258 Тюркский героический эпос
летнего возраста не пас скота, а ты не позволял мне пасти? Что я за мужчина,
если до сих пор не видел ни одного неприятеля? Хорош и ты! Не позволял
мне идти на неприятеля»
1
.
Сюжет этот широко распространен в мировом фольклоре. Первые за‐
фиксированные письменно тюркские версии больше связаны с женскими
персонажами. Речь в данном случае идет о рассмотренных легендах о пред‐
ках гуннов и уйгуров. В них говорится о том, как Шаньюй хунну поместил
своих дочерей в отдаленном тереме и как от волка и младшей дочери Шань‐
юя пошел род хунну. Генетически этот сюжет связан, очевидно, с ритуальной
изоляцией девушек и юношей в период инициаций, которая была распро‐
странена у многих племен: мальчиков обычно изолировали от женщин и
приучали их к очень строгим правилам поведения. Правила эти соблюдались
неукоснительно, чего требовал учредитель и блюститель этих обрядов и
правил – высшее небесное существо, требующее от юношей неуклонного со‐
блюдения всех предписаний. С другой стороны, девушки в период инициа‐
ций тоже подвергаются длительной ритуальной изоляции, особенно от муж‐
ского общества
2
. Как пишет проф. Х.Г. Короглы, «обычай изоляции девушки
и молодой женщины от общества мужчин сохранился до недавнего времени
среди приверженцев старого уклада у азербайджанцев, туркмен и, пожалуй,
многих других тюркоязычных народов. В патриархальных семьях девушка
не имела права показываться на людях с открытым лицом, ибо это могла за‐
пятнать ее честь». Данное явление неплохо отражается и в отдельных пес‐
нях огузского героического эпоса
3
.
В средневековом тюркском эпосе, также как в европейском, остаются лишь
некоторые отголоски мотива одиночества героя. Интересно с этой точки зре‐
ния отражение его в киргизском «Манас»е, когда Алмамбет до встречи с Мана‐
сом многократно говорит о своем одиночестве, о том, что он «одиноко едущий»,
«некий растерянно бродящий», «скитающийся», «растерявшийся», «голову на
смерть обрекший человек». Создается такое впечатление, что одиночество в
детстве и юности – это обязательный атрибут. Без него герой не стал бы бога‐
тырем. Поэтому они – герои народного эпоса – о своем одиночестве, тем более
единственности, говорят с гордостью:
Жоопко кирди бермекке,
Кулак салып эр Манас
Күп тыңдады эрмекке:
«Сураба ата‐жөнүмдү,
Журттан кечкен бир жалгыз
Мойнуна алып өлүмдү.
Жооп берер менде эс кайда?
Жобоп жүргөн кишиден
Жол сурамак не пайда?
1
Кобланды‐батыр. С. 388.
2
Токарев С.А. Ранние формы религии и их развитие. С. 131.
3
Короглы Х. Огузский героический эпос. С. 159.
Детство героя. Богатырский конь и оружие 259
Эркимди айтар эс кайда?
Эсерлер жүрөт ар жайда...»
Прислушивался храбрый Манас,
Внимательно, с интересом слушал его.
«Не спрашивай о родословной моей,
Я одинокий, что отрекся от народа [своего],
Готовый к тому, чтобы принять смерть.
Чтобы ответить, где же силы [взять]?
У горемычного человека
Какой прок спрашивать, откуда и куда он [идет]?
Чтобы рассказать, о чем хочу, где же силы [взять]?
Непутевые разъезжают повсюду»
1
.
Поскольку разговор этот сам по себе очень интересен и связан с непро‐
стой биографией Алмамбета, он вызывает и у него, и у Манаса известное
удовлетворение. Возможно, что именно поэтому Алмамбет очень долго и
пространно говорит о своем одиночестве: «Элким жүргөн бир жандан Эл
сурамак не пайда? Барарыма жерим жок, Маңып жүргөн бир жанмын!
Батарыма элим жок Каңгып жүргөн бир жанмын! Ой жетпеген иш издеп, Оң
караган киши издеп Ооп жүргөн бир жанмын!» – «У одиноко едущего чело‐
века Какой прок спрашивать о народе его? Нет у меня земли, куда бы по‐
ехать мог, Я – некий растерянно бродящий человек, Нет народа у меня, к ко‐
торому прибиться бы мог, Я – некий скитающийся человек, Ищу дела недос‐
тупные для ума, Ищу человека благосклонного ко мне, Я – некий готовый
упасть человек»
2
. Приблизительно так же отражается этот мотив в казах‐
ском «Кобланды‐батыр»е, где представлен длинный диалог между богаты‐
рем и его женой. Кортка обижается, что Кобланды не остается ночевать у
нее. На это богатырь отвечает, что он рос одиноким, без братьев, что он
очень дорог для своих родителей и идет ночевать к ним:
Жылкы iшiнде аламын,
Қылшық жүндi қарамын,
Аға менен iнiм жоқ
Жеке туған дарамын.
Тоқтарбай мен Аналық
Әулиеге ат айтып,
Қорасанға қой айтып,
Шыбын жанын және айтып
Дүние, безiп малыннан,
Тiрiдей безiп жанынан
Тiлеп алған баламын…
Сам я приметный конь в табуне,
1
Манас. Кн. 2. С. 219–220, 543–544.
2
Там же. С. 220, 544.
|