При переводе следует добираться до непереводимого, только тогда можно по- настоящему познать
жүктеу/скачать 2,37 Mb.
|
Vlakhov Florin Neperevodimoe v perevode
| amer —-des larmes ameres; eine su/Зе Speise — su/Зе Trau-
me; кисела ябълка— кисела физиономия; кислое ябло ко — кислая мина. , ,-.-> • Другого рода пример приведен у Комиссарова ,(и др,):; "Не says h e'11 teach you (разрядка наша — авт.) to take his boards and make a raft of them; but seeing that; '. 3 лобин Ст. Степан Разин. Т. I. М.: Сов. писатель, 1952, с, 565. 2 П у ш к и н А. С. Собр. соч. в 8-ми томах. Т. VII. М.: Худ. лит-ра, 1970, с. 85. 3'В .пособии В. Н. Комиссарова, Я. И. Рецкёра и В. И. Тархова это выражено слишком оптимистично: «Игра слова подобного типа [т. е. основанная на использовании перенос-' ного значения] не представляет обычно особых трудностей:для пе-' реводчика». (Пособие по переводу с английского на русский,- ч. И, с- 162) ... t • 295' you know how to do this pretty well already, the offer., seems a superfluous one on his part.." (J. Jerome. Three Men in a Boat) «Он кричит, что он покажет вам, как брать без спроса доски и делать из них плот, но поскольку вы и так прекрасно знаете, как это делать, это предложение кажется нам излишним».1 Это легко поддается переводу и на болгарский язык с тем же вариантом «научить»; нетрудно его передать и на французский и немецкий языки с эквивалентами тех же глаголов: faire voir, zeigen. В логику этой легкости легко проникнуть: разноязычные синонимы могут «порождать» близкие переносные значения в силу близости мыслительных процессов человеческого мозга. И тем не менее едва ли следует слишком опираться на эту закономерность. Возьмем довольно простой пример из «Занозы» Л. Ленча: «Вопрос о сносе дома., упирается лишь в одну гражданку Сухарькову. — Вопрос упирается или гражданка Сухарькова упирается?»2 (Разрядка наша — авт.) На болгарский язык перевести можно, хоть и не так гладко: соответствие первому упираться — невозвратный глагол с тем же корнем, причем лучше переводить все в совершенном виде: «— Въпросът о п р я или гражданката С. с е о п р я?» Что касается других языков, то там, очевидно, нужно искать подстановок: в переводе они упираются не меньше гражданки Сухарьковой. И уже намного труднее с каламбуром Л. Лагина: «Хрупкая девушка: чуть что, ломается»3. (Разрядка наша — авт.) На болгарском можно подобрать близкое «Кръш-н а мома: за щяло и нещяло се к ъ л ч и», но здесь в основе лишь паронимичные соответствия и нет той емкости, как в русском. Лексический каламбур может быть осложнен введением авторского неологизма — действительно нового слова, окказионализма, подходящего и употребленного только в данном случае, — или же приданием нового значения существующему слову на основе лишь близости созвучий. Ел. Благинина пишет, что К. Чуковскому «очень нравились такие шутки, как «бабарельеф» (о толстых женщинах), «вьюбчивый человек», «снобыт», «дре-б&деньги», «противозажиточные средства», ..«Кот кончил высшее техническое урчилище», «Делаю кошке Чосер, а 1 Там же, с. 162. 2 Сб. «Адская машина». М.: Сов: писатель, 1963, с. 154. 3 ЛГ, 17.ХП.1975. 296 она отвечает Муром»..' Все это совершенно непереводимо— слова сочинены на основе реально существующих, и вся соль каламбуров — в остроумном стечении значений последних с приобретенными в результате изменения их форм. Для переводчика выход здесь только в подстановках, т. е. в сочинении других слов, независимо от их содержания приспособленных к контексту. Иногда возможны переводы кальками, например, в приписываемом Пушкину каламбуре: «—А, понимаю,— смеясь заметил Пушкин, — точно есть разница: я молокосос, как вы говорите, а вы виносос, как я говорю»2. Такого красочного слова — «молокосос» — в болгарском языке нет, но есть ФЕ, аналогичная рус. «молоко на губах не обсохло!» — «мирише му устата на мляко» (т. е. рот пахнет молоком), где для каламбурных целей достаточно переменить «молоко» на «вино». На немецкий можно перевести ближе — переиграв Milchbart на Weinbart. Но калькой трудно перевести, допустим, глагол зачертить, сочиненный Чеховым от «черт» в значении «зачастить»: «Накануне свадьбы (черт зачертил именно с этого времени) капитан Кадыкин позвал к себе в кабинет Лы-сова..» («Отрава») 3.В болгарском переводе можно сыграть на слове дявол ( = черт) и дяволия ( = плутовство): «(дяволът зачести с дяволиите си..)», но отсутствие чеховской лаконичности, конечно, не отнесешь к достоинствам такого перевода. К авторским неологизмам можно отнести и множество сочиненных писателем антонимов, которые мы рассмотрим ниже. К наиболее трудно переводимым на многие языки следует отнести такие каламбуры, в которых обыгрываются языковые средства, отсутствующие в этих языках, например, авторский неологизм на основе глаголов движения: «..у церквей в полдень выстраиваются вереницы автомашин, означая, что прихожане, которых впору называть приезжанами, явились откупиться от нестрогого и очень практичного американского бога»4. Трудность здесь двоякая: происхождение «прихода», «прихожанина» от глагола «ходить» (чего нет ни в одном из зна- 1 Воспоминания о Корнее Чуковском. М.: Сов. писатель, 1977, с. 140. 2Горчаков В. П. Выдержки из дневника об А. С. Пушкине (цит. по Е. П. X о д а к о в о и. Употребление каламбуров в речи русского общества начала XIX века. — PP. 1973, № 5, с. 155). 3 Ч е х о в А. П. Собр. соч. Т. 4, с. 28. 4Кондрашов С. Н. Свидание с Калифорнией, с. 268—269. 297 Кбмых нам языкбв) и прбтйвбпоставлёнйе гМгоЛбв «Хб-"< дить» пешком и «ездить» на машине, тоже не представ-* ленное четко во многих языках. ; 2. Об «омонимическом каламбуре» (в отличие от построенного на многозначности) можно говорить в тех случаях, когда не существует (или оборвана) семантическая связь между значениями омонимов (паронимов), связь, которую автор теми или иными средствами намеренно создает (или восстанавливает) для данного текста. При многозначности, в особенности если одно из значений — переносное, можно все же рассчитывать на существование аналогичной связи и в ПЯ, в то время как при омонимии такая связь, если не исключена, то чрезвычайно редка и принимать ее в расчет при переводе, разумеется, нельзя. Здесь не идет речь о самостоятельных каламбурах ти па «Осип охрип, а Архип осип», в принципе совершенно непереводимых, которые основаны на одном лишь созву чии; о значениях и связи значений там говорить не при ходится. Нас интересует, стало быть, скорее «"игра значе ний», скрепленная омонимией. : Например, ни в одном ПЯ нельзя ожидать наличия связи между водоплавающей птицей и ложным слухом (утка) или деревом и фальшивкой (липа). Поэтому переводят обычно «по смыслу», т. е. передают только.семантическое содержание, причем исчезает игра слов; в лучшем случае сохраняется антонимия, а этого недостаточно, чтобы был каламбур. Стало быть, нужна замена. Например, фальшивка переводится фр. faux, омонимическим значением которого является «коса»; это уже могло бы явиться основой для нового каламбура. Методика перевода таких каламбуров ярко продемон стрирована у Н. Демуровой, переводчицы «Алисы в стра не чудес». • , • ; "There is the tree in the middle," said the Rose. "What else is it good for?" ; ; "And what could it do, if any danger came?" Alice ask ed. ...... "It could balk," said the Rose. : • • "It says 'Bough-wough'," cried a Daisy. "That's Why its- branches are called boughs." ' :<Увы, по-русски никак не удается .связать воедино' 298 «ветки» и «лай»', — отмечает переводчица и приступает к поиску. Исходя из основного смысла авторского текста, она перебирает сначала все возможные, близкие и далекие, соответствия и синонимы обоих значений, в том числе по линии родо-видовых отношений, ищет фонетические совпадения, пока не обнаруживает две такие единицы, которые можно использовать для построения в переводе каламбура, напоминающего авторский. Многие породы деревьев «давали возможность для игры. Вяз, например, мог бы «вязать» обидчиков, граб мог бы сам «грабить».. В конце концов я остановилась на дубе (разрядка наша — авт.) — он вел себя решительнее и мужественнее, чем все другие деревья»2, и мог, в случае надобности, отдг/басить кого следует. Иногда перевод омонимичного каламбура несколько облегчается родственной близостью ПЯ и ИЯ. У В. Оче-ретина в «Саламандре» мы находим такой «двухступенчатый» каламбур: «В цехе' стахановец, за цехом стакан Овец (разрядка наша — авт.) ели: две нормы на работе, а потом свинья в болоте»3. Болгарский перевод сделан совершенно'дословно, и в некоторой степени это оправдано: во-первых, реалией стахановец, транскрибируемой на любой язык, и во-вторых, наличием в болгарском языке слова стакан, правда,- русизма, правда'; сравнительно редкого, но все же понятного, фигурирующего в словарях. Каламбур несколько потускнел из-за лишней сноски (у болгарского поэта Хр. Смирненского стакан находим именно в этом «хмельном» значении: «..стари пияницы изпразват стакан след стакан»), из-за плохой рифмы во второй половине фразы («работа»-— «блатото»), но все же получился; В другом примере: «Даже на свежем воздухе нет того свежего воздуха. Сейчас всюду этот — как он называется? — смог... Вдохнул, сколько смог, и на том спасибо...»4 (Разрядка наша — авт.) Смог можно считать английской национальной реалией, приобретшей почти интернациональный характер, а болгарский глагол жойо —одного корня с рус. мочь; эти элементы годятся для построения каламбура: «поема, колкотомога без смога», или «вдишам без смога, ако м о г а» или что-нибудь в этом роде. 1 Демурова Н. Голоси скрипка, с. 174. 2 Там же, с. 175—176. .: 3 Очеретин В. Саламандра, с. 17. 4 Кр., 1976, № 25, с. 12. .:.-:; . ,., 299; Омонимия или, точнее, паронимия лежит в основе также народной (мнимой, ложной, детской) этимологии, на основе которой нередко возникают каламбуры в художественных произведениях. В качестве примера воспользуемся «корневой игрой» 1, которую Н. Демурова вводит для компенсации своих «недоборов». В подлиннике «Кэрролл исходит из качеств, присущих разным приправам», а переводчица предпочитает в духе его стиля, играть на детской этимологии: «Должно быть, это она от перца была такой вспыльчивой», — подумала Алиса. Помолчав, она прибавила (без особой, правда, надежды) : — Когда я буду герцогиней, у меня в кухне вовсе не будет перца. Суп и без него вкусный! От перца начинают всем перечить... Алиса очень обрадовалась, что открыла новый закон. — От уксуса — куксятся, — продолжала она задумчиво, — от горчицы — огорчаются, от лука — лукавят, от вина — винятся, а от сдоб ы— добреют. Как жалко, что никто об этом не знает... Все было бы так просто! Ели бы сдобу — и добрели!»2 (Разрядка всюду наша — авт.) Из этого примера можно вывести важное заключение, касающееся перевода каламбуров вообще. В очень многих случаях, когда нет возможности путем «пословного» перевода достаточно четко передать «каламбурность» сочетания, переводчик не переводит тот оборот, который дается ему автором подлинника, а создает свою игру слов, близкую, напоминающую по тем или иным показателям авторский каламбур, но свою, создаваемую иногда на совсем иной основе и проводимую совсем другими средствами. Даже термин «перевод» здесь часто неуместен, поскольку от данности оригинала не осталось ничего. И тем не менее в рамках переводимого произведения такую «интерпретацию» несомненно следует считать правильной. Если в последних примерах сопоставить 1 Здесь едва ли можно говорить о «корневой игре», так как действительной этимологической связи между отдельными парами слов нет; это типичный пример мнимой, в данном случае, детской этимологии. 2Демурова Н. Указ, соч., с. 179. 300 этот «вольный перевод» с каламбуром подлинным, то окажется, что в последнем нет ни горчицы, ни сдобы, ни лука, ни вина — все это от переводчицы. Можно, конечно, спорить о том, насколько эти конкретные пары («вино»— «виниться», «сдоба» — «добреть» и т. д.) удачны, но в целом эффект каламбурного употребления этой «отсебятины» создает впечатление, соответствующее тому, которое производит подлинник. Автор строит свой текст на ассоциативных соответствиях и многозначности (уксус— кислый; кислое настроение — кислый характер), а переводчица — на звуковых и мнимоэтимологических, и оба добиваются осуществления одной и той же цели; возможно, если бы был скопирован авторский прием, соблюдена «буква», то результат оказался бы менее успешным. На эту мысль нас наводит сказанное выше о прилагательных, обозначающих вкус; при всей близости прямых и переносных значений в плоскости русского/английского по отношению к человеку можно употребить единственно кислый: ведь несмотря на обилие переносных значений прилагательных горький, соленый, сладкий, нельзя сказать «горький или соленый характер» или «сладкий человек» (хотя А. К. Толстой и употребляет: «Царь Петр любил порядок, Почти как царь Иван, И так же был не сладок..»; разрядка наша — авт.). Вывод простой: взвесив внимательно все возможности передачи каламбура, переводчик останавливается на той, которая предоставляет наибольшие преимущества, независимо от употребленного автором приема. Когда передать каламбур нужно во что бы то ни стало, а текст не поддается, то на худой конец можно отыскать рифму, сочетать ее с антонимическим употреблением (если этого требует оригинал), или даже ограничиться рифмой, но хоть как-нибудь подсказать читателю каламбурную сущность подлинника. Практически непереводимыми в узком контексте следует считать каламбуры, опирающиеся на осмысление кусков немотивированно расчлененных и иногда измененных в некоторой степени слов. Получается игра, напоминающая шарады и основанная опять-таки на созвучиях. Довольно «поношенный» пример: «уполномоченный» — «упал намоченный». Вплотную к ним примыкает использование «омоформии в рифмах» (Е. П. Ходакова), признанным мастером которой был Д. Минаев. Хорошим примером является его стихотворение «В Финляндии» (разрядка наша — авт.): 301 Область рифм — моя стихия, с И легко пишу стихи я; •<> Без раздумья, без отсрочки ?'. Я бегу к строке отстрочки, ' Даже к финским скалам бурым ":: Обращаясь с каламбуром. :г Нередко в таких случаях — на примере это хорошо видно— игра слов является не средством, а целью, что и обязывает переводчика сохранить ее во что бы то ни стало. И единственно возможным приемом будет не собственно перевод, а сочинение своего каламбура на заданную автором тему. 3. В основе многих каламбуров лежит антонимия. «В обычной, нейтральной речи говорящему почти не приходится включать в одно высказывание слова с противоположным значением или называющие противоположные явления. Но при специальной установке (на шутку, иронию, сатиру) он прибегает к намеренному столкновению их в одном ряду», — пишет Е. П. Ходакова !. Не каждая словесная шутка — каламбур2; вероятно, можно спорить и о том, достаточно ли одной антонимии, или шире — противопоставления, антитезы, чтобы говорить о наличии каламбура? Ответ на этот вопрос будет, вероятно, отрицательным: нет, не достаточно; но если принять установку Е. П. Хо-даковой на комичность и учесть, что помимо этих двух элементов в каламбуре обычно присутствуют и другие — многозначность, фонетическая близость и т. д., то полученную единицу можно считать как минимум игрой слов на грани каламбура. Комический эффект того, что открыт «новый физический закон: при нагревании гуляша в столовой № 19 таковой имеет свойство ужиматься, при этом авоськи персонала столовой соответственно р а с-ш и р я ю т с я»3, обусловлен не только антитезой, но и содержащимся в противопоставлении намеком, одетым в сугубо «научную» форму закона; все это вместе воспринимается как каламбур — один из немногих типов, легко поддающихся переводу. 1 Словесная шутка, с. 47. 2 Статья озаглавлена «Совесная шутка», а понятие «каламбур» ав* тор включает в перечисляемые виды таких шуток, считая, по-видимому,, «словесную шутку» синонимом «игры слов» в нашем понимании или даже еще больше расширяя ее границы. 3 «Неделя», 1977, № 47, с. 15. : . 302 Есть группа построенных на антонимах каламбуров, в которых один из пары — архаизм типа приведенных К. Чуковским (ср. «От двух до пяти» в гл. «Завоевание грамматики») — «льзя», «лепый», «чаянно» и т. п., — слов, умерших лет полтораста тому назад. В «Соти» Л. Леонова: «—Вы такой нелюдим ый.. — Нет, я л ю -димы и..» ' переведено на болгарский: «Вие сте така саможив... — Не, нз не съм саможив», т. е. передано лишь смысловое содержание, в то время как можно было воспользоваться антонимами затворен — отворен («закрытый»— «открытый», «замкнутый» — «общительный»), или даже саможив •— много жив, чтобы хоть немного намекнуть на шутливый характер диалога. Ярче выражен каламбур в фельетоне Устима Малапагина:« — Это что же выходит: на свою собственную машину Куприну путевые листы выписывают? Это уж, извиняюсь, не путевой, а непутевый лист получается»2 (разрядка наша— авт.), который на болгарский можно перевести, использовав антитезу пътен (лист) — безпътен. В последнем примере — антонимия на фразеологической основе (путевой лист —-составной термин), которая нередко используется в подобных целях. Вот пример развернутого каламбура, построенного на антитезах: «Многие американцы сложили головы в джунглях Меконга. Многие подняли их, бросив вызов «грязной войне». Одним агрессия навеки закрыла глаза, другим— открыла на жизнь...» (М. Стуруа) 3 (разрядка наша — авт.), который нужно переводить, используя те же средства ПЯ- Несмотря на то, что обыгрываются две пары фразеологизмов-антонимов, перевод на несколько языков не представляет особого труда благодаря большой распространенности подобных ФЕ (и шире — с частями тела): болгарский и французский языки имеют аналогичные по содержанию и форме соответствия; в английском не хватает подходящего по форме эквивалента для сложить голову (to lay down one's life), но его нетрудно заменить другим, например, to lose one's head; в немецком мы не нашли эквиформных соответствий для первой пары антонимов, но подобрать их можно на основе другого образа, причем перевод может звучать приблизительно так: Viele Amerikaner haben im Dschungel des Me- 'Леонов Л. Собр. соч. в 5-ти томах. Т. 2. М.: Худож. лит., 1953, с. 204 2 И, 24.Х. 1975. 3 «Неделя», 1977, № 47, с. 10. '"."." э 303 1 kong ihren Kopf lassen mussen. Viele andere haben den Kopf gegen den „Schmutzigen Krieg" erhoben. Manchen hat die Agression auf ewig die Augen geschlossen, anderen hat sie die Augen fur das Leben geoffnet. 4. К лексическим относятся и каламбуры, построенные на особых лексических единицах, таких как термины, имена собственные и аббревиатуры. Перевод последних рассматривается в следующей главе, а остальных— в настоящем разделе. Говоря о терминах (гл. 7), мы отмечали, что многие созданы на основе общеязыковых слов, откуда, с одной стороны, смешение терминологического значения с нетерминологическим, а с другой — возможность их каламбурного обыгрывания. Таков пример со словом широта, приведенный выше; таковы случаи обыгрывания обоих значений терминов, созданных на основе наименований частей тела. Яркий пример участия термина в каламбуре приводит С. А. Колесниченко (иллюстрируя последовательное раскрытие содержания каламбура): "Uncle William has a new cedar chest." "So, last time I saw him he just had a wooden leg."' Игра опирается на два значения слова chest: 1) ящик, сундук, коробка (значение, которое имеет в виду подающий первую реплику) и 2) грудная клетка (значение, которое воспринимает его собеседник). Перевод на другие языки, с одной стороны, облегчен: эта анатомическая часть связана с напоминающим коробку предметом: рус. и фр. — клеткой (cage thoracique), нем. — сундуком (Brustkasten), болг.— корзиной (гръден кош), а с другой, затруднен обязательным присоединением к существительному определения: клетка еще не есть грудная клетка. В зависимости от контекста, играющего в конечном счете решающую роль, в переводе можно воспользоваться другими соотносительными частями тела или даже другими терминами, если не удастся найти иного решения с этими; а в случае, если это самостоятельная шутка, такое решение вполне приемлемо. В общем перевод каламбуров, основанных на терминологии, ничем существенным не отличается от перевода обычного каламбура на основе многозначного слова. Важно не упускать из виду возможности натолкнуться на такую игру слов. Имена собственные, в частности говорящие 'Колесниченко С. А. Указ, соч., с. 109. • •' 304 (значащие, смысловые) имена, являются чрезвычайно активными и своеобразными компонентами единиц, составляющих особую группу каламбуров (в немецкой стилистике — Namenwitze). В принципе каждое смысловое имя можно считать если не выраженным, оформленным каламбуром, то потенциальным каламбуром или заготовкой для него. «Иванка Большой (разрядка наша — авт.), Иванов, был астраханский купец не плохой статьи», — пишет в «Степане Разине» Ст. Злобин, и до сих пор Большой — это просто говорящее, имя, прозвище купца, не больше. Но дальше: «Жил в Австрахани еще Иван-ка-купец, Иванов же, того звали Малым»1 (разрядка наша — авт.), и получается некоторое подобие игры слов, правда, самой элементарной, построенной как будто на одной антонимии, но она-то и выявляет нарицательные значения обоих прозвищ, а известно, что каламбурный эффект в таких случаях получается обычно при «столкновении совпадающих или близких по звучанию имен собственных и нарицательных»2, на раскрытии в данном контексте внутренней формы имени собственного. Судя по известным нам двум работам В. С. Виноградова3, он весьма успешно работает над переводом говорящих имен. Согласно его схеме, каламбур состоит из двух компонентов: опорного компонента (стимулятора), позволяющего начать игру, и второго компонента — «перевертыша» (результанта, результирующего компонента), завершающего каламбур. Эта схема нам кажется очень привлекательной своей простотой и наглядностью, но, как каждая схема, она дает лишь приблизительное представление о каламбуре как единице перевода; вероятно, усложненных форм, о которых автор, впрочем, также упоминает4, больше, чем основных, двукомпонент-ных. Кроме того, несколько смущает термин «стимулятор», так как опорный компонент играет, пожалуй, пассивную роль, являясь лишь посылкой в своеобразной «предкаламбурной ситуации», где роль стимулятора принадлежит скорее второму компоненту, действующему на- 1 Злобин Ст. Указ, соч., с. 241. 2Ходакова Е. П. Словесная шутка, с. 42. 3 Виноград о в В. С. Формально-обусловленный перевод каламбуров-созвучий. — ТП, 1979, № 9; Лексические вопросы перевода художественной прозы, с. 52—64. 4Виногдадов В. С. Формально-обусловленный перевод каламбуров-созвучий, с. 77. 305 подобие пускового механизма, который активизирует опорный компонент, выводя его из состояния нейтральности. И еще один момент, на наш взгляд очень важный: роль второго компонента нередко играет не одна точно определенная языковая единица, а контекст, и даже больше того — подразумеваемые его элементы. Таково, например, обыгрывание имени Булгарина Пушкиным и другими, которые переделывают его фамилию на Фиглярин и Флюгарин1 (от «фигляр» и «флюгер»), не называя настоящей. Здесь, наряду с эффектом комичного — желчной издевки, наличествуют и другие характерные признаки каламбура — фонетический и семантический; однако опорный компонент отсутствует. То же у Ильфа и Петрова: «На стенах появляются... миниатюры времен, так сказать, Дантеса и Аллигьери»2. Сюда же можно отнести каламбурное обыгрывание имени Жан-Жака Руссо. Каламбур — французский, о некоем тезке великого гуманиста, который не упускал случая похвастаться этим; ему отвечали: «tu es Jean, tu es Jacques, tu es roux, tu es sot, mais tu n'es pas Jean-Jacques Rousseau». Игра слов строится на омонимии фамилии Rousseau со словами roux ( = рыжий) и sot ( = глупый, дурак). Успех перевода во всех подобных случаях зависит от наличия в ПЯ подходящих лексических средств (говорить об эквивалентах практически невозможно). Например, обыгрывание фамилии Булгарина возможно лишь в том случае, если в ПЯ можно обнаружить близкие по значению слова; при переводе на славянские языки задача облегчается привычным суффиксом, обеспечивающим фонетический опорный элемент каламбура, но при переводе на другие языки передача игры —вопрос изобретательности переводчика. Еще хуже обстоит дело с каламбуром Ильфа и Петрова: для незнакомых с русской историей и культурой имя Дантеса не говорит ничего, а стало быть, пропадает и каламбур. Каламбурный перевод с французского Руссо можно сделать (с небольшой потерей) благодаря возникновению рифмы «ты и Жан, ты и Жак, ты и рыжий дурак, но не Руссо Жан-Жак»3. 1 X о д а к о в а Е. П. Указ соч., с. 43. 2 Станчева-Арнаудова Е. Указ, соч., с. 444. 3 Подобный каламбур с той же фамилией, приписываемый Пушкину, приводит Е. П. X о д а к о в а (Употребление каламбуров в речи русского общества начала XIX века, с. 154): «это правда, что он Иван, что он Яковлевич, что он Руссо, но не Жан-Жак, а просто 306 В гл. 2 мы мельком упоминали, что ряд топонимов, составленных из значащих элементов, по традиции переводится, а другие — транскрибируются. Закономерности здесь установить нелегко, но можно смело утверждать, что каламбуры, построенные на последних, переводить исключительно трудно. «Не преследовал он поездкой каких-либо выдающихся целей, скажем, прибыть в Кривой Рог для того, чтобы его разогнуть..»1 (разрядка наша — авт.), — пишет автор фельетона, нимало не заботясь о том, каково это переводить. На близкородственных языках, несмотря на то что название города дается в транскрипции, перевод рус. «кривой рог» вполне понятен: болг. крив рог, чеш. krivy roh и пол. krzyvy rog, но англичанину, французу и немцу разогнуть Кривой Рог будет, пожалуй, не под силу. II. Отдельных проблем фразеологических каламбуров касаются многие авторы 2, но большинство рассматривают их, не отделяя от остальных форм игры слов. Поскольку фразеологизм, как языковая единица иного уровня, и обыгрывание ее, и перевод этого обыгрывания обладают своими, фразеологическими особенностями, мы считаем, что рассматривать эти вопросы следует особо. Теория перевода нуждается в подробном исследовании приемов перевода фразеологических каламбуров. Целесообразно было бы, по всей вероятности, начинать с изучения на большом фактическом материале вопросов авторизации, т. е. индивидуально-авторских преобразований и переосмысления ФЕ и их использования в тексте; хорошую основу для такого изучения мог бы представлять словарь авторизованных фразеологизмов; в словарной статье после «нормативной формы» ФЕ можно привести различные виды авторских изменений. Следующим шагом будет установление границы перехода к каламбурному обыгрыванию, т. е. определе- рыжий дурак». (Липранди И. П. Из дневника и воспоминаний) 1 Кр., 1975, № 5, с. 6. 2 К публикациям, перечисленным в гл. 1, добавим следующие:. Виноградова Л. И. Стоит ли игра свеч? — РР, 1968, № 4; Л и т в и н Ф. А. Инвариант и варианты при деформации идиом.— Сб. Проблемы устойчивости и вариативности ФЕ. Тула: Гос. пед. ин-т, 1968; Наумов Э. Б. Способы трансформации фразеологизмов.— РЯШ, 1971, № 3; Модифицированные фразеологизмы как основа каламбура.— РЯНШ, 1973, № 2. 307 ние категориальных признаков фразеологического каламбура и различных его видов, и, наконец, выявление закономерностей перевода в зависимости от этих признаков и видов. Широкое исследование этих вопросов не входило в планы нашей работы. Так что здесь мы можем ограничиться лишь наиболее общими положениями и несколькими примерами. Любой фразеологический каламбур строится на основе трансформаций, заключающихся в разрушении формы и/или содержания исходной ФЕ, причем достигается «параллельное восприятие как переносного [мы бы сказали, фразеологического] значения ФЕ, так и прямого значения компонентов или двойная актуализация»1. Напомним, что ввиду отсутствия четкой границы между такой трансформацией, которая лишь оживляет компоненты, и другой, при которой ФЕ превращается в каламбур, в качестве рабочей гипотезы мы приняли считать (см. гл. 1) показателями фразеологического каламбура 1) двупла-новое его восприятие и 2) возникновение комического эффекта, обычно связанного с эффектом неожиданности. Именно это — прямое и переносное значение, комизм — и нужно при переводе довести до сознания читателя. Согласно теоретическим и иллюстративным материалам, каламбур на фразеологической основе можно рассматривать с нескольких точек зрения и, в первую очередь, в зависимости от типа ФЕ, приема ее обыгрывания и ее коннотативных значений. По-видимому, каламбур можно построить на основе ФЕ любого типа, но прежде всего, конечно, на образных фразеологизмах. Если во фразеологии ПЯ существует тот же или хотя бы близкий образ, то перевод обычно не составляет труда. Например, в ряде языков имеются ФЕ, соответствующие плясать под чью-л. дудку — болг. играя някому по свирката, англ, to dance after somebody's pipe (piping), нем. nach j-s Pfeife tanzen, укр. танцювати nid дудку чиюсь, — и перевести построенный на такой основе каламбур, например, «в своем оркестре не нуждался: пел 1 Я. И. Р е ц к е р (Указ, соч., с. 159) приводит эту цитату из канд. дисс. К. Д. Приходько («Соотношение фразеологических единиц и нефразеологических словосочетаний одинакового лексико-грамматического состава», М., 1972), отмечая, что термин «двойная актуализация» предложен Л. М. Болдыревой. 308 под чужую дудку», нетрудно. Возможность такого обыгрывания допустима и в отношении необразных единиц: «Любознательными оказались и некоторые взрослые дети, которые., отлично знали что к чему, и, главное, что почем».1 (Разрядка наша — авт.) Что к чему не имеет болгарского эквивалента, но здесь его можно перевести, исходя из совсем другого, довольно далекого по значению не се знав кой пив, кой плаща (приблизительно «не разбери-поймешь»): «..които.. отлично знаеха, кой пие и кой плаща, а най-важното — по колко плащ а». Обыгрываются даже такие, в известной мере спорные с точки зрения фразеологии единицы, как получаемые при устойчивой лексико-синтаксической сочетаемости слов. Наречие наперевес сочетается лексически сравнительно с небольшим кругом слов: «ружье», «винтовка», в прошлом — «пика», «дротик», часто употребляются с глаголами «держать», «взять»; и вот о некоем кляузнике сказано, что «дома он взял авторучку наперевес (разрядка наша — авт.) и засел за трактат».2 Возникает картина воинствующего («наперевес» связано обычно с атакой) клеветника, оружием которого служит перо. А в переводе, вероятно, придется воспользоваться метафорой «вооружившись пером..». Существует множество приемов обыгрывания ФЕ, которые авторы сводят к двум видам трансформаций: 1) изменению внешней формы, структуры, компонентов — деформации и 2) изменению внутренней формы, семантики — модификации ФЕ. По мнению Э. Б. Наумова, образование каламбура возможно лишь при втором приеме, при модификации3, что едва ли можно считать бесспорным, поскольку любое изменение формы неизбежно приводит и к отклонениям в семантике4. 1Вихрев А. В тараканьем мире. М.: Правда, 1965, с. 52. 2 Кр., 1975, № 21, с. 6. 3 «...каламбур возникает, как правило, при различных нарушениях семантики ФЕ, а не структуры, т. е. при процессах модификации, процессы же деформации... в создании каламбура участвуют как второстепенные процессы» (Модифицированные фразеологизмы как основа каламбура, с. 73) * Все авторы единодушны в том, что устойчивый состав, т. е. внешняя форма ФЕ, в том числе нередко и порядок компонентов, является чуть ли ни ведущим признаком фразеологизма, в котором замена компонента даже синонимом, не говоря уж об антонимах («аппетит уходит во время еды», «ломиться в закрытые двери»), которыми Э. Б. Наумов иллюстрирует приемы де- 309 Что касается перевода фразеологических каламбуров, то наиболее общим положением, связанным, впрочем, с переводом каламбуров вообще, будет констатация, что теоретически идеалом можно считать буквальный перевод, даже кальку—копирование содержания и формы соответствующей трансформированной единицы, т. е. в принципе прием, которым воспользовался автор подлинника. « — Если жилуправление не идет к Магометову [у которого дом требует ремонта], — рассудили жильцы, — то гражданин Магометов сам пойдет в управление»' — перевести на болгарский язык не представляет никакого труда: выражение «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе» существует и в болгарском, а фамилия Магометов, составляющая в связи с ним игру слов, не переводится; таким образом передается и содержание и форма. Точно такая же картина будет и в английском языке, где эквивалент выражения содержит те же элементы, в частности имя Магомет. С немецким языком дело обстоит труднее, поскольку там имя заменено нарицательным «пророк» (Prophet), а во французском на этой основе никакого каламбура не получится, так как в аналоге имя заменено местоимением: «Поскольку гора не идет к нам, пойдем к горе мы». Таким образом, то, что в русском языке — каламбур, во французском будет простая, ничуть не комичная констатация: «Если жилуправление не идет к нам, мы пойдем сами в управление». Прием копирования подлинника возможен, разумеется, в тех случаях, когда в ПЯ имеются полные эквиваленты-фразеологизмы, позволяющие калькировать словосочетание, передавая максимально близко к оригиналу и отдельные компоненты. Но бывает и иначе. Попробуем перевести следующий текст: «А вы слыхали, как поют дрозды? Вот послушайте. Только подпевать не надо.. Ты так поешь, что у птиц уши вянут. Ушей нет? Увяли, значит, уже. Это они тебя издали услышали.2 (Разрядка наша—авт.) Предпосылкой полноценного перевода является, как было сказано, наличие в ПЯ фразеологического эквивалента или аналога рус. уши вянут или хотя бы близкой по значению и построенной на той формации, приводит к изменению и смысловой его стороны. А отсюда следует, что 1) если нельзя изменить форму фразеологизма, не изменив и содержания, то 2) и возникновение каламбура не может быть обусловлено, как правило, только модификацией. 'Устинов М. Кривой закон. — «Неделя», 1977, № 47, с. 15. 2 ЛГ, 4.VI.1975. : 310 же образной основе ФЕ, наподобие, например, фр. avoir les oreilles rebattues (что соответствует приблизительно •прожужжать уши). Тем не менее, полноценный перевод •иногда возможен и без наличия фразеологической основы. Так, на болгарский язык можно перевести почти буквально: «..Така пееш, че на птиците ще им ока пят ушите [букв.«отвалятся уши»]. Нямат уши ли? Вече са окапали, значи. Чули са те отдалеч». Но это, конечно, исключение. Большей же частью буквальный перевод без необходимой метафорической основы невозможен. По радио передавали в болгарском переводе песню «Где эта улица, где этот дом», в которой оказалась следующая смутившая слушателей реплика: «Както казват, животът бие с ключ и все по глава-та». Смущения не было бы, если бы по-болгарски действительно так говорили («както казват»), но слово ключ у нас не имеет омонима в значении «родник», поэтому не может быть и фразеологизма бить ключом, часто связы-.ваемого с «жизнью» и не менее часто обыгрываемого добавлением «по голове», оживляющим слово ключ в его омонимическом значении; буквальный перевод такого каламбура действительно может вызвать только недоумение. Повторить авторский прием обыгрывания, опять-таки при наличии подходящей фразеологической основы, можно, например, в каламбуре, постренном на антонимии, как это сделано у В. Пановой: «Сереже все понятно — по-своему. Например: «конь стал как вкопанный» (разрядка наша — авт.), а потом поскакал, — ну, значит, его откопали»'. На других языках есть достаточно удобные для подобного обыгрывания аналоги этого устойчивого сравнения: болг. и фр. «закован» — «отковали са го», cloue — on Га decloue, англ, и нем. — путем «искоренения» (rooted — uprooted; angewurzelt — ausgewurzelt). Вообще замена образа, точнее попытка подогнать под каламбур новый образ, довольно часто применяется при переводе каламбуров. Вот «развернутый» английский каламбур, перестроенный на основе русского аналогичного образа: «..вы вправе спросить, почему мои рисунки возвращали. Не знаю. Я даже проверял их с помощью курицы. Я часто слышал выражение «курам на смех», поэтому я разложил все свои рисунки на полу и пустил на них курицу. Она, во всяком случае, долго кудахтала. Панова В. Ф. Сережа, с. 79. Был ли это смех — не знаю, тем не менее она вскоре околела» '. В оригинале автор проверял «смехотворность» своих рисунков, конечно, с помощью не курицы, а, вероятнее всего, кошки (или, если он американец, то, может быть, лошади): enough to make a cat или a horse laugh; курица подошла бы для перевода на немецкий: da lachen ja die Huhner; в болгарском для такого эксперимента подошла бы собака: смеят ми се и кучетата; а для перевода на те языки, где животные не смеются, можно взять любое из них (человека жалко) и уморить со смеху — разумеется, если есть выражение «умирать со смеху». Сравнительно легче передается (сознательно не говорим «переводится») каламбур как самостоятельная игра слов, напоминающая эпиграмму. Легче потому, что обычно о переводе в прямом смысле вообще не идет речь, а нужно составить свой каламбур по предложенному образцу. Возьмем, например, «Меню одной столовой: На первое — с гуся вода. На второе — ни рыба ни мясо. На третье — седьмая вода на киселе»2. Вероятно, в любом языке найдутся ФЕ, содержащие продукты питания, которые можно было бы подобрать так, чтобы изобразить убогость кормежки, т. е. передать иронический заряд каламбура. Намного труднее переводить каламбуры, составленные из двух, а то и трех единиц, так называемые к о н т а-минированные ФЕ. Трудно потому, что для правильного перевода оба фразеологизма должны иметь в ПЯ эквиваленты или аналоги, а такое случается нечасто. Вот пример исключения: «Став у руля Ноева ковче-г а реваншизма, он усердно принялся за дело»3. Здесь объединены два фразеологизма, которые существуют во многих языках, и, следовательно, их нетрудно перевести: англ, having taken the helm of Noah's ark, болг. поел кор-милото на Ноевия ковчег, нем. das Steuer der Arche Noahs ergriefen. Но практически непереводим контаминирован-ный каламбур «Сухими выходили из самых мокрых дел», скомбинированный А. Вознесенским4 из фразеологизмов выйти сухим из воды и мокрое дело, из-за отсутствия в других языках главным образом второго. Наконец, несколько слов о переводе каламбуров с 1 Кр., 1977, № 72, с. 15. 2 Кр., 1966, № 9, с. 3. 3 И, ЗЛУ. 1975. 4 Цит. по: X о д а к о в а Е. П. О каламбуре, с. 69. 312 учетом их коннотаций. Уже не раз подчеркивалось, что большинство ФЕ обладают как эмоционально-экспрессивной, так и национальной окраской. С. С. Кузьмин делит ФЕ в зависимости от их основных эмоциональных характеристик на «три группы: (1) положительные, (2) отрицательные и (3) двойственные»'. Первые вызывают только положительные эмоции (родиться в сорочке), вторые — только отрицательные (погреть руки) и третьи — положительные или отрицательные в зависимости от контекста (задавать тон). Эта последняя группа ФЕ может стать основой для игры слов, которая, «примененная в положительном контексте, может дать юмористический эффект, а в отрицательном контексте — эффект сарказма»". Приведенные дальше примеры, на наш взгляд, не особенно убедительно подтверждают мнение автора об этих видах ФЕ и юмористическом эффекте, но привлекательна уже сама возможность рассмотрения перевода фразеологических каламбуров и под таким углом зрения, лишний раз подчеркнутая необходимость передавать и коннотации, а также «двойственность» многих ФЕ, требующих особого умения при переводе. Думается только, что рискованно выделять их в самостоятельную группу, поскольку даже самые с виду положительные фразеологизмы могут под влиянием контекста приобрести отрицательную эмоциональную окраску и послужить строительным материалом для каламбура. В заключение вернемся к началу этой главы. Весь литературный материал, все собранные нами примеры не позволяют безоговорочно присоединиться к слишком оптимистическому заявлению о том, что «непереводимой игры слов нет». Такое утверждение явилось бы, по сути дела, непринятием очевидного факта неповторимого своеобразия каждого языка: если нормальный перевод, передача содержания данной языковой или речевой единицы ИЯ средствами ПЯ, т. е. при помощи другой формы,— дело вполне осуществимое, то возможность перенесения в ПЯ и исходной формы (чего обычно требует перевод каламбура) несомненно является исключением; полноценное осуществление такого перевода, по- 1 Кузьмин С. С. Указ, соч., с. 52—53. 2 Т а м ж е, с. 55. 11-747 313 жалуй, и следует причислить к исключениям, компенсируемым уже другими средствами в переводимом тексте. Тем не менее, ни один переводчик не имеет права сдаваться, не добившись успеха в решении этой головоломной задачи и не избавив читателя от необходимости ломать голову над значением его перевода. жүктеу/скачать 2,37 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|