сегментированы вдоль генеалогических линий. Более старшие поколения превосходили по
рангу более молодые поколения точно так же, как более старшие браться были выше по
статусу, чем младшие братья. При расширении роды и кланы иерархически
классифицировались на основе старшинства. Политическое лидерство во многих группах
ограничивалось членами старших кланов, но от самого низшего до самого высокого все
члены племени имели общее происхождение. Эта генеалогическая привилегия имела важное
значение, поскольку она подтверждала права на пастбища, создавала социальные и военные
обязательства между родственными группами и устанавливала законность местной
политической власти. Когда номады теряли свою автономию и попадали под власть
правительств оседлых сообществ, политическое значение этой обширной генеалогической
системы пропадало, а родственные связи оставались важными лишь на местном уровне
(Krader 1963; Lindholm 1986).
Однако эту идеальную концепцию племени было труднее точно определить на более
высоких уровнях организации. Структура конического клана основывалась на ряде
принципов, которые подвергались значительным изменениям и подтасовкам. Идеальные
объяснения приписывали лидерство старшинству и подчеркивали солидарность
родственников по мужской линии против чужаков, но в мире степной политики эти правила
часто игнорировались или критиковались в погоне за властью. Племенные вожди набирали
личных последователей, которые отрекались от своих собственных родственных связей,
присягая на исключительную верность своему патрону. Младшие линии продвигались вверх,
убивая большее старших конкурентов, причем эта практика была обычной во многих
степных династиях. Подобным образом, простые принципы наследственности по мужской
линии, согласно которым члены племени претендовали на наследование от общего предка,
часто модифицировались, чтобы присоединить неродственных людей. Например, некоторые
группы обосновывали свое включение тем, что их основатель был принят в племя, либо
вследствие того, что группа их родственников имела исторические отношения клиентов с
доминирующим родом. Группы, имеющие родство по мужской линии, также имели связи,
обусловленные перекрестными браками, которые создавали долгосрочные связи с другими
кланами или племенами, с которыми они могли заключать союзы даже против прямых
родственников. По этим причинам вопрос, были ли когда-либо племена или племенные
конфедерации поистине генеалогическими, привел к особенно резким дебатам среди
историков (Tapper 1990). Часть
проблемы была связана с тем, что не делалось различие
между племенем, которое было небольшим элементом объединения, основанного на
генеалогической модели, и племенной конфедерацией, которая содержала много племен,
образуя надплеменное политическое образование. Поскольку племенные системы
Внутренней Азии использовали сегментарные строительные блоки на местном уровне, с
последовательно все большими элементами объединения, вводящими больше людей,
предполагалось, что каждый более высокий уровень был просто продуктом одних и тех же
самых принципов, применяемых ко всевозрастающему количеству людей. Однако редко это
было справедливо. "Фактические" родственные связи (основанные на принципах
наследования и присоединения в результате браков или принятия) были эмпирически
очевидны только в пределах меньших элементов племени: нуклеарных семьях, расширенных
домашних хозяйствах и локальный родах. На более высоких уровнях объединения кланы и
племена поддерживали связи больше политического происхождения, в которых
генеалогические связи играли лишь несущественную роль. В
могущественных кочевых
империях организация составных племенных групп была обычно продуктом реорганизации,
вызванной разделением сверху донизу, а не следствием родства снизу вверх.
Конечно, было возможно, что политическая структура, основанная на родстве,
существовала только в умах участников. Например, среди нуэров Восточной Африки не
было постоянных лидеров. Фракции организовывались на основе сегментарной оппозиции, в
49
которой индивид поддерживает более близкие по родству группы против более дальних
родственников. Компания братьев в
оппозиции к своим двоюродным братьям в семейных
конфликтах могла объединиться с ними в борьбе против чужаков. В случае вторжения
другого племени враждующие роды и кланы могли объединиться, чтобы нанести поражение
агрессору и возобновить свой внутренний конфликт, когда враг разбит. Сегментарная
оппозиция, в
частности, хорошо подходила скотоводам, поскольку она направляла
экспансию против чужаков в пользу всего племени. Однако среди номадов Внутренней Азии
сегментарная структура была более, чем мысленной конструкцией, она укреплялась
постоянными вождями, которые обеспечивали руководство и внутренний порядок для родов,
кланов и целых племен. Такая иерархия руководящих постов выходила далеко за пределы
потребностей простого скотоводства. Это была централизованная политическая структура,
которая, хотя все еще основана на идиоме родства, была намного сложнее и мощнее, чем
отношения, наблюдаемые у номадов в других регионах (Sahlins 1960).
В заключение следует сказать, что родство играло свою самую важную роль на уровне
семьи, рода и клана. Элементы организации на племенном уровне или надплеменном уровне
были более политическими по природе. Племенные конфедерации, сформированные
посредством союза или завоевания, всегда содержали неродственные племена. Однако
идиома родства оставалась общеупотребительной при определении законности руководства
в пределах правящей элиты, созданной номадной империи, поскольку существовала долгая
культурная традиция среди племен центральной степи брать руководство из
одного
династического рода. Отклонения от этого идеала маскировались подтасовыванием,
искажением или даже изобретением генеалогий, которые обосновывали изменения статус
кво. Могущественные индивиды смотрели на предков ретроактивно и выдвигали за счет
понижения элиты и "структурной амнезии" преданные забвению генеалогически старшие, но
политически слабые линии наследования. Эта традиция давала династии беспримерной
продолжительности. Прямые наследники основателя империи Хунну Модэ правили степью
600 лет с большим или меньшим умением, прямые наследники Чингис-хана 700 лет, а
единственная непокоренная тюркская династия властвовала в Оттоманской империи более
600 лет. Однако эта иерархическая традиция не разделялась всеми номадами Внутренней
Азии; номады в Маньчжурии традиционно отвергали наследственное право занятия престола
и избирали своих вождей на основании их талантов и способностей. Даже в
центральной
степи племена – завоеватели могли избавиться от всех старых обязательств посредством
продвижения себя к власти, после чего они уничтожали своих соперников или вытесняли их
на маргинальные территории.
Достарыңызбен бөлісу: