гвозди, — если они не смогут доставлять свои письма, они просто
сдадутся.
— Я не уверена, что это поможет, Вернон.
— О, у
этих людей странная логика, Петунья. Они не такие, как мы с
тобой, — ответил дядя Вернон, пытаясь забить гвоздь куском фруктового
кекса, только что принесенного ему тетей Петуньей.
*
В пятницу для Гарри принесли не меньше дюжины писем. Так как они
не пролезали в заколоченную щель для писем, их просунули под входную
дверь, а несколько штук протолкнули сквозь маленькое окошко в туалете на
первом этаже.
Дядя Вернон снова остался дома. Он сжег все письма, а потом достал
молоток и гвозди и заколотил парадную и заднюю двери, чтобы никто не
смог выйти из дома. Работая, он что-то напевал себе под нос и испуганно
вздрагивал от любых посторонних звуков.
*
В
субботу ситуация начала выходить из-под контроля. Несмотря на
усилия дяди Вернона, в дом попали целых двадцать четыре письма для
Гарри — кто-то свернул их и засунул в две дюжины яиц, которые молочник
передал тете Петунье через окно гостиной. Молочник не подозревал о
содержимом яиц, но был крайне удивлен, что в доме заколочены двери.
Пока дядя Вернон судорожно звонил на почту и в
молочный магазин и
искал того, кому можно пожаловаться на случившееся, тетя Петунья
засунула письма в кухонный комбайн и перемолола их на мелкие кусочки.
— Интересно, кому это так сильно понадобилось пообщаться с тобой?
— изумленно спросил Дадли, обращаясь к Гарри.
*
В воскресенье утром дядя Вернон выглядел утомленным и немного
больным, но зато счастливым.
— По воскресеньям — никакой почты, — громко заявил он с
довольной улыбкой, намазывая джемом свою газету. — Сегодня — никаких
чертовых писем…
Он не успел договорить, как что-то засвистело в дымоходе и ударило
дядю Вернона по затылку. В
следующую секунду из камина со скоростью
пули вылетели тридцать или даже сорок писем. Дурсли инстинктивно
пригнулись, и письма просвистели у них над головами, а Гарри
подпрыгнул, пытаясь ухватить хотя бы одно из них.
— Вон! ВОН! — Дядя Вернон поймал Гарри в воздухе, потащил к
двери и вышвырнул в коридор. Затем из комнаты выбежали тетя Петунья и
Дадли, закрывая руками лица, за ними выскочил дядя Вернон, захлопнув за
собой дверь. Слышно было, как в комнату продолжают падать письма, они
стучали по полу и стенам, отлетая от них рикошетом.
— Ну всё, — значимо и весомо произнес дядя Вернон. Он старался
говорить спокойно, хотя на самом деле нервно выщипывал из
усов целые
пучки волос. — Через пять минут я жду вас здесь — готовыми к отъезду.
Мы уезжаем, так что быстро соберите необходимые вещи — и никаких
возражений!
Он выглядел таким разъяренным и опасным, особенно после того, как
выдрал себе пол-уса, что возражать никто не осмелился. Десять минут
спустя дядя Вернон, взломав забитую досками дверь, вывел всех к машине,
и автомобиль рванул в сторону скоростного шоссе. На заднем сиденье
обиженно сопел Дадли — отец отвесил ему затрещину за то, что он
слишком долго возился. А Дадли всего лишь пытался втиснуть в свою
спортивную сумку телевизор, видеомагнитофон и компьютер.
Они ехали. Ехали все дальше и дальше. Даже тетя Петунья не
решалась спросить, куда они направляются. Несколько раз дядя Вернон
делал крутой вираж, и какое-то время машина двигалась в обратном
направлении. А потом снова следовал резкий разворот.
— Сбить их со следа… сбить их со следа, — всякий раз бормотал дядя
Вернон.
Они ехали целый день, не сделав ни единой остановки для того, чтобы
хоть что-нибудь перекусить. Когда стемнело, Дадли начал скулить. У него в
жизни не было такого плохого дня. Он был голоден, он пропустил пять
телевизионных программ, которые собирался посмотреть, и он никогда еще
не делал таких долгих перерывов между компьютерными сражениями с
пришельцами и чудовищами.
Наконец дядя Вернон притормозил у
мрачной гостиницы на окраине
большого города. Дадли и Гарри выделили одну комнату на двоих — в ней
были две двуспальные кровати, застеленные влажными, пахнущими
плесенью простынями. Дадли тут же захрапел, а Гарри сидел на
подоконнике, глядя вниз на огни проезжающих мимо машин и думая, гадая,
мечтая…
Достарыңызбен бөлісу: