Кант и русская философская культура
жүктеу/скачать 0,85 Mb. Pdf көрінісі
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Кант о свойствах гения и анти-гений Сальери в трагедии
- 2. Кант и русская философская культура
X И забываю мир - и в сладкой тишине Я сладко усыплен моим воображеньем, И пробуждается поэзия во мне: Душа стесняется лирическим волненьем, Трепещет, и звучит, и ищет, как во сне, Излиться наконец свободным проявленьем - И тут ко мне идет незримый рой гостей, Знакомцы давние, плоды мечты моей. XI И мысли в голове волнуются в отваге, И рифмы легкие навстречу им бегут, И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, М инута - и стихи свободно потекут. («Осень», 1833) Что нужно? Нужны впечатления дня, сознательное обду мывание волнующих, занимающих мысли проблем, и нужны покой и бесстрастное сопоставление полученных результатов - душа найдет ответ, бесстрастие обернется сгустком страсти, не ослепляющей и погружающей во тьму, а дарующей яс ность, награждающей удивительной очевидностью непрелож ного решения. «Счастливая минута вдохновенья» выбивает из продуктивного воображения искру, в свете которой явственно обнажает себя то, что было до сих пор сокровенно. И просто нельзя не сообщить его другим людям, оставить их в неведе нии, не приоткрыть им нового горизонта... Сальери совершает ошибку, когда садится работать с неот ступно звучащим в душе приказом: «Создавай великое! Ты должен творить гениальное!» Эта его интенция не на содер жание, суть, идею произведения, а его последующую оценку, сопоставление знатоков и критиков с тем, что сделали «вели кий Глюк», Пиччини и Гайдн, а затем и Моцарт, обессиливает творчество, выхолащивает результаты работы. Жажда славы, зависть как двигатели творчества бесплодны, и результат за кономерен: 155 2. Кант и русская философская культура Нередко, просидев в безмолвной келье Два, три дня, позабыв и сон, и пищу, Вкусив восторг и слезы вдохновенья, Я жег свой труд и холодно смотрел, Как мысль моя и звуки, мной рожденны, Пылая, с легким дымом исчезали. И эпизод со стариком-скрипачом говорит о том же, когда с презрением Сальери восклицает: Нет.
Мне не смешно, когда маляр негодный Мне пачкает М адонну Рафаэля, Мне не смешно, когда фигляр презренный Пародией бесчестит Алигьери. Пошел, старик. Это свидетельствует лишь о надрывном желании «пере плюнуть» гениев, сравниваясь с ними, желая только ими вдохновляться. В действительности, когда Сальери гонит ста- рика-скрипача, он гонит из мира и самого Моцарта, и Рафаэля, и Д анте... Ведь не освоившись с ними, не поднимешь жизнь до их уровня, не сумеешь совершенствовать порядок жизни, ее законы, не сделаешь необходимыми новых Моцартов. Гений входит в мир со своим горизонтом, заставляя жизнь устрем ляться к указанным им рубежам. Под воздействием гения мир меняется, делая необходимыми совершенно новые задачи. Но их нельзя увидеть, минуя реальную жизнь во всей ее полноте, с ее смешным, но и с великим тоже. Без пустой породы, без сора не бывает золота, не находятся жемчужные зерна. Высо комерная претензия - наказание Божье, так как мешает рас слышать, вполне возможно, в ошибке старого скрипача не ожиданный гармонический ход, в нестройной мелодии - но вый гармонический поворот... Зависть безблагодатна, бес плодна, ибо отгораживает от новых горизонтов жизни, выхо лащивая творимое, лишая его творчества, которое есть соз дание нового, еще небывалого. Гений вдохновляет другого гения, но не непосредственно, а своим воздействием на жизнь, 156 JI.А. Калинников тем изменением мира, что происходит под весомостью его по ступи, что скрыто многослойными покровами. Вдохновение и нужно, чтобы в счастливую минуту неведомые еще никому горизонты приоткрылись душевному взору.
Сопоставляя «Критику способности суждения» и трагедию «Моцарт и Сальери», можно обнаружить параллелизм в выде ляемых Кантом свойствах гения и аналогичных анти свойствах, которыми наделен «гений» Сальери, параллелизм, возбуждающий естественные подозрения в своей нарочитости. Гений М оцарта сконструирован точно в соответствии с теори ей, разработанной Кантом, и полная ему противоположность - анти-гений - Сальери. Случайность, непроизвольность такой параллели возможна только как чудо, а если мы хотим оста ваться в пределах «возможного опыта», то от мысли о влиянии критицизма на видение проблемы гения у русского поэта трудно отказаться. Каковы же основные черты, характеризующие гения и от личающие его от тех, кого назвать гениями нельзя? Сам образ жизни гения отличен от образа жизни простого смертного, не-гения: как идеал, он и образ жизни ведет идеаль ный. Гений выше понятия труда, его не касается приговор, вы несенный Богом простому смертному: «В поте лица твоего бу дешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты, и в прах возвратишься»7. Главное начало ге ния - небесное: он занят не трудом, а творчеством. Труд явля ется средством для жизни, цели которой - за пределами самого труда, для труда они внешние, в саму сущность труда цели его не входят. Это касается вовсе не одних утилитарных целей («хлеба»), но и таких, что ставит перед собою Сальери: вырабо тать в себе гения, достичь гениальности тяжелым, самоотвер 7 Б ы тие. 3-19. 157 г женным трудом. Для творчества же характерно то, что цели его - в самом творчестве, здесь жизнь творца и его дело нераздели мы, для него существование слито с его делом. Поэтому и нет для него обычной ситуации: вот время труда, а вот время поль зования его плодами. Просто жить - это и означает пользовать ся плодами своей в творчестве заключающейся жизни. Сальери это отличие между собою и Моцартом осознает отчетливо, когда называет его «гулякой праздным», не пони мая только, что в этой праздности и заключена гениальность. Недаром ведь слова праздность и праздник имеют один и тот же корень. В этом смысле вся жизнь гения - праздная, то есть праздничная. Чтобы вести такую жизнь, гений должен обладать особы ми качествами. Первое отличительное качество гения, и главнейшее, - это его оригинальность. Гений «есть талант создавать то, для чего не может быть дано определенное правило, а не умение создавать то, чему можно научиться, следуя определенному правилу» (V, 149). Гений никому и ничему не подражает, вра ждебен самому «духу подраж ания». «Поскольку же учение, - замечает Кант, - есть не что иное, как подражание, то вели чайшую способность, восприимчивость (понятливость) как таковую нельзя считать гением» (V, 149). Но именно таковые восприимчивость и понятливость демонстрирует Сальери, полностью игнорируя свою оригинальность, отбрасывая саму мысль о возможности своей оригинальности и ее значимости: Когда великий Глюк Явился и открыл нам новы тайны (Глубокие, пленительные тайны), Не бросил ли я все, что прежде знал, Что так любил, чему так жарко верил, И не пошел ли бодро вслед за ним Безропотно, как тот, кто заблуждался И встречным послан в сторону иную?
______________________ 158 JI.A. Калинников Сравнение это с заблудившимся замечательно, оно говорит о полной подражательности, об отсутствии даже малейшего намека на значимость самости, индивидуальности, ничем не могущей быть замещенной. В то же время это вовсе не означа ет, что гений ничему не должен учиться, напротив: гениаль ные идеи, продуцируемые гением, есть лишь материал, тре бующий совершенной обработки, а она воспитывается ш ко лой, вышколенностью. Мастерство гения должно быть сво бодным, должно достичь степеней высоких; иначе гениальный материал пропадет, так и не явившись миру, вдохновение рас тает, оставив в душе лишь разочарование и сожаление. Но в том-то и дело, что наученность необходима, но недостаточна. Второе качество гения, связанное с первым, заключается в том, что «гений сам не может описать или научно обосновать, как он создает свое произведение, - он дает правила подобно природе', поэтому создатель произведения, которым он обязан своему гению, сам не ведает, как к нему пришли эти идеи, и не в его власти произвольно или планомерно продумать их и со общить другим в таких предписаниях, которые позволили бы им создавать подобные произведения» (V, 149). Это значит, что научиться гениальности невозможно, не в состоянии научить той производительной силе, что принадлежит ему, и сам гений. Здесь, в творчестве гения, с особой силой проявляется качество, присущее искусству вообще. Произведение искусства, хотя в основе его лежат некоторые правила, опирающиеся на понятия (Кант подразумевает здесь под понятиями определенную теоре- тико-методологическую систему), не может быть из этих пра вил выведено, нельзя показать, как оно оказалось возможно, и объяснить с помощью этих правил его красоту. Мир антиноми- чен, он равно прерывен и непрерывен в своем существе, в нем нельзя, сколь ни старайся, найти нечто абсолютно простое и далее уже неделимое и из этого неделимо-простого строить но вое. Мир творчества таков же. И когда Сальери, «звуки умерт вив, музыку ... разъял, как труп», он утратил то самое неулови мое нечто, что существует и дается только in vivo и тут же уле тучивается в состоянии in vitro. Проверить алгеброй гармонию
можно, но, зная алгебру гармонии, нельзя гармонии создавать: их творчество требует, помимо алгебры, оригинальной свободы в игре познавательных сил, ускользающей от алгебры, словно ящерица, от которой остается только хвост гармонии, в лучшем случае - лишенный жизни скелет. Вот почему Кант противополагает науку и искусство, творчество научное и творчество художественное. «В науке, - пишет он, - величайший первооткрыватель отличается от ста рательного подражателя и ученика лишь степенью; от того же, кого природа наделила даром создавать прекрасные произве дения искусства, он отличается по своей специфике» (V, 150). Сколь ни велик ум Ньютона, например, однако всем действи ям этого ума можно научиться: «Причина заключается в том, что Ньютон мог сделать совершенно наглядными и предна значенными для того, чтобы следовать им, все свои шаги от первых начал геометрии до своих великих и глубоких откры тий - и не только самому себе, но и любому другому ...» (V, 150). Впоследствии в «Антропологии ...» Кант пересмот рел эту точку зрения на научный гений. Прослеживая происхождение понятия гений, Кант отмечает, что в немецком языке оно воспринято из французского, и спра шивает: «Почему бы нам не выражать французское слово genie немецким выражением своеобразный дух?» (VII, 255). Ведь французы и «сами заимствовали это слово из латинского (genius), а оно означает не что иное, как своеобразный дух» (VII, 255). В самом деле, у римлян гений - это божество, симво лизирующее порождающее начало человека, характеризующее род и его охраняющее. Невидимое, оно принадлежит каждому человеку, находясь в его голове. Задача гения (у женщин - это
ное человеком стало приписываться его гению, независимо от того, созданы им существа говорящие или неговорящие, осо бенно если иметь в виду относительность того и другого в ми- фосознании, проявленное, например, Пигмалионом. Конечно, нельзя принимать всерьез верования древних язычников, тем более, что для них гением был вообще любой
______________________ 160 JI.A. Калинников человек, есть сведения, что даже раб. Причина, считает Кант, «по которой образцовая оригинальность таланта обозначена этим мистическим наименованием, состоит в том, что ее об ладатель и сам не может объяснить, чем вызваны ее проявле ния, и понять, как он достиг искусства, которому научить его никто не мог» (VII, 255). Произведения гения представляют собою особые целостные миры. Их синтетическую природу нельзя аналитически разложить без остатка, сколько бы ни продолжалась эта процедура. Ученик приблизился в подражании гению, кажется нам, почти вплотную, все он делает так же и получает то же, но ... не совсем то. Чего-то неуловимого не хватает в результате его старательнейшего труда. Всегда оказывается так, что какая-то ярая полнокровность жизни, метафизическая глубина бытия, теряющаяся и ускользающая от самого внимательного глаза, отличает два вроде бы одинаковых произведения. Чуткий, обладающий вкусом человек, столкнув шись с работой гения, невольно останавливается, испытывает по требность разобраться, осмыслить собственное впечатление, дать отчет самому себе в причинах необычного действия; но сделать это оказывается вовсе не просто. «Что-то тут есть, надо только найти и решить, что . . . » , - заключает он после первого знакомства и ищет и решает потом всю жизнь это что-то. Наконец, третье качество гения заключается в том, что это он находит новые художественные возможности и пролагает путь, по которому устремляется искусство к иным открытым ему горизонтам: «во всем, что он предпринимает, он составля ет эпоху...» (VII, 257). Направление движения и ориентиры для того, чтобы не сбиться с пути, поскольку, замечает Кант, вполне «возможна и оригинальная бессмыслица» (V, 149), на мечает гений; только ему по силам найти брешь в воздвигну тых предшественниками стенах, сдерживающих накопившую ся энергию, и, как магнит, канализировать ее в направлении вновь открывшихся перспектив. Хоть и невозможно научиться гениальному творчеству, но «продукты гения должны быть одновременно образцом, т.е. служить примером; тем самым, хотя сами они возникли не в результате подражания, они
*■ должны служить для этой цели другим, т.е. служить руково дством или правилом суждений» (V, 149). Видя, что он постоянно подражает рожденным другими образцам, и сознавая свое бессилие дотянуться до гениального примера, Сальери привлекает демагогические аргументы пол ной невозможности нового гения, заявляя, что творчества М о царта в этом смысле могло бы и не быть: для судеб искусства безразлично, есть он или нет его. Что пользы, если М оцарт будет жив И новой высоты еще достигнет? Подымет ли он тем искусство? Нет; Оно падет опять, как он исчезнет: Наследника нам не оставит он. Завистник прекрасно понимает, что явление «наследника» - дело не одного дня и, может быть, не одного десятилетия, что это - не он, Сальери. (В целом дающей мистическое и пу таное толкование трагедии статье Мейера «Черный человек» верно подмечено: «Когда, весело смеясь, М оцарт приводит к своему убийце старого уличного скрипача, искаженно играю щего моцартовскую мелодию, Сальери слышит голос жизни, насмешливо говорящей ему: «Ты сотворил кощунственную пародию на Моцарта, ты хочешь убить его и встать на его ме сто. Знай, самозванец, что этот жалкий старик-скрипач, это подобие ветхого Адама, не кто иной, как ты сам»8.) А потому опасного соперника надо убрать, и «чем скорей, тем лучше». Однако можно убить творца, но сотворенное им продол жает свое дело, вдохновляя на творческое соревнование новые поколения художников. В реальной жизни искусства так и происходит: творчество гения заражает художников стремлением создать нечто еще более превосходное. Столь притягательна сила «образца», что в попытках превзойти его рождается новое течение в искусстве.
______________________ 8
«Моцарта и Сальери» // Заветы Пушкина. Из наследия первой эмиг рации. М.: Эллис Лак, 1998. С. 239.
Л.А. Калинников Пушкин, Кант и романтизм Кенигсбергский философ - прямой виновник основной идеи романтиков: культа человека, человеческой личности во всем ее индивидуальном своеобразии. Но если романтики разочаровались в «прогрессе разума», в «естественности» положения человека в складывающемся обществе, проповедуемых лучшими умами Просвещения, и ударились в другую крайность: мир воспринима ется ими иррациональным, полным тайных и темных сил, непред сказуемых поворотов судьбы, несущим в себе абсолютную свобо ду, чреватую фантастическими возможностями для дерзнувшего, но и столь же демонически неожиданным крахом судьбы, - то Кант, видя недостатки «просвещенного» мира, рассматривал его как необходимый этап на пути к идеальному «царству целей», ус матривая те его черты, что способствуют прогрессу не абсолют ной, а человеческой свободы. Он был уверен в достижимости с помощью свободной человеческой воли и столь же свободного человеческого разума гармонии интеллигибельного «мира свобо ды» и «мира природы», в глубинном сущностном единстве двух миров - одном корне, из которого они произросли. А.С. Пушкин, сам будучи в конфликте с мировоззрением просветителей, рано осознал бессилие и бесплодие фантазий романтиков. Идейную помощь в такой ситуации в ту пору мог оказать один только Кант, и он это сделал. В пушкинской трагедии Сальери проделал путь именно романтика, разочаровавшегося в земной и небесной правде и решившегося заручиться помощью сил инфернальных. Ему показалось, что гениальность - это дар демонических престо лов. Желание славы оказалось сильнее веры: он не остановил ся перед гностической ересью и преступлением перед Богом. Не награждает ли и не спасает ли от ответственности дьявол тех художников, что преступили первую божью заповедь? Слухи такого рода охотно собираются и откладываются в сердце. А если и нет на душе смертного греха, как у Моцарта, например, то все равно без черных ангелов не обошлось. Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь. Я знаю, я. 163 ■ - в этом восклицании не просто восхищение, но желание по нять и поверить, что божество-то перед ним - с изъянцем. Не даром размышляет он об этом и не может придти к оконча тельному решению: Что пользы в нем? Как некий херувим, Он несколько занес нам песен райских, Чтоб, возмутив бескрылое желанье В нас, чадах праха, после улететь. Сравнивая М оцарта с «неким херувимом», Сальери ищет поддержки своему мнению. Ведь «некий» - это намек на ка кую-то особенность, необычность этого херувима. В средне вековое искусство из античности, где боги изображались го ловами с крыльями (гениями), перешел обычай херувимов - этот ангельский чин - изображать как раз в виде крылатых голов9. Но широко были известны античные зооморфные «хе рувимы»: звериные головы с крыльями, отражавшие более древний пласт мифосознания. Автор «Моцарта и Сальери» - все его творчество это показывает - был хорошо знаком с ан тичной культурой, с римской античностью в том числе. Неда ром же у Пушкина-лицеиста на столе, вместе с Кантом, лежа ли фолианты Сенеки, Т ац и та...10. Как видим, основной конфликт сюжета развивается не на почве метафизики Просвещения, а в лоне романтической ме тафизики. Сальери боится своих догадок, тем более боится своей страшной решимости. Заказ Requiem’a (а следует ду мать, что нет ничего случайного в произведении гения, кон фликт развивается по своим законам, где все, каждый штрих, служит развертыванию пружины действия) Сальери осущест вляет не из одного желания эффектности своего поступка. Это проверка высших сил: ведь если Моцарт связан с черными си лами, то злодейство - не злодейство. А если нет? А вдруг за жүктеу/скачать 0,85 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|