показывают шоу великого Умберто. Я хочу, чтобы мы остановились где-
нибудь, где есть телевизор.
«Значит, сегодня понедельник», — подумал про себя Гарри, вспоминая
кое о чем. Если
сегодня был понедельник — а в
этом Дадли можно было
доверять, он всегда знал, какой сегодня день, благодаря телевизионной
программе, — значит, завтра, во вторник, Гарри исполнится одиннадцать
лет. Конечно, нельзя сказать, что у него были веселые дни рождения, —
например, в прошлом году Дурсли подарили ему вешалку для куртки и
пару старых носков дяди Вернона. Так что и в
этом году от дня рождения
ничего особенного ждать не стоило. Но все же не каждую неделю тебе
исполняется одиннадцать.
Дядя Вернон вернулся к машине, по лицу его блуждала непонятная
улыбка. В руках он держал длинный сверток, и когда тетя Петунья
спросила, что это он там купил, он ничего не ответил.
— Я нашел превосходное место! — объявил дядя Вернон. — Пошли!
Все вон из машины!
На улице было очень холодно. Дядя Вернон указал пальцем на
огромную скалу посреди моря. На вершине скалы приютилась самая убогая
хижина, какую только можно было представить. Понятно, что ни о каком
телевизоре не могло быть и речи.
— Сегодня вечером обещают шторм! — радостно сообщил дядя
Вернон, хлопнув в ладоши. — А этот джентльмен любезно согласился
одолжить нам свою лодку.
Дядя Вернон кивнул на семенящего к ним беззубого старика, который
злорадно ухмылялся, показывая на старую лодку, прыгающую на серых,
отливающих сталью волнах.
— Я уже запасся кое-какой провизией, — произнес дядя Вернон. —
Так что теперь — все на борт!
В
лодке было еще холоднее, чем на берегу. Ледяные брызги и капли
дождя забирались за шиворот, а арктический ветер хлестал в лицо.
Казалось, что прошло несколько часов, прежде чем они доплыли до скалы,
а там дядя Вернон, поскальзываясь на камнях и с трудом удерживая
равновесие, повел их к покосившемуся домику.
Внутри был настоящий кошмар — сильно пахло морскими
водорослями, сквозь дыры в деревянных стенах внутрь с воем врывался
ветер, а камин был отсыревшим и пустым. Вдобавок ко всему в домике
было лишь две комнаты.
Приобретенная дядей Верноном провизия поразила всех — четыре
пакетика чипсов и четыре банана. После еды — если это можно было
назвать едой — дядя Вернон попытался разжечь огонь с помощью
пакетиков из-под чипсов, но те не желали загораться и просто съежились,
заполнив комнату едким дымом.
— Надо было забрать из гостиницы все эти письма — вот бы они
сейчас пригодились, — весело заметил дядя Вернон.
Дядя пребывал в
очень хорошем настроении. Очевидно, он решил, что
из-за шторма до них никто не доберется, так что писем больше не будет.
Гарри в глубине души был с ним согласен, хотя его эта мысль совершенно
не радовала.
Как только стемнело, начался обещанный шторм. Брызги высоких
волн стучали в стены домика, а усиливающийся ветер неистово ломился в
грязные окна. Тетя Петунья нашла в
углу одной из комнат покрытые
плесенью одеяла и устроила Дадли постель на изъеденной молью софе.
Они с дядей Верноном ушли во вторую комнату, где стояла огромная
продавленная кровать, а Гарри пришлось улечься на пол, накрывшись
самым тонким и самым рваным одеялом.
Ураган крепчал и становился все яростнее, а Гарри не мог заснуть. Он
поеживался от холода и переворачивался с боку на бок, стараясь
устроиться поудобнее, а в
животе у него урчало от голода. Дадли захрапел,
но его храп заглушали низкие раскаты грома: началась гроза.
У Дадли были часы со светящимся циферблатом, и когда его жирная
рука выскользнула из-под одеяла и повисла над полом, Гарри увидел, что
через десять минут ему исполнится одиннадцать лет. Он лежал и смотрел,
как бегает по кругу секундная стрелка, приближая его день рождения, и
спрашивал себя, вспомнят ли Дурсли об этой дате. Но еще больше его
интересовало, где сейчас был тот, кто посылал ему письма.
До начала следующего дня оставалось пять минут. Гарри отчетливо
услышал, как снаружи что-то заскрипело. Ему хотелось верить, что крыша
домика выдержит атаку дождя и ветра и не провалится внутрь, хотя,
возможно, так стало бы теплее — все равно хуже, чем сейчас, быть уже не
могло.
Часы Дадли показывали без четырех двенадцать. Гарри подумал, что,
когда они вернутся на Тисовую улицу, вполне возможно, в доме будет
столько писем, что ему удастся стащить хотя бы одно.
Без трех двенадцать. Снаружи раздался непонятный звук, словно море
громко хлестнуло по скале. А еще через минуту до Гарри донесся громкий
треск — наверное, это
упал в море большой камень.
Еще одна минута, и наступит день его рождения. Тридцать секунд…
двадцать… десять… девять… Может, имеет смысл разбудить Дадли,