король  франков  в  460-е  годы  мог  получить  столь  дорогие  и  несомненно 
инвеституционные  по  смыслу  дары  от  византийского  императора.  Хильдерик,  как 
государственный  деятель,  известен  прежде  всего  своей  тесной  дружбой  с  Западно-
римским двором, верховные правители которого в лице императора Антемия (де юре) и 
варвара  Одоакра  (де  факто)  категорически  не  признавались  легитимными  на  востоке 
империи,  в  Константинополе.  Франки  при  Хильдерике  и  его  потомках,  постепенно 
превращаются  в  главных  геополитических  противников  Византии  на  европейском 
материке. В 476 г. противостояние было обострено до предела, поскольку союзнические 
отношения Хильдерика с Одоакром, главным  виновником свержения римской власти в 
Риме, ставили их обоих на одну доску в глазах Константинопольского двора. 
Следовательно,  императорские  дары,  как и инсигнии  королевской  власти,  могли 
быть  получены  скорее  от  двора  западного,  находившегося  в  тот  момент  в  Равенне. 
Предположение  о  существовании  некоей  не  просто  гипотетической  мастерской 
клуазоне,  а  мастерской  высшего  класса,  в  западной  части  империи  посетило  нас  чуть 
выше,  при  разговоре  о  вандалах  в  Северной  Африке  и  о  фибулах  карфагенской 
принцессы. Археологические находки, о которых пойдет речь ниже, подтверждают это 
предположение. Продукция этой, теперь можно сказать, абсолютно реальной ювелирной 
фабрики,  работавшей  при  императорских  дворах  в  Равенне  и/или  Риме,  как  оказалось, 
довольно  широко  представлена  не  только  в  гробнице  Хильдерика,  но  и  в  других 
памятниках  на  территории  Италии  и  Галлии,  главную  характеристику  которых  можно 
выразить в трех словах: «погребения варварской знати».  
Гипотетическим,  однако,  по-прежнему  останется  ответ  на  вопрос,  как,  когда  и 
почему  ремесленный  центр  по  изготовлению  украшений  в  стиле  перегородчатой 
инкрустации  возник  в  Италии,  и  был  ли  он  «филиалом»  константинопольского,  или 
вырос  самостоятельно?  Пока  что  представляется  наиболее  вероятной  такая 
реконструкция  исторических  обстоятельств,  сопутствовавших  этому  важному  явлению  
в  развитии  культурной  жизни  раннесредневекового  Запада.  Непрестанно  растущее  на 

138 
 
протяжении первой половины V столетия значение варварского контингента в  римских 
армиях обеих частей империи, а в западной – в особенности, достигло пика в 440-е годы 
на  фоне  крайнего  обострения  гуннской  угрозы,  и  нашло  отражение  в  битве  на 
Каталаунских  полях,  где  победа  «римского  оружия»  была  полностью  обеспечена 
вестготами.  Роль  германской  знати  и  ее  количество  в  высшем  командном  составе  и  в 
ближайшем окружении правителей, соответственно, также заметно увеличились.  
Резко выросший спрос на дорогие престижные изделия, отвечающие вкусам этих 
«новых римлян», не мог не поставить  перед администрацией проблемы необходимости 
налаживания  работы  специализированных  мастерских  –  барбарикариев,  по  образцу 
константинопольских.  Фактический  правитель  Рима,  Флавий  Аэций,  человек 
«прославленный в искусстве заключать мир», приложил немало усилий к тому, чтобы, с 
одной стороны, утихомиривать дорогими подарками гуннов и их сателлитов, уже давно 
посматривающих  на  Италию,  а  с  другой,  тем  же  методом  склонить  на  свою  сторону 
вестготов.  Привлечение  опытных  мастеров-ювелиров  из  восточной  столицы  было 
наиболее  простым  и  быстрым  решением  этой  насущной  проблемы,  которое  и  могло 
иметь место в 440-е годы. Краткий период довольно теплых отношений между западным 
и  восточным  императорскими  дворами,  связанный  с  женитьбой  Валентиниана  III  на 
Евдоксии, дочери Феодосия II, и совместной борьбой с африканскими вандалами, этому 
явно  способствовали.  И  хотя  прямых  свидетельств  такого  переноса  мастерских  из 
Константинополя  в  Равенну  в  письменных  источниках  мы  не  найдем,  остаются 
источники археологические и предметные. Вещи  умеют не только молчать. Но прежде 
чем  предоставить  им  слово,  хотелось  бы  обратить  внимание  еще  на  некоторые 
интересные 
детали, 
отмеченные 
в 
могиле 
Хильдерика. 
Скелет  короля  был  густо  усыпан  маленькими 
золотыми фигурками то ли пчел, то ли мух, их было 
найдено  около  300  штук  (рис.  72).  Этими  пчелами, 
как  считается,  был  расшит  плащ  или  мантия 
Хильдерика.  Но  здесь  мы  видим  явную  попытку   
Рис. 72.                                       сопоставить эти находки с гораздо более поздними 
реалиями  –  королевским  костюмом  средних  веков.  Ни  о  каких  мантиях,  тем  более 
расшитых золотом, во времена Меровингов мы не знаем, никаких свидетельств нет. Зато 
хорошо  известен  обычай  украшать  одежды  или  погребальные  покровы  в  могилах 

139 
 
знатных  людей  –  саван  или  пелену  –  нашивными  золотыми  бляшками.  Горизонт 
Унтерзибенбрунн, помните?  
Почему,  кстати,  именно  пчелы?  Интерес  к  ним  вдруг  проявился  в 
начале эпохи Великого переселения народов: с начала V века среди 
европейских  варваров  входят  в  моду  небольшие,  можно  сказать,  в 
натуральную  величину,  фибулы  и  накладки  в  виде  двукрылых 
насекомых.  Их  называют  то  фибулы-мухи,  то  цикады.  Некоторые 
исполнены  в  весьма  реалистичной  манере,  с  лапками  и  глазками, 
некоторые  схематичные  (рис.  73);  есть  просто  серебряные,  есть  
Рис.  73.                          полихромные  и  даже  с  инкрустацией-клуазоне,  как  у  Хильдерика. 
Существует  даже  предположение,  что  условное  (схематическое)  изображение  такой 
цикады  –  знаковый  прототип  французской  королевской  лилии,  и  возникновению  этой 
идеи  немало  поспособствовали  как  раз  «пчелы»  из  могилы  в  Турнэ.  Что  стоит  за  этим 
странным  энтомологическим  образом  в  ювелирном  деле,  почему  его  усердно 
тиражируют в это время вдоль всей римской границы от Британии до Северного Кавказа, 
не  очень  понятно.  Ясно  лишь,  что  эта  мода  или  традиция  носит  интернациональный 
характер,  не  исключено,  что  за  образом  пчелы  скрывается  изначально  какая-то 
религиозная символика: раннехристианская, языческая или и та, и другая.  
Если добавить к уже сказанному, что гробницу Хильдерика, которая в древности 
была  перекрыта  не  каменной христианской церковью,  а земляным  курганом,  окружали 
еще  и  погребения  лошадей  (а  это  элемент  кочевнического  обряда),  то  станет  ясно,  как 
сильно,  прочно  и  надолго  сплелись  ритуальные  и  культурные  традиции  совершенно 
разных  и  не  похожих  друг  на  друга  племен.  Могила  этого  первого  из  исторически  и 
археологически  «задокументированных»  французских  королей  завершает  собой  череду 
варварских  захоронений  эпохи  Аттилы,  в  которых  тесно  смешались  обычаи  и 
кочевников-аланов,  и  германцев-готов,  и  греков  Северо-Восточного  Причерноморья, 
подхваченных и перемешанных миграционными волнами.  
Эти  волны  еще  в  самом  начале  V  в.  занесли  готов  Алариха  в  Италию,  но  уже 
через  несколько  лет  отбросили  их  еще  немного  дальше  на  запад  –  в  Аквитанию.  Во 
второй  трети  этого  столетия  различные  германские  племена  активно  включаются  в 
состав воинских контингентов римской армии, дислоцированных в Италии, вокруг Рима, 
Равенны,  даже  на  Сицилии  –  форпосте  борьбы  с  вандалами.  Возможно,  варвары-

140 
 
федераты  зачастую  прибывают  в  Италию  и  живут  вместе  с  семьями.  Там  и  умирают. 
Иначе  не  объяснить  наличие  здесь  отдельных  женских  захоронений  с  типичным 
варварским  инвентарем  –  двупластинчатыми  фибулами,  среди  которых  особое  место 
занимают  крупные  дорогие  вещи  с  перегородчатой  инкрустацией.  Впрочем,  это  могут 
быть  не  только  фибулы,  но  и  поясные  пряжки,  накладки,  серьги  и  подвески.  Их 
объединяет  одно  –  стилистическое,  декоративное  и  морфологическое  следование  тем 
традициям  в  престижном  «аристократическом»  костюме,  которые  зародились  в 
многонациональной  варварской  среде  на  Среднем  Дунае  с  приходом  и  утверждением 
там  гуннского  военно-политического  союза  в  период  царствования 
еще 
непосредственных предшественников Аттилы. В техническом отношении для всех этих 
предметов  характерен  очень  высокий  уровень  работы,  присущий  только 
квалифицированным столичным мастерским.  
Эталонными  памятниками,  которые  прямо  демонстрируют,  насколько 
ответственно  ранневизантийская  администрация  подходила  к  обеспечению  варварских 
князьков  Подунавья  изысканными  дарами,  могут  служить  несколько  пышных 
захоронений и богатейших кладов на территории Трансильвании (Румыния). И нельзя не 
заметить, что самые яркие из этих находок относятся ко времени, наступившему  сразу 
после изгнания отсюда потомков Аттилы, когда на месте гуннской Скифии образовались 
независимые  Готия  и  Гепидия,  то  есть  в  460  –  470-е  годы.  Только  лучшие  мастера 
Константинополя  снова  трудятся  над  шедеврами  клуазоне,  предназначенными  для 
предводителей германских племен, вернувшихся спустя полвека в статус федератов, под 
сень римских орлов.  
Именно эти царственные птицы становятся главным символом, венчающим своим 
гордым  профилем  и  предметы  художественного  ремесла,  и  практически  все  наиболее 
яркие  произведения  ювелирного  искусства  той  поры.  Самые  выдающиеся  среди  них  – 
гранатовые орлы, украшавшие облачения князей и княгинь италийских готов и гепидов 
Трансильвании.  Одно  из  богатейших  германских  погребений  эпохи  Великого 
переселения  народов  происходит  из  местечка  Апахида.  Точнее  там  были  обнаружены 
два захоронения, и как и водится, оба были найдены случайно и частично разграблены, 
многие  вещи  вскоре  исчезли.  Кстати,  это  местечко  находится  всего  в  нескольких 
десятках километров от другого, уже упоминавшегося, – Шимлеул-Сильваней. 

141 
 
Первое  погребение  в  Апахиде  очень  напоминает  по  составу  сопроводительного 
инвентаря  и  даже  по  типу  отдельных  предметов  могилу  Хильдерика:  почти  такая  же 
золотая  Т-образная  фибула,  поясные  пряжки  с  инкрустациями  гранатов  в  ячейках  с 
«дрожащими»  стеночками,  подвески-кисти в виде звериных морд с цепочками в зубах, 
серебряная  византийская  посуда,  а  также  целых  три  золотых  перстня-печатки  с 
монограммами, крестами и именем владельца на одном из них. К сожалению, это имя, 
OMHARUS  (Омар)  –  ни  разу  не  встречено  ни  в  одном  из  синхронных  письменных 
источников,  хотя,  судя  по  находкам,  этот  человек  должен  был,  как  и  Хильдерик, 
несомненно, принадлежать к королевскому роду.  
Вторая могила, располагавшаяся в 500 м от первой, к счастью, хотя и подверглась 
сначала  частичному  разграблению,  позже  все-таки  была  доследована  археологами.  Им 
удалось  обнаружить  много  интересного:  длинный  меч,  конскую  сбрую  –  седло  и 
уздечку,  точнее  их  украшения,  детали  сумочки-кошелька.  Почти  все  покрыто 
перегородчатой  инкрустацией  –  гранатовыми  пластинками  в  ячейках  очень  сложных 
конфигураций.  Парные  фигуры  орлов  по  всей  вероятности  украшали  переднюю  луку 
парадного  седла,  их  головы  повернуты  внутрь  и  чуть  вверх  –  вероятно,  они  должны 
были смотреть на своего господина-всадника.  
Крылья  птиц  спокойно  сложены  и  опущены, 
смешные толстые лапки словно вырастают из слегка 
расширенного  хвостового  оперения,  естественная 
форма  перьев  –  в  виде  чешуек  –  выделена  в  центре 
птичьего тулова овалом, с радиально расходящимися 
от  него  вытянутыми  вставками  с  «дрожащими» 
стеночками  (рис.  74).  Очевидно,  таким  способом 
мастер  пытался  передать  объемно  выступающую 
грудку. 
Отдельные 
элементы 
оперения, 
подчеркнутые  темно-зеленой  стеклянной  пастой, 
вполне  могут  отражать  какие-то  видовые  признаки 
хищной птицы. Странным образом в художественной 
передаче  этих  вполне  реалистичных  фигурок 
сплелись  элементы  подчеркнутого  натурализма 
(лапки,  хвост,  обозначенные  крылья,  чешуйчатое 
Рис. 74.                                          оперение) и легкой стилизации, особенно проявившейся 

142 
 
в  кривоватой  голове  и  слишком  длинном  клюве.  Но  это  не  следствие  безвкусицы  или 
неопытности  мастера  –  технически  его  работа  безукоризненна.  Просто  в  качестве 
образца он имел  уже явно сложившийся образ с отмеченными признаками стилизации. 
Этот  же  образ  мы  чуть  ниже  найдем  на  предметах  мелкой  металлической  пластики 
гепидов  Подунавья  –  на  серебряных  орлиноголовых  пряжках,  с  таким  же  странно 
вытянутым клювом (рис. 75). 
Но из находок во второй могиле в Апахиде особенно впечатляет 
все  же  золотая  пластина-накладка  длиной  18  см,  служившая 
украшением  большого  кожаного  кошеля,  висевшего  на  поясе. 
Она  и  оформлена,  собственно  в  виде  самого  этого  кошеля  – 
хорошо  выделяется  центральный  «клапан»  с  коротким 
«ремешком»  с  пуговкой  в  центре,  как  бы  накинутый  сверху  на 
сам  «мешок».  Поверхность  этого  мешка  орнаментирована 
«пчелиными  сотами»  –  шестигранными  ячейками  и  кантом  из 
Рис.  75.                               миниатюрных  гранатовых  шариков  по  периметру;  поверхность 
«клапана»  –  вставками  сложной  несимметричной  формы,  с  композицией  из  зеленых 
стеклянных  крестиков  в  центре  (рис.  76).  Бордюр  из  таких  же  гранатовых  шариков 
очерчивает  контур  «кожаного  ремешка»  суживающегося  книзу  посередине  «клапана». 
Не  совсем  понятно,  как  мастеру  удалось  настолько  прочно  закрепить  эти  шарики  на 
золотой  поверхности:  очертаний  обжимающих  их  перегородок  не  видно,  да  и  нельзя 
сказать с уверенностью, что они вообще там есть, но ни один из шариков до сих пор не 
выпал.  Всего  на  поверхности  накладки-кошелька  насчитывается  около  350  ячеек  со 
вставками различных форм, но это без учета шариков и инкрустаций, идущих по всему 
узкому  торцу  предмета.  Стенки  золотых  сот  спаянны  так  аккуратно,  что  стыки  лент-
перегородок друг с другом почти совершенно не заметны, каждая из них прочно напаяна 
и на основу, а ведь ширина одной соты  – примерно 4,5 мм. Снова пинцеты и паяльник 
размером с иглу и, наверное, месяцы кропотливой работы. 
Нужно  обязательно  обратить  внимание,  что  стилистика  оформления, 
декоративные  мотивы  и  технические  особенности  золотой пряжки  из  первой  могилы и 
накладки  сумочки  из  могилы  №  2,  совершенно  одинаковы.  Дрожащие  перегородки, 
кайма из гранатовых шариков и принцип их крепления, все разновидности форм вставок, 

143 
 
«вафельная»  фактура  подложенной  под  них  золотой  фольги,  и  здесь  и  там  полностью 
 
Рис. 76. 
повторяют  друг  друга.  Несомненно,  перед  нами  работа  если  и  не  одного  и  того  же 
мастера-ювелира,  то  совершенно  точно  –  продукция  одной  мастерской,  причем 
изготовленная  примерно  в  одно  и  то  же  время.  То  есть,  оба  погребения  в  Апахиде  в 
целом синхронны, хотя, конечно, разница в 4 – 5 лет для нас сегодня трудноуловима.  
И конечно, из той же самой мастерской вышли ножны и перевязь одного из двух 
мечей Хильдерика – второго, того, который короче. Можно почти не сомневаться в том, 
что  располагалась  эта  мастерская  в  Константинополе,  и  оттуда,  из  столицы  восточной 
империи,  если  не  из  рук,  то  от  лица  императора  Зенона  этот  дар  был  доставлен 
франкскому  королю  в  подтверждение  его  прав  на  управление  провинцией  Белгикой. 

144 
 
Права  эти  могли  быть  поставлены  под  сомнение  после  476  г.,  когда  римская 
администрация  Запада  по  сути  перестала  существовать.  Для  упрочения  легитимности 
своей  власти  многие  варварские  короли  в  этой  ситуации  отправляли  посольства  к 
восточно-римскому  василевсу  с  просьбой  прислать  инсигнии  уже  от  его  имени.  Так 
поступил  Одоакр,  так поступил  чуть  позже  Хлодвиг,  сын  Хильдерика,  так  должен  был 
поступить  и  сам  Хильдерик.  Короткий  меч  или  скрамасакс  на  пышной,  украшенной 
гранатами,  перевязи  и  стал  этой  инсигнией,  на  изготовление  которой 
константинопольские ювелиры потратили месяцы работы. Второй меч – длинная спата – 
относится  к  характерному  западно-римскому  вооружению,  судя  по  конструкции  и 
отделке  его  эфеса,  а  инкрустированные  украшения  портупеи,  не  столь  сложные  и  без 
специфических  элементов  (гранатовых  шариков  и  дрожащих  стеночек),  можно  считать 
продукцией мастерской в Равенне. Спату Хильдерик получил еще раньше, от кого-то из 
«предпоследних» императоров Запада. 
А  захороненного  во  второй  могиле  Апахиды  вождя  некоторые  исследователи 
сочли возможным идентифицировать с гепидским королем Ардарихом. Эта версия, хотя 
и не доказуема, выглядит вполне допустимой. В прошлом вассал Аттилы, даже один из 
его любимцев (об этом пишет Иордан), после смерти своего «Батюшки» Ардарих не счел 
для себя нужным хранить верность его сыновьям, одержал над ними решающую победу 
в сражении на реке Недао (454 г.) и окончательно вытеснил гуннов из  Дакии. Римские 
орлы  в  могиле  –  достойный  и  логичный  финал  его  королевской  биографии, 
завершившейся  (а  умер  он  в  461  г.)  созданием  единственного  в  истории  этого  народа 
государства,  которое  на  протяжении  еще  100  лет  владело  территорией  левобережья 
среднего течения Дуная. 
Инкрустированные  фигурки  орлов  служили  декоративными  накладками  
передней  луки  седла.  Но  они  не  были  единственным  украшением  сбруи  боевого  коня 
Ардариха.  Подпружные  ремни  или  уздечку  покрывали  также  круглые  бляхи  –  фалары 
или по-латыни фалеры – с гранатовыми вставками, выполненные в том же стиле, что и 
птицы, и накладка сумочки из Апахиды. Эти фалары представляют собой круглые диски 
с  выпуклой  центральной  частью,  сплошь  покрытые  альмандиновыми  пластинками, 
собранными в радиальные композиции, внешняя из которых состоит из перегородок S-
образного контура и создает иллюзию вращения этого колеса.   

145 
 
Точно  такие  гранатовые  диски  были  найдены  и  в  другой  могиле,  далеко    к 
востоку  от  Апахиды,  на  самом  краю  Европы,  отделенной  от  Азии,  согласно 
представлениям  античных  географов,  рекой  Танаисом  (рис.  78).  И  это  не  случайное 
совпадение.  Там,  при  впадении  Танаиса  в  Меотийское  болото  и  к  западу  от  него, 
находились кочевья оногуров и сарагуров – племен, которые, как известно, в 460-е годы, 
так  же  неожиданно,  как  столетием  ранее  гунны,  вторглись  в  северо-причерноморские 
степи  и  начали  беспокоить  Кавказ,  Закавказье  и  греческие  города  побережья  Понта. 
Кстати, они оттеснили далеко к северу и акациров, которым с этого времени пришлось 
отказаться  от  притязаний  на  степные  пространства  и  окончательно  стать  «лесными 
людьми».  Новые  хозяева  Великой  степи  поглотили  в  свою  орду  разрозненные  остатки 
гуннских племен Аттилы, бежавших на восток, но не смогли продвинуться вплотную к 
дунайским  границам  Византии,  поскольку  путь  к  ним,  скорее  всего,  был  перекрыт 
болгарами, незадолго до того обосновавшимися в низовьях рек Прута, Днестра и Днепра, 
а чуть дальше к западу – гепидами.   
Для Византии, как уже совершенно ясно, потенциальный противник, оказавшийся 
в  тылу  у  нынешнего  врага,  становился  особо  привлекательным  потенциальным 
союзником.  Фактор  неожиданного  удара  в  спину,  нанесенного  по  указанию 
Константинополя,  мог  быть  и  сдерживающим,  и  роковым  для  тех,  кто  планировал 
нападение на империю с севера. В дело вступила византийская гранатовая дипломатия. 
Первым, но несомненно тайным, ее достижением стал разорительный набег сарагуров на 
Персию,  осуществленный  через  кавказские  проходы,  но  не  затронувший  византийские 
провинции и вассальные страны Закавказья. Персидский шах потребовал от императора 
Льва  соблюдать  достигнутые  ранее  договоренности  о  совместной  охране  кавказских 
ворот от северных варваров, но тот равнодушно отмолчался в ответ. Зато прибывшие в 
468  г.  в  Константинополь  послы  кочевников были  встречены  весьма  радушно  и  щедро 
осыпаны  подарками.  Богатые  дары,  естественно,  были  отправлены 
и  в  ставку  предводителей  нового  степного  военно-политического 
союза, контролировавшего богатые пастбища и долины от северных 
предгорий  Кавказского  хребта  до  северных  берегов  Меотиды: 
кусочек Европы и кусочек Азии. 
Ровно на их границе, на берегу Танаиса (точнее впадающей в           
него речушки с названием Морской Чулек) и было найдено богатое 
Рис.  77.                          захоронение  конца  V  века,  принадлежащее,  однако,  не  какому-то 

146 
 
оногурскому хану, как следовало ожидать, а скорее его жене, поскольку захоронение это 
–  женское.  Золотые  перстни  почти  на  каждом  пальце,  массивные  браслеты  литого 
золота, инкрустированные серьги или колты (рис. 77), цепочка с подвеской-кулоном на 
шее  –  принадлежности  богатого  дамского  убора.  Полное  отсутствие  предметов 
вооружения в могиле – тоже явный не-мужской признак. Все украшения из золота несут 
на себе недвусмысленное указание на место изготовления – Восточно-римская империя. 
Это  и  крупные  сердоликовые  вставки,  и 
качественная  зернь  на  подвесках  и 
перстнях,  и  сложное  плетение  цепи  с 
застежкой,  и  прокатанные  в  вальцах 
декоративные  рубчатые  и  рифленые 
ободки-полоски,  и  латинская  весовая 
надпись,  выбитая  на  браслете.  Ну  и, 
наконец, техника клуазоне. 
Правда, 
самые 
заметные 
из 
всех 
инкрустированных 
вещей 
– 
это 
принадлежности  все-таки  не  женского 
Рис. 78.                                                          убора. Речь идет о парадной конской сбруе, 
скорее  всего  комплекте  уздечных  украшений,  аналогичном  тому,  что  был  найден  в 
Апахиде.  Набор  из  семи  круглых  дисков-фаларов  (рис.  78)  и  пяти  ременных  накладок 
пятиугольной  формы,  в  виде  «домиков»,  был  положен  в  могилу,  наверное,  вместе  с 
лошадью,  кости  которой  не  сохранились,  а  быть  может,  как  часто  делали  кочевники-
тюрки,  целую  лошадь  «замещала»  ее  шкура  с  копытами.  Судя  по  всему,  жертвенный 
конь вместе с дорогой сбруей – это заупокойный дар мужа, предводителя или даже хана, 
своей почившей супруге. Хотя, он вполне мог и при жизни служить своей госпоже, так 
же как и богатый сбруйный набор, доставшийся ей при жизни вместе с другими дарами, 
полученными из Константинополя. 
В том, что изготовлены эти вещи именно там, можно не сомневаться. Тончайшая 
работа, уже хорошо знакомая нам по королевским гробницам в Турнэ и Апахиде, здесь 
имеет  и  редкие  индивидуальные  черты.  Так,  сложный  рисунок  плавно  изогнутых 
гранатовых вставок на плоском поле круглого диска (рис. 78) дополнен миниатюрными 
шариками  в  круглых  гнездах-трубочках,  но  не  зелеными  (стеклянными),  не  красными 
(альмандиновыми),  а  голубыми  –  лазуритовыми  (к  сожалению,  лазурит  –  мягкий 

147 
 
материал, поэтому почти все вставки выкрошились). Это большая редкость, решиться на 
которую  могли  только  очень  опытные  мастера,  располагающие  необходимыми 
материалами и хорошо знакомые с историей этой техники. Ведь последний раз лазурит 
для такой инкрустации использовали только сасанидские ювелиры. 
Часть  вставок,  прежде  всего  расположенные  в  центральном  полусферическом 
поле, имеет сложный профиль: это плоско-выпуклые или выпукло-вогнутые гранатовые 
пластины  с  толстой  серединкой  и  тонкими  краями,  как  оптические  линзы.  Такая 
особенность  была  необходима  для  того,  чтобы  очертания  центрального  выступающего 
полушария  были  максимально  мягкими,  без  граней  и  ненужных  уплощений.  Не 
исключено,  что  мастер  первоначально  моделировал  эту  полусферу  отдельно,  как 
объемный  пазл,  задолго  до  начала  пайки  всей  конструкции,  и  подгонял  каждую 
пластинку индивидуально. На эту мысль наводит и следующее обстоятельство.  
Дело  в  том,  что  еще  одна  любопытная  деталь,  характеризующая  мастерство 
ювелиров, состоит в чрезвычайной тонкости использованного для изготовления фаларов 
золотого  листа.  Лишь  для  изготовления  двух  вертикальных  кольцевых  бортиков  – 
внешнего и того, что окружает центральное выпуклое поле, – мастер взял сравнительно 
толстый,  во  всяком  случае,  способный  держать  форму,  прочный  лист.  Все  остальные 
детали  –  перегородки  и  даже  кружок-основа  –  вырезаны  из  фольги,  которая  легко 
мнется,  как  писчая  бумага.  Даже  на  вертикальные  бортики  напаяны  узкие  поперечные 
полосочки,  по  принципу  буквы  «Т»,  а  иначе  бы  эти  тонюсенькие  бортики  вообще  не 
были  видны  между  плотно  подогнанными  вставками,  а  ведь  именно  паутина  этих 
перегородок,  по  законам  стиля  клуазоне,  и  образует  основной  рисунок  декора.  Все 
перегородки, конечно, спаяны друг с другом и с основой, но это не придает прочности 
конструкции,  как  таковой,  что  хорошо  заметно  там,  где  несколько  соседних  вставок 
выпало: ячейки перегородок здесь безвольно провисают и болтаются.  
Секрет в том, что залогом прочности создаваемого украшения служит не жесткий 
каркас  перегородок,  как  обычно,  а  удивительно  плотная  и  четкая  подгонка  гранатовых 
пластин  друг  к  другу.  Последняя  загоняемая  в  конструкцию  вставка  служила  как  бы 
замковым  камнем,  защелкивающим  все  связываемое  ею  поле,  в  том  числе  и  поле 
объемное, в центре. Для этого мастеру приходилось отгибать кое-где верхушку буквы Т 
у  перегородок  и  вдавливать  последний  альмандин,  который  вставал  на  свое  место  так 

148 
 
плотно,  что  скачущий  на  коне  всадник  уже  мог  не  переживать  за  сохранность  своей 
драгоценной сбруи, подаренной ему императором.  
Фалары  из  Апахиды,  принадлежавшие  предположительно  Ардариху,  и 
аналогичные  им  находки  из  Морского  Чулека,  наводят  на  мысль,  что  украшенная 
подобным  образом  узда  в  этот  период  служила  непременной  частью  своего  рода 
стандартного  «подарочного» набора, предназначенного для  налаживания союзнических 
отношений  Византии  с  варварскими  вождями  и  князьями.  Историк  Иордан,  описывая 
похороны  Аттилы,  среди  множества  сокровищ,  положенных  в  могилу  хана,  упоминает  
«драгоценные фалеры, сияющие многоцветным блеском гемм». Геммами было принято 
называть  именно  обработанные,  резные,  камни,  и  значит,  речь  скорее  всего  идет  о 
круглых  фаларах,  абсолютно  аналогичных  находкам  из  Апахиды  и  Чулека,  с  резными 
гранатовыми  пластинами.  И  сам  Аттила,  и  гепидский  король  Ардарих,  а  точнее  –  их 
боевые  кони,  вполне  могли  иметь  аналогичные  уздечные  украшения,  изготовленные  в 
Константинополе. 
Традиционный  состав  императорских  даров  можно  найти  и  у  Прокопия 
Кесарийского, и в жизнеописаниях франкских королей. Византийский историк Менандр 
сообщает  о  том,  что при  императоре  Юстине  II  кочевники-авары  получили  «обычные» 
подарки,  установленные  еще  Юстинианом.  Обязательными  элементами  подарочных 
наборов  являлись  дорогие  парадные  одежды,  шелковые  или  златотканые  «туники»  и 
«хламиды», плащ с фибулой на правом плече (вспомним золотые Т-образные фибулы во 
многих  могилах  варварских  предводителей),  венки  или  диадемы  с  драгоценными 
камнями. А вот портупейные пояса с каменьями, лошадей, золотые гривны и браслеты 
императоры  могли  жаловать  и  отличившимся  офицерам,  как  римским,  так  и  варварам-
союзникам.  Могилы  первых  королей  Европы,  как  мы  видим,  богаты  и  тем  и  другим, 
поскольку  для  римлян  они  были  именно  офицерами  –  федератами,  наемниками,  даже 
наместниками,  но  при  этом  оставались  знатными  дикарями.  Для  своих  варварских 
подданных  –  добрыми  и  славными  королями,  тем  более  славными,  чем  большим 
количеством наград и титулов одаривал их император. 
 
 

149 
 

жүктеу/скачать 13,31 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: